овятся слышны вопли животных - боль, страх, ужас и агония звучат в них. В этих криках смерти и боли слышится шум яростной битвы: чьи-то тела хрустят от ударов, огромные когти и копыта кромсают землю. В воплях животных Табби начинает различать женский голос, истошный и безумный. Животные леса сцепились в неистовой схватке, и если Табби сделает еще один шаг к тому высокому большому дереву, они бросятся на него и вырвут его сердце. И тут женский крик раздался над головой Табби.
     Табби открыл глаза и сел, руки вцепились во влажную, теплую простыню. В центре темной комнаты мерцало и переливалось белое пятно света. Он уже видел его раньше, но где и когда? Внезапно он вспомнил: несколько дней назад такое же пятно вилось над головой пьяного отца, сидящего за кухонным столом.
     В спальне стало невыносимо жарко. Запах горелого дерева, горьковатый, но приятный заполнял комнату.
     Колеблющееся пятно пролетело над постелью. Оно немного уменьшилось, свернулось и сконцентрировалось. Все эти сумасшедшие звери в лесу... Табби откинулся назад, в первый раз заметив, как намокла от пота простыня.
     Белое пятно света еще раз изменило форму. Постепенно оно превращалось в человеческое лицо с неясными, размытыми чертами. Табби вжался в подушку, судорожно вдохнул пропитанный дымом воздух. Белое лицо перед ним постепенно становилось отчетливее, вот уже появился высокий лоб, обозначились резкие надбровные дуги, широкий подбородок, похожий на лопату, оттопырились уши. Мрачное лицо, появившееся перед Табби, злобно скалило зубы.
     Это было лицо Гидеона Винтера, то настоящее лицо, что скрывалось под маской, за которой он обычно прятался.
     Белое лицо Винтера льнуло к Табби точно так же, как клонились к нему жуткие деревья во сне. Огромный рот открылся, обнажив изрытые десны. Язык, словно маленькая змея, извивался, пытаясь дотянуться до Табби.
     Под окном спальни опять раздался звериный вопль. Нет, это не животные. Табби был уверен: кричала женщина.
     Белое лицо испарилось, и в воздухе остался лишь еле различимый след, похожий на колечко дыма, а затем пропал и он. Табби ощутил запах горелого.
     Он выскочил из кровати - комнату заполнила не только темнота, но и дым. Он успел добежать до окна, когда ночь прорезал еще один душераздирающий вопль. Выглянув, Табби увидел, что на лужайке перед "Четырьмя Очагами" в дыму и ночи дерутся двое. За последние недели он нагляделся на подобные сцены - все в Хэмпстеде видели эти яростные и бессмысленные драки. Наверное, потому Табби хватило нескольких секунд, чтобы узнать тех двоих, что боролись на лужайке перед домом.
     Но даже увидев безошибочно знакомые фигуры и разглядев размазанную помаду, он не хотел узнавать в этих ссорящихся и визжащих людях - сознание отказывалось мириться с этим - отца и Беркли Вудхауз.
     Кларка охватило яростное ликование, казалось, что одного удара его кулака хватит, чтобы свалить дерево. Даже узнав в этом человеке отца, Табби продолжал сомневаться: с давних дней теннисных побед Кларк никогда не демонстрировал подобной мощи и подобной физической силы, многие годы Табби не видел его таким.
     И только через мгновение Табби понял, что на лице Беркли размазана не помада, а кровь.
     Кларк вновь напряг мышцы, и могучий удар кулака пришелся на нос женщины. Руки Беркли рванулись к лицу, и в это мгновение Кларк с силой ударил ее ногою по коленям.
     Она рухнула на траву, и Кларк с остервенением принялся наносить удары по ребрам. До Табби долетел еще один безумный крик Беркли Вудхауз. Кларк сосредоточенно и упорно бил женщину по ребрам, потом пнул ногой ее голову. Беркли застонала, ее длинные ноги судорожно подергивались на измятой окровавленной траве. Кларк отступил и изо всех сил ударил ее в живот; тело откатилось в сторону примерно на фут.
     Беркли забилась в судороге - над лицом женщины заклубился белый дым. Табби увидел, как нога отца дважды опустилась на лицо любовницы. На брюках Кларка засверкали красные пятнышки, по ногам поползли языки белого дыма, и в этот момент Табби увидел, во что превратилось лицо Беркли Вудхауз. Это заставило его выйти из оцепенения.
