а Хофф стояла за стойкой и сморкалась в платок нежно-желтого цвета, такого же, как и сам дом, - это был ее любимый цвет.
     - С вами все в порядке, Ада? - спросила Хильда.
     - Паршивая простуда, - сказала Ада. Она была крупной, круглолицей женщиной, всего на несколько лет моложе самой Хильды. Обычно Ада всегда носила голубой блейзер и голубую юбку, как, например, сегодня. Волосы ее были абсолютно черными - и явно крашеными. - Мы все ее подхватили. Спенс и Том даже не вышли сегодня на работу.
     Спенс и Том, два холостяка, жившие вместе, были помощниками Ады. Спенс паковал и распаковывал книжки, а Том помогал Аде за прилавком. Хильда находила их отличной компанией и могла часами болтать с любым из них. Новость, что их сегодня нет, ее слегка расстроила - Ада была слишком деловой женщиной, чтобы сплетничать.
     - О, какой ужас, - сказала Хильда, - не заразите меня, Ада. Я ведь только что от врача.
     - Кстати, у меня кое-что есть для вас, - сказала Ада и порылась под прилавком, после чего положила перед Хильдой две книги в твердой обложке и три - в бумажных переплетах. В твердой обложке были "Дилемма медсестры Томпсон" Джаннет Рэндолл Минор и "Герой в белом" Кэрри Энгельбарт Хоскинс; в бумажных: "Любовь в больничной палате", "Доктор Бартоломью и Доктор Дайр" и "Доктор Пичтри делает выбор" - все три были написаны Флоренс М. Хобарт. С минуту Хильда с молчаливым наслаждением озирала это великолепие. Она обожала больничные романы. А новый роман Дж. Р. Минор и целых три переиздания ф. М. Хобарт - это же просто чудо какое-то. Легкая вспышка разочарования по поводу отсутствия Спенса и Тома растворилась в этом полном счастье.
     - В списке есть еще пять или шесть вещей этой Хобарт, - сказала Ада. - Некоторые издаются впервые, а некоторые - переиздания. Как только удастся их получить, я отложу книги для вас.
     - О Боже, спасибо, но и это замечательно, - с чувством сказала Хильда. - Я возьму все, разумеется. Заверните их, пожалуйста. Я даже не знаю, с какого начну.
     Хильда подписала счет и вышла из магазина. Она спускалась по главной улице, все еще светясь от удовольствия.
     Она услышала, как на одном из карликовых деревьев, высаженных в дубовых бочках по сторонам улицы, свистнул зяблик, и просвистела что-то ему в ответ. Тяжелая сумка в ее руке казалась полной сокровищ - она скоро будет рассматривать их, взвешивать и перекладывать. Хильда пересекла улицу, миновала редакцию "Хэмпстедской газеты" и поднялась по ступенькам французского ресторанчика.
     Здесь, однако, ежемесячный ритуал посещения тоже пошел наперекосяк. За стойкой, где размещались телефон и книга заказов, не было метрдотеля. Хильда взглянула внутрь помещения. В главном зале были заняты всего два столика.
     За столиком для двоих сидела пара - мужчина и женщина, а в центре комнаты - группа из четырех человек. Мужчина и женщина были явно пьяны. Еще одна фальшивая нота.
     Три официанта в темно-голубых фраках и черных галстуках бабочкой сгрудились вокруг служебного столика в глубине помещения. Хильда ждала, чтобы появился метрдотель. Один из официантов поглядел на нее, потом кашлянул в кулак.
     Хильда поставила сумку с покупками на пол у стойки и демонстративно кинула взгляд на книгу заказов. Там было записано ее имя, хотя и не совсем верно: Диплесси. Она громко и отчетливо сказала: "Эй!" Один из официантов взял меню и направился к ней через зал.
     - А где сегодня Франсуа? - спросила Хильда.
     - Он болеет, - сказал юноша.
     - Я дю Плесси, вы меня не правильно записали в книгу заказов. Не проведете ли вы меня к моему обычному столику?
     Юноша в голубом фраке непонимающе поглядел на Хильду.
     - Снаружи. На углу террасы. На балконе, если говорить точно. Но вы почему-то называете его террасой. Там я обычно сижу.
     - Пожалуйста, сюда, мадам, - сказал юноша, которого решительный тон Хильды привел в чувство. Хильда подхватила сумку и пошла за юношей через зал на балкон, где под полосатым тентом стояли четыре столика.
     - Мой - последний, - сказала Хильда, когда он остановился у среднего. Усевшись за столик лицом к улице, она сказала:
     - Я хотела бы выпить. Бренди "Манхэттен", пожалуйста.
     - Со льдом?
     - Льда не надо. В одном из этих бокалов, на ложке, знаете ли, - она пальцами очертила форму бокала.
     Мальчик умчался. Хильда поставила на колени сумку и вынула книги. Она с удовольствием гладила обложки, разглядывала знакомые имена авторов, титульные листы, аннотации, переплет. Наконец она сделала выбор: "Герой в белом" Кэрри Энгельбарт Хоскинс. А Дж. Р. Минор можно будет приберечь на закуску.
     Хильда нежно раскрыла выбранную книгу. Официант поставил перед ней бокал. С острым удовольствием Хильда взглянула на очертания Мэйн-стрит за перилами террасы и, не в силах больше ждать, прочла первое предложение:

