орошо спали, - сказала она. - В незнакомом месте это сложно.
     - Не очень, - сказала Лаура, сидящая на заднем сиденье, - водяная кровать все время плещется.
     Ронни зашлась смехом.
     - О Боже, я и забыла, - там же водяная кровать! Но, может, вы к ней привыкнете?
     - Лучше и не привыкать, - сказал Ричард. - Серфинг - это одно, а сон - совсем другое, и путать их незачем.
     Он поднял один из листиков бумаги, лежавших между ним и Ронни.
     - Мы сначала едем туда?!
     Ронни кивнула.
     - Слушайте, может, я покажусь навязчивой, раз прошу о таком, но я просто не могу удержаться. Не можете ли вы... я имею в виду, не можете ли сказать это для меня? Ну, понимаете, что я имею в виду?
     Она хотела, чтобы он сказал коронную фразу. Он поглядел на Лауру, которая злорадно усмехалась со своего заднего сиденья.
     - Или вам не нравится, когда люди просят вас это сделать?
     - Никто не просил меня за последние десять лет. Ладно. "Эй, ма, я хочу всю тарелку пирожных".
     Обе женщины рассмеялись.
     - Ну, голос у меня с тех пор изменился.
     Лаура сказала:
     - Не так уж плохо, не правда ли, дорогая?
     - Неплохо? Это было чудесно, - ответила Ронни. - Я просто должна была спросить, мне не верилось, что это вы.
     Я сказала моему приятелю - вы знаете его, Бобо, полицейский, - что я показывала вам дома, и Бобо сказал: попроси его сказать это. Иногда, если Бобо на дежурстве с восьми до двенадцати, мы смотрим вашу программу, когда он возвращается. Ее показывают почти каждую ночь, знаете ли. Я думаю, что это так правильно, что вы вернулись в Хэмпстед.
     - Конечно, но мы его с трудом узнали, - сказал Ричард. - Мы ведь были детьми, когда уехали отсюда.
     - О, вам понравится здесь - тут всегда что-то происходит. Когда мы устраивали на прошлое Рождество вечер в конторе для покупателей, Джейн Фробишер, она со мной работает, подошла к каким-то людям, которым я только что продала дом, и сказала: "Вы недавно переехали в Хэмпстед?
     Вы еще слишком молоды, чтобы разводиться!"
     Они расхохотались, но Ронни опять перебила их:
     - О Боже! Послушайте, вы еще ничего не знаете об убийстве? Мне рассказал Бобо. Эти случилось в субботу вечером, когда Бобо вернулся с места дорожной катастрофы, все об этом говорили. Ненавижу разговоры о воздаянии за грехи и всякое такое, но думаю, что леди связалась с этим потрошителем, пока ее муж был на работе.
     Вот так Альби впервые и услышали о Стоуни Фрайдгуд.
     - Мадам Бовари округа Патчин, - сказала Лаура.
     - Так, значит, в Хэмпстеде продается еще один дом? - спросил Ричард.
     - О, это не для вас, - быстро ответила Ронни. - Это ЯППи - "Я Просто Потрясен".

4

     Несмотря на то что во время завтрака во французском ресторане, который так нравился Кларку и Джин Смитфилдам, Ронни Ригли пустилась в чрезмерно детальное описание обстоятельств гибели Стоуни Фрайдгуд; несмотря на то что эти обстоятельства слегка напомнили Ричарду его ночной кошмар с безумным Картером Олдфилдом и топором у двери спальни; несмотря на то что ни один из домов, которые они осмотрели, им не подошел, - лучшие из них требовали такой переделки, что у Ричарда не осталось бы ни времени, ни сил на заказную работу, - несмотря на то что все дома начали смешиваться в одну кучу после стакана мартини со льдом и отличного домашнего белого вина, - похоже, что между Альби и Ронни начала завязываться дружба. Ричард даже рассказал несколько затертых анекдотов о похождениях Картера Олдфилда в программе "Папа с тобой". Лаура с нежностью описывала их кенсингтонский дом (что помогло Ронни получше представить себе, что именно может понравиться Альби), а Ронни подала им надежду, что жизнь в округе Патчин может быть наполненной, интересной, а иногда - забавной. Она сидела напротив, и ее плечи пловчихи и сияющая улыбка были залогом того, что в будущем, возможно, все их тревоги улетучатся. Она также постаралась включить их в общественную жизнь города, сказав, что они с Бобо придут в гости пообедать на следующей неделе.
     - Вот тогда вы и узнаете все хэмпстедские сплетни, - сказала она. - Бобо известно все обо всех. Да он вообще потрясающий парень, хотя, может, это мне и кажется, потому что я в него влюблена.
     Она назвала Лауре фамилию хорошего доктора.
     - Все лечатся у Ван Хорна, - сказала она. - Он лучший гинеколог в городе. Он очень тонкий человек, и это что-то необыкновенное, особенно после тех куриц, с которыми я связывалась до этого. Он обхаживает вас как королеву.
     Она улыбнулась Лауре.
     - Ламп. Мне нравится это имя. Ламп Альби, самый здоровый ребенок в округе.
     Лаура вытащила из сумочки записную книжку и пометила: "Доктор Рен Ван Хорн, гинеколог".

