Он и Лаура долго прощались после первой своей ночи в новом доме. Он обещал, что, как только вернется, навестит Пэтси Макклауд.

9

     Вечером двумя днями позже, когда Ричард Альби начал понимать, что ему вряд ли удастся поладить со своим клиентом и что Моррису Страйкеру его новый реставратор тоже не слишком нравится, Бобби Фриц все еще жаловался Бобо Фарнсворту и Ронни Ригли на потерю своего лучшего заказчика. Они все трое сидели в боковом кабинете кафе "Пеннивистль", а на столе стояли две пустые пивные кружки.
     Ронни рисовала на столе круги, размазывая пролитое пиво, и Бобби знал - как знал или подозревал уже множество раз, - что он надоел Ронни, она думала, что он инфантилен или глуп, она думала, что он шалопай и недостоин быть другом Бобо. С тех пор, как у них начался роман с Ронни, Бобо почти не заходил в "Пеннивистль", который был любимым баром Фрица, да и Бобо тоже.
     - Он просто подкосил меня, ребята, - сказал он, хоть и помнил, что уже говорил это несколькими минутами раньше.
     - Ты что же, думаешь, что можешь попросить его вновь нанять тебя? - спросила Ронни, все еще чертя круги на поверхности стола.
     Ронни Ригли, как он полагал, была одной из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо видел. У нее был если и не пятый, то вполне достойный четвертый номер. То, что Ронни была по меньшей мере лет на десять старше, чем он сам и Бобо, ни черта не значило, и ни черта не значило то, что она даже не старалась выглядеть моложе. Ей и не нужно было это делать. Даже тогда, когда она выглядела усталой и раздраженной, как, например, сегодня, Бобби все равно хотелось прижать ее. И чем больше он пил, тем больше ему хотелось. Но он боялся, что она лишь рассмеется ему в лицо, если он решится хоть на что-то.
     - Клянусь, Ронни, он просто подкосил меня, - объяснял он. - Но я представляю себе, на что будет похож его газон. Скоро он весь зарастет сорняками и дикой травой.., и я даже не хочу думать, что случится с его садом.
     - Я думаю, Ронни права, - сказал Бобо, обнимая ее, чем вызвал тайную боль Бобби. - Просто пойди к нему, позвони в дверь и объясни, как ты беспокоишься. Может, вы сможете как-то договориться.
     - Договориться, как же, - сказал Бобби, - Если я подойду к его дому, он просто-напросто пристрелит меня. Боже!
     Он здорово обращается с пушкой, верно? Он ведь застрелил этого Старбека, а у того пушка была уже в руке, разве нет?
     - Мы его нашли так, - сказал Бобо, - с пистолетом в руке. - На самом деле, хоть Бобо не хотелось этого говорить, Ван Хорн стал популярен в штаб-квартире хэмпстедской полиции: Томми Турок доводил всех полицейских помоложе, заявляя, что им бы нужно брать у Ван Хорна уроки стрельбы.
     - Но с теми, остальными, убийствами покончено, верно? - спросил Бобби.
     Ронни кивнула головой, но Бобо сказал:
     - Старбек был взломщиком, а не маньяком. Слишком много людей поверили в это и расслабились. На днях будет еще одно убийство, вот увидите.
     - Это ты говоришь, - возразил Бобби. - А я говорю, с ним покончено. Поэтому и остальные копы ходят с такими довольными мордами, мать их так.
     Он хлопнул себя рукой по лбу.
     - Прости, Ронни. Я должен следить за собой. Сегодня я немного не в себе.
     - Ты хлебнул лишнего, - сказала Ронни. - Я тебя не упрекаю, но ты прикончил три кружки и уже допиваешь четвертую.
     - Эй, я же не пьян, - это даже для него самого прозвучало неубедительно. Он увидел себя самого глазами Ронни: инфантильный, не слишком умный, перепивший пива.
     - Ну, я вот что скажу, - сказал Бобби. - Если я когда-нибудь увижу его, я имею в виду доктора Ван Хорна, я поговорю с ним по-доброму.
     Ронни улыбалась ему, и Бобби неожиданно почувствовал, что все может еще наладиться.
     - Я поговорю о том, о сем, а потом скажу ему, что буду стричь его газон бесплатно. Дважды в месяц. Бесплатное обслуживание газона. Потому что я просто не могу вынести, во что он превращается. А когда я так поступлю, что, вы думаете, он сделает? Он возьмет меня обратно.
     - Ты напился, дурень, - сказал Бобо и перегнулся через стол, чтобы потрепать Бобби по голове. - Мы с Ронни отвезем тебя домой.
     - Я буду делать это бесплатно. Разве ты не видишь, какой это отличный план? Ему просто придется взять меня обратно.
     - Поехали, - сказал Бобо.
