Мишель Спаркс, одну из машинисток офиса.
     Так что вечер выдался бессмысленный. Джой Риччи оставил окно открытым и выехал в левый ряд. Перед ним ехали еще две машины, а в зеркале заднего обзора виднелась целая шеренга машин, которые направлялись к северо-востоку. Непонятно почему, он начал вспоминать о своей девушке из колледжа.
     Затем, внезапно, панорама, которая разворачивалась перед ним, изменилась. Сначала ему показалось, что шоссе 1-95 наполнилось разбитыми автомобилями и окровавленными людьми; он увидел огромный фургон, перелетевший через ограждение, мигалки полиции и "скорой помощи". Это видение возникло перед его глазами с почти физической достоверностью, и какой-то миг он не мог ни дышать, ни думать.
     Он нажал на тормоз и резко вывернул руль, пытаясь миновать ужасное место. Джой чувствовал, что голова у него странно гудит, и на какое-то мгновение ему показалось, что зубы заныли от вибрации. Однако, уже ощущая невыносимую головную боль, он понял, что то, что он видел впереди, не имело никакого отношения к реальности. Он снял ногу с тормоза и нажал на акселератор, мечтая лишь о том, чтобы поскорее проехать этот участок шоссе, что бы там ни было.
     Машина при этом сильно вильнула.
     Когда он увидел свои лежавшие на руле руки, он прикусил язык, да так, что потекла кровь, - руки его были покрыты белыми личинками. Это все, что он смог различить на текучей шевелящейся белой поверхности, которая покрывала пальцы и тыльную сторону ладоней. Джой открыл рот, но кричать не мог. Машина его двигалась среди потоков света.
     В ушах у него звучали голоса призраков, неземные вопли.
     Фургон, едущий за ним, который все время яростно сигналил, врезался в его автомобиль и отбросил его на дорожное ограждение. Еще один автомобиль ударил в бампер малолитражки, и та начала тихо, словно извиняясь, гореть.
     Зеленый "форд" встал на попа, точно костяшка домино, а автомобиль, который ехал за ним, врезался в горящую малолитражку.
     К тому времени, как хэмпстедский шлагбаум опустили, погибли уже восемь человек. Всего разбилось четыре машины, включая автомобиль Джоя Риччи. Полиция штата и два офицера хэмсптедской полиции беспомощно глядели, как разбрасывают искры горящие автомобили. Двадцатью минутами позже из гаража прибыл грузовик и начал растаскивать обломки.
     Один из хэмпстедских полицейских, заглянув через стекло искореженного "ле барона" в салон, увидел перекрученный руль, изодранное сиденье и обгоревшую мумию. Полицейский повидал достаточно дорожных катастроф, чтобы понять, что сделать тут ничего было нельзя. Это черное существо было размером не больше крупной собаки. Мари-Луиза Риччи, все еще пребывающая в неведении, заснула в удобном кресле в тот момент, когда Буч Кэссиди и Санденс Кид взорвали поезд и стояли в боливийской пыли, осыпаемые дождем из бумажных денег.

9

     Лео сидел в машине, чей двигатель продолжал работать, и каждые пятнадцать минут продвигался вперед на целый фут. Были открыты всего лишь две будочки дорожного сбора из пяти, и неподвижная полоса машин тянулась к Норрингтону и Выезду № 16. Нарушители проносились в своих автомобилях по двум левым полосам, которые официально были закрыты, пытаясь хоть немного пробраться вперед. Лео с удовлетворением отметил, что машины-очередники стояли практически бампер к бамперу и авантюристам никак не удавалось протиснуться. Впереди, по другую сторону шлагбаума, он увидел огни и вспышки красного пламени. Так что там наверняка катастрофа.
     В девять часов, все еще находясь на пятьдесят первом месте от пропускного пункта, он включил радио и нашел станцию Вудвилла. Новости касались последней заварушки в Иране и судьбы находившихся там американцев. Потом речь пошла о земельных проблемах Хэмпстеда. Все это Лео слушал без всяких проблесков интереса. Затем, когда диктор произнес слова "Вудвилл Солвент", Лео выпрямился на сиденье и увеличил громкость: "Эта ужасная трагедия привела к гибели двух человек - Фрэнка Торогуда из Патчина и Гарни Вашингтона из Вудвилла. Исследования, проведенные Департаментом здравоохранения, показали, что причиной смерти послужило отравление моноокисью углерода.
     Завод был немедленно закрыт для проведения профилактических мероприятий, и, вероятно, там произведут полную смену оборудования". Затем раздался взволнованный, высокий голос Теда Вайса, лгущего сквозь свои кроличьи зубки: "Мы узнали об этом, когда.., никто не чувствует большей утраты, чем я... Возможно, что владельцы примут решение свернуть..."
     Это было для Лео новостью - он, должно быть, разговаривал с Пирсом, когда Вайс решил быть честным и упомянуть о "владельцах". А может, он и не был честным, просто слишком перепуганным и глупым. Но этот ляп заметил только Лео. Диктор перешел к сводке погоды и дорожных катастроф. К этому времени Лео довольно улыбался сам себе.

