пару сантиметров выше мальчика, и я почти чувствовал, как у нее колотится сердце. Я возвышался над ними точно какой-нибудь древний птеродактиль.

2

     Через пять минут я уже ковылял по своей кухне, притворяясь рассеянным старым маразматиком, который не может найти три чистые чашки. Хотя это правда: я был рассеянным, после того как поглядел на встречу Пэтси и Табби.
     Между ними возникло такое напряжение, что тарелки могли бы вибрировать в сушильном шкафу. Они столько видели друг в друге, что им не было нужды говорить. Они даже не знали, с чего начать - настолько много у них было общего.
     Словно двое любовников, расставшиеся несколько десятилетий назад, или двое сообщников, однажды совершившие убийство... Я стеснялся на них смотреть - ведь им приходилось скрывать от всех свою непохожесть. А теперь каждый из них встретился с человеком, который до конца понимал другого. И особенно трудно это было для Пэтси - она дольше прожила со своим даром.
     Я больше не мог это выносить.
     - Мы можем и поговорить, - сказал я и поставил три чашки на почерневший поднос.
     Они замерли на стульях и сделали вид, что рассматривают поцарапанную поверхность деревянного стола.
     Я поставил перед ними кофе. Табби пробормотал слова благодарности, а Пэтси ограничилась кивком.
     - Вы оба знаете, что представляете собой, - сказал я, - и если вы не хотите говорить об этом при мне, ладно. Тем не менее я тоже кое-что об этом знаю, по крайней мере достаточно, чтобы узнать это, когда вижу. - Табби живо поглядел на меня, а Пэтси сидела, не поднимая глаз от чашки. - И я знал вашу бабушку, Пэтси. Я помню, какая она была и что могла делать, хоть девяносто процентов жителей города думали, что она просто красивая женщина, но со странностями.
     Пэтси глянула на меня.
     - Она была привлекательной? Я никогда не видела ее до того, как она.., раньше...
     - Такая же привлекательная, как и вы, - сказал я. - И она решила удалиться от мира, можно и так это выразить. Никто не отсылал ее насильно. Она хотела быть там - я думаю, что во внешнем мире она видела слишком много зла и больше не могла выносить его.
     - Зло, да... - сказала Пэтси, впервые расслабившись. - Боюсь, и я уже встречалась с таким злом.
     Она бросила вопросительный взгляд на мальчика, молчаливо и застенчиво задавая вопрос. Я думаю, что впервые за много лет она подумала, что ее дар может быть кем-то разделен, что в нем есть не только ужас, но и что-то хорошее.
     Табби сказал:
     - Я тоже что-то видел. Даже когда был маленьким. Один раз. Или два. Я не помню.
     - А может, три, - сказал я. - Не забудь про меня и Бейтса Крелла в лодке.
     Табби сглотнул, а Пэтси глядела на него так, точно он собирался шагнуть в пламя.
     - Ну и что вы видели? - спросил я ее.
     Она, пораженная, подняла голову.
     - Вы говорите, что знали мою бабушку. Что она видела?
     - Она знала, когда люди должны умереть, - сказал я невыразительно. - Во всяком случае, я так понял.
     - Я хочу домой, - сказал Табби.
     - Ты тоже знал, когда люди должны умереть? - шепотом спросила Пэтси.
     - Что вы имеете в виду? Я один раз увидел, как парня зарезали в баре, где работал мой отец.
     Значит, его отец был буфетчиком. Монти, должно быть, с ума сходил от ярости, подумал я.
