словно дымкой какой-то покрылся... Об этом пришлось потом пожалеть.
     С Йорром и другими сыновьями Волка - старшими из младших - он подружился. Сверстники Нагу чувствовали себя почти взрослыми: многие из них должны были вскоре удалиться в Мужской Дом, готовиться к Посвящению. У других срок подойдет через год, но все равно - скоро. И теперь они не играли, - это мелюзга забавлялась ?охотами? да ?сражениями с чужаками?. Они готовились к взрослой жизни. Мастерили оружие - уже почти настоящее, только, конечно, без охотничьих наговоров. Брали след - подлинный след, не понарошку. Метали дротики, стреляли из лука.
     Лук! Нагу, как и положено сыну Тигрольва, относился к этому оружию с недоверием и насмешкой. Виду, конечно, не показывал, но, глядя в первый раз, как волчата натягивают тетиву, усмехался. Однако, увидев, что выделывают они, еще даже не охотники, с этой ?игрушкой?, был поражен. Каждый из малолетних лучников за тридцать шагов без промаха вгонял стрелу в еле заметную щепочку, на лету валил утку или тетерева, причем стрела прошивала птицу насквозь. Йорр же ухитрялся своей стрелой расщеплять стрелу, выпущенную в воздух кем-нибудь из его приятелей. Не каждую, конечно, но уж одну из трех - обязательно.
     И Нагу буквально влюбился в лук - к большой радости Йорра, принявшегося наставлять своего друга в многочисленных премудростях, связанных с этим оружием. Им повезло: Йорра не взяли в Мужской Дом в ту первую зиму, и целое лето он учил Нагу, как подобрать подходящее дерево, как тетиву изготовить и натянуть.
     - ...И помни: лук отдыхать должен. Пострелял - спусти тетиву, в хорошее место поставь и поговори с ним, похвали. Тогда он и в деле тебя не подведет.
     И стрелять учил, конечно. Подарил ему свой защитник на левую руку. Красивый - из бересты и кожи, чтобы стрела, уходя в полет, запястье не повредила. Похвастался: ?Сестра смастерила!? А во вторую зиму у Нагу еще один появился, не хуже первого. Подарок Аты...
     Йорр все приемы стрельбы показал, все, что сам умел. И как брать упреждение, и как дальнюю стрелу пускать - с навесом.
     - О ветре помни, даже слабом. И учти: ветер не всегда помеха; он и помочь может, если ты с ним заодно, если чувствуешь...
     Нагу старался изо всех сил, но долгое время результаты оставались плачевными. Он так старательно следовал всем наставлениям Йорра, а стрела, словно в насмешку, уходила совсем не туда, куда нужно. Вбок или вверх, да еще на несколько шагов от цели, к досаде обоих: и ученика, и учителя. Любимое оружие вело себя с ним словно девчонка-насмешница с застенчивым парнишкой: дразнило и не давалось.
     Он уже и не чаял обучиться этому искусству (в сосну бы научиться попадать с двух десятков шагов - и то ладно!). Но в один прекрасный день все вдруг переменилось. Сразу и бесповоротно.
     Они лежали на солнечном пригорке, лениво прислушиваясь к звону трав, к низкому гудению шмелей. Разморило так, что не хотелось ни говорить, ни двигаться... даже для того, чтобы перебраться в тень. Или к реке.
     - Может, пойдем? - неуверенно проговорил кто-то. - Хоть окунемся.
     Они бы и в самом деле вскоре поднялись и побежали вниз, к воде, хотя и теплой, но все же хоть немного облегчающей полуденный зной. Но тут послышалось паническое щебетание пичуг, тщетно мечущихся над открытым полем в поисках спасения.
     - Вон он! - показал рукой Йорр. - Высоко. Стрелой не достать.
     В слепящем небе кругами парило угловатое пятнышко, несущее неизбежную смерть. Коршун.
     Внезапно Нагу понял, что он уже на ногах и протягивает руку к луку Йорра:
     - Дай!
     Прозвучал и тут же смолк чей-то неуверенный смешок. Не говоря ни слова, но и не скрывая недоумения, Йорр подал оружие.
     До сих пор, прилаживая стрелу и натягивая тетиву, Нагу лихорадочно и беспорядочно вспоминал наставления своего учителя да чувствовал нетерпеливое биение сердца. Сейчас все было иначе. О советах не думалось вовсе, а сердце словно замерло или совсем исчезло из груди. В Мире остались только лук и стрела, и он сам, воедино с ними слитый, и та черная точка в слепящем небе. Да еще где-то на самом краю сознания едва ощущаемый запах прелой листвы. Он сам сорвался с тетивы, чтобы пробить насквозь это мускулистое пернатое тело - смерть за смерть! - и полететь дальше и выше... Но на это не хватило сил, и, завязнув в сердце врага... он мгновенно вернулся назад, чтобы уже обычным, земным зрением увидеть стремительно падающего вниз коршуна, сраженного его необыкновенным выстрелом, чтобы услышать приветственные крики друзей, чтобы почувствовать объятия Йорра, приплясывающего в восторге, словно на Родовом празднике!
     Вот тогда-то и сердце вернулось на место и забилось от счастья.
     С тех пор Нагу стал стрелком. Настоящим стрелком. Конечно, не всякий раз удавалось так полностью слиться с оружием, как в тот знойный полдень. Но все равно, в его отношениях с луком изменилось что-то основополагающее и даже худшие его выстрелы были достаточно метки. Так, бывает, насмешница не просто отдается влюбленному парню, но вполне ему покоряется.