     "Эдвард Вотерхауз родился, чтобы быть полезным".

     Вот оно!

     "Остальные часто твердили ему об этом, и даже он сам признавал этот факт, говоря о себе: я чувствую себя счастливым, когда кому-нибудь помогаю. У другого человека подобное заявление прозвучало бы фальшиво, однако Эдвард Вотерхауз был исключительно правдив и за сорок четыре года его жизни близкие ни разу не услышали от него ни единого лживого слова".

     Хильда пригубила бренди и продолжала читать дальше:

     "Сорок четыре - да, столько лет было Эдварду, и годы оказались к нему благосклонны, добавив лишь морщин в уголках глаз да немного благородной седины на висках".

     Наверное, таким и был Рен Ван Хорн, когда ему было столько же, подумала Хильда. Я сама не могла бы описать его лучше.

     "У этого возраста много положительных сторон и лишь один недостаток. Доктор Вотерхауз подошел к тому пределу, когда мужчина может завести семью - если он вообще женится".

     Видимо, этой самой Хоскинс еще не исполнилось сорока, подумала Хильда. Она "в легком раздражении", как сказала бы писательница, подняла голову от страницы и вновь взглянула на Мэйн-стрит. Напротив, за столиком у магазина деликатесов, сидела молодая женщина и что-то писала в блокноте, а рядом помещалась парочка бородачей в голубых джинсах. Из магазина вышел известный актер, и зеваки уставились на него. Рядом была витрина антикварной лавочки - самая маленькая витрина на всей Мэйн-стрит. Показалось ли Хильде, или там, за стеклом, мелькнул человек, о котором она как раз думала?
     Возбуждение, охватившее ее, стало почти чрезмерным.
     Хильда наклонилась вперед и не спускала глаз с витрины.
     За выведенными на стекле буквами виднелся владелец магазина - лысый и толстенький. Доктор Вотерхауз испарился из головы Хильды, и она пробормотала:
     - Ну пошевелись же, пожалуйста, - испугав официанта, который подошел принять у нее заказ. Официант и владелец магазина пошевелились одновременно, и она увидела, что седовласый мужчина за витринным стеклом действительно был Реном Ван Хорном. Стоя там и сопровождая свой разговор жестами, доктор выглядел еще моложе, чем час назад в своем кабинете.
     - Хотите, чтобы я постоял около вас? - раздался неуверенный голос официанта откуда-то позади нее. Хильда взглянула на него, словно прося о помощи, и увидела, как еще один красногрудый зяблик безжизненно соскользнул с ветки карликового дерева и упал на асфальт.