     - Но ведь ты знаешь, что я имел в виду, Табби. Ты видел что-нибудь до того, как это происходило?
     Он неохотно кивнул.
     - Ну ладно, если вам нужно знать. Я видел кое-что, когда мне почти исполнилось пять. Это была женщина, эта миссис Фрайдгуд, ее убивали.
     - Ты видел, кто это сделал? - спросил я, пытаясь оставаться спокойным. Я устал как собака, а грудь болела - я начинал понимать, сколько всего непредставимого нам еще предстоит.
     - Вроде бы.
     Я продолжал глядеть на него, и он уткнулся в чашку.
     - Это было давно. - Он глянул на меня с задором пятнадцатилетнего. - А что вы вообще об этом знаете?
     На секунду я подумал, что он вот-вот заплачет. Должно быть, он вновь вернулся в тот миг, когда он был с отцом и дедом в аэропорту, но он не хотел показывать нам свою слабость. Я снова почувствовал его сопротивление.
     - Это все здорово неприятно. Вы что, думаете, это забавно, если у вас в голове что-то вроде этого?
     Пэтси сопровождала это выступление короткими кивками.
     Миссис Фрайдгуд, возможно, сказала бы, что она знает и кое-что похуже, чуть не сказал я, но не сказал. Атмосфера в комнате была необычной. Наконец-то Пэтси и Табби объединились, пусть даже и против меня. Они нашли друг друга и должны были признать друг перед другом этот факт.
     - Он прав, - сказала Пэтси и потянулась через стол, чтобы взять Табби за руку.
     - До известных пределов.
     - Что вы об этом знаете? Вы знаете, что значит чувствовать все это, - так и с ума можно сойти.
     - Примерно то же я чувствовал, когда в первый раз увидел Бейтса Крелла, - сказал я. - И когда вышел во двор Загородного клуба с женой Джона Сэйра и увидел, что Джон лежит в траве мертвый, а в руке у него пистолет. - Они сидели передо мной такие красивые, такие беззащитные, что я чуть не заплакал. - Я расскажу вам об этом, потому что должен это сделать. Есть вещи, которые вам нужно знать.
     - Зачем? - спросил Табби. Поддержка Пэтси здорово придала ему нахальства.
     - Зачем? - мягко откликнулся я. - Во-первых, потому, что Джонни Сэйр был достойным и храбрым человеком.
     И его дух заслужил, чтобы вы знали то, что, как я думаю, было настоящей причиной его самоубийства. А во-вторых, потому, что мы трое связаны вместе. Связаны историческими событиями, о которых я немного знаю, по крайней мере о тех, которые происходили в этом уголке мира. - Я улыбнулся им. - Я мог бы рассказать вам об этом, но я лучше покажу вам.
     - Покажете?
     - Как насчет короткой прогулки? И вы тоже, Пэтси?
     Это отнимет всего пять минут, даже для меня.
     - Я не пойду в тот дом, - сказал Табби. Он заморгал, Догадавшись, что я не понимаю, о чем он говорит. - Я имею в виду дом Фрайдгудов.
     - Нет. - Я понял. Ведь он уже видел его. В день убийства? Само убийство? Я начал бояться за него, да и за Пэтси и за себя тоже. Я верил ему, но нет гарантии, что он поверит той безумной истории, которую я собираюсь ему рассказать, тем более что весь мой рассказ был основан главным образом на догадках и разрозненных фактах. - Вы когда-нибудь слышали о Драконе?
     На меня уставились две пары непонимающих глаз.
     - И, я полагаю, ты не знал, что тебя не всегда звали Смитфилд, - сказал я Табби.
     Он покачал головой: он уже мне не верил.
     - Я только возьму фонарь, - сказал я.