***

     Все машины вытянулись в одну линию, властные полицейские помахивали сигнальными фонарями, горели огни, мигалки на крышах полицейских машин вспыхивали голубым, красным и зеленым. Обломки разбитых и сгоревших машин уже утащили с дороги, но шестиколесный фургон все еще находился здесь, точно поверженный динозавр.
     Остальные перекрытые полосы были усеяны битым стеклом и мелкими обгоревшими фрагментами. Когда Лео, выстроившись в линию с остальными водителями, медленно проезжал мимо, он, взглянув в сторону полицейской мигалки, увидел зажатую между колесами фургона машину, чью марку опознать было невозможно. Весь верх машины до уровня дверных ручек был снесен, а внутри скорчилось нечто, бывшее раньше человеческим существом. "Стоуни..." - неожиданно для себя подумал Лео и вдруг с ужасающей ясностью вспомнил двух мертвых юношей за стеклянной стеной бокса - рты и глаза открыты - и вновь увидел стекающую в дренажное отверстие белую пену. Он загнал эти видения в какой-то пустой и темный уголок своего сознания и вновь поглядел вперед, на высокого полицейского, который размахивал сигнальным фонарем.
     Выезд № 18 был всего в трех милях отсюда, и теперь Лео изо всех сил торопился домой. Казалось, что облако несчастий закружилось вокруг него и не отпускало, словно он все время находился в его эпицентре. Вспышки лампы-мигалки отражались в зеркальце заднего обзора и метались у него по лицу. И он три мили еле плелся до выезда.
     Умом Лео понимал, что с женой ничего не могло случиться. Он догадывался, что все его страхи берут начало в Вудвилле, что они - последствия его визита туда и этой внезапной катастрофы на шоссе. Он был далеко не таким крутым, каким старался казаться в Вудвилле, и теперь его разум никак не мог избавиться от страхов. "От тех неприятностей ты избавился, - шептало ему его подсознание, - но есть неприятности, от которых избавиться не так уж легко". Но ведь, судя по радиосводке, его план сработал? И Лео пытался уверить себя, что раз это удалось, то и все остальное будет в порядке.
     Все будет хорошо, все будет хорошо, все везде будет хорошо.
     Опять он увидел этих двоих, Вашингтона и Торогуда, лежащих на спине в стеклянном боксе. Он свернул к разъезду и погнал свой "корвет", не обращая внимания на предупредительные знаки.
     Лео проехал по пустым улицам Хэмпстеда. В домах горели огни, и там продолжалась обычная семейная жизнь. Мужчина выгуливал собаку, полная женщина в хлопчатобумажном спортивном костюме трусила по Чарльстон-роад. На углу его улицы стоял с отсутствующим видом подросток, оглядывая небо, словно выбирал себе маршрут. На какую-то секунду Лео показалось, что он узнал этого мальчика, светловолосого, не слишком рослого для своих лет, в полосатой рубахе с подвернутыми рукавами, из которых торчали худенькие руки. Но фары метнулись дальше, подросток исчез из виду, и Лео свернул на Кэннон-роад.
     На своих полутора акрах дома важно взбирались вверх по холму, словно объявляя о собственной ценности; хоть они и не были такими шикарными, как на Эрмитаж-авеню, но солидными - без сомнения. Все дети на этой улице были блондинами, все холодильники были забиты минеральной водой, а в шкафах в прихожей валялись дорогие кроссовки, предназначенные для бега трусцой. Подъезжая к пятому дому, Лео увидел машину Стоуни, оставленную на подъезде к дому.
     Затем он увидел, что во всех окнах было темно. Машина, не заведенная в гараж, пустые темные окна... Лео судорожно вздохнул при этих первых признаках того, что что-то было неладно, и почувствовал, как холод коснулся его головы. Он выехал на дорожку и протиснулся мимо машины жены.