     Табби перегнулся через подоконник и, вынырнув из жары спальни, прокричал:
     - Па! Папа! Остановись!
     Кларк обернулся и посмотрел на сына; лицо отца сияло от удовольствия.
     - Обернись, Табби, - сказал Кларк, - сейчас твоя очередь.
     - Пап, я вызову скорую помощь.
     - Обернись, Табби, - повторил Кларк.
     Отец улыбался ему, но эта улыбка совершенно не походила на улыбку Кларка: слишком нежная и слишком мягкая.
     Табби увидел, что отец пошел к дому, оставив на темной блестящей траве бездыханное тело Беркли.
     Кларк исчез из виду. Табби услышал, как внизу хлопнула входная дверь. Он с ужасом смотрел на тело Беркли Вудхауз, надеясь, что она пошевелится или застонет... Но он знал, что она мертва.
     Хлопнула дверь внутри дома.., библиотека...
     Табби обернулся, и ему показалось, что "Четыре Очага" смеются над ним.
     Эта комната была не его. Меньше и заполнена вещами: около двери стояли лыжи, возле кровати лежал футляр тромбона, на подоконнике окна напротив открыты какие-то ноты.
     Табби не ходил на лыжах, не играл на тромбоне и не знал нот. И на той стене никогда не было окна.
     Табби осторожно пересек незнакомую комнату и выглянул в окно. То, что он увидел, даже отдаленно не напоминало Гринбанк. Длинная дорожка, что вела от дома, упиралась в белый забор. По соседству, близко прижавшись друг к другу намного плотнее, чем обычные дома Хэмпстеда, стояли маленькие деревянные домики. Вдоль улицы росли разнообразные деревья - они напомнили Табби те, которые он видел когда-то на севере Флориды. На углу виднелась вывеска, на которой было написано: "Мапл-лейн".
     Так же как и комната, улица выглядела незнакомой, хотя Табби показалось, что он когда-то уже видел все это. Может быть, во сне?
     Внизу, словно дикое животное, зарычал отец - Табби замер, когда понял, что этот безумный звук означал смех.
     Мапл-лейн... Комната, оклеенная обоями, около дверей прислонены лыжи... Интересно, если позвонить по телефону, то попадет ли в он в хэмпстедскую полицию? Или в полицию этого странного незнакомого мира?
     За дверями висела густая и плотная завеса дыма. Слезились глаза, не хватало воздуха.
     - Помоги! Папа! - крикнул Табби.
     - Тебе что-то нужно? - позади раздался спокойный голос отца. Табби резко повернулся.
     Да, это был голос отца, но перед ним стоял не отец. Стройный молодой мужчина отделился от стены. Его лицо усеивали мелкие шрамы. На голове была надета кепка, и только сейчас Табби узнал серый твидовый костюм отца. Табби отступил назад.
     - Вернись к себе, малыш, - проговорило существо, - я приготовил для тебя целую тарелку вкусных вещей. - Человек улыбнулся, и при виде этой улыбки душа Табби ушла в пятки. - Целую тарелку, мой дорогой малыш.
     - Пап, - сказал Табби.
     - Папа с тобой, - ответило существо голосом Кларка и плавно двинулось по направлению к Табби.
     Табби повернулся и бросился к лестнице; удивительно, но он знал, что она находится в конце коридора. Позади раздавался отцовский хохот.
     Уже прыгая по ступенькам, Табби ощутил, что здесь, внизу, намного жарче. Он слышал, как потрескивает огонь в гостиной и библиотеке... Это был треск пламени, пожирающего все на своем пути. Табби спрыгнул с последней ступеньки и побежал в гостиную. Там стоял обитый ярким ситцем диван, в углу на пушистом ковре рядом с камином мерно тикали старые часы деда, окна закрывали занавески. В комнате было так жарко, что, казалось, еще немного, и она сама превратится в огонь. Тяжелые деревянные двери отделяли гостиную от большой кухни. Табби рванулся к ним. Единственное, о чем он мечтал, это вырваться отсюда на настоящую реальную улицу Гринбанка.
     Стоящая возле раковины женщина с улыбкой повернулась к нему. И только сейчас до Табби дошло, что окружает его.
     Перед ним в скромном коричневом платье с белым воротничком стояла Джеймсон - и у нее было лицо его матери.
