и взгляды охотников были столь суровы, угрожающи даже, что Аймик понял: он чуть было не нарушил какой-то важный Закон этих мест. Как мог, он постарался выразить свое сожаление и раскаяние, - и вновь добродушные улыбки, обильная еда на привалах, обучение языку.
     Обучение языку... Степнякам оно представлялось веселой игрой: на привалах Аймика учили все наперебой: и охотники, и женщины, и дети. Чтобы объяснить значение некоторых слов и фраз, порой разыгрывались целые сценки. Особенно старалась одна черноглазая девчонка, чем-то напоминающая Айюгу, совсем молоденькая, но, судя по рубцам, уже прошедшая Посвящение. Она теребила Аймика даже тогда, когда ему было уже не до чужих слов, не до пояснений, - завернуться бы с головой в свое старое одеяло из оленьей шкуры и спать, спать... Дело кончалось тем, что Кайт шлепал непослушную пониже спины и говорил что-то такое, от чего та, смеясь, убегала прочь.
     Настал день, когда Аймик понял, что степняки не только кочуют. С ночи откуда-то повеяло ледяным холодом; ветер, казалось, хотел сорвать одеяло, а заодно унести и того, кто тщетно пытается уснуть, завернувшись в него. Утром ветер не ослаб, даже усилился. Не дождь он принес и не снег - мелкие острые ледышки, больно хлещущие тело даже сквозь одежду... И все же люди шли скоро и весело, перешучиваясь на ходу, словно в ожидании чего-то радостного, долгожданного.
     Вот оно и настало. Вместе со всеми Аймик пошел еще быстрее... Почти побежал... И остановился со всеми, недоумевая, с чего это вдруг такие радостные крики?
     Конечно, мешала эта серая пелена, безжалостно секущая ледышками. И все же, оглядевшись, Аймик понял: люди Кайта пришли на старое, хорошо знакомое, давно обжитое и, по-видимому, очень дорогое для них место. И как это он сразу не заметил (град помешал, конечно). Вон островерхие каркасы; одни покосились, другие выглядят нормальными жилищами... Конечно, пока это не так, но ясно и то, что восстановить их будет несложно; это вам не дома из мамонтовых костей. Все заросло травой, но теперь он различает под ногами и кремни, и золу, и осколки костей. Там, должно быть, был очаг... Там - сушилка для шкур... Взгляд охотника ловил новые и новые подробности былой жизни... Былой? Она уже начала возрождаться. Люди не мешкая шли к своим оставленным жилищам, уже принимались за дело. И Духи воздуха приветствовали вернувшихся: черная градовая туча отодвинулась к самому краю Земли, и Духи возвели свой многоцветный Мост, соединяющий Миры.

3

     Как узнал после Аймик, люди Ворона вновь и вновь возвращаются на это место, где они зимуют, перед тем как весной снова встать на Бизонью тропу.
     - И на летних Бизоньих тропах есть наши стойбища, - поясняли охотники (к началу зимы Аймик уже сносно владел их языком). - Два стойбища. Одно - начало лета, второе - начало осени. Две Большие Охоты. Главные. Но там живем меньше, чем здесь. Не так долго...
     Да, здесь все было по-иному. Уже тогда, когда восстанавливали жилища, Аймик обратил внимание на то, что люди работают лишь на половине поселения, стараясь даже не заходить на вторую половину. Подумав, он решил ни о чем не спрашивать: жесты и мычание - не лучший способ выяснять такое, что может касаться Запретного. Авось выяснится само собой.
     Так оно и вышло. Два дня спустя здесь появились новые люди; судя по радостной встрече - тоже дети Ворона. Ими предводительствовал высокий старик, безбородый, как и все здешние мужчины. Три белых лебединых пера красовались на его голове среди множества черных вороновых перьев. Когда немного стих радостный шум первой встречи, Кайт подвел Аймика к этому старику и они о чем-то заговорили, время от времени посматривая на чужака.
     (Понятное дело, о нем, о чужаке.) В конце концов старик кивнул в знак согласия, улыбнулся Аймику и отошел к своим людям. Аймику показалось, что Кайт доволен... вроде бы он даже вздохнул с облегчением.