     Перед парадной дверью он остановился и поглядел по сторонам. На углу Чарльстон-роад никого не было, деревья дружно гудели во тьме, точно срослись в одно гигантское дерево. Наступала ночь, повсюду было тихо. Мистер Лео Фрайдгуд вернулся домой в субботу вечером после утомительной и важной работы. Мистер Лео Фрайдгуд заслужил отдых. Неожиданно сердце у него сжалось. Он резко повернулся и быстро зашагал к парадной двери.
     Она была незаперта. Внутри было темнее, чем снаружи, и он включил свет в прихожей.
     - Стоуни! - позвал он. Никакого ответа. - Стоуни?
     Он шагнул вперед, все еще надеясь на то, что все можно как-то разумно объяснить: она вышла погулять или заскочила на коктейль в соседний дом. Но Стоуни никогда не делала ни того, ни другого, во всяком случае ночью. Лео включил свет в столовой и увидел пустой стол, окруженный массивными деревянными стульями.
     - Стоуни?
     Убеждение, что случилось что-то ужасное, которое на минуту овладело им на шоссе, теперь укрепилось. Он боялся зайти в кухню.
     Ладно... Начнем сначала. Что же все-таки случилось?..
     И они лежали там, в боксе, за рядами обезьяньих клеток.
     Он резко отворил дверь в кухню.
     Комната, которая не была комнатой, похожая на стеклянный куб с кафельным полом...
     В темной кухне тихо гудел холодильник. Здесь тоже был кафельный пол, красный, и теперь его было не разглядеть.
     Лео включил свет. Он увидел бутылку "Джонни Уокера" - единственную вещь, которая была не на своем месте, и она стояла рядом с кухонной раковиной. Он мягко опустил на нее пальцы и подвинул подальше, туда, где она почти соприкоснулась со стеной.
     Лео медленно вышел из кухни и вернулся в столовую. Он поглядел на верхнюю площадку лестницы, ведущей на второй этаж, и проследовал в гостиную. Там были серебряные кушетки и мягкие стулья, а также столик из матового стекла - и все эти цвета, казалось, фосфоресцировали под льющимся из окна лунным светом. В углу гулко тикали напольные часы. Когда он вошел, то сразу увидел, что комната пуста.
     Тем не менее он включил ближайший торшер и вернул комнату к жизни.
     В маленьком алькове в дальнем конце гостиной был его "рабочий кабинет" с книжными полками и столом. Предыдущие жильцы оборудовали альков лампой дневного света, которой Лео никогда не пользовался. Он зажег настольную лампу. На него уставились дипломы в стеклянных рамках и фотография его самого, сделанная в "Телпро", в непосредственной близости от Красной Кнопки. Конечно, Стоуни в этом крохотном закутке не было.
     Лео растерянно побрел обратно к двери. Он вновь глянул на лестницу и позвал жену. Потом поднялся на три ступеньки, вглядываясь в темноту наверху. Вытер ладони о рубашку. После этого, хватаясь за перила, он добрался до верхней площадки и включил свет. Дверь в его спальню была закрыта.
     Лео спустился в холл и взялся за дверную ручку. "Эта комната пуста, - сказал он себе. - Ничего не произошло, все как обычно. Сейчас я открою дверь и пойму, что ничего не случилось, и Стоуни через несколько минут вернется домой". Он повернул ручку и толкнул дверь. Как только он просунул голову в спальню, он почувствовал густой запах виски. Черные туфли Стоуни без каблуков стояли на полу рядом с аккуратно сложенной стопкой одежды. Наконец Лео ощутил запах крови, который в этой комнате чувствовался довольно сильно. Он поглядел на то, что лежало на постели, и в следующий миг осознал, что стоит в коридоре. Как он вышел, Лео не помнил.