     - Только если я сяду рядышком с Ронни, - сказал Бобби. - Ну и женщину ты себе отхватил, Бобо!
     Выражение лица Бобо подсказало ему, что, может, он и вправду напился.
     Бобби жил со своими родителями в маленьком домике на Пур-фокс-роад, которую когда-то называли "Хэмпстедскими Аппалачами". Дорога эта змеилась по берегу залива и обрывалась у гринбанкского вокзала. Кто был этот бедный Фоке и что с ним произошло, давно забылось, но название все еще играло свою роль - это была самая тихая и самая незаметная улочка во всем Гринбанке. В начале ее громоздились блочные дома, в которых раньше была Гринбанкская академия, после Второй мировой войны продавшая эти здания. Теперь в одном жил спившийся художник, в другом - продавец из сомнительной лавочки, один совсем уж запущенный дом оставался пустым по крайней мере лет пятьдесят, а последний принадлежал семейству Фрица.
     Когда они свернули на Гринбанк-роад, Бобби обнаружил, что его все больше подмывает обнять Ронни за талию.
     Он не мог не думать о том, на что это похоже - ласкать Ронни Ригли. Но если он поддастся этому желанию, Ронни лишь укрепится в своем мнении о нем, а Бобо вышвырнет его из машины и больше никогда с ним не заговорит.
     Так что он сказал:
     - Высади меня на повороте, Бобр, ладно?
     - Хочешь прогуляться, Бобби? - спросил его Бобо.
     - Да, хочу немножко проветрить голову, прежде чем доберусь домой.
     - Неплохая идея, - сказал Бобо и остановился на обочине перед перекрестком.
     - Вот тут все и произошло, - сказал он, указав кивком головы на просвечивающие сквозь листву огни дома Ван Хорна.
     - Повезло ему, - ответил Бобби. Он вылез из машины и помахал Бобо, который сворачивал на Маунт-авеню.
     Только когда Бобби зашагал домой, он понял, до чего он сильно пьян. Тротуар Пур-Фокс-роад дрожал и двоился, и через несколько шагов он обнаружил, что стоит по колено в. сорняках.
     - Ах я бедняга, - сказал он и снова выбрался на дорогу.
     Ноги все время несли его на другую сторону дороги. Он постарался выпрямиться и держаться направления к дому. На какой-то миг он увидел две луны над головой, а перед собой - две дороги, но он моргнул, и изображения совместились. В крови у него гудели четыре кружки пива и столько же, казалось, плескалось в голове.
     С внезапной силой ему захотелось помочиться. "Боже, Боже, Боже", - запричитал он и потрусил в сорняки на обочине дороги, расстегнулся и едва успел вовремя. Моча пологой дугой оросила сорняки и стволы деревьев. Закончив, он застегнулся и вновь повернулся лицом к Пур-Фокс-роад.
     Луна, казалось, была в два раза больше, чем ей положено. Она была вздувшимся, подгнившим шаром, маячившим перед ним. От нее исходил холодный свет, и правая нога Бобби, которую он забрызгал мочой, заледенела.
     Лунный свет, казалось, облегал кожу. Пур-Фокс-роад сверхъестественно ярко светилась перед ним. Бобби увидел, как от гальки на дороге легли длинные тени. Потом он увидел, что на лунном диске появилось лицо, усмехающееся, грубое и нечеловечески жестокое. Бобби вытянул вперед руки, словно пытаясь защититься от этого ужаса, и увидел, что в лунном свете они казались покрытыми серебряным мехом.
     Луна наклонилась прямо к его лицу и прошептала:
     - Погляди вниз.
     Бобби поглядел вниз и заорал. По дороге, точно ленивый прилив, текла кровь, заливая его ботинки. Запах крови окутывал его - дорога воняла точно мясная лавка. Из-за того что цинично ухмыляющаяся луна теперь опустилась так низко, поток крови казался черным.
     - Погляди, - шептала луна в этом черно-белом мире, - погляди вверх.
     И Бобби вздернул голову. Он увидел серебряные деревья, черные листья и черно-белую ленту на дороге.
     - Он идет, - донеслось до него с шепотом ветра, а луна растянула в улыбке распухшие губы.
     Бобби услышал шаги, хлюпающие по кровяному потоку.
     Он попытался податься назад, но из земли высунулись пропитанные кровью щупальца, ухватили его за щиколотку и швырнули в холодный неторопливый прилив.
     - Идет, - прошептала луна, дыша ему в шею, и Бобби отчаянно пытался подняться на ноги. Руки у него от крови стали черными, джинсы прилипли к ногам.
     Он не мог двигаться в этом черно-белом, в этом серебристом мире. В мозгу его возникла безумная мысль, что кровь на дороге была его собственной, - это он был мертв или вот-вот будет.
