д охотника не вдруг замечал добычу; шла какой-то ей одной ведомой, но несомненно счастливой тропой, снова и снова радостно вскрикивая: ?Ой, вот еще!.. Аймик, посмотри, прелесть какая!?
     Аймик и в лучшие дни был не столь удачлив, а сегодня... Рассеянно поддакивая жене, расшевеливая копьем старый валежник, время от времени нагибаясь (чаще впустую), он думал о своем. И ему очень не хотелось, чтобы Ата узнала его мысли.
     Странные сны. Они вернулись именно здесь, в этом уютном местечке, которое они уже стали считать своей землей, своим домом... Нет, конечно, на их изгнаннической тропе подобные сны случались и прежде. Но редко, очень редко. И всегда - с пользой... Ну хотя бы в то зимнее утро, когда ему удалось вовремя заметить след тех двух охотников. Или осенью, когда странный сон пришел прямо среди бела дня и они обошли стороной логово и тропу тигрольва. Тут дело было не только в опасности: Аймик, даже порвав с сородичами, все же предпочитал жить в мире со своими тотемическими собратьями; уж они-то точно ни в чем не виноваты. Как и предки...
     Были и другие, незначительные случаи. На переправах, на охотах. Не странные сны даже - скорее предчувствия, коим Аймик привык доверять. Но здесь... Здесь началось иное.
     Когда? Кажется, с последней зимы... Быть может, даже раньше. Постепенно нарастало, от ночи к ночи; главным образом в предрассветные часы. Сейчас так часто, что он даже научился сдерживать крик, которым прежде пугал Ату; научился даже не подавать виду... Жену почему-то все это страшит сильнее, чем его самого.
     Эти странные сны были иными. Отчасти похожими на тот... последний в их прежнем жилище... Только навязчивее, подробнее... Словно он и не Аймик вовсе, а кто-то иной... Или - и Аймик, и иной! Да и мир был в этих снах Другим, похожим и не похожим на этот, привычный. Очнувшись (?вернувшись? - мысленно говорил Аймик), он, в отличие от тех странных снов, что предвещали, не помнил никаких подробностей. Но знал твердо: тот мир знаком тому... - Аймику?- не хуже, чем этот - ему самому, вернувшемуся. И там, в самой глуби, скрывалось, поджидало нечто неимоверно страшное... некто, быть может? И было ощущение громадной, неизбывной вины...
     Еще было другое. Зов. Откуда-то оттуда... с белых слепящих вершин... Чей зов? Духов? Предков? Аймик не был уверен в этом; он помнил, что вся душа тосковала и рвалась навстречу этому зову, как если бы... Вот только его ли душа?
     Он снова и снова вспоминал слова Армера: ?Не ты, а они говорят с тобой. По своей воле?. Помнится, он тогда спросил: ?Но зачем? И кто они такие?? - и Армер ответил, только очень невнятно: ?Могучие, это я знаю точно. А зачем? Их пути - не наши пути; много ответов - ни одного ответа?.
     ?Могучие?... ?Свои пути?... Сколько раз, очнувшись, Аймик снова и снова молил этих Неведомых: ?Вы Могучие? Так оставьте нас, слабых! Дайте жить нам в мире и покое! Или скажите хотя бы: в чем вина Аймика перед Вами? Что должен я сделать, какую искупительную жертву принести?! Скажите, ничего не пожалею!?
     Не было ответа. Только снова и снова странные сны, от которых не скрыться...
     И не к кому обратиться за советом, за помощью.
     Тогда он стал бороться: старался не вспоминать, а, напротив, забывать свои странные сны. Не думать о них, по крайней мере днем. В какой-то степени это помогало, особенно когда на помощь приходила Ата: после ее ласк наплывал обычный, целительный сон, разгоняющий наваждения.
     Но сегодня... сегодня было что-то не так. Сам странный сон... Не поторопился ли Аймик? В нем было что-то... Предостережение, быть может? Нет, не совсем... Не вспомнить.
     Только одно было ясно...
     - Хей, смотри-ка! - Ата весело встряхнула доверху набитый заплечник. - А как мой храбрый муж?.. О-о, я вижу, ты так и не проснулся!
     Аймик виновато развел руками:
     - Грибы от меня прячутся! Так что давай-ка... Он отобрал у Аты наполненный мешок, перекинул его за плечи, а ей взамен протянул свой, почти пустой.
     - Только так! Иначе мы дотемна не управимся!
