есной - сладкой на вкус водой - все это позволило людям и
дальше жить и даже процветать в этом уголке мира.

  Когда потомок желтокожих Эрлтонских владык основал тайный орден,
занимавшийся изучением черной магии, он обосновался на Алоре - самом
большом из островов Бангалорского архипелага, заручившись поддержкой
тогдашнего архонта. Выбор этот был сделан не случайно: утверждали, что
звезды благоприятствуют этой земле и дают ей силу и власть. На ближайшие
два - два с половиной тысячелетия любые занятия магией, астрологией и
алхимией в этих краях были просто обречены на успех. Огромные усилия были
приложены к тому, чтобы всемерно сузить число людей, причастных к тайне
Ордена. А тем, от кого не удалось скрыть сам факт его существования,
постоянно внушалась мысль, что орден объединяет всего лишь
ученых-единомышленников; смельчаков и реформаторов; а также людей,
искушенных в политике, экономике и прочих науках. Поговаривали, правда, что
здесь готовят наемных убийц - и это больше соответствовало
действительности, чем даже могли допустить самые отчаянные сплетники - но
доказать этот факт было практически невозможно.

  Даже название и символ ордена были выбраны не случайно.

  Приблизительно в то же самое время, когда был основан орден, на Бангалоре
был официально утвержден новый государственный флаг и герб. Теперь символом
островного государства стала смертельно ядовитая бангалорская умба -
огромная черная змея, в изобилии встречающаяся в здешних местах. Символ и
герб Ордена выглядели точно так же, и только посвященные могли обнаружить
разницу, абсолютно недоступную постороннему взгляду. Это было одним из
самых дальновидных и предусмотрительных поступков Верховного магистра,
который надежно защитил таким образом своих последователей и слуг от
нескромных и чересчур любопытных людей, которые привыкли всегда
докапываться до сути; даже если эта суть была им не нужна.

  Теперь на Алоре процветало уже третье поколение магов. Они добились
чрезвычайных успехов в своем деле; и хотя их достижения не афишировались,
известны они были повсюду. Редкий правитель не пользовался услугами Ордена
Черной Змеи (так официально именовались маги), не догадываясь, правда, что
имеет дело с чернокнижниками. Услуги эти стоили чрезвычайно дорого, и
предыдущие два поколения накопили огромный запас золота, сделав таким
образом осуществимой мечту нынешнего главы ордена.

  Человека в серебряной маске звали Эрлтоном и он был верховным магистром -
то есть господином и повелителем всех алорских магов. Среди посвященных в
чести была одна безумная идея: что тогдашний Эрлтон Серебряный, живший
более трехсот лет тому, и теперешний - суть одно и то же лицо. Точнее, одна
и та же маска, ибо глава ордена никогда не появлялся перед своими
подчиненными без нее. Никаких прямых доказательств этой гипотезы не
существовало; но верно также и то, что напрочь отсутствовали факты, ее
опровергающие. И потому каждый был волен соглашаться с тем мнением, которое
более соответствовало его взглядам. Правда, среди двенадцати членов
магистериума - высших по положению в ордене и по мастерству - разногласий
не было. Они не сомневались в том, что магистр у ордена был и оставался
единственный и незаменимый.

  Эрлтон был настолько искушен в своем деле, что, если бы пожелал, то мог
иметь все, к чему обычно стремится человек: золото, власть, красоту и
любовь прекраснейшей из женщин. Но глава Ордена Черной Змеи давно уже был
не человеком, а кем-то иным. И этот кто-то был одержим одной мечтой и одной
целью: Эрлтон ненавидел империю - ее законы, ее могущество, ее прекрасные
города и плодородные земли; веселый народ и справедливых правителей; даже
ее легенды и сказки были ему неприятны.

  Обычные сказки и обычные легенды про доблестных рыцарей, спасенных ими
принцесс, кровожадных людоедов и коварных магов; а также про лучших друзей
рыцарей - благородных и смелых драконов.