6

     И вы знаете, что пришло время для зеркала - не знаю, почему оно пришло, но все же - время пришло.
     Доктор Ван Хорн отменил два назначенных на вторую половину дня визита и теперь задумчиво стоял в тесной комнате антикварного магазинчика.
     - Это должно быть нечто особенное, - говорил он владельцу, который не знал его, но благодаря возрасту, манере держаться и роскошному белому полотняному костюму отнес его к категории хэмпстедских денежных мешков. - Совсем особенное, если вы понимаете, что я имею в виду, - Он улыбнулся, однако это не развеяло впечатления исходившей от него силы. - Я-то узнаю его, как только увижу, но это означает, что и оно, в свою очередь, узнает меня.
     - Ну, - неуверенно сказал мистер Бандль, не зная, как отвечать на такое странное заявление, - есть несколько новых вещей...
     - Да, конечно. Я уже искал такое. Я был в Редхилле два дня назад и заехал в Кинг Джордж, где есть несколько очень интересных антикварных магазинов, но ни в одном... Мне ничего не подошло. - Он пренебрежительно махнул рукой. - Ничего не подошло. То, что мне нужно, нам надо бы обсудить конкретно. Я расчистил пространство на стене у себя дома - к тому времени я даже не знал для чего - просто знал, что нужно снять кое-какие картины. Потом понял, что мне нужно: зеркало. Обязательно высокое и овальное.
     Оно не должно быть новым. Новое никуда не годится.
     Доктор Ван Хорн требовательно посмотрел на мистера Бандля.
     - А сегодня я сидел в своем кабинете, и вдруг мне ни с того ни с сего пришло в голову, что у вас есть именно то зеркало, которое мне нужно. Разве это не удивительно?
     - Ну конечно, это удивительно как раз потому, что сегодня мне доставили кое-какую мебель, которую я на прошлой неделе приобрел на аукционе, - сказал мистер Бандль, - и там как раз зеркало, такое, как вы описываете.
     - Я знал это.
     - Хм. Да. Очень необычно. Не пройдете ли вы за мной?
     Доктор Ван Хорн кивнул и последовал за мистером Бандлем на склад в глубине магазина. Здесь была свалена неотполированная, неухоженная мебель: секретеры и бюро, письменные столы с обитыми кожей столешницами и обеденные столы красного дерева.
     - Ну, я еще не оценил эти вещи, но думаю, что мы придем к некоторому... - Он вопросительно склонил голову набок и поглядел на доктора.
     - О да. Разумеется, - Доктор перестал рыскать по заваленной мебелью комнате и уставился наверх, где виднелся кусок овального высокого зеркала в изысканной резной раме. - Вот оно. Я когда-то владел им.
     - Вы владели им? Оно с того аукциона, о котором я говорил. Зеркало французское и датируется примерно тысяча семьсот девяностым годом, но, может, его сделали еще раньше. Мне кажется, большую часть этих вещей ввозили Грины. Теперь-то от них почти ничего не осталось.
     - Я владел им, - сказал покупатель.
     - Да, сэр, понимаю.
     Когда они подошли поближе, чтобы взглянуть в помутневшую поверхность, в ней мелькнула какая-то тень. Мистер Бандль широко раскрыл глаза и наклонился, чтобы рассмотреть ее получше. Но она исчезла.
     - Ага, вот. Оно меня узнало.
     - Почистить нужно как следует, - пробормотал мистер Бандль.
     Пэтси бедром толкнула дверь и занесла поднос в комнату, где лежал Лес в приятном окружении журналов, газет и тарелок с фруктами, отчетов фирмы и сложенного номера "Уолл-стрит джорнал". Он взглянул на нее - лицо у него было исхудавшим и небритым.
     - Что это?
     - Твой завтрак. Подсушенные тосты, брынза, апельсиновый сок.
     - И это ты называешь завтраком? Брынзу?
     Пэтси поставила поднос на прикроватный столик.
     - Твоему желудку нужно что-нибудь помягче.
     - О да, я знаю.., но... Боже, как насчет яичницы или чего-то в этом роде?
     - Съешь это, и посмотрим, как ты себя будешь чувствовать. Через полчаса я должна встретиться с доктором Лаутербахом. Если, когда я вернусь, с твоим желудком будет все в порядке, я сделаю тебе яичницу.
     - Я чувствую слабость.
     - Ты и выглядишь неважно, - сказала Пэтси. Она села в кресло и оперлась локтями о колени, внимательно разглядывая Леса. - Если честно, ты выглядишь ужасно.
     - Ты и сама выглядишь не лучше, - автоматически отозвался Лес, но в этом была и доля правды. Пэтси выглядела усталой - безнадежно усталой, как сказал бы более чувствительный, чем Лес, человек.
     - С чего бы мне хорошо выглядеть? Я и чувствую себя очень плохо. И это никакой не грипп, Лес. Может, я должна сказать тебе, что думаю по этому поводу?
     - Но ведь я болен, - возразил Лес. - Полгорода подцепило этот грипп.
     - Я не имею в виду грипп. Я имею в виду наш брак.
     Лес вырвал листок из блокнота, который валялся рядом с ним в постели, и медленно начал рвать его на мелкие кусочки.
     - Вот и пример того, что я имею в виду. Ты даже не хочешь посмотреть на меня.
     Лес отбросил клочки в сторону и устало поглядел на Пэтси.
     - Дело в том, что мы словно вообще не женаты.
     - Нет?
     - У меня муж, который не разговаривает со мной, не хочет ничего делать вместе и вспоминает, что у него есть жена, лишь когда он болен настолько, что обделывается в штаны. По-моему, это не слишком напоминает нормальный брак.
     - Я не согласен с тобой.
     - По-твоему, это выглядит не так? Разве мы вместе делим все жизненные трудности? Мы ближе всего друг другу; когда ты прикидываешь, куда бы меня стукнуть. Тебе это нравится больше, чем заниматься любовью. Сам знаешь, что это правда. Ты охотнее бьешь меня, чем ласкаешь.
     - О Боже, ты все валишь на меня. И хорошенькое же время ты выбрала - когда я настолько слаб, что не могу выбраться из постели.
     Пэтси против своей воли начала раздражаться.
     - Что толку обвинять тебя. Ты же все равно не поймешь.
     Я не понимаю, зачем нам продолжать жить вместе!
     - Ты не любишь меня? - спросил Лес.
     - Я не знаю. С твоей стороны я особой любви не чувствую.
     - Черт тебя побери, я же болен! - заорал Лес.
     Пэтси поглядела на часы.
     - О да, я знаю, ты идешь к этому Лаутербаху. Пойди, расскажи ему, какой я никуда не годный, а он тебе скажет, что ты должна меня оставить. Он тебя и за руки подержит, пока будет уговаривать.
     - Я должна идти, - сказала Пэтси и встала.
     - Напомни этому парню, откуда приходят деньги, - сказал Лес, приподнимаясь на локте и сбрасывая на поднос всю деловую переписку, - увидишь, как он быстро решит, что я все-таки на что-то годен.
     - До свидания, - сказала Пэтси и пошла к двери.
     - До свидания? Какого свидания? Ты просто уходишь, и все? - мрачно улыбаясь, спросил Лес.
     - Не знаю, - почти закричала Пэтси, - но, по крайней мере, если я уйду, я не буду видеть, как ты угрожаешь оружием полицейским!
     Лес тоже собирался повысить голос, но сдержался.
     - Ты знаешь, почему это случилось.
     - Да уж лучше, чем ты, - Пэтси закрыла двери и быстро спустилась по лестнице. Лес еще что-то выкрикивал, но она не обращала на него внимания. Пятнадцать минут спустя она медленно ехала по Мэйн-стрит в поисках места для парковки.