***

     К осени Нагу уже так ловко расщеплял на лету стрелы, что Йорр только диву давался.
     - Ну, теперь мне тебя учить нечему; впору самому у тебя поучиться! Надо же - сын Тигрольва, а луком владеешь лучше сыновей Волка... Эх, жаль все же, что ты не нашего Рода! Был бы братом моим, в Мужской Дом вместе бы ушли, Посвящение прошли бы вместе...
     Такие слова не обижали. Нагу и сам порой жалел о том же. Стыдился этого, ругал себя, но...

4

     Здесь многое было другим. И это другое... Стыдно признаться, но это другое во многом нравилось больше, чем обычаи родного Рода.
     Ну вот хотя бы это. И здесь братья и сестры часто держались порознь, но как-то не так, как там, на родине. Понятно: их сверстницы тоже готовились к взрослой жизни; у них были свои дела, свои секреты. Но отчуждения не было, не было этой невидимой преграды, из-за которой даже родным братьям и сестрам, под одним кровом живущим, и говорить-то друг с другом зазорно. Здесь такого и не представить. Сколько раз гостевал Нагу у Йорра (это в жилище самого вождя! В родном стойбище такое немыслимо) и наблюдал, как его друг общается со своей младшей сестренкой. Как с равной: и разговаривают, и смеются, и друг над другом подшучивают, и по всему видно - любят друг друга. Вначале это казалось диким, а потом ничего, привык, сам с девчонками стал и говорить, и перешучиваться, и язык заплетаться перестал. Ата очень помогла, - быть может, и сама того не подозревая.
     Да. Здесь розни не было. Даже к ним, старшим из младших, девчонки-сверстницы в компанию прибивались, когда можно. Не все, так, некоторые; Ата чаще других... Ну а малыши - те вообще носились по стойбищу общей стайкой...
     И у взрослых все по-другому, все не так, как в родной общине. Нет, за два года Нагу всякого насмотрелся. И ссоры здесь случались, и даже драки... Да только все равно все - не так. Начать с того хотя бы, что здесь у большинства мужчин только по одной жене. Нагу, когда это понял, себе не поверил: как такое возможно? Сдуру спросил у Йорра: ?Твой отец вождь. А сколько у него жен?? Йорр изумился: ?Как - сколько? Одна. Дядя-то мой жив!?
     Вот оно что. Оказывается, по их обычаям мужчина второй женой взять может только вдову покойного брата. И даже обязан взять; отказываться не принято...
     Жены у них своих мужей вроде бы и не боятся нисколько; и у себя под кровом свободно держатся, и в самой общине. Иная еще и покрикивает - своими ушами слышал! Хотя в мужские дела, похоже, не лезут... Впрочем, всех тонкостей их семейной жизни он понять, конечно, не мог; здесь и своим-то младшим не все открыто, а уж ему, чужаку, и подавно. Но все равно разница в глаза бросается.
     Нагу часто думал: почему так? Почему у детей Тиг-рольва родившаяся девчонка чуть ли не горе, а здесь ей даже рады? Быть может, потому, что у детей Волка рождается больше мальчишек? Так что же, значит, их предки, их духи-покровители сильнее, чем у детей Тиг-рольва? Нагу даже головой мотал, стараясь отогнать такие чудовищные мысли, но они возвращались снова и снова.

