ни соорудили плот в предгорьях, и река, раздавшаяся вширь, вынесла их на цветущую, дрожащую в солнечном мареве равнину, и несла, и несла день за днем на восход, лениво покачивая, словно баюкая. Потом - медленно, почти незаметно - вновь появились всхолмия, предгорья... И вот уже, стремительно сузившись, зажатая теснинами, непохожая сама на себя Дерида мчит их с невероятной скоростью, и тут уж не править - удержаться бы только.
     - Дангор, держись! - орет Аймик, в тщетной попытке перекричать рев ярящихся вод, клокочущих, вскипающих белой пеной, бьющих в лицо, заливающих с ног до головы... - Дангор, держись!
     Ноги полусогнуты, левая рука впилась в намотанный на запястье ремень, другой конец которого намертво прикручен к связке; правая рука стискивает жердь... Брызги хлещут в лицо; он уже мокрый с головы до ног... И все же ухитряется в самый критический момент направить плот куда нужно... Только бы не опрокинуться.
     Дангор стоит на коленях, держится за связку. Похоже, он совсем не боится. Ему все равно...
     Выбравшись со стремнины на более спокойный участок, они немедленно пристали к каменистому берегу, развели костер и долго сушили свои одежды. Ночь пришла теплая, лунная. И Дангор против обыкновения... оживился. Не жался к отцу, не трясся, не прятал лицо в ладони или в колени. Даже осматриваться стал. Даже... заулыбался. А потом прошептал в самое ухо:
     - Знаешь, отец! Я их не вижу! Даже не чувствую! Правда-правда!
     ...А после, когда горы остались позади, Голубая разлилась еще шире, чем прежде, и, круто свернув на север, стала ветвиться среди многочисленных островов, подступы к которым заросли высоким камышом. Кричали утки. Аймик порой терялся: где он, нужный им берег? Он чувствовал: скоро настанет пора оставить плот и вновь двигаться пешком в глубь степей, на восход...
     Дангор старался, как мог. Начал шестом орудовать; неумело, конечно, - некому было учить... Ну да умение придет - было бы желание. Главное - повеселел. Отступила нечисть, перестала тревожить; он и улыбаться начал, и с отцом нет-нет да и заговорит:
     - Ну что, отец, далеко ли еще твои степи?
     Спросит и улыбнется. Улыбка хорошая, детская.
     - Скоро, сынок, скоро! - бормотал Аймик, напряженно вглядываясь в рассветный туман. - Ну-ка, возьми левее...
     После резкого поворота реки на восток Аймик понял: пора.
     Свой плот, ставший уже таким привычным, знакомым до каждого сучка, каждой червоточины, проделанной жуком-короедом, они оставили в камышах и двинулись пешком на восход.
     - Ну, Дангор, - сказал отец, начиная пеший путь, - теперь уже и впрямь скоро. Столько земель позади осталось... Глядишь, к осени доберемся до людей Ворона. Авось старики вспомнят. Авось найдешь ты здесь себе и сородичей, и жену.
     Дангор улыбнулся в ответ, но как-то... не так. Вымученно. Через силу. Впрочем, зашагал бодро.
     - Эй, полегче, полегче! - усмехался отец. - Твои ноги молодые, мне, старику, за ними не угнаться.
     Первые ночи прошли спокойно. Сын и отец засыпали под защитой Огненного Круга, под холодным переливчатым светом необычайно крупных звезд, столь ярких, что и сияние Небесной Охотницы, возвращающейся на свои Черные Луга, не могло их затмить.
     Немного беспокоило одно: почему они не встречают людей? Некого расспросить о Великом Вороне.
     А потом с сыном стало твориться что-то неладное. Он, молодой, отставал от отца, то и дело отирал пот и как-то странно встряхивал головой, словно отгоняя назойливую муху. ?Заболел он, что ли?? - с тревогой думал Аймик. О худшем и вспоминать не хотелось: не накликать бы. Да и не чувствовал он Врага... Решил стать на ночлег пораньше, несмотря на протесты сына.
     - Не болен? Ну и хорошо. Видно, просто нужно отдохнуть подольше. Засиделись мы с тобой на плоту, вот и ноги никак не разойдутся.
     Но на душе было неспокойно. Долго не мог заснуть, прислушиваясь к дыханию степи. И чем дольше прислушивался, тем тревожнее становилось на сердце. Чужое приближалось. Тех еще не было здесь (быть может), но они приближались. Сердце изнывало от беспричинной тоски; Аймик казался сам себе таким слабым, таким несчастным... И он знал: это - знак Врага. С этим нужно справиться во что бы то ни стало. Отчаявшийся не выстоит.