     Он знал, что к нему приближается что-то жуткое, и шел навстречу, стиснув кулаки.
     Он был почти разочарован, когда из-за залитого серебром угла дома появился всего лишь человек. Луна нависала за его спиной точно чудовищная глыба, и Бобби не мог разглядеть его лицо.
     - Держись от меня подальше, - сказал Бобби, и собственный голос показался ему тоненьким и слабым.
     Знакомый голос сказал:
     - Все в порядке, парень. Ты просто чересчур возбужден.
     Черная фигура сделала еще один шаг вперед, и Бобби увидел, что никакой реки крови, омывающей дорогу, нет.
     Джинсы намокли от его собственной мочи. В лунном свете руки его вновь стали нормальными, а не черными от крови.
     Человек, обращавшийся к нему, был кем-то, кому он доверял.
     - Перепил пива, а, Бобби? - спросил мужчина, и, когда он поднял голову, Бобби увидел седые волосы и интеллигентное лицо доктора Рена Ван Хорна.
     - О, а я как раз недавно говорил о вас, доктор, - с облегчением пропел Бобби, гораздо громче, чем следовало бы. - Я не шучу, нет. И знаете, что я о вас сказал? Желаю ему всего хорошего, сказал я, - вот что.
     - Спасибо, - доктор медленно подходил к Бобби в струящемся лунном свете.
     - Не слышно никаких птиц, - сказал Бобби. - Вы заметили? Так тихо! А обычно, если возвращаешься ночью, всегда услышишь сову-другую.
     - О, все совы умерли, - сказал доктор Ван Хорн, направляясь к Бобби по середине узкой, залитой лунным светом дороги.
     - Похоже. На газонах, которые я стригу, мне в последнее время все чаще попадаются мертвые птицы, знаете ли.
     Каждый день все больше. - Тут Бобби вспомнил кое о чем и сказал:
     - Я собирался вам кое-что сказать, доктор Ван Хорн.
     Я просто не могу вынести, что ваша лужайка приходит в такое состояние. Так что я прошу, позвольте мне приходить иногда и работать над ней бесплатно.
     Теперь доктор Ван Хорн находился лишь в паре футов от Бобби, стоя на узкой дороге. Бобби увидел, как его волосы окружают голову серебряным ореолом на фоне все еще огромного лунного диска, но лицо доктора было черным пятном, на котором плавали пятна еще чернее.
     - Так что вы скажете? - спросил Бобби и почувствовал чудовищную вонь помоев и чего-то еще похуже, чего-то мертвого и липкого, догнивающего в сорняках.
     - Хотите на меня работать? - спросил доктор Ван Хорн.
     Бобби отступил на шаг и почувствовал, как кровяные щупальца вновь цепляют его за лодыжки. Доктор Ван Хорн вытянул руку - в ней светилось маленькое изогнутое лезвие. Прежде, чем Бобби успел среагировать, оно со свистом рассекло воздух и полоснуло шею Бобби как раз под левым ухом. Доктор резким движением провел лезвием наискось, и шею Бобби залил кровавый поток.
     Бобби упал на колени. Он не чувствовал боли - лишь теплую влагу, которая растекалась по груди и шее. Влагу вытекающей из него жизни! Доктор Ван Хорн ударил его снова, и на этот раз он ощутил вспышку боли, поскольку доктор отхватил большую часть его левого уха. Бобби поднял руки, почти не веря, что все это происходит именно с ним, и маленький изящный скальпель отсек ему три пальца на руке.
     Затем скальпель взлетел вновь, и в ответ на удар сердце Бобби покорно выплеснуло поток крови, и он упал на колени и потерял сознание как раз перед тем, как скальпель Ван Хорна рассек ему левую щеку.
     Бобби Фриц, самый лучший садовник Гринбанка, провалился в пустую тьму. Доктор Ван Хорн откатил тело в сторону, разрезал на нем рубашку и начал переделывать согласно своему вкусу то, что было под ней. Он вскрыл грудную клетку Бобби и отогнул в сторону ребра, вырезал сердце и вынул его. Затем расстегнул на Бобби ремень, стащил с него Джинсы, вырезал пенис и мошонку и вложил их в правую руку Бобби.
     Он уже делал нечто в этом роде два раза и сделает еще три раза. Они не слишком обрадуются, его жертвы.
     Он оттащил тело садовника, которого уже трудно было узнать, в поросший сорняками кювет за Пост-роад, вытащил из кармана листочек бумаги и вложил его в разверстую грудь Бобби. На листке были стихи, написанные столь безликим почерком, что они могли бы выйти из компьютерного принтера. Они будут обнаружены лишь через несколько часов после того, как найдут само тело, а это случится двумя днями позже, тринадцатого июня.

