т на нее права. Никто!
     Колдун молча поднялся и молча двинулся по тропе, ведущей в стойбище. Его лицо было непроницаемым.
     Гудит высокое пламя пиршественного костра, посылая к летним звездам бесчисленные искры. Шипят на вертелах над очагами куски мяса, источающие дивный, возбуждающий аромат, от которого в начале пира текли слюни и сладко ныли желудки. Но сейчас есть почти никто уже не в силах; общинники опьянели от сытости. И не только от сытости: ходят по кругу деревянные миски с хмельным питьем. Открывшая пир ритуальная охотничья пляска давно окончена; теперь можно все, теперь пляшет кто хочет и как хочет; кто во что горазд. Даже детишки прыгают, толкаются, визжат возле большого костра вместе со взрослыми, под стук колотушек о раскрашенные кости мамонта - праздничные барабаны детей Сизой Горлицы, под крики, смех, улюлюканье тех, кому лень даже с места двинуться - не то что плясать. Или невмоготу. От сытости.
     Аймик не пляшет. Он сидит скрестив ноги - не в стороне, со всеми. Он глядит туда, где пляшут, улыбается и даже что-то выкрикивает время от времени. Как нужно, как другие. В руке костяной стержень с нанизанным куском хобота. Когда сползает улыбка и нет сил ее вернуть, Аймик подносит его ко рту и рвет зубами давно остывшее, но мягкое и все еще сочное мясо, жует и глотает, не чувствуя его вкуса.
     От костра чуть ли не бегом - громадная фигура Хай-юрра. Он тащит за руки Малуту и Ату, а на плечах устроился Курри, его сынишка. Айюги не видно, должно быть, уже ушла. Все четверо веселы, все хохочут, а Курри так просто захлебывается от смеха, барабаня кулачонками по отцовскому темени. Подбежав, Хайюрр бросает Ату прямо на Аймиковы колени, валит наземь Малуту и, громогласно хохоча, падает сам рядом с Аймиком. Его сынишка с радостным визгом слетает с отцовских плеч и несколько раз перекувыркивается через голову, туда и обратно.
     Отсмеявшись, Хайюрр смотрит на Аймика, хлопает его по плечу и слегка приобнимает:

***

     - Не грусти, дружище! Такое - в последний раз! Завтра, как только Обряды закончим, душу из Рамира вытрясу! Чтобы до осени тебя усыновили. Впрямь - сколько можно?
     Ата, лежащая на коленях Аймика, заглядывает ему в лицо, проводит ладонью по его довольно-таки редкой бороде и спрашивает:
     - Муж мой, ты как?
     - Хорошо, все хорошо! - скалит он зубы. - Объелся, должно быть. Хочешь?
     Он подносит ко рту жены свой уже опостылевший кусок жареного мамонтового хобота. Она мотает головой, рывком садится и, тут же забыв об Аймике, смотрит на пляшущих.
     - Смотри, смотри! - дергает мужа за рукав, показывая другой рукой на двух стариков, выделывающих особенно замысловатые коленца. Заливается смехом и бьет в ладоши. Аймик вторит жене.
     В руках Хайюрра появляется деревянная миска с хме-люгой. Он делает несколько шумных глотков и хохочет от удовольствия.
     - А ну, дай-ка сюда! - Из-за плеча Аты протягивается волосатая ручища. Хайюрр забирает у Аймика мясо, а другой рукой ставит Ате на колени изрядно початую миску. Через мгновение весь оставшийся кусок хобота исчезает в щели, открывшейся вдруг в густой поросли его бороды и усов.
     - М-м-м, ну и вкуснятина! - хохочет он, поглаживая свой живот. - Думал - и куска не проглочу, да наплясался, выпил - и снова жрать хочу!
     Ата, едва пригубив, передает хмелюгу мужу.
     Аймик пьет не отрываясь, медленными глотками.
     (?Их хмелюга забористей нашей. Или просто здесь ее больше пьют, чем там, у детей Тигрольва??)
     Наполовину опорожненная посудина уходит дальше, в чьи-то протянутые руки. Стучит барабан, стучит в висках, пляшут люди, пляшет пламя костра, пляшут звезды...
     ...И весело смеется Ата!
     - Эй, Аймик, не спи! Плясать пойдем; ты сидишь и сидишь, словно смолой приклеенный. Вот и объелся.
     (А-а-а - все равно!)
     Он неестественно хохочет...
     (Сойдет! Сейчас не заметят.)
     - И то! Помоги-ка встать.
     ...И, опираясь на руку Хайюрра, пытается рывком вскочить на ноги. Это не удается, и, не сразу поднявшись, Аймик чувствует, что мир вокруг слегка покачивается.
     - Ну что, спляшем? - говорит он невесть откуда взявшейся Малуте.
     Бьют колотушки о раскрашенные кости. Пляшут люди. Пляшут звезды. Пляшет сама ночь... Это длится вечность; они то сбиваются в кучу, то расходятся в круг, обнимая друг друга за плечи, то разбиваются парами... Малута только кажется большой и грузной; она гибкая, она ловкая, с ней легко...
     Стук колотушек сливается с дружными выкриками:
     - Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо!
     Сейчас самые веселые духи пляшут вместе с людьми, и... соединяют пары. Движения тел, и рук, и ног все гибче, все вольнее, все призывнее...
     - Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо!
     ...А вон и Ата. Она разгорячена, она весела, ее лицо сияет, ее тело выгибается...
     ...И Хайюрр! Хайюрр-охотник! Хайюрр-воин!.. Отважный Хайюрр!.. Красавец Хайюрр!..
     - Эй-хо! Эй-хо! Эй-хо! (Ата! Ата! АТА!!!)
     Дрожит земля. Качается небо. Звезды, духи и люди сошлись в соединяющей пляске... АТА! АТА!! АТА!!!
     ...Аймик понял, что он уже вне круга; он стоит один, тяжело дышит и выискивает глазами Ату и Хайюрра. И когда увидит то... что должен увидеть, тогда... тогда...
     Кружащиеся звезды опрокидывают его наземь.
     Аймик лежит рядом с Атой в ее постели, слушает звуки ее шепота, не понимая смысла, морщась от ломоты в висках. Он лишь чувствует: жена шепчет что-то радостное, хорошее... Да, Ата нашла свой дом, и как же теперь быть? Как сказать ей, что нужно собираться и уходить неведомо куда, и чем скорее, тем лучше?