     Грэйс Джеймсон улыбалась ему на кухне из сериала "Папа с тобой". К сильному запаху горящей древесины примешивался аппетитный аромат жаркого. Табби шагнул вперед.
     - О, дорогой, - произнесла мать, - вот и ты наконец. Мы давно ждем тебя. Обед почти готов. Ты не думаешь, что пора подняться наверх и привести себя в порядок? Твой папа ждет тебя, ты же знаешь.
     - Билли Бентли, - выдохнул Табби, не в силах отвести глаз от Джин Смитфилд.
     Она выглядела такой, какой была в день смерти, десять лет назад. И все же она отличалась от той женщины, которую помнил Табби. Он помнил мать по фотографиям, которые сохранил Кларк, - на них она выглядела довольно суровой, с крепко сжатыми губами. Эта двадцатидевятилетняя женщина, которая стояла сейчас перед ним, казалась более маленькой, более хрупкой и милой, чем представлял себе мать Табби.
     - Не глупи, - продолжала она, - беги назад.
     - Мам, - проговорил Табби.
     Джин Смитфилд шагнула вперед. На лице ее появилось выражение бесконечной любви и укора, она улыбнулась и протянула руку к плечу сына.
     Табби смотрел на мать и чувствовал, что ему хочется кинуться в ее объятия. Но в эту секунду на него дохнуло жаром, горячий воздух, казалось, мог бы расплавить металл. Табби испуганно отшатнулся.
     Мать все еще улыбалась ему, но теперь на месте ее рук взвились два огненных шара. Языки пламени поднимались к плечам и захватывали волосы. Под улыбающимся лицом все отчетливее проступали обугленные кости. Табби отступил назад. Мать шла к нему - пламя уже полностью охватило ее голову и перекинулось на грудь.
     Джин Смитфилд рухнула на колени, все еще продолжая ползти к сыну. Табби отпрыгнул в сторону, не в силах оторвать взгляд от матери. Она превращалась в бесформенную огненную глыбу, из которой тянулись к нему две поднятые вверх руки.
     За спиной раздался безумный хохот отца. Табби резко обернулся, ожидая увидеть перед собой лицо Билли Бентли.
     Но нет, перед ним стоял отец, одетый в серый костюм и сжимающий в дрожащих пальцах горлышко бутылки ирландского виски. Часть содержимого бутылки выплеснулась на пол, и в то же мгновение на полу заплясали маленькие огненные язычки.
     - Разве это не красиво? - спросил Кларк. - Все мы в последний раз собрались вместе.., и по телевизору тоже. - Кларк прислонился к стене, отер с лица пот и безумно оскалился. - Твоя мать велела тебе идти наверх. Ты должен привести себя в порядок к обеду.
     Ткань на левом рукаве пиджака задымилась и потемнела.
     Табби посмотрел на огненную глыбу. Она все еще извивалась, и ему показалось, что в ее глубине рождается какое-то существо, как бабочка, что появляется из кокона. Дважды промелькнули огромные огненные крылья. Жар пылал вокруг головы Табби.
     - Целая тарелка огня, - задумчиво произнес Кларк. - Вот что это было, да? Целая тарелка огня. Я помню, что ты повторял это много раз. Прямо здесь, на кухне.
     Ричард. Это говорилось о Ричарде Альби, не о нем. Дракон сообщает ему, что сегодня ночью Ричард тоже умрет.
     Дракон хочет, чтобы он знал об этом.
     - Я помогу тебе подняться наверх, - сказал отец и двинулся по направлению к Табби.
     Табби отступил еще немного назад и вновь взглянул на костер, пылающий посреди кухни. Он увидел огромные пустые глазницы - глазницы, заполненные темнотой; они смотрели на него. Боковым зрением он уловил какое-то новое движение и, обернувшись, увидел Билли Бентли, сидящего около горящей стены с безумной улыбкой на испещренном шрамами лице.
     - Мы должны идти, - с трудом проговорил Кларк. - Время... У нас не очень много времени...
     Табби побежал - он и сам не знал, куда он мчится. Единственное, что сейчас хотелось ему, - бежать прочь от этого страшного погребального костра посредине кухни. Билли Бентли пальцем манил его к себе.
     - Это конец сериала? - неуверенно спросил Кларк. Рот Билли открылся в беззвучном хохоте.