10

     Бобби Фрица нашел почтальон. Роджер Слайк разъезжал на своем сине-белом почтовом фургончике по Гринбанку каждое утро, а потом большую часть дня проводил на центральном хэмпстедском почтамте, сортируя почту. Два или три дня Роджер чувствовал себя неважно: у него болели зубы и его преследовал постоянный шум в ушах - так что иногда он ловил себя на том, что опускает в почтовый ящик почту не по адресу. Он гадал, сколько раз он проделал это за последние два дня, сам того не замечая.
     В среду утром, когда ему следовало бы свернуть на Чарльстон-роад, он обнаружил, что проехал Чарльстон-роад, даже не заметив этого.
     А днем в пятницу, тринадцатого июня, Роджер Слайк проехал до конца Пур-Фокс-роад, чтобы передать проспект предвыборной кампании "Буша - в президенты!" Гарольду Фрицу, который был последовательным сторонником демократов и который больше никогда не поднимется с постели, чтобы голосовать за кого-либо. На обратном пути в голове у него помутилось, стало плохо с сердцем, и он остановил свой фургончик. Выйдя из него, Слайк почувствовал ужасный запах. На какую-то секунду ему показалось, что дневная бледная луна ухмыляется, склонившись над ним. Он схватился за голову, которая, казалось, вот-вот могла взорваться.
     Но, выскочив так поспешно из грузовичка, Роджер забыл остановить его, и машина, проехав немного вперед, свалилась в кювет. Она упала на бок, и под колеса посыпались сотни писем.
     Роджер поглядел на аварию налитыми кровью глазами и пробормотав: "О Боже!", побрел к грузовику и поглядел вниз, покачивая головой. Он залез в кювет, предварительно убедившись, что там нет крапивы, поскольку был одет в шорты.
     Он приналег на грузовичок и слегка толкнул его. С помощью еще одного толчка почтальон смог поставить фургончик на колеса. Тогда он нагнулся и начал собирать рассыпанные в траве письма и журналы. Неожиданно запах, похожий на запах раздавленного опоссума, необычайно сильно ударил ему в нос, и Роджер обнаружил, что глядит сквозь заросли бурьяна прямо в ухмыляющееся лицо Бобби Фрица. Роджер Слайк охнул и попятился к краю кювета, перебрался через него и добежал до входа на Грейвсенд-бич. Там в будочке сторожа был телефон. Когда полиция нашла написанные печатными буквами стихи, вложенные в грудную клетку Бобби, она заодно отыскала и несколько писем, которые завалились туда же. Письма тоже воняли, но Роджер Слайк развез их на следующий день.
     Ни полиция штата, ни полицейские Хэмпстеда не знали, что это за стихи и кто их автор:

     Богач, не доверяй деньгам,
     Они - лишь безопасный хлам,
     Что не излечит от чумы
     В годину бедствия и тьмы.
     Нам всем недолго жить в миру -
     Я заболею, я умру...
     Смилуйся над нами, Господь!

     Краса и юность - хрупкий цвет,
     Что облетит чрез пару лет.
     Напрасно тешатся они -
     Ты на надгробья их взгляни,
     Поскольку спят во тьме земли
     Красавицы и короли.
     Царить недолго на пиру -
     Я заболею, я умру...
     Смилуйся над нами, Господь!