ГЛАВА III

ГРЕМ

1

     Инстинкт подсказывает мне, что нужно избавиться от этой роли богоподобного вершителя судеб, который знает все про своих персонажей, знает, что они думают и делают в любую минуту, и который исподтишка влияет на их жизнь. Эта позиция уже не удовлетворяет меня, особенно когда я начал писать о самом себе. Это я, Грем Вильямс, пишу эти строки.
     Зовите меня просто Грем, если вам примерно столько же лет, сколько и мне, а мне семьдесят шесть. Остальные же, черт возьми, зовите меня мистер Вильямс. Я пережил всех врачей, которые предупреждали, что, если я буду и дальше пить и курить в тех же темпах, я преждевременно сойду в могилу.
     Их уже нет, а я все скриплю. Взгляды у меня устоялись, а кишечник все еще работает исправно. У меня двенадцать моих собственных зубов, что очень здорово, и куча всяких дорогостоящих мостов. Я написал тринадцать романов, из которых деньги мне принесли лишь три, душераздирающие воспоминания о пьяных безумствах молодости и несколько сценариев. По крайней мере один из них еще выглядит вполне современно, когда кино крутят по ящику. Это "Гленда" с Мэри Астор и Гарри Купером. Купер играет мужа, а Кагни - любовника. Я неудачник и трус. В молодости я научился упреждать своих противников, причиняя себе неприятности раньше, чем успели бы они. Конечно, ни один из моих врагов не дожил до настоящего времени, и говорить о них тут незачем. Все эти битвы превратились в древнюю историю.
     Теперь никому это не интересно, и, когда вы рассказываете современной молодежи о своих встречах с прославленными киномагнатами, они просто смотрят на вас тупыми глазами.
     С таким же успехом вы могли бы толковать им о пещерных людях и саблезубых тиграх. Даже тот мерзкий хорек, который здорово попортил мне жизнь, - сенатор по делам молодежи Висконсина - давно умер, и большинство его сотоварищей - тоже. Стерлинг Хайден - вот это человек. О нем бы я мог говорить.
     Я потому перешел на прямую речь и выдал себя, что сам пережил все, что происходило в этой оконечности округа Патчин, а книга, которую я тогда начал писать, превратилась вот в эту. Чего я не знал, то додумывал, но все это могло происходить, а может, и происходило именно так, как я описываю. Я держу глаза открытыми и замечаю многое.
     Когда все это закончилось, Ричард Альби сказал мне:
     - Почему бы вам не сесть и не записать всю эту историю?
     Так эта книга и закончится, если вы принадлежите к числу тех людей, которые сразу норовят заглянуть на последнюю страницу, чтобы посмотреть, что будет дальше. Мои друзья позволили мне прочесть их дневники, так что многое я взял оттуда.