     Сейчас я умру, подумал Табби. Дом горит, а они с отцом оказались настолько во власти галлюцинаций сериала "Папа с тобой", что не смогут даже найти дорогу, чтобы выбраться наружу. Табби отступил назад и увидел, что в глубине костра появилась Огненная летучая мышь - она искала его, поворачивая голову с огромными пустыми глазницами. Если только она заметит его, то он погибнет - кухня, весь дом взорвутся, как Звезда Смерти в "Звездных войнах".
     - Эй, сынок, - сказал Кларк, - что там, черт бы все побрал, с Беркли? Господи, почему от этой выпивки так чертовски жарко?
     - Пап! - закричал Табби. - Беги! Беги отсюда!
     Голова летучей мыши повернулась к Кларку; один взмах огромного крыла, - и пламя взвилось с удвоенной силой, залило кухню, отбросило отца на раковину и полностью накрыло его. Табби увидел, как вспыхнуло содержимое бутылки; корчась в огне, сползла с тела отца одежда. И вот уже сам Кларк извивается от боли, и кожа его морщится и чернеет от прикосновения огненных языков.
     - Не-е-е-ет! - закричал Табби, беспомощно глядя, как погибает отец.
     Еще один взмах огромного раскаленного крыла.
     Табби в отчаянии оглянулся, заплакал и побежал прочь от этой невыносимой жары - он не представлял, в каком именно месте реального дома он сейчас находится: дом сериала "Папа с тобой" полностью поглотил "Четыре Очага".
     Единственное, что помогало ориентироваться, это чуть понижающаяся температура воздуха.
     Он нащупал горячую стену. Позади слышалось хлопанье огромных крыльев. Пальцы заскользили по стене и - Табби боялся поверить в это - наткнулись на деревянную коробку двери. Все еще не веря, Табби толкнул дверь.., лицо погрузилось в прохладный воздух, и он двинулся вперед.
     В это мгновение огненный нож полоснул его по спине, и, теряя сознание, Табби повалился вперед, в темноту. Он падал по лестнице: голова, руки, спина больно бились о твердое дерево... Он скатился вниз. Лицо было мокрым и холодным. Табби решил, что по лицу течет кровь: на нем была дюжина ссадин, губы распухли. Воздух был холодным. Табби осторожно открыл глаза и увидел только темноту.
     Он сообразил, что упал в подвал. Влага на лице не была кровью, его заливал пот. После невероятного жара внутри дома подвал казался просто холодильником. Он поднялся.
     Ноги и руки хотя и дрожали, но все же слушались его: он ничего не сломал во время падения с лестницы. Тяжело дыша, Табби молча стоял в темноте. Наконец он прислонился к стене и замер. Он скорее знал, чем чувствовал, что плачет.
     Прижавшись спиной к бетонному блоку, Табби перемещался вдоль стены в самую глубину темноты. Он слышал безумный треск огненного пиршества - пламя пожирало "Четыре Очага". И среди этого шума он различал неясные голоса, которые выкрикивали его имя.
     Табби пришлось затаить дыхание, чтобы удержаться от дикого, бессмысленного вопля. Он отер потное лицо и быстро двинулся вдоль стены вперед, в самый дальний угол подвала. Одинокий голос звал его: "Иди сюда, сынок". Это был голос отца. Перед глазами Табби всплыла лужайка перед домом, на которой Кларк избил до смерти несчастную Беркли Вудхауз.
     "Иди сюда, сынок".
     Табби повернулся спиной к темноте и прижался к бетонному блоку. Острая неровная поверхность впивалась в кожу тысячью маленьких иголок. Он, дрожа, прилип к этой холодной стене.
     Дверь подвала затряслась, и на Табби накатила волна жары - по лестнице сбегали огненные змеи. Он услышал, как пламя, чавкая, пожирает деревянные перила и лестницу.
     Мальчик поднял голову и увидел, что огонь отражается в одном из маленьких подвальных окон.

2

     Девятью часами раньше раздраженный Грем Вильяме беседовал с элегантным молодым человеком, облаченным в полосатую красную рубашку, галстук-бабочку, голубой пиджак и отутюженные брюки, который сидел за столом старого георгианского особняка на Олд-Пост-роад в Хиллхэвене.