     Ушедших в темноту не счесть -
     Падут и мужество, и честь.
     Всех одолеет вечный сон,
     Над всеми колокольный звон
     Плывет, качаясь на ветру...
     Я заболею, я умру...
     Смилуйся над нами, Господь!

     Так никто и не знал, что это за стихи, пока Бобо Фарнсворт не догадался позвонить своей старой учительнице английской литературы мисс Триджилл, которая сейчас возглавляла английский факультет в Милле.
     - Вас интересует английская поэзия, Бобо? - спросила она.
     - Только это стихотворение, мисс Триджилл, - ответил он.
     - То, что вы мне прочли, представляет собой вторую. третью и четвертую строфы известного стихотворения Томаса Нэша "Во времена Чумы". Нэш, вообще-то, был довольно нервным, беспокойным писателем, одним из крупнейших памфлетистов времен Елизаветы. Его привлекал гротеск.
     - "Во времена Чумы", Томас Нэш, - повторил Бобо. - Спасибо, мисс Триджилл.
     - Интересно знать, зачем это понадобилось полиции? - поинтересовалась мисс Триджилл, на что Бобо ответил, что она сможет прочитать об этом в газетах.

11

     В понедельник стансы из стихотворения Томаса Нэша были напечатаны на первой странице "Хэмпстедской газеты". Но еще перед этим они появились в "Нью-Йорк тайме" в заметке раздела "Метрополитен" под названием "Коннектикутский потрошитель?" Рядом со статьей были напечатаны фотографии Стоуни Фрайдгуд, Эстер Гудолл и Бобби Фрица.
     В длительной беседе, которая состоялась между Гремом и Пэтси Макклауд во вторник вечером, Грем заметил:
     - Эти стихи, понимаешь? Это цепь. Он умышленно ссылается на Робертсона Принца Грина. Отец молодого Грина заявлял, что тот развращен поэзией. И в газете была статья о "Поэте-Потрошителе". Пэтси, он хочет, чтобы мы знали.
     Он хочет, чтобы мы знали, кто он на самом деле!
     Во время всего разговора в ушах у Грема Вильямса не умолкал шум от хлопанья крыльев Дракона: он слышал его, когда Пэтси рассказывала ему о своем замужестве; он слышал его в названии стихотворения Нэша, которое лежало перед ними, напечатанное на первой странице "Газеты"; и особенно отчетливо он слышал его в списке детских имен, который приводился в другой заметке "Газеты".
     Ночью в пятницу, тринадцатого числа, когда Роджер Слайк случайно обнаружил тело Бобби Фрица, Ричард Альби позвонил Лауре из Провиденса; он сказал, что столкнулся по работе с большим количеством проблем, чем ожидал, и останется на Род-Айленде еще дня на четыре или пять, а может быть, и на всю следующую неделю. Лаура попросила его не волноваться о ней. С ней все будет в полном порядке, сказала она, ей страшно жаль, что появились такие сложности, но она уверена, что он справится с ними. В Хэмпстеде все спокойно, добавила она.
     Лаура не могла рассказать ему о Бобби Фрице, потому что еще сама не слышала о том, что обнаружена третья жертва убийцы. Она узнала об этом на следующее утро, когда Ронни Ригли позвонила ей и сообщила новость. Но она уже могла рассказать Ричарду, хотя и не сделала этого, о том, что еще пять детей последовали примеру Томаса и Мартина О'Хара и утопились. Это произошло в ночь с одиннадцатого, в ту же ночь, когда был изуродован и убит Бобби Фриц, а его тело было сброшено в канаву на Пур-Фокс-роад. Лаура не рассказала Ричарду об этих пятерых детях, потому что он начал бы беспокоиться и волноваться о ней, а ей не хотелось доставлять ему дополнительные неприятности. Первую заметку о пятерых детях Лаура прочла в номере "Газеты" за пятницу; их имена были вновь перечислены и в следующем выпуске, в понедельник, в том самом, который лежал открытым на первой странице перед Гремом Вильямсом и Пэтси Макклауд.
     Кроме некоторых известных фактов существовал еще глубинный слой непонятного и неизвестного. Никто из сотрудников "Газеты" не упоминал об этом, но город находился в шоке: кошмар случайных смертей все еще не закончился, и, похоже, предстояли еще более худшие времена. Репортеры "Газеты" не хотели сообщать ничего, кроме фактов, и печатали лишь то, что было известно.
     А вот что было известно. В ночь с