                  * * *

  
                

    Столица империи поразила Троя своей красотой и великолепием.Нигде в мире -
а несмотря на свою молодость он побывал уже во многих странах - ему не
доводилось видеть такие широкие, чистые, до блеска отмытые улицы; такие
красивые клумбы и цветущие деревья; такие великолепные дома. Они въезжали в
город со стороны порта Майна, но даже на окраине Роана не было ни хибарок,
ни покосившихся лачуг, ни тощих собак, облаивающих и пышные кортежи, и
дребезжащие телеги; ни нищих, которые обычно не давали прохода богатым
путешественникам, особенно в праздничные дни. Короче, никаких признаков
бедности Трой не обнаружил.

  Особенно же его потрясли янтарные купола и яшмовые колоннады двух базилик;
стены зданий, украшенные барьельефами; статуи, украшавшие площади,
вымощенные белым камнем, и тенистые аллеи. Прежде Трой никогда не видел,
чтобы такое количество деревьев и кустов росло прямо в черте города -
укрепленные города Альворана и Аммелорда напоминали каменные мешки, которые
раскалялись в летнюю жару и в которых зимой было чрезвычайно холодно.

  И порт, и пригород, и сама столица были настолько хороши, что юноша не мог
насмотреться: вертел головой и постоянно дергал дядюшку за рукав, чтобы
поделиться впечатлениями.

  Посол Шовелен вел себя гораздо сдержаннее. Во-первых, он был стар, и даже
цвета казались ему не такими яркими и насыщенными, как любимому племяннику.
Во-вторых, в Великом Роане он бывал уже несколько раз, и из них два раза
посещал столицу. Первое потрясение давно уже прошло, и теперь граф был, в
основном, озабочен проблемой, как бы пристроить Троя ко двору
Агилольфингов. Собственное государство и собственный монарх на фоне империи
казались ему не просто слабыми, но и до смешного игрушечными. Шовелен
считал, что им просто повезло, что западный сосед не воюет - иначе Альворан
давно уже стал бы одной из провинций Роана. К слову, многие государства
просто присоединились к империи, отдав себя под ее протекторат. Так
поступили в свое время и графство Анамур, и княжество Эйда.

  Трой каждую пышную постройку принимал за императорский дворец, и когда
кортеж проезжал мимо очередного здания, он не знал, радоваться ему или
разочаровываться. Однако юноша пришел в совершеннейший восторг, когда они
подъехали к берегу реки Алой. Могучий поток нес свои воды в море Луан;
вверх и вниз по течению скользили баржи и гребные галеры, лодки и ладьи с
резными носами. Это было завораживающе красивое зрелище. Но еще более
удивительным Трою показался огромный, изогнутый мост, впившиймся своими
могучими лапами в оба берега.

  Посольство стояло теперь на левом; а правый, противоположный, высился перед
ними.

  Там и располагался императорский дворец, одновременно служащий крепостью.
Красотой он не уступал постройкам левобережной части столицы, но был
гораздо мощнее и надежнее. Его окружали высокие стены, сложенные из
звонкого камня; а над стройными, вытянувшимися к небу башнями реяли
зелено-золотистые стяги с изображением дракона. Огромная круглая луна
лениво лежала на самом краю черепичной крыши; а вдоль моста протянулась
бесконечная цепь людей с горящими факелами в руках.

  Только сейчас Трой понял, что уже стемнело, и значительную часть пути они
проделали в сгущавшихся сумерках.

  В резиденцию императора прибыли ближе к полуночи. Послам отвели две
огромных комнаты в западном крыле дворца; человек десять слуг бесшумно,
словно совы, расставили багаж; проводили господ в бассейн для омовения и
уложили спать. Трой был настолько переполнен чувствами, что порывался
прорваться к дядюшке в комнату, чтобы побеседовать с ним часок-другой перед
сном, однако граф пресек эти попытки в зародыше. Он позволил себе
напомнить, что их ожидают завтра к малому выходу императора, и на эту
встречу он, граф, возлагает особенные надежды. А потому категорически
требует, чтобы возлюбленный племянник немедленно же отошел ко сну, чтобы на
следующий день быть свежим и красивым, как цветок. Трой привык подчиняться

  Шовелену настолько, что не просто лег, но и, поворочавшись с боку на бок,
провалился, выпал из реальности и очнулся только утром, когда теплый
солнечный луч умостился на его щеке.