3

     Англичане называют фонарь "факелом". Это мне напомнил Ричард Альби, когда просматривал эти страницы, и мой фонарь был действительно похож на факел, когда мы спустились по Бич-трэйл на Маунт-авеню в середине ночи.
     Я думал о настоящих факелах, которые покачивались над дорогой, но те двое - нет. Они нетерпеливо шли впереди, пытаясь поторопить меня и мечтая поскорее оказаться дома.
     На углу мы услышали, как шумит море, как бьется оно о частные пляжи на Грейвсенд-бич. Несколько тусклых фонарей сияли в тумане, освещая прилегающий к морю участок Маунт-авеню. Внизу, там, где размещался дом Ван Хорна, стояло одинокое дерево - из тьмы был выхвачен лишь кусочек ствола, а круглая крона терялась в черном небе.
     - Еще немножко спустимся? - спросил я.
     Я даже почувствовал себя моложе: грудь перестала болеть, а спина выпрямилась, словно для того чтобы напомнить, что это значит - быть молодым. Но я нуждался в большем, если все, о чем я думал, было правдой.
     - У Дракона было имя, - сказал я, стараясь говорить бесстрастно, и повел их вдоль высокой ограды по направлению к Академии.
     Среди зеленой поросли мой "факел" нашел бронзовую табличку в граните. "Бич-трэйл" - гласила первая строчка.
     - Пять или шесть лет назад Историческое общество установило тут эту штуку, - сказал я. - Никто, разумеется, даже не останавливается, чтобы прочесть ее. Ничего страшного, поскольку здесь всего десятая часть того, что происходило на самом деле. Но поглядите на имена. Прочтите их вслух.
     Пэтси про себя прочитала список имен первых поселенцев этого края и, когда она дошла до списка фермеров, перечислила их вслух: Эбенизер Вильямс, Джозия Грин и Бенджамин Тейлор.
     - Верно, - сказал я. - Вы - Тейлор. Я - Вильямс. А Табби - это Смит. Они поменяли имя где-то в тысяча восемьсот восьмидесятом, когда Смит скупил здесь всю землю, - он думал, что Смитфилд звучит получше, я полагаю. Его внук тут все продал во время Гражданской войны, а потом землю скупили Вандербильты и построили то здание, в котором теперь находится Академия. Но имя осталось.
     - Ну и что?
     - Ну, во-первых, мы - последние представители всех этих семейств. Это важно. Я думаю, что какой-нибудь потомок Гринов тоже должен быть тут, в городе.
     - Да, он тут, - сказала Пэтси. - Сегодня вечером я обедала с ним и его женой. Ричард Альби. Он купил дом напротив вашего.
     - У него есть дети?
     - Его жена беременна, - сказала Пэтси.
     Это были те люди, которых я видел на въезде к дому Сэйра.
     - Но тут есть и другое имя, - сказал Табби, наклонившись, чтобы прочесть затененную надпись. - Это...
     - Это Дракон, - сказал я, - так они его называли.
     Табби прочел вслух:
     - В тысяча шестьсот сорок пятом году к этим четырем фермерам присоединился пятый, по имени Гидеон Винтер.
     - Не знаю, назвали ли они его так потому, что о чем-то Догадывались, - сказал я. - Но, даже если это и было непредумышление", Гидеон Винтер все же был человеком - во всяком случае, тем, что под этим понимают. Он был рожден таким же, как и остальные, разве что более честолюбивым.
     Или просто жадным. Ну, может, не "просто". Может, с ним ничего не было "просто".
     А темнота вокруг освещенной фонариком надписи отчаянно напоминала мне о том, чего я не знаю и никогда не узнаю насчет Гидеона Винтера, и я включил дополнительную подсветку. По другую сторону домов шумело, ударяясь об утесы, море.
     - Через два года после того, как там поселился Гидеон Винтер, - рассказывал я им, - случился неурожай. Поскольку не сохранилось записей о том, сколько было продано скота, я думаю, что практически весь скот погиб. - Я видел Пэтси и Табби, они были смутно освещенными силуэтами на фоне Грейвсенд-бич. Был туман, и ночь была очень холодной. Они все еще не поняли. - За эти три года погибли и почти все дети. Первая церковь была построена на холме - Лесопильным холмом он назывался тогда, а теперь никак не называется, - там и были похоронены дети. Это, должно быть, поблизости от твоего дома - на Эрмитаж-роад. Вспомни, что в те времена семьи были большие - пять-восемь детей в семье считалось обычным явлением. А в тысяча шестьсот сорок восьмом нашим семьям повезло, если у них остались один-два ребенка. А Гидеон Винтер овладел почти всем Гринбанком. У него не было детей, по крайней мере законных. Так что Винтер овладел почти всеми землями. И они назвали его Драконом. Я могу показать, это записано в книгах. - Я вновь почувствовал себя очень усталым: мое недолгое омоложение закончилось. Я тяжело дышал, и мне хотелось присесть.