2

     Но и многое - из того, что я сам увидел и услышал, как я уже говорил. Учтите, где я жил. Мой дом был на Бич-трэйл в Гринбанке, как раз напротив старого дома Сэйров, который в конце концов купили Альби. "Четыре Очага", куда въехал Табби с отцом и мачехой, находился лишь в двух минутах вверх по холму. Пэтси и Лес Макклауды жили на улице, проходящей позади моего дома. Маунт-авеню и Бич-трэйл смыкаются, и я знал Монти Смитфилда, хотя и не очень хорошо, и встречал Стоуни Фрайдгуд, когда она ходила в этот книжный кружок. Дом Фрайдгудов был от меня так близко, что, если бы я влез на крышу, то мог бы забросить камешек в окно спальни, где они нашли Стоуни (по крайней мере, мог бы двадцать лет назад). Один раз на кружке обсуждали мою книгу "Косноязычие сердца", и Стоуни спросила меня, понимал ли муж, что он толкал свою жену в объятия к герою романа.
     - Толкал? - спросил я тогда. - Недавно этот роман переиздали именно потому, что феминисткам очень понравилась главная героиня.
     - А по-моему, роман вполне мужской, - возразила миссис Фрайдгуд.
     Гарри Старбек, профессиональный вор, который сыграл кое-какую роль в судьбе некоторых из нас и который вскоре появится на этих страницах, снимал комнату в доме старого Фрейзера лишь в двух кварталах отсюда. После его смерти я забрел туда и увидел потрясающую коллекцию серебра, телевизоров, картин, мебели, большая часть которой была похищена у моих соседей. Так что я успел раньше, чем Бобо Фарнсворт и другие полицейские очистили эту квартиру. И я знал этого мерзавца, Пэта Доббина, потому что он рос на моих глазах, - его отец был моим другом во времена моих юношеских пьянок, о которых я писал в "Потерянном времени". Я выкарабкался, а Дэн Доббин нет, хоть он и был более талантливым иллюстратором, чем его сын.
     Но, что еще важнее, я вижу не только настоящее, но и прошлое городка. Я знаю этот город, его знал мой отец, и его отец тоже. Так что, если я вижу какого-то мальчишку по имени Мурман или Грин, веселого мальчика в джинсах на ярких подтяжках, я могу разглядеть в нем фермера с задубевшей от непогоды и ветра кожей или кузнеца, которые подарили ему одну шестнадцатую генов.

3

     И еще одно, что даже важнее, чем мои знания прошлого городка, прошлого, которое было выбито на могильных камнях старого кладбища. Я был одним из первых, кто наблюдал действие "разумного облака", как я его назвал, после того как оно опустилось на нас. Разумеется, я понял суть этого явления не больше, чем остальные, поскольку вообще не имел представления, что у этого явления была суть.

