,
и в то же время терпеливый. -- Каких знакомых?
     -- Ну, этих... ваших малышей.
     Старушка  ахнула и замахала руками,  приглашая  гостя  поскорее  войти.
Когда  Кейт перешагнул порог,  она  с опаской  выглянула в коридор и заперла
дверь.
     --  Это они  фас  послали? --  спросила  она в  полголоса.  -- Какие-то
проблемы?
     --  Нет-нет, все в  порядке,  --  поспешно  заверил Кейт,  увидев,  что
старушка уже потянулась за мешковатым шерстяным пальто, висящим на крючке за
дверью. -- Честное слово. Все нормально. Вообще-то на самом деле они даже не
знают, что я к вам пошел. Они вас вроде как прячут.
     Людмила улыбнулась, и все усталые морщинки на ее лице разгладились, так
что она вдруг стала выглядеть намного моложе своих восьмидесяти с гаком. Она
одернула платье.
     -- Майне киндер! Как это на них похоже. Садитесь, пожалуйста. Чайку?
     Она  прошмыгнула  вперед Кейта  и  торопливо  обмахнула  безукоризненно
чистый диванчик с вышитыми подушками.
     -- Да, пожалуйста. Спасибо.
     Кейт сел  на диванчик  и  буквально утонул  в  нем  --  таким мягким он
оказался. Людмила исчезла на кухне и оттуда послышалось звяканье и бряканье.
Кейт  не  успел  и  глазом моргнуть,  как она вернулась,  катя  перед  собой
узенький  сервировочный  столик  с  медными  уголками.  На  нем  красовались
дымящийся  чай-пик, две  чашки  с блюдечками и порезанный ломтиками бисквит.
Кейт потянул  носом  аппетитный  запах  и с удовольствием  взял чашку  чая и
щедрую порцию бисквита.
     -- Ви знаете, -- сказала Людмила, усаживаясь напротив Кейта  в глубокое
мягкое кресло, -- я как раз сегодня  думала  о моих  малышах. Ведь уше скоро
сорок два года, как я с ними познакомилась.
     -- Да ну? Неужели? -- невольно перебил  ее  Кейт. -- Сколько же они тут
живут?
     -- Фот я ше вам и рассказываю, молодой человек.
     * * *
     -- Сорок два года тому назад,  --  начала  Людмила свой  рассказ,  -- я
работала по ночам, убирала помещения в университете. Работать в такое  время
желающих  было  мало,  поэтому  нашей  смене  платили  больше,  чем  дневным
уборщицам. Жили мы в этом же доме. Соседями нашими были люди семейные, всюду
пахло  супом и  пирожками, и двери целыми днями стояли открытыми настежь.  У
меня было трое детей, и мы с мужем работали как лошади, чтобы их прокормить.
Детки ведь как  птенчики, все время хотят  кушать! На еду и  одежду  уходило
больше, чем мы могли заработать поодиночке. Поэтому муж работал днем, а я по
ночам. Благодаря этому кто-то  все время был дома, с  детьми.  Я же не могла
допустить, чтобы мои детки росли заброшенными.
     Этих домов тогда было гораздо меньше. Научный центр, который теперь так
разросся, тогда занимал всего одно здание из  красного  кирпича -- остальные
построили  позднее.  И  с  прочими  зданиями  он  был   соединен  подземными
коллекторами. Я поначалу  боялась там ходить: свет там  был, но  выключатели
находились  не  у входа,  а  немного  дальше.  Но  потом  привыкла,  хотя до
выключателя добегала скачками,  частенько  еще и зажмурившись. Я обнаружила,
что  лампочки  развешаны  с  расчетом   на  рабочих,  которые  спускаются  в
коллекторы через люки и колодцы. Переход из научного центра в библиотеку был
самый  длинный,  на четырнадцать  светильников.  В следующем  за ним,  через
площадь к гуманитарному корпусу, светильников было всего десять.
     Посторонним  вход в эти тоннели был  воспрещен.  Если вы там никогда не
бывали... А-а, вижу, вижу, бывали,  хотя наверняка без разрешения! Так  вот,
они идут от здания к зданию, и там  всегда тепло, от котельных. Под потолком
идут  трубы  в  асбестовой обмотке, точь-в-точь жилы на  руке.  И  все время
слышится гул, словно бьется огромное сердце -- потому-то я так и испугалась,
когда в первый  раз туда попала. Да еще лампочки развешаны очень далеко друг
от друга, и между ними -- как будто темные провалы.