10

     Без десяти десять мигалки двух полицейских машин на мгновение осветили Гринбанк и Саунд. Закончив свою колонку, Сара наконец вышла из здания "Хэмпстедской газеты", не зная, что в воскресенье днем придется переделывать всю первую полосу. Ричард Альби отложил журнал, разделся, улегся в водяную постель своего снятого внаем дома, дотронулся до плеча Лауры и почувствовал, что она дрожит. Грем Вильямс услышал вой сирен проехавших мимо его дома машин и перевернулся на другой бок. Табби Смитфилд, который все еще был на улице, глядел, как машины промчались мимо и резко остановились на лужайке перед незнакомым домом на Кэннон-роад, и не мог двинуться, потому что какие-то давно позабытые воспоминания приковали его к земле.
     Пэтси Макклауд не слышала сирен и не видела полицейских автомобилей. Как это случалось несколько раз в году, муж лупил ее по рукам и плечам, в промежутках давая ей пощечины, и она так кричала, что никого, кроме себя, не слышала. Избиение продолжалось до тех пор, пока она не перестала сопротивляться и просто стояла, наклонив голову и заслонившись локтем.
     - Ты меня иногда доводишь буквально до бешенства, - сказал Лес Макклауд. - Иди умойся Бога ради.

11

     Лео Фрайдгуд, которого все еще допрашивала полиция, пропустил одиннадцатичасовые новости, в которых говорилось о том, что в Бостоне покончил жизнь самоубийством ученый Отто Брюкнер. Лео не оставляли одного до полуночи, пока не разместили его в комнате мотеля на Пост-роад, где он уснул не раздеваясь, после того как его накачали седативами полицейские врачи. Он спал так крепко, что его не мог разбудить даже шум дискотеки на первом этаже. В местных новостях Тед Вайс читал свою часть текста, Пирс - свою, а знаменитый репортер с элегантным профессионализмом объявлял, что расследование связало эту смерть с отравлением окисью углерода из-за неисправности муфельных печей. Знаменитый репортер не преминул напомнить, что подобный инцидент четырьмя месяцами раньше произошел в Бронксе.
     Воскресное издание "Нью-Йорк Тайме" посвятило целый подвал Отто Брюкнеру. Там были анекдотические воспоминания современников о его застенчивости и рассеянности, перечень наград и отзывы о нем как об одном из крупнейших биохимиков современности. Никакого упоминания о его работе над ДРК в этом некрологе, естественно, не было.
     Не стал воскресный номер "Тайме" обсуждать и убийство Стоуни Бакстер Фрайдгуд. Лишь в понедельник о ней появится короткая заметка. Но Стоуни в своей смерти не была забыта. Ее фотография потом четыре раза появится в газетах, первой в ряду таких же, обведенных черной каймой, снимков. За тринадцать недель, с конца мая и до середины августа, еще шесть человек были убиты точно таким же образом. После этого новости, которые приходили из округа Патчин, стали неясными и обрывистыми.