4

     Действие, сказал я. Два действия. Сначала я натолкнулся на первое, а на второе - десятью минутами позже, когда гулял по Бич-трэйл воскресным утром восемнадцатого мая.
     Если утро выдается солнечное, я плетусь вниз по Маунт-авеню, сворачиваю направо и иду мимо ворот Академии, а потом по короткой общественной дороге - на Грейвсенд-бич. Я гляжу на воду и на гуляющих по берегу людей, вдыхаю соленый воздух, который и помог мне продержаться все это время. Никакой соли в пищу, но зато сколько угодно отличного соленого воздуха, который накачивается в легкие.
     Обычно я приветствовал Гарри и Барбару Зиммер, которые материализовались на своем пикапчике где-то около десяти утра, чтобы поудить рыбу на волнорезе. Гарри и Барб так и остались детьми в свои шестьдесят. Они напоминают старые тыквы, оставшиеся после прошедшего Хэллоуина. Гарри и Барб называют меня мистер Вильямс. Потом я обычно поворачиваю назад. Все это путешествие занимает около десяти минут, если идти быстро, но я обычно прохожу маршрут за полчаса.
     Тем утром я даже не добрался до берега. Я только дошел до лужайки рядом с последним домом, как заметил тело на траве. Аккуратно скошенная лужайка была работой Бобби Фрица, который знал тут каждое дерево и каждый цветок, а тело принадлежало Чарльзу Антолини. Чарли, похоже, был мертв, и я подошел, чтобы взглянуть на него поближе.
     Чарли был крутым парнем. Ему было около сорока, он происходил из семьи, которая владела рестораном "Дары моря" и еще парой-другой ресторанов в округе Патчин и Вестчестер. Раньше, в детстве, когда ему было лет девять-десять, он приносил мне газеты. Уже тогда он был довольно ограниченной личностью, и все, к чему он стремился, это раздобыть побольше денег. Наконец он накопил достаточно, чтобы поселиться с семьей в большом зеленом особняке на Маунт-авеню. Не на самой престижной стороне ее, не на Саунд, но все же - на Маунт-авеню.
     - Помощь нужна, Чарли? - спросил я. Я уже подошел достаточно близко, чтобы понять, что он жив. Он лежал неподвижно, но его зеленые глаза были открыты, и он слегка улыбался. Это была нетипичная для него улыбка - блаженная и расслабленная. Он был в шелковой голубой пижаме.
     - Можешь простудиться, Чарли, - сказал я.
     - Привет, мистер Вильямс, - ответил он.
     Чарли не обращался ко мне по имени примерно с 1955 года, поскольку, видимо, полагал, что со стариком соседом можно и поменьше церемониться.
     - Ты точно в порядке? - спросил я.
     - Просто отлично, мистер Вильямс, - ответил он, одаряя меня улыбкой, которая удивила бы и его родную мать.
     - Дышишь воздухом, а, Чарли? Неплохая мысль. Продуй трубы. Может, спустишься со мной на берег, повидаешь Гарри и Барб?
     - Проснулся утром и почувствовал себя отлично, - сказал он. - Просто невероятно. Вышел на улицу. Все лучше.
     Слишком хорошо, чтобы работать.
     - Сегодня воскресенье, Чарли, - сказал я, - никто не работает.
     Тут я вспомнил, что ему, наверное, нужно идти в ресторан помогать справляться с наплывом посетителей.
     - Воскресенье, - сказал он. - О да.
     Я поглядел на его дом. Жена его махала из окна гостиной.
     - Думаю, тебе следует убраться с лужайки, Чарли, - сказал я. - Похоже, Флоренс здорово расстроена.
     Тут я увидел почтовый ящик, которым Чарли всегда явно гордился. Он был металлический, как и мой, но вдвое больше и покрашен в тот же зеленый цвет, что и дом. На этой зелени Чарли нарисовал цветы и виноградные гроздья, оплетающие большую красную надпись "Антолини". Теперь это произведение искусства лежало на земле, на боку была вмятина, и сквозь краску просвечивал алюминий. Я заметил:
     - Та же банда, что вечно крушит мой почтовый ящик, видно, взялась и за твой. Похоже, они пытались его расчленить.
     - Ты только погляди, какое солнце, - ответил Чарли.
     Фло Антолини махала мне рукой из окна, то ли веля мне убраться, то ли - убрать Чарли с лужайки и доставить в дом.
     Последнее не подлежало рассмотрению, ибо Чарли обладал весьма солидным весом. Под этим голубым шелком все еще скрывалось тренированное тело футбольного игрока. Я не мог бы поднять даже одну его ногу, поэтому пожал плечами, сунул руки в карманы и сказал:
     - Ну ладно, наслаждайся жизнью.
     И вновь уже собрался было продолжить свою прогулку, как услышал, что какая-то женщина кричит Чарли:
     - Мистер Антолини! Мистер Антолини!
     - Ты бы лучше шел в дом, Чарли, - сказал я, полагая, что какой-нибудь соседке не слишком понравилось созерцание раскинувшегося на лужайке Чарли. - Это все-таки Хэмпстед, а не городской парк.
     Потом я увидел эту женщину на противоположной стороне улицы, она спешила к нам. Эвелин Хугхарт, миссис доктор Хугхарт. Она была в розовом халате и таких мохнатых розовых тапочках.
     - Мистер Антолини, пожалуйста, - вопила она и неслась через дорогу, даже не потрудившись посмотреть по сторонам. Когда женщина была уже совсем близко от меня, я увидел, насколько ужасно она выглядела. Обычно это была миловидная блондинка, почти такая же крупная и пышущая здоровьем, как этот агент по продаже недвижимости Ронни Ригли. Теннис помогает им сохранять эту форму.
     Она чуть не сшибла меня с ног и склонилась к Чарли.
     Она ухватила его за руку и попыталась повернуть на бок.
     - Это все доктор Хугхарт, мой муж! - кричала она. - О, пожалуйста. Я не знаю что делать, а ему будет так стыдно...
     - Привет, Эви, - сказал Чарли, одаряя ее своей очаровательной улыбкой.
     - Пожалуйста, мистер Антолини, пожалуйста, помогите мне.
     - Ерунда, - сказал Чарли.
     - Все это из-за солнца, - сказал я, - солнечный удар так подействовал на него. Какой стыд! Может, я смогу что-нибудь сделать?
     Когда она взглянула на меня, я понял, что до этой секунды она меня просто не замечала. Она тупо мигнула и все продолжала тянуть Чарли за руку.
     - Отсюда вы никакой помощи не получите, я же сказал, - повторил я, - он только что будто заново родился. Мой дядя попал в такую же историю в своем доме на Фэйрихилл в тысяча девятьсот тринадцатом. Рухнул как подкошенный. Но я охотно помогу вам.
     Она последний раз судорожно дернула Чарли за руку, потом взглянула на меня.
     - Пожалуйста, мистер Вильямс, - сказала она, - пожалуйста, сделайте что-нибудь с доктором.
     - Показывайте дорогу, - велел я и пошел следом за ней, но вчетверо медленнее, через улицу. Дверь в ее дом была открыта, и она махала мне оттуда, когда я еще находился на полдороги.