     Ну, и когда я ходила по этим  тоннелям, то шла всегда посередине, чтобы
поменьше  оказываться   в  темноте.  Там  крути   света  от  лампочек  почти
соприкасаются. А  когда убиралась, то вещи свои  ставила  к стеночке, чтобы,
если кто-то пойдет, не опрокинул мое ведро и не наступил на мой обед. На еду
мне полагалось всего  полчаса, так что  до  дома  было  никак  не  добежать.
Поэтому  я  старалась  всегда  брать  с  собой продукты:  ходить целую  ночь
голодной тоже несладко.
     Шорохи в глубине здания я слышала  часто. Там было полно крыс. Питались
они в основном насекомыми: тараканами, жуками и  прочим; так что их особо не
гоняли,  разве  что когда они,  бывало, обнаглеют и начнут шастать по  жилым
помещениям. Это была не  моя работа, но крыс я не люблю, поэтому убивала их,
где только могла.
     Так вот, я услышала шорох и пошла в ту сторону, вооружившись метлой. Но
тут шорох донесся  с другой стороны,  позади, оттуда, где я оставила ведро и
корзинку с едой. И там крысы! Ну уж, я не я буду, если отдам им свой обед! И
я  опрометью бросилась обратно, не обращая внимания на холод и мрак. Метлу я
держала наперевес, как пику. Сама не понимаю, как я ухитрилась не разбить ни
одной из лампочек.
     Да, точно: в моих вещах  рылось что-то крохотное. Я набросилась на  это
существо  и  отшвырнула  его  от  корзинки.  Существо  пролетело  по полу  и
врезалось в стенку. Ну, если это крыса, то на редкость большая! Больше  двух
футов в длину! Я замахнулась метлой, чтобы размозжить ей голову черенком, но
крыса вскинула лапки и крикнула: "Не-ет!"
     Это  меня остановило.  Говорящих  крыс я еще не встречала.  Стоило  мне
опустить  черенок,  как  существо  стрелой  метнулось прочь,  но я оказалась
проворнее.  Я преградила ему путь прутьями метлы, а другой рукой ухватила --
и поймала существо за одежду.
     Мой  пленник  вырывался и брыкался, но я держала его за спину,  и он не
мог до меня дотянуться.  Он  был такой  легонький, почти  ничего не весил. Я
вытащила  его  на  свет  и  принялась  разглядывать. Это  оказался  мальчик,
черноволосый,  одетый  в  рубашонку  и  штанишки,  но  что  за  удивительный
мальчуган! Мне сразу вспомнились сказки, что рассказывают у меня  на родине,
про домашних  духов,  которые помогают или пакостят в доме,  как им в голову
взбредет. Вот  и  этот мальчуган был  похож на такого  домового. Сразу  было
видно,  что  это  не обычное  человеческое дитя. Раскосые  большие  глаза  и
широкие острые скулы делали его похожим на  дикого звереныша.  И ушки у него
были заостренные  и  прижаты назад,  точно  у  кошки. Но  это точно  был  не
звереныш. Он махал  на меня кулачками,  пытался вырваться и что-то  вопил на
языке, которого я не  знала.  А  я вся будто окаменела. Личико у малыша было
чумазое, и ребрышки под рубашонкой тощие, как у цыпленка.
     У меня все сердце перевернулось.  Я подумала  о своих ребятишках.  Этот
малыш  странный, но  он  всего лишь ребенок. Голодный ребенок. Я  попыталась
успокоить его. Он затих. Я медленно-медленно попятилась туда, где лежала моя
корзинка с едой, и поставила малыша на  пол. Он остался стоять, настороженно
следя  за  мной.  Я разжала руку, поставила  метлу  к стенке и  нагнулась  к
корзинке.  Краем  глаза я видела, что  ребенок уже  успел  ее  открыть, но я
застала  его врасплох  прежде, чем он успел что-нибудь взять. У меня с собой
были яблоки,  бутерброды, пинтовая [Пинта -- примерно пол-литра, а кварта --
почти литр] бутылка  молока и ломоть пирога, завернутый  в бумажку. Пирогами
своими я до  сих пор горжусь: меня учила  их печь  моя матушка, а ее стряпня
славилась на всю деревню. Я медленно, не делая резких движений, вытащила все
из  корзинки и  разложила на полу перед мальчиком.  Малыш стоял и дрожал, не
трогаясь  с места.  Я улыбнулась,  чтобы  показать,  что  не желаю  ему зла.
Неудивительно,  что  он меня боялся.  Не я ли  только что  ухватила его, как
ястреб зайчика?