  Посол был уже у него в комнате, одетый и причесанный особенно тщательно. От
внимания Троя не укрылось, что Шовелен предпочел одеться по столичной моде:
в высокие сафьяновые сапоги, синий бархатный колет с прорезями на пышных
рукавах и небесно-голубую шелковую рубаху простого кроя с широким отложным
воротником. В правом ухе графа сверкал звездчатый сапфир. Избранная гамма
подчеркивала и усиливала и без того бездонную синеву его глаз, и убавляла
лет этак пятнадцать-двадцать.

  - Дядюшка! - вскричал Трой, садясь в необъятной постели. - Был бы я
девицей, влюбился бы в Вас всенепременно.

  - Тогда хорошо, что ты не девица, - ворчливо отвечал граф, стараясь
сдержать довольную улыбку. - Вставай, лежебока. Умывайся и давай наряжать
тебя со всей обстоятельностью, соответствующей важности момента. То есть -
по-королевски.

  Шовелен взялся за дело серьезно, и потому Трой был готов через полчаса. Он
чувствовал себя крайне нарядным в костюме вишневого цвета с золотым шитьем.
Украшения из бриллиантов и гранатов придавали ему особый шик, но не
бросались в глаза. Граф особенно часто подчеркивал, что все истинно
красивые и дорогие вещи не должны затмевать своего хозяина и привлекать к
себе внимание. Изысканный вкус требует, чтобы предметы и украшения только
выгодно подчеркивали внешность своего обладателя, и не более.

  Принесшие завтрак молоденькие служанки немедленно зарделись при одном
только взгляде на юношу, что было особо отмечено и оценено как хороший
признак.

  Посол позавтракал со вкусом и аппетитом. Будучи человеком искушенным, он
догадывался, что отдохнуть и поесть сегодня им как следует не удасться:
приемы обычно длятся долго, и отнимают много сил. Но как он ни уговаривал
Троя, как ни соблазнял разнообразными кулинарными шедеврами, юноша
отказывался. Он был слишком взволнован предстоящим событием, и кусок просто
не лез ему в горло. Наконец появился лакей с сообщением, что император
готовится к выходу; и гости собираются в парадном зале.

  Выйдя из своих апартаментов Трой и Шовелен присоединились к свите своего
повелителя - короля Лодовика - и пошагали бесконечными коридорами по
направлению к парадному залу. Вскоре юноша перестал удивляться увиденному,
потому что обычный разум в состоянии вместить только определенное
количество впечатлений, а затем, чтобы не повредиться, отсеивает все
лишнее. Именно по этой причине Трой как должное воспринимал и полированные
яшмовые полы, поражающие естественными узорами камня; и ониксовые колонны,
поддерживающие потолки из небесно-голубого лазурита и бирюзы; и невероятное
количество золота, серебра и камней, которыми сверкали и искрились почти
все предметы. А картины, оружие, статуи и гобелены просто меркли на этом
фоне, несмотря на всю свою красоту. Остальные вели себя приблизительно так
же, как и молодой человек - сперва восторгались, но после затихли - есть
предел и восхищению. Только король Лодовик выглядел хмурым и подавленным:
он давно уже прикинул приблизительную стоимость одного этого коридора, и
сразу понял, что, заложи он все свое королевство, может, и сумел бы его
воссоздать в своем дворце.

  В парадном зале внимание Троя привлекли только люди. Это вовсе не значит,
что парадный зал больше ничем не поражал глаз; однако придворные императора
и его гвардия превзошли все виденные до сей поры чудеса.