     Небо рваное, в тучах, словно и не было вовсе вчерашнего звездного света. Ворочался и постанывал во сне Дангор. Ему хуже; у него, безродного, - никакой защиты, кроме отца. А сможет ли защитить он, неколдун? Великий Ворон, где же ты?
     ...Багровый закат встретил их настороженной тишиной. Они насобирали, сколько смогли, хвороста и сухой травы (собирал-то в основном Аймик; Дангор просто боялся оставаться один). Поужинали засветло, с тревогой и надеждой поглядывая то на догорающий горизонт, то на таким же цветом тлеющий Огненный круг. Ночная птица, прокричав что-то печальное, прочертила над ними воздух, едва не задев головы. Вздрогнув, Аймик пробормотал заклинание.
     Тьма - или это только чудилось? - наступала уж очень быстро, и вместе с ней пришел ветер. Ледяной, пронизывающий, совсем не летний. Хуже, чем накануне.
     - Давай-ка ложись. - Аймик подал сыну тонкое одеяло из оленьей шкуры, стараясь, чтобы голос был спокойным и руки не дрожали. - Нужно отдохнуть. Нам идти еще... хоть и близко, а все-таки далеко.
     Он сам рассмеялся тихонько и тут же замолчал, явственно расслышав в посвисте ветра глумливый, передразнивающий смех. Те, другие, все же их настигли...
     Дангор лежал неподвижно, лисенком свернувшись под одеялом. Аймик понимал: ему хуже, намного хуже. Тонкая замша не защищала его ушей от слов, что нашептывала Тьма... Быть может, даже глаз его не защищала. Дангор совсем беззащитен. Лишь он, отец...
     Пересиливая слабость, Аймик встал и двинулся туда, где сгущалась тьма. (Или это все же только тени?)
     - Уходи! - как можно тверже произнес он, Избранный, Вестник. - Во имя великой жертвы, что принесла Та-Кто-Не-Может-Умереть, говорю вам всем: убирайтесь назад, в Предвечную Тьму! Словом Света заклинаю вас! Мы не ваши!
     Он сделал Знак Света - и ослепительный Удар Неба прорезал пустынную степь. А еще через мгновение, вслед за грохотом, до основания потрясшим весь Мир, хлынул неистовый водный поток. Аймик, моментально вымокший с головы до ног, не торопясь побрел к погасшему костру и заботливо укрыл Дангора второй шкурой. Сына трясло крупной дрожью, и Аймик понимал: не от холода, не от внезапно обрушившейся сырости. Во всяком случае, не только...
     - Постарайся уснуть. Их нет. А ливень скоро кончится.
     Сам он, раскинув руки, подставлял лицо и грудь Небесной воде и шептал слова благодарности вперемешку с заклинаниями.
     ИХ НЕТ! Слава Могучим, он снова победил! Но надежна ли эта победа?
     В тот самый момент, когда разверзлось Небо, он отчетливо услышал голос Дада:
     - Вы будете наши! Вначале твой сын, а потом и ты!

6

     Аймик спешил изо всех сил. Но силы оставляли не только сына - его, Вестника, тоже. И чем больше слабели они, тем могущественнее и увереннее становился Враг.
     Дангор не просто ослаб - двигался еле-еле, с отцовской помощью, ничего не видя и не слыша вокруг. Кроме тех, других, разумеется. Оно и не удивительно: целый день почти совсем не ест и не пьет...
     Хуже того, даже днем, в пути, при солнечном свете, Аймик и сам начал различать скользящую тень, чуждую земным теням. И чем явственнее было ее присутствие, тем тусклее казался блеск неисчислимых рогов Небесного Оленя. Мир словно выцветал...
     Аймик, одинокий как никогда, сейчас особенно страдал от одиночества.
     (Хоть бы словом с кем переброситься. Хоть бы сказал кто: где его искать, этого Великого Ворона или как его там... А я-то еще на эти степи надеялся, расхваливал их.)
     К вечеру - словно кто-то наконец услышал его мольбу - встретились и люди. Охотники понимали его язык, хоть и не были детьми Ворона. Знали даже, кто пытается задать им вопрос о Великом Вороне. Да только не ответили - в ужасе шарахнулись прочь, закрывая лица, делая знаки, отводящие зло. Кричали:
     - Прочь! Прочь! Зачем пришли? Зачем зло принесли? Уходите! Назад, к мертвым, к своим духам! Или куда угодно, только прочь от наших земель! Нет здесь никакого Ворона! Люди Ворона там, дальше! Уходите!