     Внезапно мальчишка  ахнул  и  указал пальцем куда-то мне за  спину.  Я,
конечно,  вздрогнула и  обернулась,  чтобы посмотреть, что его так напугало.
Там ничего не было. Я обернулась -- и увидела, что постреленок сгреб всю мою
еду в охапку и бросился прочь. Я рассмеялась: это ведь старый трюк, и тем не
менее  малец меня провел.  Значит,  он  вовсе не потерял  голову  от страха!
Теперь  я совсем уверилась, что дитя не иначе как волшебное. Я  решила,  что
мне повезло:  не всякому удается повидать  живого  домовенка, а уж тем более
сделать ему добро! В наших сказках говорится, что услуги, оказанные домовым,
даром не пропадают, а тем, кто причиняет им зло, приходится несладко.
     Мужу  я  только раз сказала, что видела  в подземелье одного  из Малого
народца. Муж посмеялся, но он мне не  поверил. Он так  до  конца жизни и  не
принимал  всерьез  мои  рассказы.  Муж  думал,  что  в  университете  правит
настоящая современная наука и старым сказкам тут не место. Я его спрашивала,
а что,  если  это  не сказка, а самая  что ни  на  есть  реальность?  Но муж
говорил, что  если бы все истории о древних существах были правдой, наука бы
о них тоже  знала.  А ученые о них ничего не говорят. Муж у меня был человек
толковый, но немножко  зашоренный.  Я так думаю,  что он просто боялся. Ведь
если  в добрых  сказках  есть хотя бы доля правды, то и страшные сказки тоже
могут оказаться правдой! Ну а я -- я своего  мужа  любила и чтила, однако же
предпочитала смотреть на мир в оба глаза.
     Ну, поначалу-то муж меня  убедил, что мальчишка мне просто померещился,
однако  же  я  увидела моего малыша снова,  и потом встречалась с ним еще не
единожды.
     В  следующий  раз я  шла  из  научного  центра  в библиотеку,  дошла до
середины тоннеля, И  гляжу, под самой лампочкой  стоит  моя  бутылка  из-под
молока, отмытая дочиста, а под  ней -- салфеточка,  в которую были завернуты
бутерброды, постиранная  и  отглаженная.  Бутылка аж сверкает. Я улыбнулась.
Это  значит,  малыши  мне  так  "спасибо"  сказали. Я  очень  порадовалась и
оставила в тоннеле квартовую бутылку молока, еще  несколько яблок  и каравай
домашнего хлеба, сдобного, с кусочками сала --  наш старый семейный  рецепт.
Мне пришло в голову, что  у малыша, должно быть, есть  родители. Если я сама
всегда была готова  остаться без обеда, лишь бы детки мои  были сыты, как же
изголодались мама и папа малыша!
     Много дней прошло, прежде чем я снова повстречалась с ними. Бутылки мне
каждый  раз  возвращали  чистыми  и  оставляли так,  чтобы  я их  непременно
заметила. Я понимала, что за мной следят: по этим тоннелям ходила не я одна,
однако же никто, кроме меня, ничего не видел и  не слышал и бутылок моих  не
находил.
     Вы можете  спросить, как же я могла делиться  едой с теми, кого никогда
не видела, если  мне приходилось  урывать ее у своих детишек? Есть на  свете
люди, чьих сердец милосердие никогда не касалось.  Я устроена на другой лад.
Матушка мне всегда говорила, что ладони у человека открываются наружу, чтобы
он мог делиться. Яблоки тогда  стоили дешево. У  мужа моей сестры была ферма
недалеко от города, и он  часто привозил мясо и  другие  продукты.  А  еще я
очень экономная хозяйка и горжусь этим. Умею растянуть немногое надолго. Так
что  мне не  составляло особого труда кормить три --  я  ведь думала, что их
всего трое, -- лишних рта.
     Надо сказать, еду им  поставляла  не я одна, хотя и была  единственной,
кто делал это по доброй воле. Мои сотрудницы жаловались, что у них пропадают
обеды.  Все думали,  что их воруют крысы. И  пропажу продуктов из кладовок в
общежитских столовых тоже приписывали крысам. Странного малыша,  кроме меня,
никто ни разу не видел.
     И  вот однажды ночью  я  постаралась  побыстрее  управиться с работой и
наконец спустилась в тоннель, ведущий к библиотеке. Мне  хотелось проверить,
кто прав, я или мой муж. Может, мне это и вправду все  приснилось? Я достала
из корзины молоко, хлеб, яблоки и положила все это на свету. Но вместо  того
чтобы  уйти, как обычно,  я  села  рядом со своими  приношениями и принялась
ждать.