  Вопреки очевидной роскоши, окружающей их, вельможи и военачальники Великого
Роана были одеты скромно и неброско. И от этого только выигрывали,
выделялись на фоне ослепительной обстановки. Граф Шовелен, пользуясь тем,
что в огромной зале находилось не менее тысячи человек, и все они
перешептывались, отчего было довольно шумно, обратил внимание своего
племянника на их костюмы. В них преобладала сдержанная гамма и предпочтение
явно отдавалось черному, белому и жемчужно-серому цветам. Встречались и
более яркие одежды, но они ни в коем случае не были пестрыми.
Драгоценности, стоившие целое состояние, тоже не бросались в глаза, а
только дополняли ансамбль, придавая ему изысканность и шик. Изо всех членов
свиты короля Лодовика только граф и его племянник могли похвастаться таким
же стилем.

  Придворные дамы моментально покорили сердце молодого повесы, причем все
скопом. Он переводил восхищенный взгляд с одного свежего и милого лица на
другое - очаровательное и сияющее зрелой, полновесной красотой - и никак не
мог определить для себя, какое же нравится ему больше. Молоденькие фрейлины
привлекали его своей безыскусностью и естественностью; остальные же женщины
пребывали в удивительном состоянии неопределенного возраста, преимущества
которого проявлялись в их изысканности, пикантности и обаянии - короче в
том, что приходит только с годами.

  Где-то там, как на другом конце бескрайнего поля, император принимал
поздравления от союзных монархов. Те, кто не приехали сами, прислали пышные
посольства. А среди множества подарков обязательно находился хотя бы один
особенный, со смыслом, имеющий символическое значение; и его вручали лично
Ортону I, произнося при этом речь. Каким бы кратким ни старался быть каждый
оратор, в общей сложности они говорили слишком долго. А поскольку очередь
Лодовика еще не наступила, то Трой даже разглядеть императора не мог из-за
бушующего человеческого моря.

  Поневоле блуждающий взгляд его, пресытившись женской красотой во всем ее
многообразии и великолепии, перебрался на солдат императорской гвардии. Тут
Трой даже задохнулся и с удивлением спросил себя: как же он их раньше не
заметил?

  Воины эти были не просто высокими и не просто хорошо сложены. Возможно,
именно так и выглядят небожители; просто люди об этом не знают. Все, как
один, гвардейцы были выше на голову самого высокого человека, которого
когда-либо видел Трой. Широкие плечи и мощные грудные клетки казались
способными выдержать тяжесть горных хребтов или удары таранов. Лица воинов
- удлиненные, с тонкими, аристократическими чертами, - были безупречно, но
как-то непривычно красивы и безмятежно спокойны. И хотя Трой видел
множество непохожих друг на друга людей, роанские воины поразили его
воображение - впрочем, если бы юноше пришлось объяснять: чем, то он бы
наверняка не справился с этой задачей. Зато поражаться и восхищаться
нарядами он мог с чистой совестьюодеты и вооружены гвардейцы были и вовсе
удивительно - это бросилось в глаза всем.

  Выросший в графском замке; обученный воинскому искусству лучшими учителями,
каких только можно купить за деньги; посетивший затем множество стран -
Трой знал толк в доспехах и оружии. Тем более его потрясли латы гвардейцев
- черные, с зеленоватым отливом, крылатыми наплечниками и с двумя рядами
шипов вдоль позвоночника. Шлемы были выполнены в виде голов драконов, и
надо лбом горели в металле рубиновые или изумрудные глаза. Высокие гребни
опускались до середины лопаток. Тонкие талии были перетянуты черными
поясами, на которых висели в ножнах по десять метательных ножей. Основное
же оружие у каждого гвардейца было свое, выбранное сообразно собственным
вкусам и пожеланиям. Тот, кто знал толк в таких вещах, с уверенностью мог
сказать, что мечи, секиры, копья и кинжалы императорских воинов стоили
гораздо дороже, чем многие сокровища, хранящиеся во дворце. Нигде и никогда
в мире не появлялось что-либо подобное. И Трой откровенно любовался воинами
до тех пор, пока дядя не привел его в чувство, тронув за локоть. Оказалось,
что сейчас речь держит Лодовик Альворанский, и свита его, соответственно,
находится у самого трона.