     Эти-то люди и принялись обустраивать вторую половину стоянки. А потом все вместе укрепляли, обтягивали
     новыми шкурами одно, самое большое жилище, вокруг которого остальные располагались незамкнутым кругом. Аймику хотелось заглянуть внутрь, но он чувствовал: излишнее любопытство здесь неуместно. Успел лишь заметить, что там внутри находится большой камень, а за ним столб. Он и не подозревал, что вскоре познакомится с этим жилищем поближе... и знакомство это окажется не слишком приятным.
     Когда работы завершились и стойбище приняло обжитой вид, все люди Ворона собрались в центре, переговариваясь и время от времени посматривая на Аймика. Он не так хорошо освоил язык людей Ворона, чтобы разобрать, о чем они говорят, и от этого под их взглядами вдруг почувствовал себя... как-то неуютно. По телу пробежал мимолетный озноб, словно ему предстояло войти в холодную воду...
     - Не робей! - вдруг раздалось над самым ухом. Аймик вздрогнул от неожиданности.
     Кайт, это был он, дружески хлопнул чужака по плечу и повторил:
     - Не робей! Церемония, понимаешь? Общая. Для всех. Начало... И ты...
     Аймик понял далеко не все, но согласно кивнул. Главное ясно: предстоит какая-то церемония, и он, чужак, то ли будет принимать в ней участие, то ли, напротив, должен уйти, когда она начнется...
     (...Ладно. Там будет видно; объяснят. А пока... не подавать виду, что волнуешься.)
     Старик и Кайт вошли в большое жилище. Говор смолк; люди напряженно ждали чего-то важного. Аймик старался выглядеть бесстрастным, но ему казалось, что сидящие полукругом охотники, женщины и дети слышат, как колотится его сердце.
     (Вот еще одна странность. На церемонии - даже дети. И он, чужак, - в центре!.. А что если Хайюрр и его сородичи правду говорили, и сейчас...)
     Полог приоткрылся, и изнутри потянуло запахом дыма... Не совсем обычным запахом дыма. Старик и Кайт приблизились к Аймику и жестом велели встать на колени. У его губ появился небольшой кожаный мех.
     Пей!
     (Что-то кисловатое, вяжущее рот... Хмелюга? Должно быть, она...)
     Повинуясь новому знаку, он разделся до пояса и вновь почувствовал, как тело охватывает неприятная дрожь. Его заставили вытянуть руки вперед и, стиснув локти и запястья, торжественно повели ко входу в странное жилище. Сзади послышалось негромкое пение.
     (Чем ближе, тем сильнее колотится сердце. И запах этого дыма... Голова...)
     - Иди!
     На негнущихся ногах он вошел внутрь. Сноп света падал сквозь дымовое отверстие прямо на камень, на котором курилась какая-то трава. Столб был сплошь покрыт резьбой и росписями... не то узоры, не то личины, свивающиеся, переходящие одна в другую... (Красное!.. Конечно, кровь... И сейчас, сейчас...) Кружилась голова. Кажется, его подвели к камню, заставили нагнуться... Запах горящей травы, казалось, пропитал его всего насквозь, и вначале голова так закружилось, а тело так ослабло, что Аймик подумал: ?Все! Конец!? - но тут...
     ...пришла необычная легкость. И ясность мысли. И острота зрения. Он вдруг стал различать каждую пылинку в падающем сверху столбе света, переливающегося множеством доселе невиданных красок. И понял, что каждая пылинка - такое же существо, как он сам, и сам он сейчас полетит вместе с ними...
     СТОЛБ! Не только причудливые росписи на нем - он сам ожил, и стало понятно, что это - часть Червя... (Ну конечно, того самого Великого Червя!) ...И он хочет дотянуться, сжать чужака в своих кольцах, и его уже толкают туда, в эти кольца, и он уже ощущает холодное, липкое, кровавое прикосновение...
     ...Пение звучит отовсюду. Кровавые руки тянутся к его груди, чтобы... ...ВЫРВАТЬ СЕРДЦЕ!
     Аймик приходит в себя. Он сидит на пожухлой осенней траве, и осеннее, нежаркое, но такое радостное солнце обливает его тело, мокрое от пота. И на груди - ни раны, ни царапины; только спиралеобразный Знак, нанесенный то ли красной краской, то ли действительно кровью... Но не его собственной. И сидящие полукругом люди что-то поют, а в их лицах - никакой угрозы, только понимание и сочувствие...
     Старик и Кайт, осторожно поддерживая под локти, помогают ему встать на ноги.