     (Как изменилась Ата за эти годы! Великие духи, как она изменилась! Красивая, смелая, сильная женщина, как не похожа она на ту девочку, что делила с ним кров в стойбище детей Тигрольва, - боязливую, настороженную, ежеминутно ждущую какого-то подвоха. Теперь Аймик понимал, сколь тщетными, сколь наивными были его надежды на то, что все образуется... Ата, первой заговаривающая с ним, мужчиной-охотником, Ата-насмешница, Ата-друг, - такой он любил ее еще больше, чем прежде. ?Так женщинам не положено?? Там, у его бывших сородичей, - не положено. А здесь их только двое, и они свободны и счастливы!)
     Они шли сквозь редкую рощицу, и Ата ловко выискивала в траве, на которую уже легли первые палые листья, темно-красные грибы на толстых мясистых ножках. Аймик, взваливший на левое плечо уже заполненный мешок, о сборе не заботился. Привычно оглядываясь и прислушиваясь - нет ли опасности? - он продолжал думать все о том же. О сегодняшнем странном сне.
     ...Да, только одно было ясно, только одно прочно сохранилось: предчувствие того, что их одинокой жизни вдвоем, ставшей привычной и милой, подходит конец. Предчувствие? Нет, знание! Сегодня за завтраком он и молчал-то потому, что смотрел на их лежанку, на старый пень у входа, на распяленные на распорках шкуры так, словно в последний раз все это видит; словно вот-вот начнется что-то другое. Неизвестное и потому - пугающее.
     Впрочем... (Он не мог вспомнить сон; сейчас об этом уже нечего и думать. Он пытался вслушаться в свои ощущения, связанные с этим сном.) Впрочем, похоже, что настоящей угрозы нет. Перемены грядут - не опасность. Но перемены серьезные.
     Они отдыхали на поваленной бурей старой ели. Небесный олень почти не мог пробиться своими рогами сквозь плотные облака к земле. Но дождь по-настоящему так и не начался; дважды или трижды принимался было кропить землю и тут же стихал.
     - Ну что, домой? - полувопросительно сказала Ата. - Надо успеть на реку, за ракушками. А уж потом я сама со всем разберусь.
     Но Аймик молчал. Сводил и разводил пальцы рук...
     - Знаешь, - сказал он наконец, - давай-ка пройдем еще немного. Вон - по косогору.
     Ата удивилась, но ни возражать, ни расспрашивать не стала. Куда и зачем, понятно и без вопросов: оттуда открывается речная излучина. А почему нужно сейчас на нее любоваться, мужу виднее. Странный он сегодня. Видно, опять то самое.
     По знаку Аймика они оставили мешки с грибами под корнями ели и дальше, к краю косогора пробирались осторожно, с оружием наготове. У Аты сердце дрогнуло от недоброго предчувствия, когда она увидела, что муж натягивает тетиву, - знак серьезной, настоящей опасности... А вокруг ничего не видно и не слышно... Кроме крика птиц там, в долине, у реки.
     К краю подобрались ползком, как следопыты. Аймик, натянув капюшон, заполз под колючий кустарник, осторожно выглянул...
     Ата оставалась сзади. Отсюда ей были хорошо различимы только подошвы его мокасин, и все равно она чувствовала, знала... там, куда он смотрит сейчас с таким вниманием, что и нога не шевельнется, что-то происходит. Что-то очень важное.
     ...Тонко, надсадно, насмешливо запищал комар. Отгоняя непрошеного гостя, Ата приподнялась и увидела всю распластанную фигуру мужа. Да, ошибиться невозможно: он сам сейчас - словно готовый к бою лук... Да что же там такое творится, что за напасть? Хотелось закричать от неведения... или хотя бы расплакаться. Ей казалось, прошла вечность, прежде чем ноги мужа зашевелились. Аймик выполз из-под колючек и, не вставая, подал знак:
     ?Ко мне! Обогнем, только будь осторожнее?.
     И когда им обоим открылся вид на речную излучину, на пологий берег, усеянный речной галькой, кивнул и выдохнул:
     - Вот оно!
     Там на отмели шел бой. Неравный бой... Скорее убийство. Двое мужчин, по-видимому, совсем недавно переплыли реку в безнадежной попытке уйти от погони, которая уже выбиралась из воды. Пятеро хорошо вооруженных против двоих безоружных, выбившихся из сил и похоже, уже раненных. Они больше не пытались бежать, осознав, что это бесполезно, и судорожно осматривались вокруг в поисках хоть какого-то оружия. Один лихорадочно перебирал камни, второй вдруг бросился в сторону и подхватил кусок коряги.