***

     (Колдун говорил... О детях Волка: они могут подсказать и помочь... Что ж, они пойдут туда, к Армеру; Ата, быть может, даже обрадуется... Сородичи? Земли детей Тигрольва? Он, Аймик, сумеет пройти незамеченным... Духи помогут - коль скоро он так уж им нужен...)
     Аймик рассеянно поглаживает знакомые пряди волос, плечи, спину. Темнота вокруг слегка покачивается... Ата трется носом и щекой о его шею. Он различает в ее шепоте:
     - ...это ничего, ты не бойся! Все будет хорошо...
     (Да, сегодня он был не на высоте. Не то что Хайюрр... Вон он там, до сих пор... Ого! Айюга постанывает, а Малута смеется...)
     ...?Все будет хорошо?? Да, конечно же. Они уйдут к детям Волка, и Армер поможет...
     Запах надвинулся сразу, из тьмы, так, словно кто-то враз забил ему ноздри полусгнившими листьями; тьма замерцала и стала вращаться, и...
     ...Он лежит лицом на бревнах, медленно скользящих вниз по течению. Пахнет речной свежестью. Затылок припекает. Скользит еле уловимая тень. С неба доносится протяжный трубный клич. Он поворачивается и, прикрыв ладонью глаза, смотрит ввысь. Там парит большая ширококрылая птица, снизу кажущаяся черной.
     Черная Лебедъ...
     ...Нигде ни деревца. Травы, травы до самого горизонта. Колышутся. Он идет. Он должен найти...
     ...Мелькнуло на миг знакомое: каменные холмы невероятной высоты, и вот он уже там, и снег в лицо, и ветер, такой ветер!..
     Ледяное молчание. Туман. А из тумана надвигается что-то...
     ?Где же ты, мой желанный? Я жду!?
     Голос той, кто исчез в черном вихре, а он был там, и сжимал копье, и хотел метнуть его в этот вихрь...
     ?Не смей!?
     Рука. Жесткая, сильная, хоть и старческая. Сухое, острое лицо. Знакомое...
     Ее голос - неведомо откуда:
     ?Я буду тебя ждать! Ты придешь!?
     ...Плывут тени зверей и замирают на каменных сводах.
     ?Идем же, идем!..?
     ?...Муж мой, я приду!..?
     - ...Муж мой, очнись! Что с тобой? Тебе плохо? Ата в страхе уже не шепчет - говорит и трясет его, едва не плача.
     - Нет-нет... Голова что-то... Переел. (Чуть было не сказал: ?устал?!)
     - Ох, как ты меня пугаешь иногда! - прошептала Ата, склоняясь к нему на грудь.
     (Нужно сказать. И кажется, теперь он готов.)
     - Ата! Послушай... Нам нужно уходить. Совсем. Ее тело напряглось и замерло.
     - Как же так? Ведь... Почему? Куда?
     - Их колдун говорил со мной сегодня. Веление Духов. Мне здесь не место. Я никогда не стану сыном Сизой Горлицы, - так он сказал.
     Ни слова в ответ. Дрогнуло сердце: на миг ему показалось - не слышно даже ее дыхания. Потом - ровное, бесцветное:
     - Куда же мы пойдем? И когда?
     - Завтра поутру. Когда охотники уйдут на Обряды. Пойдем на юг, а потом...
     (Да, на юг. Север для него закрыт.)
     - На юг? - В шепоте Аты чувствуется откровенный страх. - Но там же степняки! Они нас убьют.
     (Да. За это время и он много чего наслышался о тех, кто кочует по степям, в низовьях Хайгры и Кушты, у края Великой Воды. Злые колдуны и свирепые воины, они не щадят никого... Но что делать, если южная тропа - воля Духов?)
     - Такова воля Духов. Не бойся, они нас оберегут.
     Тишина.
     - Ата, мне нужно идти к себе. Я еще должен собраться. Подготовься и ты. На рассвете. Ровное, бесцветное:
     - Хорошо.