     - Ну вот, - говорит Кайт. - Теперь ты можешь спокойно зимовать вместе с нами, как гость, под любым кровом. Но я предлагаю тебе место в моем жилище. Согласен?
     Аймик кивнул и хрипло произнес слова благодарности. До сих пор он спал под открытым небом и никто не предлагал разделить свой кров.
     (Аймику показалось, что после церемонии он стал лучше понимать язык людей Ворона.)
     Позднее Кайт объяснил:
     - Гость издалека - желанный гость, дорогой гость. Но на дальнем пути к нему могут пристать злые духи. Их нужно прогнать - всем вместе, с помощью наших покровителей. Что мы и сделали. И улыбнулся:
     - А ты молодец; все делал как надо. И наши Духи к тебе благосклонны.

4

     Много чуждого в жизни степняков, но есть и сходное. Большой Праздник, осенние Свадьбы - это везде, это понятно. Вот и здесь: через несколько дней после того, как Аймик побывал в жилище Духов, на стойбище людей Ворона пришли чужие, видимо соседи, и был обмен дарами, и были шутливые перебранки, и сытное пиршество, и плясы. (По своему порядку, конечно, о котором Аймик и ведать не мог. А его не только не отталкивали - затягивали в круг, подбадривали хлопками и выкриками.) И еще одно заметил Аймик на этом празднестве, заметил и... смутился. И ввела его в смущение та черноглазая, что на Айюгу похожа... Элана, старшая дочь Кайта, только этой весной Посвящение прошедшая...
     После Главного Пляса (так понял Аймик) юноши к девушкам подходить стали, говорили о чем-то... То ли здесь сразу так жен выбирают, то ли первый сговор, - Аймику неведомо. А только заметил он: к Элане один за другим трое подошли, но она в ответ только головой качала. Третий был настойчив, а Черноглазка все отказывалась да отказывалась. А потом возьми да покажи пальцем прямо на Аймика! Встретилась с ним глазами, заметила, что чужак смущен, и расхохоталась.
     Всю зиму Аймик вглядывался, вслушивался, вживался в жизнь степняков. Чужую. Непонятную. Но, как ни странно, чем-то привлекательную. Может быть, лишь тем привлекательную, что эта жизнь, столь отличная от всего прежнего (дети Тигрольва и дети Сизой Горлицы все-таки ближе друг к другу), отодвигала вглубь прежнюю боль и обиду, еще недавно такую острую. Старая рана зарубцовывалась; новая тропа была еще не ясна: он дошел до юга, и что дальше?
     Есть сходное, но и оно иное. Семейная жизнь здесь больше похожа на то, что Аймик помнил по своей родной общине или, скорее, даже по общине детей Волка, чем на то, с чем пришлось ему столкнуться у детей Сизой Горлицы: у каждой семьи - свое жилище; в нем живут муж, жена и дети, а подчас и неженатый брат, и кто-то из стариков родителей. Однако здешние женщины не только не запуганы своими мужьями; порой кажется - они еще свободнее, чем жены и сестры сыновей Волка. Даже мелькала странная мысль: уж не они ли здесь верховодят?
     (Позднее Айтик узнал: так оно и есть. Почти так. Дети у них, например, не отцовскому Роду принадлежат, а материнскому. Бросит жена мужа, в свой Род вернется - и детей забирает. А уж о таком даже в общинах детей Волка слыхом не слыхали! Кайт говорил своему гостю:
     - Оно так. Большая воля нашим бабам дана. Но это лишь на зимовке. Попробуй-ка мне на летней тропе кто слово поперек сказать... хоть бы и жена. О-го-го!
     И засмеялся. Но на вопрос Аймика, почему их дети материнскому Роду принадлежат, не отцовскому, только глазами заморгал:
     - А... как же? Рожают-то бабы, не мы!.. А у вас, северян, по-другому?)
     Кто кому больше дивился первое время: он им, степнякам, или они ему, пришельцу с севера? Девчонки первое время прыскали в кулак и краснели, глядя на его бороду (Аймик быстро понял: мужская растительность на лице здесь считается чем-то... неприличным, что ли, но все же оголять свой подбородок не стал. В конце концов, он не степняк.) И мужчины, и женщины с превеликим интересом оглядывали его одежду, цокали языками при виде многочисленных костяных нашивок, образующих Родовой Узор детей Тигрольва (малица, извлеченная из заплечника и торжественно развернутая, в доме Кайта вызвала настоящий восторг). Женские и детские пальцы осторожно касались бивневого браслета (дар Хайюрра оправляющемуся от раны воину), пробегали по ожерелью из клыков песца (один из амулетов Рода Тигрольва). Аймик не противился, стараясь укрыть от любопытных глаз и прикосновений лишь тот свой оберег, что был когда-то сделан руками Армера, могучего колдуна детей Волка, и надет на шею Нагу Волчонка, сумевшего победить страшного единорога...