5

     Да и не только в женщинах дело. Взять хотя бы его первую встречу с младшими... Или того же колдуна. Тогда, за первой трапезой, услышав от своего гостя в третий раз: ?великий колдун детей Волка? (обычное почтительное обращение!), Армер подмигнул и сказал:
     - Знаешь, Нагу, великий сын великого Сильного, будущий великий охотник великого Рода детей Тигро-льва, мы ведь не на Совете, не на Обряде и не на Общем Празднестве, так что давай-ка попросту: я тебя буду звать Нагу, а ты меня - Армер.
     Так это сказал, что все трое со смеху покатились. Так и пошло с тех пор: ?Армер?, да ?Армер?. Что ж, если ему так нравится, если даже Ата чужеродная его так зовет, - пусть!.. Только какой же он колдун после этого?
     Нагу и Армер, можно сказать, подружились, несмотря на разницу в летах, не говоря уж обо всем остальном.
     В первую зиму много говорили. Армер расспрашивал, а Нагу отвечал. О многом расспрашивал, только о матери почему-то ни слова. Нагу не выдержал, однажды сам завел разговор:
     - Армер, скажи, а у матери моей родня здесь осталась? Почему-то меня никто и не спрашивает о ней.
     - Родня? Мы все - ее родня, а ближние... Нет, не осталось. Твои бабка и дед умерли давно, она еще с нами жила. Братьев не было; сестра замужем, в общине Рыжих Лисиц. А не спрашивает никто... - Колдун запнулся, словно подыскивая слова. - Не о чем спрашивать. Твой отец все рассказал.
     Больше о матери не говорили. Нагу понял: не нужно.
     И о загадочных видениях - его странных снах, - Армер долго не спрашивал, словно и не знал ничего. Только Нагу был уверен: знает. Знает и почему-то молчит.
     Наконец, - помнится, уже весной пахло, - спросил:
     - Ну что, Нагу, как спится тебе под моим кровом?
     Вдвоем они были тогда: Ата ушла к подругам. Он очаг подкармливал. Сразу понял, о чем вопрос; рука задрожала, ветку не положил, как надо, - уронил в пламя. Ответил односложно:
     - Хорошо.
     - Ну а те сны тебе здесь не снятся?
     - Нет.
     (Они и вправду прекратились. То ли травы в изголовье помогли, то ли еще что, а только не было здесь странных снов. Ни разу.)
     Армер задумался. Отсветы пламени играли на его лице, меняя его черты, словно он ни с того ни с сего принялся гримасничать. Но Нагу видел: это пляшут тени; лицо колдуна неподвижно, глаза его смотрят сейчас не в огонь - сквозь него, в какую-то неизмеримую глубь. И, переведя взгляд с лица на сплетенные, намертво стиснутые пальцы его рук, Нагу вдруг подумал, что сам колдун детей Волка сейчас не здесь, не с ним, а в своем странном сне. И не отблески пламени, не тени скользят по его лицу, словно волны на валун накатываются, - это духи слетелись. Быть может, враждебные!..
     К счастью, все это длилось недолго, иначе Нагу закричал бы от страха, или бросился вон из жилища, или еще бы что-нибудь сотворил... Но вот Армер тряхнул головой, разжал пальцы и попросил:
     - Ты не мог бы рассказать об этом подробнее? Пока Ата не вернулась; ей ни к чему знать о наших делах.
     И Нагу, облегченно переведя дыхание, принялся рассказывать. Все. Начиная с ящерки-огневки.
     Колдун слушал внимательно, почти не перебивал вопросами. На огневку вроде бы и внимания не обратил, а вот о запахах переспросил:
     - Не как от падали? Такого ты вообще не чувствовал? Может быть, как примесь к другому запаху?
     - Нет. Прелые листья, только гораздо сильнее.
     - И без грибного запаха?
     - Без.
     Он кивнул, словно удовлетворенный ответом, и снова замолчал. Вот и рассказ окончен, а колдун все молчит и молчит. И тогда Нагу спросил сам (не зря же он говорил так долго!):
     - Армер! Колдун! Что же это было?.. Духи?
     - Да. Духи.
     - Так, значит... - сердце заныло: неужели? - ...так, значит, я тоже колдун?
     - Нет. Не значит. - Армер улыбнулся, но лишь одними губами. - Видишь ли, мы, колдуны, сами говорим с духами, когда это нужно. Понимаешь? Сами. И не только говорим. А тут... Не ты, а они говорили с тобой. По своей воле. Такое тоже бывает.
     - Но зачем? И кто они такие?
     - Могучие, это я знаю точно. А зачем? Их пути - не наши пути; много ответов - ни одного ответа. Помолчали.
     - Армер! Ты великий колдун, ты говоришь с духами, должно быть, повелеваешь ими. Прикажи, пусть оставят меня в покое! Я не хочу, не хочу...
     И вновь улыбнулся Армер, на этот раз своей обычной улыбкой:
     - Я действительно колдун, хоть тебе и не очень в это верится, и действительно могу говорить с духами. Некоторыми повелеваю, только немногими. А духов много, и они разные... То, о чем ты просишь... чем мог, я уже помог тебе. Тебя оставили в покое; хорошо бы, навсегда. Будем надеяться... А сейчас хватит. Слышишь? Ата возвращается.