     - Что случилось с Гидеоном Винтером? - спросила Пэтси.
     - Думаю, они в конце концов убили его, - сказал я. - Решили, что это был Дьявол в образе человека, и убили.
     Мне так хотелось присесть, а еще лучше - улечься в постель. Двадцать пять лет назад я бы вытащил из кармана фляжку и глотнул хорошего коньяку.
     - Но это не было преступлением, это был самосуд разъяренных, необразованных фермеров. Настоящее преступление - это то, что сделала с ними их жертва.
     - Но как он мог это сделать - чтобы умерли растения и животные? И дети? - спросил Табби. Он не выглядел потрясенным, но в его голосе я услышал заинтересованность, которая подсказывала, что он готов мне поверить.
     - Надеюсь, мы никогда этого не узнаем, - ответил я. - Я и не думаю, что сможем. Мы - люди двадцатого столетия. А они - люди семнадцатого столетия, и жили они на краю бесконечного леса. Они верили в магию, и в ведьм, и в демонов.
     Я секунду помолчал - пусть они решат сами, во что верить.
     - Но вот один факт для вас. Пэтси, вы с мужем давно сюда переехали? Восемь-девять месяцев назад?
     Она кивнула.
     - А твой дедушка, Табби, умер три месяца назад. Так что ты живешь в "Четырех Очагах" около двух недель?
     Он тоже кивнул.
     - А сын Мэри Грин вернулся в Хэмпстед лишь несколько дней назад. Вильямс, Тейлор, Грин. Их потомки не собирались здесь со времен Второй мировой войны. Тейлоры жили в Нью-Йорке. Дедушка Табби тоже жил в Нью-Йорке, пока заводы Смитфилда не переместились в Вудвилл в тысяча девятьсот пятидесятом. Ни один из членов семейства Гринов не жил здесь с тысяча девятьсот сорок четвертого или сорок пятого года, с тех пор как Мэри уехала в Калифорнию. Вильямс, Смит, Тейлор, Грин. Мы вернулись. Это место наше, понимаете? Это и есть магия, если хотите.
     - Так вы говорите, что, раз мы вернулись... - начала Пэтси.
     - Да. Раз мы вернулись, может быть, он вернулся тоже.
     Потому что это не просто мы с вами вернулись - возвращаются силы, если вы понимаете, что я имею в виду.
     Табби сказал:
     - Паршиво.
     - Я на твоей стороне, парень, - сказал я. - Прикрою тебя с фланга. Когда я впервые увидел Бейтса Крелла, со мной случилась чертовски забавная штука. Я подумал, что гляжу на Дьявола, а ведь я - атеист: я всегда полагал, что политики способны создать гораздо более привлекательный ад, чем теологи.
     Мы возвращались по Бич-трэйл в темноте. Я так и не включил вновь свой фонарь. Было паршиво, как сказал Табби, но когда на Маунт-авеню сквозь густую листву просачивался свет фонарей, я почти чувствовал себя в том мире, который пытался воскресить для них, - мире, в котором бедные фермеры жили на границе глухого бесконечного леса.
     Пэтси и Табби искоса разглядывали друг друга, а вокруг нас медленно смыкались тяжелые черные крылья.
     Это была ночь, когда близнецы Норманы встретили Гарри Старбека на стоянке машин у Пост-роад и начали планировать свое большое приключение, а за три ночи до этого хэмпстедский полицейский по имени Ройс Гриффен застрелился в своем автомобиле.
     Мы остановились перед моим домом. Я вздохнул, поскольку выполнить то, что было на меня возложено, казалось невозможным.
     - Мы еще увидимся? Обговорите это, как считаете нужным, но мне кажется, нам просто необходимо вновь увидеть друг друга. Табби, может, ты сможешь ввести в курс всего этого Ричарда Альби? Может, это поможет и тебе убедиться во всем, это все равно что... - Я кивнул Пэтси. - Мы увидимся снова?
     Он неохотно согласились. И мы пошли каждый к своему дому сквозь сгустившуюся тьму.