***

     Вообще-то, Пэтси видела доктора Карла Лаутербаха только раз. Он консультировал в той же клинике, где была приемная Рена Ван Хорна. Когда Пэтси пришла сюда в первый раз, она долго ходила поблизости, не решаясь зайти, - сколько всего из своей обыденной жизни она сможет рассказать врачу? И насколько это поможет ей?
     Пэтси словно увидела со стороны, как врач, точно часовщик, копается в ее мозгу.
     Наконец она все же зашла в здание и взглянула на табличку на широкой дубовой двери. Она все еще имела в запасе пятнадцать минут. Так что она устроилась в приемной, и медсестра за конторкой улыбнулась ей. Казалось, она провела бездну времени, внимательно разглядывая сложенные на коленях руки.
     На две минуты раньше назначенного времени низенький бородатый человек с суровым лицом отворил дверь кабинета и назвал ее имя. Он был примерно ее возраста, и Пэтси подумала, что, может, и моложе, несмотря на то что между бровями у него были глубокие складки.
     - Прошу, - сказал он, проводя ее в комнату и сажая на кушетку.
     - Я не хочу лежать, - сказала она. - Я хотела бы сесть.
     В кресло.
     - Куда хотите. Но я бы предпочел, чтобы вы воспользовались кушеткой.
     Пэтси уселась на стул рядом с его столом.
     - Почему вы хотели меня видеть? - спросил доктор Лаутербах.
     - Я несчастлива! - выпалила она.
     - Все несчастливы, - сказал доктор Лаутербах, и Пэтси подумала, что пришла зря. Как может этот мрачный пессимист помочь ей? - Лично я сейчас несчастлив, потому что вы уже заранее настроены против меня, миссис Макклауд, а ведь нам с вами придется сотрудничать.
     Глубокие темные глаза психоаналитика встретились с глазами Пэтси, и она неожиданно для себя залилась слезами. Он уже знал о ней все, подумала она, просто проник к ней в мозг и увидел там всех: Леса, Мерилин Форман, бабушку - всех. Пэтси все плакала и никак не могла остановиться. Доктор Лаутербах ничего не говорил, и она продолжала всхлипывать в сложенные ладони, но через какое-то время почувствовала, что у нее камень с души свалился.
     Все еще продолжая плакать, она встала и вышла из кабинета.