6

     Действительно, Нагу поначалу не верил, что Армер - настоящий колдун: слишком уж он отличался от колдуна детей Тигрольва, который без рогатой шапки и на людях-то не показывался, и говорил-то лишь с избранными. Но скоро сомнения развеялись без остатка.
     Это случилось уже весной, когда снег почернел и просел, когда сверху по склонам вовсю текли воды, а в низинах стояли туманы. Густые, гнилостные. Йорр был невесел. Покашливал, и руки горячие.
     - Что с тобой?
     - Сестренка второй день недужит. Не встает даже, горит. Травником отпаивали, горячие шкуры прикладывали, жертвы духам дали, - не помогает. Должно, Хонка - Огненная Девка наведалась. С собой хочет взять и ко мне тянется; видел...
     - Йорр! Я сейчас Армера найду, скажу ему! Он же колдун! А ты шел бы домой, ложился бы, - горишь ведь!
     Йорр усмехнулся:
     - И то, пойду сейчас. Тебя хотел видеть; кто знает?.. Хонка... Армеру скажи: мать сама скоро к нему придет. Скажи, скажи. Да он уж знает, поди. А мать...
     Нагу, поддерживая своего друга, уже начавшего заговариваться, довел его до дома. Заплаканная мать встретила у входа, подхватила почти падающего сына, повела в глубь жилища, крикнула, обернувшись:
     - Нагу! Тигренок! Найди Армера, скажи, пусть ждет. Сейчас приду, сейчас... Что бы вчера еще, дура этакая! Так ведь показалось: полегчало. А оно вон как...
     Не слушая больше, Нагу бегом кинулся к их жилищу; скользил, дважды падал в мокроту... Армер был дома.
     - Йорр... Его мать сейчас...
     - Знаю. Второй день жду. Но прежде - ты.
     - Нет! Йорр...
     - Молчи. Только Хонки нам и не хватало. Ату один раз уже едва отбил... Раздевайся!
     И вот он лежит голый на своей лежанке, дрожа мелкой дрожью - то ли от холода, то ли от волнения. Армер склонился над ним, губы сжаты, глаза властные, - Нагу и не подозревал, что он так смотреть может, - а руки скользят вдоль тела, и оно расслабляется от успо-кающего покалывания... Колдун пропел короткое заклинание, накрыл Нагу шкурой, бросил: ?Лежи!? - и занялся его промокшей одеждой. Придирчиво осматривал шов за швом, порой останавливался, бормотал что-то. Затем каждую вещь окунул в очажный дым и развесил на распорки... И вот улыбается прежний Армер:
     - Вставай, переодевайся в сухое. Трудная ночь будет у нас. Ты ведь пойдешь со мной? Поможешь Хонку прогнать?
     А у входа уже причитала мать Йорра.
     Да. Эту ночь он никогда не забудет. Людей много, и они все сгрудились на мужской половине жилища вождя детей Волка. На женской половине только больные - Йорр и его сестренка. А перед очагом, на почетном месте, на белой кобыльей шкуре восседает Он, Армер, их великий колдун! Очаг засыпает, и виден только темный силуэт. Голова склонена на грудь, на коленях - широкий барабан, в правой руке било. Барабан пока безмолвен: колдун только готовится, только собирается с силами для полета в Нижний Мир. К духам.
     Виден только силуэт, но Нагу знает: сейчас он в полном облачении: широкой рубахе, снизу доверху увешанной костяными и деревянными амулетами-оберегами. А на голове... в багровом свете засыпающего очага сверкают страшные клыки и оживают мертвые глаза на волчьей морде.
     Их много, они сидят плотно. Нагу тесно прижат к правому боку самого вождя Тилома, затылок и уши ощущают чье-то дыхание. Все молчат; только дыхание и отдельные, сдерживаемые вздохи. Меркнет очаг, и словно замирают даже эти звуки...
     Надрывно прокричал лебедь - прямо здесь, в жилище! - и Нагу вздрогнул от неожиданности.
     Еле слышный дрожащий звук, словно комариное пение... (Откуда? Сейчас, весной?) Но вот он усиливается, переходит в рокот, и становится понятно: это колдунский барабан.