     Люди Ворона костяных украшений и амулетов почти не знали: редко на чьей шее можно было заметить одинокий просверленный зуб на кожаном ремешке. Зато их женщины сплетали из бизоньей шерсти в сочетании с кожей такие искусные, такие причудливые вещи, подобных которым Аймик не видел никогда прежде: ни в своей родной общине, ни у детей Волка, ни у детей Сизой Горлицы. Долгими зимними вечерами они рукодельничали при свете очагов, разговаривая, перешучиваясь друг с другом и с мужьями или напевая песенки, рассказывая сказки собравшимся вокруг детишкам... В эту первую зиму Аймик получил в подарок от хозяйской дочки и красивый кожаный пояс с накладным узором из кусочков раскрашенной, более тонкой кожи, отороченный кисточками из шерсти, и роскошный мужской плащ - традиционное одеяние сыновей Ворона (сколько было смеха при виде его неуклюжих попыток обернуть этот плащ вокруг тела по здешнему обычаю!). И новые напоясные мешочки она сплела для него, и мокасины сшила... Вот только шапочку, украшенную вороновыми перьями, не смастерила: чтобы такую носить, нужно самому стать сыном Ворона.
     И так уж получилось, как только Аймик поселился в жилище Кайта, Элана продолжала обучать его языку чаще, чем другие. Только теперь по-иному: не столько сама рассказывала, сколько расспрашивала. И слушала с таким трепетом, что Аймик и сам не заметил, как рассказал ей все. Почти все. И об охотах на мамонтов. И о своей схватке с шерстистым единорогом (и даже амулет показал - тот самый, подаренный Армером). И об Ате. И об их встрече с Хайюрром. И... обо всем, что потом случилось.
     Элана почти не перебивала рассказчика; изредка мягко поправляла неправильности его речи, еще реже задавала вопросы. И лишь тогда, когда он поведал о своем уходе от детей Сизой Горлицы, зло бросила:
     - А вот Элана такого, как Аймик, ни на кого не променяла бы! Ни на какого Хайюрра или как его там.
     Аймик рассказал ей почти все. Умолчал лишь о своих встречах с Духами и о своем Избранничестве. Решил: об этом нужно прежде всего говорить с Кайтом... когда вполне освоит язык степняков. Вот и получилось в его рассказе, что отправился он на юг в одиночку лишь потому, что Ата предпочла сына вождя детей Сизой Горлицы. ...Но ведь по сути так оно и было?

5

     Примерно к середине зимы Аймик настолько освоил язык людей Ворона, что мог уже пытаться говорить и о более сложных вещах, нежели повседневные дела. Рассказать мало-помалу свою историю и тем самым решить свою участь. До чего не хотелось бы вот прямо сейчас собирать свои вещи и отправляться одному невесть куда по этим сирым равнинам, насквозь продуваемым ледяными ветрами.
     Зима... Она пришла как-то уж очень быстро и совсем не такая, как там, на севере. И там-то, на его родине, снег бывает не очень глубок, а здесь он даже не везде покрывает поникшую промерзлую траву. Под нескончаемыми злыми ветрами он превращается в настоящую ледяную корку. По ней нелегко идти человеку (о лыжах в этих краях и думать нечего), зато бизоны и дикие лошади, по-видимому, без особого труда разбивают копытами оледенелый покров, подбираясь к корму.
     Бесприютная, беспросветная зима... во всяком случае для него, Аймика. Уныло, тоскливо вокруг, и холод, холод... Этот бесконечный ветер... В жилище тепло, натоплено. Женщины полуголые; Элана рукодельничает, ее высокая грудь мерно вздымается и опадает, тугие соски словно глядят на Аймика. Глаза ее прикрыты ресницами, такими длинными, что на щеки падает тень... Она не знает главного и, должно быть, втайне посмеивается над робостью чужака. Ничего, Аймик объяснится с отцом, расскажет о том, что он - Избранный, будет вновь изгнан, и она поймет, почему чужестранец краснел и отворачивался, почему не принял даже гостевой дар... Еще не хватало - привлечь гнев Могучих Духов на этих людей, принести им беду...