     Вскоре мне  показалось,  что в  темноте,  неподалеку  от  меня,  кто-то
шепчется.  Видно,   мои   малыши   решали,   стоит   ли   показаться   своей
благодетельнице.
     -- Выходите! -- окликнула я. -- Я вас не обижу!
     И протянула раскрытые ладони, чтобы они  видели, что никакого оружия  у
меня нет. В темноте снова  послышался  оживленный шепот, хотя сколько народа
шепчется,  я разобрать  не могла.  Наконец там кто-то зашевелился  и на гнет
выступил  мой  давешний  малец. А  за ним --  еще  двое, мужчина и  женщина,
примерно на фут  выше мальчика. У женщины волосы были иссиня-черные, как и у
мальчишки,   а  у   мужчины   --   морковно-рыжие.  Одежда   на   них   была
латаная-перелатаная,  как  я  и  думала, и  оба  выглядели  очень  худыми  и
изголодавшимися, хотя,  наверно, благодаря  моей помощи они не  так отощали,
как могли бы.
     Я  во все  глаза уставилась  на  мальчишку.  Я видела  его  впервые  за
несколько  недель,  и  теперь  была  очень  рада:  во-первых,  я  наконец-то
убедилась, что мне  и  впрямь не  померещилось, а во-вторых,  потому что мои
старания явно облегчили ему жизнь. Он был уже не такой тощий, как прежде, и,
как  это  ни  удивительно,  чистенький-пречистенький!  Рубашонка  заштопана,
мордашка умыта. Я так думаю, что мудрые малыши знали о том, что в эту ночь я
буду их ждать, еще прежде, чем мне это самой пришло в голову. Мальчик уже не
выглядел затравленным, как в нашу первую встречу, но взгляд у него все равно
был упрямый --  точь-в-точь как у моего младшенького. С характером  вырастет
паренек,  если не собьется с пути. Я про себя посочувствовала его родителям.
Мало того что  им пришлось привести его  в божеский вид  -- небось,  им  еще
пришлось уговаривать его показаться!
     Потом я посмотрела на самих  родителей. Они были похожи на беженцев. На
оборванных  беженцев, спасающихся от чужой им войны  и мечтающих лишь о том,
чтобы их оставили в покое. Но что это за война? Откуда они взялись?
     -- Здравствуйте,  -- произнесла  я. Мне показалось, что меня не поняли,
поэтому я  поздоровалась еще раз, сперва по-английски, потом по-немецки. Они
по-прежнему молчали, поэтому я заговорила сама.
     Я рассказала о своей семье, о детях и  о муже. Говорила о своем детстве
и о том,  как приехала с родителями в Америку. Как я выросла, пошла в школу,
потом на работу, как я познакомилась с мужем. И о том, как еще в  детстве, в
деревне, слушала  сказки о таких, как они, о древнем мудром народе, искусном
в ремеслах,  творящем  добро и  зло  как  ему  заблагорассудится.  Наконец я
пересказала одну из этих сказок, и тогда мужчина наконец заговорил.
     --  В ваших краях еще остался кто-нибудь из них?  -- с надеждой спросил
он.
     -- Не знаю, -- призналась я. -- Самой мне их встречать не приходилось.
     Я увидела, что он разочарован. Он  не стал больше говорить на эту тему,
а вместо этого спросил, очень серьезно:
     -- Зачем вам эта благотворительность?
     Вот ведь  гордец! Я держала в руках его тайну, и  все  же он не  боялся
бросить мне вызов! Я притворилась обиженной:
     -- Разве это благотворительность --  делать  подарки новым знакомым?  Я
хорошая соседка!
     При этом я изо всех сил сдерживалась, чтобы не захихикать.
     Он  рассмеялся  --  впервые  за  все  время,  --  и  лицо  его  заметно
смягчилось.
     -- Ах вот оно что! -- сказал он с улыбкой. -- Ну что ж, мы не останемся
в долгу.
     И для начала они подарили мне блюдо -- вот это самое блюдо -- для хлеба
и пирогов. хлеб на нем никогда не плесневеет и не  черствеет. Я говорила им,
что это слишком дорогой подарок в ответ на несколько бутылок молока,  но они
только улыбались.