     И как их осудишь?
     А на ночлеге появился Голос. Он звучал не от тех, других, не откуда-то со стороны, нет. Только для него, Аймика. В его голове. И... как будто изнутри. Но тем не менее это был другой голос. Самостоятельный. До отвращения знакомый.
     Этот голос не насмешничал, не глумился. Уговаривал. По-дружески уговаривал.
     ?Оставь это, оставь. Не мучь себя, и сына не мучь. Покорись. Они не просто могучи, они всесильны. Покорись сам - они и тебя силой наделят. И сына оставят, вот увидишь?.
     Аймик стискивал зубы, стараясь не слушать, не отвечать. Но как можно не слышать то, что внутри тебя самого?
     ?Не упрямься, иначе будет поздно. Ты все равно покоришься, все равно. Только сына потеряешь. Говорю тебе: они всесильны?.
     Аймик понимал: с ним, уже не таясь, говорит Тот, кто возникал порой в видениях. Скрытый там, в глубине. Стремящийся вырваться, подменить Аймика собой. Он, Избранный, боролся, как мог. Но силы таяли, и подступало отчаяние. (Не выстоять.)
     ...Они остановились на ночлег у подножия невысокого холма, долженствующего хоть немного защитить от неизбежного ночного ветра, дующего всегда в одном и том же направлении. Вечер был тих. Такую тишину не назовешь мирной, нет; скорее - зловещей. Аймик, ползая на коленях, из последних сил своих завершал Огненный Круг, когда тишину нарушило птичье чириканье. Оно нарастало, и, всмотревшись в темнеющую степь, Аймик с удивлением увидел: окрест она, словно живая, шевелится от великого множества маленьких пичуг. Они кричали все громче и громче, и это нарастающее ритмичное чириканье казалось еще более зловещим, чем предшествующая тишина.
     И вдруг все смолкло. И тревожное закатное небо от края до края беззвучно пересекла огромная стая больших черных птиц. Вороны...
     Да, в этот вечер Огненный Круг дался трудно. Айми-ку казалось: противодействуют не только извне - изнутри тоже, хотя здесь были только он и Дангор. Сын, безучастный ко всему, сидел у костра, обхватив руками колени, и угрюмо смотрел в одну точку. От ужина отказался, резко мотнув головой. Молча достал из заплечника оленью шкуру, не глядя на отца, завернулся в нее и лег на траву.
     (Что ж. Это самое лучшее, что можно сделать сейчас. Только бы уснуть.)
     Наступил неуловимый переход от сумерек к ночи. Из-за холма поднимался зрак Великой Небесной Охотницы - огромный, воспаленный. Возобновившийся птичий ритмичный клекот звучал не умолкая, но как-то приглушенно (или это слух привык?). И вновь надвигалось ЭТО. Давящее, неумолимое, выматывающее душу нестерпимой тоской и отчаянием.
     А ненавистный голос из глубины его ?я? уже не скрывал издевки:
     ?Ну что? Много они вам помогли, твои могучие покровители? Говорил же тебе: покорись сам - и все будет хорошо. Даже сейчас еще не поздно, слышишь? Разомкни Круг и скажи: ?Во славу Предвечной Тьмы, во имя Повелителя Мух..."?
     Аймик медленно покачал головой. Нет. Будь что будет, но он не покорится. Этого те, другие, от него не дождутся. Быть может, они победят. Быть может, уже победили, но он, Аймик, будет стоять до конца.
     ...Во славу Могучих? Во имя Инельги? Нет. Во имя своей впустую прожитой жизни.
     Вестник закрыл глаза и, больше ни на что не обращая внимания, прилег рядом с сыном. И сразу же провалился в кошмарные сны.
     ...Те, другие, стояли за Кругом плотной неподвижной стеной. Ждали. Они превратились в ОНО - единое, нераздельное, неодолимое...
     А Дад был совсем рядом, не вне - внутри Круга. Добродушный, улыбчивый - совсем такой, каким казался когда-то, давным-давно.
     (Кем разомкнут Круг? Или в нем и не было никакой силы?)
     - Ты прав. В нем и не было никакой силы. Это ложь. Такая же ложь, как и твой лук, которым ты намеревался со мной покончить... (Такой участливый, такой мягкий голос...) - Не меня ты погубил - свою жену. И сына не спасаешь, а губишь. С помощью тех, кто лгал и лжет. Не тебе одному - всем людям... Да знаешь ли ты, какая участь была уготована твоему сыну Истинными Властителями?