ГЛАВА II

СЕМЬЯ АЛЬБИ

1

     Для Ричарда Альби первое потрясение от возвращения на родную землю началось поздно ночью в номере отеля, где он и Лаура ожидали, пока освободился дом на Фэртитэйл-лейн. Переезд из дома в дом, как считают психологи, приносит почти столько же душевного напряжения, как развод или смерть супруга, и Ричард не мог уснуть. Он чувствовал, что, может, он ошибся, и эта ошибка будет много значить в его жизни. Он нервно шагнул в гостиную, включил телевизор и предстал перед лицом - в самой вещественной возможности - своего собственного прошлого.
     "Папа с тобой" демонстрировалась независимыми студиями, и нью-йоркской тоже, в двенадцать тридцать ночи. Почти в каждом крупном городе Америки старые сериалы всплывали по ночам, когда нужно было чем-нибудь заполнить программу и дать возможность любому фанату сидеть, уставив глаза в телевизор, хоть до шести утра. "Папа с тобой" была популярной программой, и обычно ее крутили не так поздно, но Ричард увидел ее впервые после премьерного показа.
     В Лондоне показалось бы странным, что киноленты тридцатилетней давности по-прежнему не сходят с экрана, но в Лондоне никто эту программу и не видел, она служила лишь поводом для салонных шуток. "Десятилетний мальчик во мне еще очень силен", - думал Ричард. Более того, он все еще зарабатывает деньги. Этот десятилетка тогда нашел себе отличного юриста - это была сущая правда: вместе с Картером Олдфилдом, единственным живым до сих пор исполнителем главной роли, каждый месяц Ричард получал чек на приличную сумму. Отличный юрист, Фил Сайвер, работал на Картера, и он настоял, чтобы родители Ричарда предпочли большой единовременной оплате проценты с каждого повторного показа:
     - Послушайте, никто не знает, сколько они будут это крутить, так что мы сможем оформить мальчику ежегодную ренту.
     Рента была магическим словом для миссис Мэри Альби.
     Остальные актеры основного состава отвергли предложение Сайвера, но Ричард, которому по окончании съемок исполнилось четырнадцать, спустя десять лет, когда программу начали прокручивать вновь, начал получать свою пеню. Ему тогда было двадцать четыре, и незапланированные деньги дали ему возможность обрести свободу, в которой он так нуждался. Деньги поступали каждый месяц, в количестве, достаточном, чтобы поддержать на плаву молодую пару в первые годы их совместной жизни. Ричард закончил архитектурный колледж, два года проработал в конторе архитектора, переехал в Англию и попытался написать роман и наконец нашел работу, которая его устроила. Целых три года он копил деньги, а не тратил свою ренту, и это позволило Альби потом семь лет путешествовать без особого финансового напряжения, а позже, когда Лаура и Ричард обосновались в Кенсингтоне, ежемесячный чек вызывал почти что раздражение, точно юношеская привычка, от которой трудно избавиться. У Ричарда была работа, Лаура была издателем женского журнала, а зеленые прямоугольнички от "Папы с тобой" поступали в банк Ллойда и там постепенно приумножались.
     Шесть лет жизни, больше чем двести эпизодов, все появлялись и появлялись на экранах страны, и маленький трудолюбивый Ричард Альби все проживал свои годы - от восьми до четырнадцати - в мире, который ничем не напоминал реальный мир его детства. В мире "Папа с тобой" не существовало таких серьезных проблем, которые Тед Джеймсон - он же Картер Олдфилд - не разрешал бы за тридцать минут экранного времени. Там не было преступлений, не было смертей и болезней, не было бедности и алкоголизма - все сложности были связаны с учебой, с девочками и с покупкой подарков на день рождения.
     Со своего рода радостным ужасом Ричард уселся на жесткую гостиничную кушетку и смотрел, как он сам профессиональной походкой движется по экрану.
     Он пропустил первые пять или семь минут, так что пропустил коронную фразу, благодарение Господу. Коронная фраза, которую его персонаж произносил в начале трех из пяти программ, была причиной того, что на студию мешками присылали сладости. Она стала его сущим проклятием. В четырнадцать он надеялся никогда больше ее не услышать, и с тех пор он ненавидел сладости. Однако черно-белые образы прошлого все равно всплывали в его мозгу. Джеймсоны сидели вокруг стола в своей кухне соснового дерева, и прелестная Рут Бранден - Грэйс Джеймсон - была расстроена, потому что она разбила бампер семейной машины. Она хотела починить автомобиль перед тем, как об этом узнает отец. Так что от расстройства она положила соль в кофе Теду, а сахаром посыпала картошку. Тед пробовал кофе, кривился.
     - Эй, па, в чем дело? - спрашивал Дэвид Джеймсон, которого играл Билли Бентли.
     - Кофе не очень удачный, - говорил Картер Олдфилд, излучая доброту и мудрость после минутного удивления. - Наверное, швейцарский, голубка?
     Десятилетний Ричард Альби тихонько усмехался, потому что знал про бампер.
     Вот так оно и шло целых шесть лет.
     Ричард не мог удержаться, чтобы не думать о том, что случилось с каждым из этой четверки. Никто из тех троих не получил того признания в кино, о котором каждый по-своему мечтал. Рут Бранден, эта очаровательная женщина и самый профессиональный актер среди них, прооперировала рак груди через год после завершения серии; работая над сценарием следующего се