     Этот дом сейчас занимало Историческое общество Хэмпстеда и Патчина, и молодой человек - единственный, кто кроме Грема, находился в здании - был студентом, состоящим в его штате. Казалось, что парень считает Историческое общество своим собственным домом, и, что особенно досаждало Грему, этот тип выглядел так, словно родился среди библиотечных стеллажей.
     - У вас намного более серьезные неприятности, чем вы можете предположить, мальчик. - Грем засунул сжатые в кулаки руки поглубже в карманы брюк. - Забудьте об этих так называемых правилах, про которые вы тут рассказывали.
     Забудьте...
     - Я объяснил вам. Директор настаивает на этом. Мы больше не можем позволить, чтобы посетители имели доступ к стеллажам. Этим летом у нас появилось очень много проблем.., вы бы просто не поверили в некоторые...
     - И не смейте перебивать меня... У вас есть одна настоящая проблема, если вы называете себя историком. Вы - невежа. Вы никогда не слышали о Черном Лете. Один из самых страшных периодов истории этих мест, а для вас это просто пустой звук.
     Юноша вздохнул, поерзал на стуле, словно желая спрятаться от возмущенного взгляда Грема.
     - Я специализируюсь по европейской истории. Вы говорите о местных интересных событиях... Я не уверен, что как историк вы можете поучать меня...
     - Я видел больше истории, чем ты читал о ней!
     - Мистер Вильяме! Так у нас ничего не получится. Я конечно слышал о так называемом Черном Лете, и правда, я не совсем понимаю, что тогда произошло. Если вы посидите за одним из столов, то я пойду к стеллажам и выберу все, что хоть немного относится к тем событиям. Так вас устроит?
     - Согласен. - Вильяме отошел немного назад, с трудом удерживаясь от того, чтобы как следует врезать этому черноглазому парню.
     - Ну, вот мы и договорились. - Молодой человек встал, застегнул пиджак и с немного самодовольной улыбкой вышел из-за стола, - Посидите в читальне, мистер Вильяме?
     - Вы сказали, что слышали что-то о Черном Лете. А что конкретно? - мрачно поинтересовался Грем.
     - Я вспомню, когда буду подбирать для вас книги.
     Грем повернулся и вошел в большую полукруглую, обитую деревянными панелями комнату. Ее пересекали длинные библиотечные столы. На стенах висели портреты, картины, старые карты; полки были заставлены старыми рукописями, книгами и манускриптами. Грем как можно более громко бросил ручку и блокнот на один из столов. Потом засунул руки в карманы и принялся рассматривать картины, которые видел до этого много раз. Он остановился около нарисованной кем-то карты, изображающей морское побережье Хэмпстеда - Патчина: на ней были схематично обозначены болота и пустоши; угрожающе поднявший лук индеец стоял там, где произошла резня 1645 года; на Кенделл-Пойнт замер в карауле солдат в красном мундире. Создатель карты не очень-то заботился о том, чтобы точно передать форму береговой линии и соблюсти масштаб. В правом нижнем углу Грем рассмотрел дату: 1803. Он был уверен - если бы художник рисовал карту в 1811 году, то он бы изобразил Кенделл-Пойнт намного более интересно.
     - Мистер Вильяме! Мистер Вильяме!
     Грем с трудом оторвался от карты и, обернувшись, обнаружил молодого человека, стоящего рядом с довольно толстой пачкой газет и книг; парень выглядел еще более самодовольным, чем раньше.
     - Я нашел много материалов, - сказал он. - Тут копии нью-хейвенских газет за летние месяцы тысяча восемьсот семьдесят третьего года, копии патчинских газет и все книги, которые показались мне хоть в малейшей степени относящимися к этому вопросу... И я вспомнил то, о чем упоминал. - Он указал на старую книгу в сером библиотечном переплете. - Вы слышали что-нибудь о Стефане Поллаке?
     Грем покачал головой.
     - Считают, что Поллак оказал влияние на Вашингтона Ирвинга. Как бы то ни было, Поллак написал книгу под названием "Любопытные путешествия" - книгу, рассказывающую о его поездках. Вот что я вспомнил: он был в Коннектикуте в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, путешествовал дилижансом из Нью-Йорка в Нью-Хейвен.
     Молодой человек улыбнулся:
     - А это означает, что он проезжал мимо этого дома. Ведь он ехал по Олд-Пост-роад.

***