***

     Она знала, что больше не вернется туда, и действительно так и не вернулась. Однако, странно напоминая этим Кларка Смитфилда, она выходила из дому как будто бы на прием к врачу, но на самом деле занималась совсем другой, более примитивной психотерапией - посещала картинные галереи Хэмпстеда или пила кофе в ресторане, перелистывая книжку.
     Она гуляла по берегу, чувствуя себя такой же вольной и безответственной, как морская чайка, или ездила по вудвилльским магазинам одежды.
     Обычно Пэтси не любила походов по магазинам, но в те часы, когда она предположительно должна была находиться в приемной у доктора Лаутербаха, она наслаждалась ими.
     Но сегодня она не собиралась ехать в Вудвилл, равно как и не собиралась гулять по берегу. Ссора с Лесом, которая приняла непредвиденный оборот, все еще неприятно отдавалась в ней. Она и в самом деле не понимала, почему они с Лесом поженились. Возможно, оправданием было то, что она его любила, но теперь Пэтси думала: не была ли эта любовь просто нежеланием посмотреть правде в глаза? С тех пор как она увидела его целящимся в Бобо и двух других, ее уверенность в любви к мужу как-то поблекла. Она увидела его таким же злобным и беспомощным, какой была и сама в приемной доктора Лаутербаха, и ей уже было трудно думать о нем как раньше. Она поняла, что, если она не вернется к Лесу Макклауду, скучать по нему она не будет. Лес был словно умерший, который притворяется живым, хотя его никто не убивал, он убил сам себя - убил чувства и благородство, и чувствительность, потому что этого требовала его деловая жизнь.
     "Спасибо, доктор Лаутербах", - сказала про себя Пэтси, заходя в магазин деликатесов.
     Выйдя из него, она поставила на столик под тентом пластиковую чашечку с кофе. Мужчины за соседним столиком тщательно оглядели ее фигуру и ноги.
     - Отвяжитесь, - сказала Пэтси достаточно громко, чтобы они ее услышали, и вынула из сумочки роман и свой дневник. Она отложила книжку в сторону и начала писать.
     "Мужчины, с которыми я могла бы лечь в постель, - записала она:
     - Ричард Альби, Бобо Фарнсворт, Алан Альда, - Пэтси развлекалась, - Джон Апдайк, Сэм Шепард". Пэтси заложила дневник ручкой, улыбнулась и стала глядеть на деревья, растущие на Мэйн-стрит. По улице поднимался Табби Смитфилд. Он не видел ее, он вообще никого не видел, потому что шел, наклонив голову, словно продирался сквозь ветви или брел по колено в воде. Она надеялась, что он не заметит ее, а пройдет мимо, но, когда он подошел поближе, она увидела, что у него несчастный вид, и сказала:
     - Привет, Табби.
     Он поднял голову и благодарно взглянул на нее. Потом застенчиво подошел ближе.
     - Посиди со мной, - сказала она, указывая на соседний стул. Он сел и вновь поглядел на нее, на этот раз открыто, и Пэтси поняла.
     - Ты опять, э.., путешествовал? - спросила она и взяла его за руку.
     - Да, это подходящее слово, - ответил Табби.

8

     Он старался как можно дольше избегать Норманов, зная, что тот парень, с которым они говорили, был вором, но после первого урока близнецы столкнулись с ним в коридоре рядом со школьной библиотекой. Из-за того что учителей не хватало, класс Табби поделили надвое, и одна группа, в которой был он и Норманы, должна была сидеть в библиотеке.
     - Эй, Табс, - сказал Брюс, обнимая его за плечи. - Ты отлично держался. Не знаю, что ты там им наплел, но держался ты здорово.
     - Я ничего не делал, - сказал Табби. Они отступили и пропустили остальных в библиотеку. Запах немытого тела Брюса можно было чуть ли не