***

     - Ата, ты готова?
     Аймик слегка поеживался от утренней прохлады. День, впрочем, обещал быть жарким. Он почти не спал: прислушивался, когда уйдут мужчины. Перед самым рассветом все они должны быть на месте бойни, чтобы, едва появятся кончики рогов Небесного Оленя, начать Обряд Благодарения и Очищения. Прощаться нельзя. Прощальные слова передадут Малута и Айюга. Сборы были недолгими: ничего лишнего. Ате, конечно, помогут женщины...
     - Ата!
     Она неслышно появилась во входе - и Аймик оцепенел. Босая, простоволосая, в неподпоясанной рубахе...
     - Муж мой, я не могу разделить твою тропу.
     Чуть подрагивают припухшие губы. Глаза сухие, но под ними темные круги, и веки покраснели; видно, плакала всю ночь... Из глубины жилища доносятся приглушенные женские голоса... Уговорили.
     С трудом выдавилось:
     - Как же так? Ведь мы...
     Голос сорвался, и фраза осталась неоконченной. И Ата торопливо начала оправдываться:
     - Я же тебе говорила... Я же не одна! Ну как я пойду теперь невесть куда...
     (Вот оно что. ?Не одна!? Все-таки Хайюрр... Конечно! Разве могло быть иначе? И сам давно бы мог заметить, только не хотел...)
     Она лепетала что-то совсем ненужное, что-то о Хайюрре, который, конечно же, все устроит, как и обещал, что Аймик может остаться, что ему лучше остаться...
     Он прервал эту бессмыслицу:
     - Я пошел.
     И она замолчала на полуслове и прошептала:
     - Ну что ж...
     Потом, пошарив, протянула ему доверху набитый заплечник:
     - Возьми. Еда.
     Он молча кивнул и, пристроив мешок на спине, повернулся, чтобы уходить.
     - Аймик!
     Он замер. Сзади, уже спокойно:
     - Я провожу тебя до тропы. Можно? Он вновь кивнул, не говоря ни слова.
     Они шли через стойбище детей Сизой Горлицы - рядом, но не вместе, - чувствуя на себе взгляды женщин и подростков... Хорошо еще, никто не выполз наружу...
     У жилища колдуна Аймик остановился, сорвал с шеи мужской амулет и молча кинул его ко входу.
     ...Вот и тропа. Та самая, по которой они пришли сюда. Втроем.
     - Скажи Хайюрру, скажи остальным: Аймик никому не хочет зла. Колдун сказал: ?Такова воля Духов!? Аймик уходит, чтобы исполнить их волю.
     - Скажу.
     - Прощай. Теперь это твой дом, твоя родня. Будь счастлива.
     - Прощай. Да хранят тебя твои Духи.
     Он внимательно посмотрел в ее лицо, стараясь запомнить эти серые лучистые глаза, эти мягкие губы, и, не обняв на прощание, даже не коснувшись ее дрогнувшей руки, повернулся и пошел вниз по тропе.
     Не оглядываясь.
     Уходя - уходи.
     Ата смотрела вслед покинувшему ее мужу, изо всех сил сдерживая слезы. Сейчас он скроется за поворотом, а потом вновь появится, и его уменьшающуюся фигурку можно будет видеть вон до тех кустов, где тропа нырнет в речную долину, и даже там... как соринка...
     Нет! Если она заплачет сейчас, то ничего не увидит из-за слез. Потом...
     И она смотрела и смотрела, пока не исчезла даже крошечная соринка, словно слезами вымытая, смотрела, а руки поглаживали живот...
     Аймик не обернулся. Ни разу.