     Было бы совсем худо, если бы не охота. Еще в один из первых дней, когда Аймик поселился под кровом Кайта, хозяин спросил гостя с помощью слов и жестов, не хочет ли тот составить ему компанию и показать свое охотничье умение? Ясное дело, дважды Аймика просить не пришлось. Он бы и сам предложил, да слишком врезались в память (и не только в память - в кожу) жесткие пальцы, перехватившие его руку в тот день, когда он предложил было своим новым знакомцам добыть хотя бы одного зверя из нескончаемого бизоньего стада. Но сейчас, когда зовет хозяин... Разящий давно готов к делу; стрелы в колчане не рассохлись и не отсырели; кремневый наконечник копья не расшатался...
     (Кстати, мужчины давно приглядывались к копьям Аймика, сработанным так, как это принято у детей Тиг-рольва. Он же дивился на невиданные им прежде длинные костяные наконечники сыновей Ворона, с двумя рядами мелких кремневых чешуек, вклеенных в продольные пазы.)
     ...Небесный Олень еще не завершил свое схождение в Нижний Мир, когда хозяин и гость, доверху нагруженные мясом, вернулись в стойбище. Люди Ворона обступили их, с уважением посматривая на голову жеребца, которую Аймик торжественно опустил на землю. Кайт, жестикулируя, с жаром рассказывал подробности, то и дело оборачиваясь к своему гостю, хлопая его по плечу, уважительно показывая на лук. Аймик понимал далеко не все... совсем мало понимал, по правде говоря. Но сейчас слова были не важны. Улыбаясь, он поглаживал тело Разящего и благодарил его шепотом за верный удар.
     Оказывается, летом и осенью бизонов можно только сообща загонять в ловушки, а зимой и весной - только убивать поодиночке. Вообще-то так и с мамонтами дело обстоит: сородичи Аймика зимой и вовсе на них не охотятся, другую дичь берут. Но здесь это Закон и ослушнику грозит смерть.
     В ту зиму Аймик часто уходил на охоту, то с Кайтом, то с кем-нибудь из молодежи. Разящий принес ему если не славу, то известность: сыновья Ворона не знали лука. Добывали не только бизонов: на зиму в эти края забредали и дикие лошади, и даже северные олени.
     А разговоры с Кайтом становились все продолжительнее и продолжительнее. Расспросы. Переспросы. Может быть, и не все понял его хозяин, но в главном разобрался. Так, по крайней мере, думал Аймик.
     - Ха-ха-ха! - в голос смеялся Кайт, узнав, что в глазах охотников на мамонтов степняки - ?злые колдуны?, убивающие всякого, кто ненароком к ним забредет. - О да! Мы тут все колдуны! Оружие перед охотой наговариваем. Духов благодарим за бизонов. Лечимся... Бабы наши вон тоже колдуньи, мужей себе привораживают, детей... Вот только моя старшая, видно, колдовать не умеет, - хмыкнул он.
     - Да я не о том, - начал было Аймик. - Такое и у нас...
     -А я - о том! - перебил его Кайт. - Похоже, охотники на длинноносых совсем свихнулись! Это вы друг на друга порчу наводите почем зря; сам же рассказал. А у нас где ты видел колдуна?
     (Это правда. Аймик уже давно заметил, что в здешней общине нет тех, кого можно было бы сопоставить с Рами-ром или Армером. Вначале он думал, что здешний колдун - Старик; тот самый, что сопровождал его вместе с Кайтом в жилище Духов. Все его так и звали: Старик... Но потом понял: нет, не то. Старик - он, как и Кайт, для здешних вроде вождя... Самый уважаемый, быть может.)
     - ...Порча! - продолжал Кайт. - Хочешь знать, что бывает за такое? Летом - по шею в песок, на самом припеке. А зимой - руки-ноги перешибут в трех местах и выкинут за стойбище.
     - Да я что ж... - бормотал Аймик, сам не радый тому, что сказал лишнее. - Я-то вижу. И другие бы поняли, если бы с вами встретились... А только знаешь, у нас говорят: ?В степь уйдешь - не воротишься!? Говор