     Они  рассказали  мне,  как  вышло,  что  они  оказались  в  центральном
Иллинойсе, и как они нашли себе это убежище, теплое и не набитое под завязку
людьми.  Они решили,  что  здесь  им  будет  безопасно.  С тех  пор, как они
приплыли из-за океана,  прошло много-много лет, по как им удалось попасть на
пароход и где они жили  раньше  -- этого я не знаю. О великой войне, которая
шла тогда в Европе, они слышали только краем уха. А в Мидвестерне тогда было
совсем мало студентов и преподавателей не хватало -- всех забрали в армию. Я
пообещала помочь им, и они провели меня к себе и познакомили с остальными.
     Встретив одного ребенка, поверить в  существование целой семьи было для
меня  не  так  уж  трудно, но как же я  удивилась, когда увидела больше трех
десятков несчастных созданий, которые ютились в заброшенном  подвале, боясь,
что  их  обнаружат!  Мне  сразу  вспомнились  кадры  кинохроники   и  ужасы,
творящиеся в Европе. Они пробирались  сюда под покровом ночи, обходя города,
преодолевая  множество опасностей, питаясь колосками с  полей. Но откуда они
явились сюда? Этого мне  так  и не сказали. Однако в  конце концов они нашли
наш городок, стоящий  посреди богатых пахотных угодий, решили, что это место
создано для них, и осели здесь.
     Потолки  на  этом этаже были слишком низкие,  чтобы  проводить занятия.
Быть может, правительство предназначало эти помещения для каких-то секретных
нужд,  однако здание  оказалось слишком старым, так  что начальство повесило
замок на дверь нижнего этажа и забыло о нем. В течение десятков лет он стоял
заброшенным.  Там ничего не было, кроме гнилых ящиков  со старыми книгами  и
прочего университетского хлама.  Сторожа все были люди пожилые, и они забыли
об этом этаже. Думаю,  тут  не обошлось  без волшебства, потому что одним из
сторожей был Франклин Маккей, а мистер Маккей в жизни ничего не забывал. Так
что, наверно, через некоторое время не осталось  никого,  кроме  меня и моих
малышей, кто помнил бы, что в библиотеке есть еще один этаж.
     И миссис Гемперт решительно поставила чашку на блюдце.
     -- Да, вот я не знал, к примеру, -- признался Кейт. -- А как в это дело
оказался замешан Ли?
     -- Да так же, как и вы. У мальчика добрая душа, и он всегда  рад помочь
тем, кто в этом нуждается. С тех  пор  как  я ушла на пенсию, он делает все,
что прежде делала я. Заказывает продукты с запасом. Пропажи никто никогда не
замечает: все равно много добра пропадает впустую. Но Ли никогда  не пытался
сблизиться  с  ними.  Он платит  продуктами за образование.  Они всегда рады
поделиться тем, чего у них в избытке, в обмен на то, чего им не хватает. Это
я помогла  все устроить.  Сперва им мешала  гордость, но я  об  этом знала и
помогла им преодолеть себя. Ли был неуспевающим, а теперь он отличник. Но он
скоро  закончит  аспирантуру  и уедет. Вы  займете его место.  Я  рада,  что
нашелся такой человек, как вы.
     --  Я  тоже... -- задумчиво  сказал  Кейт. -- Скажите, а откуда берется
этот их свет? Я имею в и иду тот, на потолке?
     --  Не знаю, -- усмехнулась миссис Гемперт. -- Я  могла бы сказать, что
это волшебство,  и,  возможно,  вы  бы поверили, но ведь это  все равно  что
ничего  не сказать. Это ничего не объясняет... А теперь  расскажите,  как вы
нашли дорогу в их дом? Она ведь очень хорошо  спрятана. Мне ли не знать -- я
сама видела, как она исчезла.
     -- Ну, есть одна девушка...
     Старушка улыбнулась.
     -- Которая вам очень нравится?
     -- Ну, по правде говоря, да. Но у нее есть другой парень,  которому она
нравится. Хотя, по-моему, это у них ненадолго. Он ею командует и хамит, и ей
это не по душе.
     --  Хамит... --  задумчиво повторила она. -- Нет, это неправильно. Надо
будет поговорить об этом. Но должна вам сказать, я очень рада,  что вы нашли
моих малышей и подружились.
     -- А  почему вы мне все это рассказываете, миссис  Гемперт? -- серьезно
спросил  Кейт. -- То  есть спасибо, конечно, но... Вы ведь меня не знаете. А
вдруг я какой-нибудь  мошенник или  репортер,  который  просто где-то что-то
слышал и решил разузнать побольше? Почему вы мне доверяете?
     -- А вы мне что, не доверяете?  --  усмехнулась она, и ее голубые глаза
сделались почти  сапфировыми. -- Если я пойду к репортеру и скажу: "Я вид