     Рокот все сильнее и сильнее, и вот уже не рокот - дробные, частые удары перерастают в МОЩНЫЕ УДАРЫ, - невозможно поверить, что барабан способен издавать такие звуки. Дрожит земля, содрогаются стены!..
     Все обрывается - и мертвая тишина. Такая тишина, что Нагу кажется: он здесь один. Только где - ?здесь?? В жилище вождя?..
     И вновь - комариное жужжание, переходящее в рокот и неистовые удары... Обрыв. Тишина. И снова, и снова...
     Нагу не заметил, когда началось пение. (Это что, голос Армера?) Очаг, никем не подкармливаемый, давно бы должен окончательно уснуть, но почему-то багровый свет не гаснет, хотя и не разгорается. С ним происходят какие-то неуловимые изменения. Нагу понял: в такт пению и барабанной дроби стали меняться оттенки - от багрового до оранжевого, почти желтого. И в полумраке, пронизанном этим невиданным светом, под барабанную дробь, под какой-то ритмический шелест, под завораживающее пение, мечется темная, почти человеческая фигура с оскаленной волчьей мордой...
     ...Не было никакого жилища; никого не было, кроме них двоих, - в полете через Нижний Мир, закрытый для Нагу, но открытый для его могучего спутника, его вожака; и нужно было ему помочь, чтобы спасти друга, чтобы изгнать эту проклятую Девку; и он не знал, как помочь, но это было не важно, главное - хотеть этого; и он хотел; и всеми силами тянулся к Нему, Соединяющему Миры...
     Все оборвалось. Сразу. Он - Нагу, и он в жилище вождя, притиснут к правому боку хозяина, и видит, как колдун, шатаясь, направляется на женскую половину и склоняется над больными. Темно, но все же видно: его трясет, его корчит... Резкий гортанный приказ на неведомом языке - и тонкий нечеловеческий крик, замирающий, но продолжающий давить на уши... А колдун уже бежит к входу, откидывает полог, плюет и отбрасывает что-то туда, в ночь. И Нагу видит: там на миг мелькнула, искаженная злобой, харя Огненной Девки...
     Люди зашевелились, заговорили. И вот уже в очаге весело пляшет разбуженный огонь, и жена вождя, всхлипывая, шепча слова благодарности, отирает пот с лица колдуна, обессиленно завалившегося на белой кобыльей шкуре. Голова матерого волка свешивается с его плеча. Мертвая. Общинники один за другим проходят мимо него, кланяются, оставляют на шкуре свой дар и исчезают за пологом. Армер никого не видит; глаза его полузакрыты, дыхание прерывисто. Он еще там - на грани Миров...
     Несколько дней спустя Йорр, бледный, но вполне здоровый, показывал своему другу, как он наводит лук для дальнего выстрела, и спрашивал совета, а его сестренка вместе с матерью принимала гостя: молодого охотника из Рода Рыжих Лисиц. Должно быть, жених.

7

     Армер не только расспрашивал - рассказывал сам. А что еще делать зимними вечерами втроем, у домашнего очага, когда спать еще рано, а за полог носа не высунешь: мороз, и вьюжит... Нагу и Ата сидят в своем углу, под одной медвежьей шкурой, тесно прижавшись друг к другу, а колдун напротив, по другую сторону очага сидит скрестив ноги, не на ребят смотрит - в огонь; руками своими словно с пламенем играет и говорит. Можно подумать - не им говорит, а духам огня. То простыми словами, а то напевным речитативом.
     Он рассказывал о незапамятных временах, о начале их Рода, Рода детей Волка. Оказывается, их предки жили не здесь, а далеко на юге, там, где было вдоволь лошадей и оленей, где люди жили долго и счастливо, не зная ни болезней, ни горя.
     ...И было их два великих Рода, и женщины одного из них были женами мужчинам другого, и жили они в мире и довол