5

     Норм Хугхарт был тем, кого теперь величают интерном, раз уж название "врач по общим вопросам" считается устаревшим. Он был неплохим доктором и порядочным снобом.
     Когда у меня было что-то вроде легкого удара, старый доктор Хугхарт, его отец, с радостью пользовал меня и велел мне сбросить вес, изменить привычки и т, д., но, после того как я проявил черную неблагодарность, не воспользовавшись его советами, стал не слишком-то любезен. Норм учился в том же Милловском колледже, что и Чарли Антолини, но десятью годами раньше. После этого он отправился в университет Виргинии и Йельский мединститут. Когда он был примерно в возрасте Чарли, он вернулся в Виргинию на какую-то школу-семинар, встретил там свою увесистую теннисистку и привез ее сюда. Сначала он делил практику со своим отцом, но после того, как тот сломался на мне (старик вскоре после этого умер), не пользовал меня как пациента, потому что думал, что я коммунист, что, конечно, было сплошной чушью. Все же его считали вторым из лучших врачей Хэмпстеда, потому что первым был Рен Ван Хорн, который возился почти со всеми городскими дамами. Рен и я неплохо друг к другу относились, но в качестве доктора он не мог мне пригодиться.
     Я думаю, что Норм велел своей жене на людях всегда называть его доктором Хугхартом. У него была маленькая заостренная бородка и крупная лысая голова. Он не стал бы возиться с вами, если вы не были знаменитостью нынешней или будущей. Он лечил всех артистов и художников города.
     Когда он придумывал что-то забавное, то звонил Саре Спрай, чтобы она поместила это в свою колонку. Он не заговаривал со мной лет двадцать. Или даже двадцать пять.
     Эвелин слегка зашипела на меня, когда я подошел к двери. Я понимал, что даже при том, что сама она не могла ни с чем справиться, впустить меня в дом ей все же было нелегко. Для нее я был племянником Иосифа Сталина или чем-то в этом роде. Кроме того, я даже не был одет в розовую пижаму и эти пушистые тапочки. Я был в старых черных баскетбольных ботинках, заношенных твидовых штанах и зеленом свитере с высоким воротом и дырками на локтях.
     Помимо этого, я был небрит. Я бреюсь не слишком чисто.
     Неохота перерезать себе горло.
     - Ну, в чем дело, Эвелин? - спросил я. Весь холл был увешан рисунками и карикатурами, и я узнал работы полудюжины знаменитых рисовальщиков Хэмпстеда и Хиллхэвена. Одна из них, подписанная Пэтом Доббином, изображала лысого человечка с остроконечной бородкой, который копался в животе у некоего подобия самого Пэта, а из отверстия высыпались монеты и счета. Пэт Доббин нарисовал себя таким, каким он обычно отражался в медицинском зеркальце, и, надо сказать, выглядел на рисунке лучше, чем на самом деле.
     - Пожалуйста, - сказала она, - пройдите на задний двор, мистер Вильямс. Доктор Хугхарт как раз собирался выйти туда, чтобы проверить, как работает распылитель, и.., я увидела, как он упал...
     Она вцепилась мне в ворот, пытаясь заставить двигаться побыстрее.
     - Он упал, да? - спросил я. - Может, поскользнулся?
     Она начала всхлипывать.
     - Вы просто вызовите "скорую", Эвелин, - сказал я. - Они быстро сюда доберутся.
     Это я знал по собственному опыту и назвал ей номер.
     - Скажите им, что Норм без сознания, и дайте им ваш адрес. Я сам доберусь до задней двери. Я сотни раз бывал в этом доме.
     Ну конечно бывал, это правда, хоть и где-то в двадцатых годах. Они увеличили кухню за счет кладовой, но задняя дверь была на том же самом месте. От легкого ветерка, который дул этим утром, она покачивалась взад-вперед. Я слышал, как Эвелин звонит по телефону.
     Я выбрался наружу