Глава 10

СТЕПНЯКИ

1

     К концу лета после своего ухода от детей Сизой Горлицы Аймик встретился в южных степях с теми, кого охотники на мамонтов всегда считали злыми колдунами и безжалостными убийцами.
     Покинув стойбище детей Сизой Горлицы, он спустился к реке, где общинники держали наготове несколько небольших плотов и отдельные бревна. Был еще кожаный челнок, старый, но добротный, невесть когда и как попавший к охотникам на мамонтов. Аймик хотел спустить на воду один из плотиков и плыть на нем вниз по течению, но в последний момент опомнился: негоже брать не свое у тех, с кем жил бок о бок. Ограничился тем, что переправился на другой берег и устроил плот в прибрежных кустах, найти его - невелика задача. Сам же почему-то свернул на восток. Где-то там, говорил Хайюрр, протекает Кушта...
     Он дошел до Кушты, всячески избегая людей, обходя стороной их стойбища и тропы. Он связал себе плот - кожаными ремнями и прутьями. И поплыл, стараясь держаться в тени, не обращая внимания на редкие оклики то с одного, то с другого берега. Погони не было, но два или три раза в воду тюкались дротики. После этого Аймик стал еще осторожнее. Людей избегал он вовсе не потому, что боялся за свою жизнь. Просто одна только мысль о том, что придется с кем-то говорить, вызывала тоску и отвращение. Еда? Она ему не нужна; еще не вышел запас; а опустеет мешок или свежатины захочется, так с ним Разящий и два копья... Впрочем, ест он мало. Кров? Он не нуждается в крове, а настанет время - как-нибудь перезимует. Преданный людьми, избранный Духами... что ж, он доберется рано или поздно до тех, кто его избрал. Доберется и скажет: ?Вот он я, Аймик! Чет же может помочь вам простой охотник? Для чего вы, бессмертные и всесильные, разрушили жизнь смертного и слабого?!? И не все ли равно, каков будет ответ, какова кара...
     Так он и плыл, не зная, как далеко до устья этой реки, не ведая, там ли конец его пути. Старался держаться близ берега, порой направлял плот длинной жердью, порой просто лежал лицом вниз, прикрыв глаза, вдыхая живой запах воды... Долгое время он не был даже уверен, по той ли реке, что прозвана Куштой, скользит его плот, знал лишь, что плывет на юг. А это - главное. И лишь увидев однажды над собой ширококрылую птицу, казавшуюся почему-то не белой, а черной, лишь услышав ее крик, убедился окончательно: да, это она, Кушта, что прозвана здешними охотниками на мамонтов не только Кормилицей, но еще вдобавок и Черной Лебедъю.
     Аймик понимал: рано или поздно, а с людьми все же придется встретиться. И желал лишь одного: чтобы это случилось как можно позднее (Пусть следующей весной. А лучше - летом.) И чтобы это были не дети Сизой Горлицы.
     Неизбежное случилось раньше, чем надеялся Аймик. Как обычно, он лежал на плоту ничком и дремал, готовый мгновенно проснуться при малейшем изменении того, что происходит вокруг. Солнце, уже совсем холодное, осеннее, все же нагрело спину, а снизу веяло уже не прохладой - настоящим холодом. Ветра не было, и плот мерно покачивался, влекомый течением, раз за разом взбулькивала вода... Но вот покачивание как-то изменилось, и Аймик открыл глаза.
     Впереди справа, уже совсем недалеко, в Кушту впадала какая-то другая река, а там, на косе, стояли люди и, прикрыв ладонями глаза, смотрели на плот и на Аймика. В руках - копья, но никто не делал угрожающих жестов, никто не хватался за металку.
     - Эго-гой! - закричал один из них и замахал безоружной рукой, то ли приветствуя, то ли приглашая на берег.
     - Эго-гой! - Остальные сделали то же самое.
     Нужно было решаться, и Аймик решился. В конце концов, эти, с перьями на головах, явно не дети Сизой Горлицы.
     Он вскочил на ноги и, схватив жердь, стал направлять свой плот туда, к косе...
     Не поднимая оружия, Аймик сделал несколько шагов по галечнику навстречу вооруженным мужчинам и протянул им навстречу пустые руки. Затем, указывая на себя, четко произнес свое имя:
     - Аймик. Сын Тигрольва.