     Аймика внезапно захлестнул поток видений, похожих и непохожих на те, что являлись ему в Межмирье.
     Очаги? Нет, это что-то совсем другое, хоть и огонь... И люди у огня не пищу готовят, а... Великие Духи, сам огонь дарит им невиданное оружие! Дангор вздымает ввысь что-то длинное, ослепительно блестящее и, очевидно, очень острое. И одежда на нем такая же сверкающая...
     Это уже знакомо: люди верхом на лошадях. Только и сами они, и лошади в дивных ослепительных одеяниях. Во главе - Дангор, и конь его крылат...
     И это знакомо: бои. Непрерывные бои; горит сама земля. Никто не может противостоять великому Дангору; кто противится - гибнет...
     - Да! Да!- Голос Дада гремит в самые уши. - Только большой кровью можно освободиться от лжи и купить общее благо. Зато потом - счастье. Даром! Для всех и каждого...
     И вновь замелькали видения, странные, непонятные, но... такие желанные, вызывающие тревогу и восторг. Ведь это Дангор, его сын...
     (Но почему так нестерпимо воняет... Грибами? Нет, дохлятиной!) ...принес людям благо и стал... (Да им теперь и охотиться ни к чему!..) ...могучее самых могучих... (Великие Духи, да они по воздуху летают!) ...единственным властелином Среднего Мира, которому покорны все и вся...
     - Ну что, ты понял теперь? Понял, что ты хочешь отнять у своего сына?
     ?Да! Да!? - шепчет Аймик. (Ведь это только сон? Только наведенная Мара?)
     - И чего ты испугался? Вам нужно было лишь выказать покорность Властелину, дарующему вашему сыну Силу и Власть. Разве позволил бы он Дангору и впрямь умертвить отца и мать?..
     (Нет! Конечно нет; то был сон. И сейчас - сон.)
     - А ты что сделал? Вместо того чтобы выказать покорность истинному Властелину и помочь сыну, ты убил свою жену. За что?
     (Я? Ах да, конечно, моя стрела, - ведь Дад жив... Но ведь это - сон?)
     - Но Властелин милостив и готов тебя простить. Не поздно даже сейчас... Только скажи: ты согласен? Ты готов?
     ?Да! Да!? - шепчет Аймик. (Какой длинный, какой запутанный сон...)
     - ТОГДА ПРОСНИСЬ!
     Аймик вздрогнул и открыл глаза. (Сон?)
     Над ним двое. Дангор и Дад. Черный Колдун, совсем такой, как при жизни... (Так, значит, и вправду стрела поразила не его, а Маду?)
     ...захлебывается от смеха.
     - Да, кровь необходима, - цедит он сквозь хохот. - И она сейчас прольется.
     Веселье обрывается, и следует короткий приказ:
     - УБЕЙ!
     В руке Дангора копье. А глаза не пустые, как там, у Жертвенника. В них безумие и ненависть.
     - Я... все... понял... ты умрешь... а я...
     СЛОВО СВЕТА!
     Словно кто-то за Аймика произнес Его, и рука сделала Знак Света, повинуясь чьей-то воле.
     Не было ни вспышки, ни громового удара, но Мир как будто на миг покачнулся. Глаза Дангора закрылись, и, уронив копье, он рухнул навзничь как подкошенный. А Дад...
     Аймик невольно содрогнулся. В этом существе, усохшем, почерневшем, не было ничего не только от прежнего Дада -он и на человека-то не слишком походил. Скорее на паука - так странно и уродливо изгибались его ноги и руки, явно перебитые во многих местах. Мертво отвалившаяся на грудь нижняя челюсть обнажала ряд мелких, не по-человечески острых зубов, а из разверстой глотки доносилась не членораздельная речь, а ни на что не похожий клекот. И две красные точки, светящиеся из глубины черных впадин, - разве это человеческие глаза?
     И все же это существо жило - по-своему. Оно надвигалось на Аймика, тянуло к нему то, что было некогда руками, они удлинялись, вытягивались, скрюченные пальцы превращались в когти, и это было настолько омерзительно, что Аймика вырвало, прежде чем он почувствовал, что его с нежданной силой вздымают куда-то вверх...
     (Небо завертелось и Небесная Охотница превратилась в сплошной огненный круг.) ...и швыряют наземь.