4

     Да и что, если поразмыслить, я мог им сказать? Что создание, которое убивало животных и детей три столетия назад, теперь убивает женщин в нашем уголке Коннектикута?
     И что то же самое создание ловило омаров в 1924-м, когда я поглядел на него с Рекс-роад и чуть не упал в обморок, потому что лик, который я узрел, был ликом зла? И что кто-то, кого мы, может быть, знаем, теперь свободно разгуливает по Хэмпстеду, скрывая под знакомой маской то же чудовищное обличье?
     "Дайте мне передохнуть", - так мог бы сказать Табби, и я не осуждаю его за это. Особенно после того, как я сказал ему и Пэтси, что все мы - и Ричард Альби тоже, - возможно, лишь увеличиваем силы зла, собравшись вместе в Гринбанке. И то, что Гидеон Винтер был лишь частью того безумия, которое надвигалось на всех. "Проснись, - вот что я должен был сказать тогда, - проснись, засоня!" Но тогда я этого еще не знал.

ГЛАВА VII

ДРАКОН И ЗЕРКАЛО

1

     Вскоре после того, как Грем Вильямс наконец-то высказал свои соображения Пэтси Макклауд и Табби Смитфилду, примерно в то же время, когда доктор Ван Хорн копался в антикварном магазине округа Патчин, подбирая зеркало нужного размера, чтобы повесить его на стене, которую он для этого расчистил, Пэт Доббин наконец решился пойти к врачу, потому что у него на плечах, груди и руках появились белые пятнышки. Это был вторник, 3 июня. Доббин все еще не мог поверить, что пятнышки означают нечто по-настоящему серьезное. Он, разумеется, и не воображал, что это какой-то тип заболевания. Он пошел к доктору просто потому, что не хотел, чтобы эти белые пятнышки проступили у него и на лице.
     В этом отношении врач Доббина не слишком обнадежил его. Он не дал никакого тюбика с мазью и не сказал: "Протирайте эти места дважды в день, и все пройдет", - а очень тщательно исследовал пятнышки и задал кучу вопросов о том, как они возникли да как быстро распространяются. Он полистал справочник кожных заболеваний и не нашел там ничего подобного. Он делал все - разве что в затылке не чесал. И вместо мази выдал направление в Йельский медицинский центр в Нью-Хейвене.
     Доббин отправился в медицинский центр двумя днями позже, все еще думая, что его дорогостоящий доктор не смог найти причины его в общем-то простого, как он думал, заболевания. Поставив свою машину на стоянку и зашагав по широким современным коридорам центра, он все еще чувствовал себя здоровым, жизнерадостным человеком. Он знал, что на три дня его тут задержат, но рассматривал это как род увлекательного отдыха - он привез с собой карандаши и блокнот для зарисовок, надеясь здесь немного поработать.
     В первое же утро у него забрали всю одежду и мыли, скребли, кололи, царапали, проводя серию проб на аллергию; его отправили на рентген и прицепили кучей проволочек к каким-то аппаратам, из которых он узнал лишь несколько.
     Доктора заходили в комнату в таком количестве, что он не успевал запомнить их имена. Казалось, что они получают наслаждение от состояния его кожи, не то что он сам. Один из врачей сказал, что каждый кусочек съеденной им пищи взвешен и обмерян, а другой, который выглядел так, словно только-только вышел из колледжа, сказал, что он будет исследовать его выделения, и не велел пользоваться туалетом в палате. Белое вещество, покрывавшее его руки, соскреб какой-то тип в бутылочных темных очках и с волосами до плеч, перевязанными ленточкой.
     На второй день пребывания в больнице Доббин больше не чувствовал себя здоровым. Он узнал, что у него неявно выраженная аллергия на некоторые сорта пыльцы, некоторые сорта трубочного табака, кошачью шерсть и крахмал. Даже те участки кожи, которые не были поражены сыпью, воспалились и покрылись синяками от всех этих процедур. У него было высокое давление и высокий уровень холестерина, пониженное количество эритроцитов и истощение запасов витамина В. Один из позвонков в нижней части спины был расположен слишком близко к другому позвонку, так что ему предрекали проблемы с радикулитом; у него был вялотекущий синусит и небольшой шум в сердце. Печень у него также была не в порядке. В довершение всего врач сказал ему, что в ближайшие пять лет у него, скорее всего, образуются камни в мочевом пузыре.
     Врачи любили его за карикатуры и медсестры - тоже. Он настолько смирился с обстановкой, что весь день смотрел телевизор, ел и пил все, что они ему давали, и пользовался уткой.
     Он ответил на сотни миллионов вопросов насчет образа жизни и привычек. Он перечислил все места, где побывал за последнее десятилетие, всех своих живущих родственников, все, что он пил, всех своих сексуальных партнерш. Он боялся, что ответы на последний вопрос слегка встряхнут госпиталь - Нью-Хейвен был не так уж далеко от Хэмпстеда.
     На пятый день Доббин заметил появление сыпи на лице: крохотную белую точку в углу рта.
     На шестой, и предпоследний, день старший врач зашел в его палату и сел в кресло у постели. К этому времени Доббин, разумеется, уже знал его имя: доктор Чейни. Он нарисовал полдюжины очень забавных карикатур на него - лицо у врача было худым и длинным, а шея тонкой, как у жирафа.
     Чейни чуть рассеянно улыбнулся Доббину и нащупал его пульс.
     - Мы очень внимательно исследовали образцы вашей ко