     (?Лучше, чем ничего, - подумал Аймик. - Изрядная дубина!?)
     Кажется, и первый поднял одну или две гальки. (Не сыскать на этом галечнике увесистый булыжник!)
     Теперь беглецы встали рядом и развернулись навстречу своим врагам, готовясь умереть, как подобает мужчинам. Преследователи, выйдя из воды, ввязываться в бой не спешили, несмотря на явное свое преимущество. С копьями наперевес, они образовали полукольцо и стали медленно приближаться к своим жертвам. До Аймика и Аты доносились усиленные рекой смешки и выкрики на чужом языке.
     (?Муж мой, - молча молила Ата, - только не надо подвигов! Они все чужие и тебе и мне. А я для тебя разве чужая??)
     Но Аймик и не собирался вмешиваться в чужие дела, хотя и держал оружие наготове. На всякий случай.
     ...Кольцо сжималось медленно, неуклонно. Окруженные готовились. Один поигрывал дубиной, делая ложные выпады, второй примеривал бросок.
     ...На какой-то миг все будто застыло, и вот... ...Камень полетел навстречу врагу, и умелой рукой был брошен этот камень: прямо в лоб! Один из преследователей зашатался и упал. И началось!..
     Метнувший камень рванулся к упавшему, очевидно в надежде перехватить копье, но в его спину вонзилось два дротика, и он, не добежав, рухнул лицом вперед и, дернув несколько раз ногами, замер.
     Тот, что с корягой, оказался проворнее: сделав вид, будто намеревается вступить в схватку сразу с двумя наступающими спереди, он внезапно развернулся и одним прыжком очутился лицом к лицу с одним из тех, кто только что сразил его соратника. Аймик едва не привскочил от восторга! Копье, крутясь, летит куда-то в сторону, а его незадачливый владелец замертво падает сокрушенный могучим ударом в висок...
     ...Дротик вонзился в бок!..
     Боец-одиночка одним движением левой руки вырывает из тела дротик. Не обращая внимания на полученную рану, он надвигается на второго, не успевшего прийти на помощь своему товарищу, и, вращая дубиной, заставляет его попятиться...
     (Но двое-то, двое других с копьями!.. Как хочется крикнуть, предупредить...)
     В этом нет нужды. У Одиночки словно глаза на затылке. Внезапно отскочив в сторону, он сражает ближайшего, уже наставившего копье, ударом, пришедшимся то ли в живот, то ли в пах: скрючившись, тот покатился по галечнику; крик боли долетел до Аймика и Аты... Теперь врагов только двое, и они разобщены, они в панике, они бегут в разные стороны: один - назад, к воде, а второй... Прямиком к косогору, на котором притаились Аймик и Ата!
     - Вот уж совсем некстати, - цедит Аймик сквозь зубы и поспешно вынимает стрелу. - Ничего не поделаешь, придется...
     Но тут все вновь меняется. Одинокий, упиваясь своей победой, забыл об осторожности. Он погнался за своим врагом, пытающимся вернуться на другой берег, нисколько не обращая внимания на того, кто только что упал от его удара. Удар же, по-видимому, был не так силен, как требовалось, или упавший оказался слишком вынослив. Когда Одинокий, устремившись в погоню, подставил ему свою спину, поверженный враг, не выпустивший копья из рук, приподнялся на локте и с силой метнул оружие. Удар, пришедшийся под левую лопатку, швырнул наземь того, кто почти победил четверых.
     Аймик и Ата молча наблюдали, как трое, вновь собравшись вместе, пинают поверженное тело. Вскоре к ним присоединился и четвертый - тот самый, которому в начале схватки досталось камнем в лоб. Судя по всему, ничего страшного с ним не случилось. Устав бить лежачего, они по очереди помочились на него...
     (?Стрелы! Одну отсюда - навесом; потом выскочить, пока не опомнились... Даже если в воду кинутся, не уйдут!?)
     Лук, словно живой, вздрагивал в его левой руке. (?Муж мой, - молча молила Ата, - не надо! Прошу тебя: НЕ НАДО!?)