  Юноша тут же поднял взгляд, разыскивая императора, и испытал следующее
потрясение, надолго выбившее его из колеи. Ему, конечно, удалось удержать
себя в рамках приличия, и он надеялся, что никто особо не обратил внимания
на его вытаращенные глаза и приоткрытый от удивления рот. Трой сознавал,
что именно эту деталь он пропустил накануне мимо ушей; и дал себе зарок
впоследствии не пренебрегать советами учителя Виссигера, а с должным
почтением относиться к этому многомудрому и знающему человеку.

  Ортон I Агилольфинг выглядел совсем молодым. Он был вовсе не похож на
повелителя необъятных земель, облеченного абсолютной, неограниченной
властью. По случаю торжеств император был одет во все белое, и этот цвет
удивительно шел к его черным длинным волосам и синим глазам; ко всему его
бледному, вытянутому лицу с тонкими, правильными чертами. Когда природа или
Господь создавали Ортона, они не пожалели усилий. Молодой человек с
безупречной внешностью и такими же безупречными манерами с первого взгляда
привлекал к себе не только умы, но и сердца людей. Поговаривали, впрочем,
что искусство обаять собеседника было обязательным предметом для
Агилольфингов в пору их учения.

  Трою он показался ненамного старше его самого. Зато фигура у Ортона была
явно развитее и мощнее, и даже в скупых его движениях была видна та грация,
которая приобретается долгими годами постоянных тренировок и
свидетельствует о прекрасном владении собственным телом.

  Император сидел прямо, вытянув стройные, неприлично красивые для мужчины
ноги, обтянутые белой лайкой шитых серебром сапог. Жемчуга и опалы,
украшавшие строгий костюм, бросали на его лицо матовый облеск, заставляя
ярче сиять миндалевидные глаза. У императора была выразительная мимика,
передававшая самые тонкие оттенки его настроения.

  Ортон Агилольфинг вежливо улыбался королю Лодов ику, занимавшему трон,
расположенный на возвышении напротив императорского (Великий Роан всегда
был озабочен тем, чтобы не ущемить и не уязвить самолюбия любых
коронованных особ). Но Троя поразило, конечно, не это. А то, что на нижней
ступеньке императорского трона он увидел человека, бывшего, вне всяких
сомнений, шутом. Шутом, обряженным, как и полагается, в огромный
красно-бело-зеленый колпак с бубенцами; в яркие одежды из дорогих тканей,
но болтающиеся этакими изысканными псевдолохмотьями; и с шутовским жезлом в
руке.

  Одним словом, ничего примечательного в этом шуте не было , если бы не его
лицо.

  Тоже, кстати, лицо как лицо - приятное, и даже красивое.

  Лицо императора...


                  * * *

  
                

    Надо заметить, что накануне величайшего дня своей жизни принцесса Арианна
чувствовала себя иначе, чем большинство молодых невест. Нельзя сказать,
чтобы она испытывала нетерпение, вполне понятное и объяснимое при подобных
обстоятельствах; стремление поскорее соединиться со своим будущим супругом;
радость или сердечное томление. Более того - она чувствовала себя
прескверно. И как только предоставилась возможность, сразу отослала фрейлин
и служанок из своих покоев; а сама хлопнулась с размаху на широкое и мягкое
ложе, сунула голову под подушку, по старой детской привычке, и только тогда
позволила себе расплакаться. Если быть до конца откровенными, то даже
разреветься.

  Принцессе было одиноко и страшно.

  Конечно, в Великий Роан ее сопровождала огромная свита, в которую были
включены самые знатные сверстницы, ставшие теперь придворными дамами
будущей императрицы; и даже наиболее расторопные служанки, покинувшие Лотэр
и последовавшие за своей госпожой. Но отец категорически настоял на том,
чтобы старенькую няню она оставила дома.

  Бедная старушка долго металась между своей обожаемой принцессой и
собственными внуками, терзалась и мучалась, но наконец не выдержала и
объявила о своем решении умереть на родине. Так что единственного человека,
которому Арианна доверяла, как самой себе, при ней не было. И откровенно
поговорить о том, что ее тревожит, будущая императрица ни с кем не могла.

  С малых лет ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет женой Ортона I,
повелительницей Великого Роана и матерью наследника самого завидного
престола в этом мире - что, в общем-то, и являлось единственно главным