     Он понял, что сейчас будет смят, разорван на куски, и не сможет даже оказать сопротивления.
     ...Порыв ветра? Нет, необычайный могучий вихрь вдруг ударил Аймика откуда-то сзади и снизу одновременно с такой силой, что он почуствовал себя пушинкой, осенним листом. И этот вихрь спас его от последнего, смертельного удара о землю.
     Еще в падении Аймик увидел - с высоты темного неба на Дада стремительно падает огромная черная птица. Ее мощные крылья трепетали, по их краям пробегали огоньки, похожие на сияние молнии. Когтистые лапы птицы впились существу в лицо, легко раздирая гнилую почерневшую плоть. Но не кровь - густая желтая жижа полилась из ран. Жижа, в которой, как с отвращением заметил Аймик, во множестве копошились белесые чер-ви-падальщики.
     ...Существо опрокинулось на землю, а черный блестящий клюв птицы все бил и бил туда, где в глубине глазниц горели красные огоньки. Существо издало пронзительный визг - так верещит смертельно раненный длинноухий. Только этот визг был во много раз сильнее - он впился в голову Аймика как дротик, раскалывая ее на куски. И от этой нестерпимой боли он потерял сознание.
     ...Он вздрогнул, очнулся и понял, что лежит укрытый одеялом на том самом месте, куда лег накануне. Рядом с сыном... (Дангор?)
     Сын, свернувшись лисенком, спокойно спит, и дыхание его ровное. И копья на прежнем месте.
     (Сон! Хвала Великим, это была только Мара. Но почему...)
     Аймик только сейчас понял, что все переменилось. Птичий крик смолк... Отступила давящая тяжесть... Те, другие, бесследно исчезли. И Дад... Аймик рывком вскочил на ноги.
     Ночь уже вошла в свои права, и Небесная Охотница вознеслась над вершиной холма, заливая Мир мягким светом. А на ее фоне, там, на холме, возвышалась неподвижная высокая фигура, от плеч до ног закутанная то ли в плащ, то ли в балахон. Лица не видно, только две белые крестообразные полосы. Великий Ворон!
     - Конечно. И с тобой тоже.
     - Ох, ну и сон же мне привиделся!.. Кто это?
     Дангор испуганно уставился на незнакомца.
     - Это тот, кого мы искали. Великий Ворон. Он прогнал тех, других. Забудь и о них, и о своем сне.

9

     - Хей-е, Аймик! Явился-таки наконец? Возьмешь в жены или как?
     Дрогнуло сердце! Почудилось на миг: все как прежде... Голос-то тот же самый. Нет! То, что появилось...
     Согбенная, расплывшаяся, еле передвигающаяся... (Великие Духи! Да она же слепая...)
     - Что, Аймик? Небось нехороша? Не то что ты, да?
     (Смеется! Великие Духи, как она еще может смеяться?)
     И вот она уже совсем рядом, и шутки кончились.
     - Аймик! Дай-ка я тебя разгляжу!
     К лицу тянутся худые, дряблые руки...
     - Элана!..
     - Тихо, тихо! Не бойся, глаз не выцарапаю... Да, ты все еще красив. Не то что я.
     (?Красив? О чем ты, Элана??)
     Аймик не часто мог видеть свое лицо. О том, что стареет, конечно, знал - равно как и то понимал, что старость не красит. Но судить об этом мог только по своему самочувствию (а последние дни он стариком себя не ощущал). Ну еще по рукам и ногам отчасти (а они все еще крепки. И кожа не столь уж дряблая). Нет, конечно, он помнил, как изменилась Мада за те годы, что он провел в плену у лошадников. И у Инельги... Но ведь не так ужасно. Да еще вдобавок этот молодой голос...
     А слепая старуха продолжала насмешничать:
     - И с чем же ты пришел, сбежавший от нас Избранный?
     Аймик прокашлялся и едва вымолвил каким-то хриплым, совсем стариковским голосом:
     - Вот... Сына привел.
     - О! Сына?
     Повинуясь знаку отца, Дангор, хотя и зажмурившись, покорно подставил лицо этим ужасным, скрюченным, трясущимся рукам...
     - Вижу, вижу! - засмеялась старуха. - Хорош сын, хорош! Только небось в отца пошел? Девчонок боится?
     - Вот уж не знаю! - засмеялся и Аймик.
     (Первый ужас уже отступал; теперь его переполняла грусть. Не только о прежней Элане. О несбывшемся - тоже.)
     - Он у меня, по правде сказать, девчонок-т