     ...Затем тот, кто, по-видимому, был их главарем (тот самый, что в последний миг выиграл бой), подал какой-то знак. Трое пошли осматривать своего сородича, так ни разу и не пошевелившегося, а он сам вернулся к оскверненному телу Одинокого, присел, наклонился...
     ?Ухо отрезает?, - понял Аймик.
     ...И встал, пряча нечто в свой нагрудный мешочек.
     То же самое повторилось и со вторым беглецом, убитым в самом начале схватки.
     ...Уходят! Аймик привстал, забыв, что, если кто-нибудь из уходящих оглянется, его могут заметить.
     В самом деле: четверо уходили, унося пятого, по-видимому убитого наповал, и бросив на произвол судьбы тех двоих, кого они только что убили.
     Аймик молча смотрел им вслед. Лук с натянутой тетивой лежал на траве.
     - Ата! - заговорил он, когда те, переправившись на другой берег, даже не точками стали, исчезли. - Ата, пойдем посмотрим.
     (?Муж мой, зачем??)
     Но, не сказав ни слова, она покорно стала спускаться с косогора.
     Подходили осторожно, след в след.
     Разметав руки и ноги, мужчины лежали на окровавленном галечнике. Правые уши отрезаны. Тот, что камень швырнул, безбородый, совсем мальчишка, был мертв. И было ясно: били. Жестоко били...
     Второй...
     - Ата, он жив!
     Темнолиций, чернобородый, похоже - ровесник Аймика, он был жив, несмотря на страшные раны; дышал со свистом, и розовые пузыри на губах...
     Аймик опустился на колени... Не жилец, это ясно. Но как быть?
     - Ата, помоги!
     (Жилец не жилец - он, Аймик, сделает все, что может. Для того, кто дрался, как подобает мужчине.)
     Он остановил кровь и теперь прикладывал к ранам снадобье Армера. Чернобородый ушел далеко, очень далеко. И теперь...
     - Муж мой, что делать будем?
     (Ответ ясен. И она знает не хуже, чем он.)
     - Мертвого похороним. Негоже зверям оставлять.
     Они рыли могилу палками, одна из которых была та самая коряга. Грунт мягкий, почти песок, и все же дело продвигалось не так быстро, как хотелось бы. Рыли на двоих: Аймик не сомневался в том, что к концу работы чернобородый тоже умрет. От таких ран без колдуна не оправиться.
     ...Вот и все - дело сделано. Усталые, они посидели вдвоем, не говоря ни слова. Наверху - лазурные просветы, и Небесный Олень рад-радехонек: пробился-таки своими рогами к земле!
     - Ну, понесли!
     Безбородый (мальчишка!) лег на дно могилы, словно на свою лежанку. Аймик согнул его ноги и руки как положено: лисенком. Теперь второй...
     ОН ЖИВ!
     Да, как ни странно, второй все еще был жив. И что же делать теперь?
     - Муж мой! Мы ведь не знаем, кто они такие и почему... случилось то, что случилось!
     Аймик задумался.
     (Конечно, Ата права: эти двое могут оказаться кем угодно. Убийцами. Злыми колдунами, наводившими порчу на сородичей. Даже... даже нарушителями Закона Крови! ...Кем угодно, только не трусами; но вот это как раз не важно. Спасать преступника, даже храбреца (тем более храбреца), - это значит навлечь на себя не только гнев его сородичей, но и всех духов, покровительствующих их Роду! Только этого ему с Атой и не хватало. По-настоящему, и хоронить-то чужаков не следовало бы; хуже нет, чем в чужие дела вмешиваться... Но...)
     Он вздохнул.
     (Но что-то мешает ему согласиться с женой и принять правильное решение. Быть может, его утренний, прочно забытый странный сон? Или то, как дрался этот чернобородый... и как вели себя его враги? Или все это вместе?)

***

     Аймик решительно встал. Что бы ни случилось, бросить этого незнакомца он не может... Да и все равно, он вот-вот умрет.
     - Понесли наверх! Там что-нибудь придумаем.
     Раненый лежал в глубоком забытьи. Красивый. Беззащитный.
     Аймик и Ата сидели подле него. Отдыхали. В общем-то, дело ясное: если не бросили, не закопали живым, то...
     - Как понесем? Далеко.
     (Муж решил... И теперь будь что будет!)
     - Подожди. Я сейчас.
     Аймик вернулся с двумя срезанными елочками.
     Мешки с грибами пристроили в ногах безжизненного тела, привязанного к стволам елок.