     Мужчина, стоящий чуть впереди остальных, демонстративно положил свое копье, приблизился к чужаку, так же показал свои ладони и сказал в ответ:
     - Кайт!
     И еще какие-то непонятные слова.
     Кайт - мужчина средних лет, безбородый, как и остальные, лицо, прорезанное глубокими морщинами, испещрено вдобавок родовыми знаками. Одежда чудная, прежде не виданная. На голове странная шапочка, по-видимому, сплетенная из шерсти и украшенная черными перьями, среди которых одно белое. На теле не рубаха, а какой-то странный плащ, причудливым образом перекинутый через плечо и обернутый вокруг пояса; края его оторочены длинной бахромой, по-видимому, тоже сплетенной из шерсти. Штаны как штаны, но по бокам и у пояса их украшает такая же бахрома. Их нижние концы заправлены в короткие белые мокасины, перехваченные ремнями у щиколоток. Бросалось в глаза то, что одежда не была расшита костяными нашивками, зато раскрашена красной краской. Ни бус, ни бивневых браслетов, ни налобника, но на шее - какое-то сложное украшение из перьев и шерстяного плетения, а на руках браслеты все же есть, но они не из бивня, а из кожи и той же шерсти.
     Подошли остальные мужчины. Безбородые, как и Кайт, в подобных же одеяниях (больше всего различались головные уборы... да и нашейные амулеты различны... и браслеты не у всех). При оружии, но это уже не важно: наконечники копий смотрят в небо или в землю, а их хозяева, переговариваясь между собой, рассматривают Аймика. Язык не знаком, но люди явно дружелюбны: то один, то другой, встретившись взглядом с Аймиком, кивнет ему и улыбнется... Значит - снова учить чужие слова, коверкать их произношение, путать порядок под дружный смех окружающих... Что ж, ему это очень хорошо знакомо; ему это даже нравится, особенно сейчас, когда... Будет чем занять долгие зимние вечера.
     Аймик улыбнулся. Да, пройдет немало времени, прежде чем они научатся понимать друг друга настолько хорошо, что можно будет объяснить: он - Избранный Духами, ищущий тропу к этим Духам. Прежде чем...
     ...он снова станет изгоем.
     Что ж, он все равно не будет оттягивать понимание. Даже если придется уходить невесть куда посреди зимы.
     Так началось его знакомство со степняками. С детьми Ворона. Охотниками на бизонов.
     Дети Ворона (люди Ворона - так называли они себя) большую часть своей жизни проводили в кочевье. К зиме - на юг, к лету - на север, по лишь им ведомым путям, зачастую сворачивающим то на запад, то на восток, среди голой степи. То соединяясь в большую группу, то разделяясь и расходясь - согласно лишь им ведомым законам. Но всегда - за стадами могучих круторогих зверей. За бизонами.
     Бизонов Аймик встречал и раньше, отдельные стада этих животных появлялись зимой в окрестностях стойбища детей Сизой Горлицы; они с Хайюрром, помнится, добыли однажды хорошего теленка. Но такого обилия бизонов, как здесь, в степях, Аймик еще не видел. Он не предполагал даже, что такое вообще возможно: стадо, закрывающее собой весь край земли; движущаяся живая лента! Но именно за таким стадом, хотя и на почтительном расстоянии, двигались к югу люди Кайта, принявшие Аймика, тогда еще безъязыкого, еще усваивающего лишь первые слова чужой речи.
     Они даже не пытались охотиться, просто шли и шли, задерживаясь на кратких ночлегах. Шли, как принято везде и всюду: женщины и подростки волокли тяжелую поклажу, несли маленьких детей, окруженные вооруженными отцами и старшими братьями, готовыми защитить их от любой опасности. Аймик понимал, что в охоте нет нужды, что Большая Охота уже состоялась: об этом красноречиво говорили волокуши, на которых громоздились бизоньи шкуры, мешки с вяленым и копченым мясом. Все же дивное, невиданное прежде стадо притягивало, манило к себе его, охотника. Хотелось размяться, хотелось показать этим людям (вовсе не страшным; совсем не таким, как их представляют охотники на мамонтов) свое умение, продемонстрировать удар Разящего (здесь луков не было ни у кого, только копья и только с костяными наконечниками). Но когда он жестом выразил свое желание, Кайт остановил его так резко