     (?Не дотащить! - думал Аймик. - Живым ни за что не дотащить!? Ну что ж. Они похоронят молодца честь по чести, в своем жилище, перед тем как его покинуть. Теперь, дело ясное, уходить нужно! Иначе найдут, со дня на день... Не те, так эти...)
     Неизвестно почему, он был уверен: враги чернобородого не его сородичи.
     Однако вторую могилу рыть не пришлось. Раненый так и не пришел в себя, но и умирать не собирался: видимо, очень хотел жить.
     Ата перебирала грибы, нанизывала их на жилки и развешивала в тени, а Аймик возился с раненым: вспоминал все, чему учил его Армер, обмывал раны травным отваром, прикладывал распаренные листья, перевязывал раны полосками тонкой кожи.
     На какое-то мгновение раненый словно пришел в себя: открыл глаза и что-то пробормотал.
     ?Пить просит?, - догадался Аймик и поднес к его губам деревянную чашу с травником. После двух-трех судорожных глотков чернобородый вновь впал в забытье.
     Неслышно подсела Ата, положила руку на плечо мужа:
     - Ну и что теперь?
     (?Что теперь?? Уходить нужно, и как можно скорее! Пока их не нашли. Но уходить - это значит бросить гостя на верную смерть. Это невозможно.)

***

     - Будем выхаживать. Выживет - его счастье. Нет - похороним и будем уходить.
     Темнело. Отсветы костра играли на запрокинутом лице чернобородого, и казалось, он спит здоровым сном и улыбается сквозь сон.
     - Знаешь, - задумчиво проговорила Ата, - мне кажется, он выживет. Только к добру ли все это?

Глава 7

СПАСЕННЫЙ

1

     - Каригу элм? Каригу элм-а? Чернобородый смотрел вполне осмысленно, и даже пытался приподняться.
     - А-а, очнулся? Лежи-лежи! - Аймик, осторожно нажимая на могучие плечи своего гостя, заставил его лечь. - Пить хочешь? - показал он жестом.
     Чернобородый улыбнулся и кивнул.
     (?Хорошая у него улыбка, - думал Аймик, поднося к губам больного бурдючок с водой. - Надо же, выжил!?)
     До самого последнего времени ни он, ни Ата не верили, что их нечаянный гость выкарабкается, но поражались его жизнелюбию, его стремлению выжить во что бы то ни стало. А это было ох как трудно. Страшная рана под левой лопаткой затянулась хорошо, зато вторая, в боку, воспалилась так, что Аймик уже решил: Черная Хонка подкралась. Нет, обошлось, но вместо Черной Красная Хонка заявилась и никак не хотела уходить в одиночку. А чернобородый все это время был где-то там - не здесь, не с ними. Сюда возвращался совсем ненадолго: хлебнет поднесенного Атой или Аймиком мясного отвара, травника, а то и свежей оленьей крови - и снова там. Может, это его и спасло: должно быть, у своих был, у предков; просил о помощи...
     А времени прошло о-го-го сколько! Снег уже дважды ложился на землю; ложился и таял. В третий раз до весны ляжет; примета верная. Их так и не обнаружили - ни те, ни эти. Почему, Аймик не знал. Все это время они с Атой были настороже. Но люди в этих краях больше не появлялись. Никто.
     Послышались долгожданные шаги, и, откинув полог, появилась Ата с вязанкой хвороста. Она долго убеждала Аймика, что ничего худого не случится, просто быть не может; она и отойдет-то всего на десяток шагов, не дальше; на голос отойдет и даже жилища из вида не потеряет... Аймик на уговоры не поддавался, но она улизнула-таки. Уж если Ата чего-то пожелает...
     - Муж мой не слишком скучал? Видишь, я быстро, и ничего не случилось.
     - Ты лучше посмотри!
     Их гость, приподнявшись на локте, глядел на Ату. Внимательно, словно пытался что-то вспомнить. Затем вновь со слабым стоном опрокинулся навзничь.
     - Выжил-таки! Теперь быстро поправится. Вот уж не думал...
     - Жить хотел и выжил. - Ата равнодушно пожала плечами. - Он сильный, по всему видно.
     - Хорошо, что сильный; значит, скоро встанет. Все думаю, кто первым доберется до нас: его сородичи или те...
     - Не кликай лиха, - серьезно проговорила Ата, взяв мужа за руки и глядя ему прямо в глаза. - Не надо!
     - Только ты не ходи больше о