в  конце
концов речь идет о мужчине, о ночи с которым грезит вся женская половина
населения столицы. Наслаждайся их завистью... хм, если больше нечем."
   Она решительно запретила себе дальше думать на эту тему,  потому  что
это могло вовсе испортить ей настроение. Согласно праздничной  традиции,
Аранта поспала днем и  сейчас  излучала  бодрость.  Кстати  говоря,  эта
предосторожность оказалась вовсе не лишней. Несколько ночей подряд в  ее
распахнутые окна доносился с площади строительный шум, крики возчиков  и
грузчиков, скрежет пил и стук молотков. На площади  меж  двумя  дворцами
возводились  места  для  чистой   публики   и   длинный   помост-подиум,
неграмотной  чернью  поначалу  ошибочно  принятый  за  эшафот.  Рэндалла
изрядно позабавили сплетни, предполагавшие, преступников какого ранга он
собирается развесить под парадными окнами своей благоверной.
   Ни горничной, ни камеристки ей не полагалось, и вообще  единственным,
кто входил в ее штат, был Кеннет аф Крейг. Однако с  делом,  которое  ей
предстояло, он вряд ли справился бы, имей в наличии  даже  две  руки.  И
едва ли она отважилась бы  просить  в  этом  деликатном  вопросе  помощи
лучника. Прически Аранты всегда выглядели очень  просто  именно  потому,
что ей самой приходилось с ними возиться.
   Она расчесала волосы  на  пробор,  отделила  две  пряди  вдоль  лица,
подняла, закрутила их в жгут по  направлению  снизу  вверх  и  закрепила
сбоку головы невидимыми шпильками, а остальную массу аккуратно заправила
в сетку, украшенную гранатами. Она  никогда  не  носила  никаких  других
драгоценностей, кроме гранатов, которые ее почему-то глубоко  волновали.
Неотрывно глядясь в желтое озеро полированной бронзы, Аранта вдела в уши
серьги, похожие на капли  крови,  и  окружила  шею  витым  ожерельем  из
нескольких нитей мелких камней. Закинув руки за голову, чтобы застегнуть
замок, она на  несколько  секунд  замерла,  пораженная...  испуганная?..
Собственная голова показалась ей окровавленной и отделенной от тела.  Ей
пришлось  напомнить  себе,  что  это  всего  лишь  безделушка,  что  без
драгоценных камней на празднике она будет  выглядеть  неодетой,  но  все
равно она боролась с искушением сорвать ожерелье и отбросить прочь.  Уже
и наступающая ночь  показалась  ей  не  такой  теплой,  и  белые  пузыри
вздувающихся от ветра летних занавесей напомнили о погребальных  пеленах
и о  том,  как  непрочен  лед,  по  которому  она  ступает.  Практически
безотчетно она протянула руку за шалью и беспомощно огляделась,  пытаясь
понять,  куда  и  зачем  собирается  и  что  вообще  она  здесь  делает.
Реальность дала сбой.
   - Ну, ты готова?
   Она вздрогнула всем телом и уронила шаль.  Кеннет,  нарисовавшийся  в
дверях со своим вопросом, шагнул вперед и поднял ее.
   - Зачем тебе эта тряпка? Там тепло, а ты и без нее всех затмишь.
   - Кеннет, - взмолилась она, - хоть  ты  не  будь  куртуазным...  если
можешь, разумеется! А не то я расскажу мэтру Уриену, что ты пишешь  куда
лучше, чем прикидываешься.
   - Для мэтра Уриена слишком многое - не тайна,  -  притворно  вздохнул
Кеннет. - Даже то, что, как мы желали бы, ею оставалось.  Но  ладно,  не
буду, уговорила. Баба с возу - кобыле легче. Чего разнервничалась?
   - Не знаю, - призналась Аранта. - Идти расхотелось. Бедой...  пахнет.
Что-то очень плохое выйдет из-за этого праздника.
   - Жаль. Мне хотелось на девчонок посмотреть. А что, плохое все  равно
случится, даже если ты туда не пойдешь?
   - Откуда я знаю? - огрызнулась Аранта, отбирая у него шаль. -  Может,
у меня психоз вечеринки?
   - Ну, как прикажешь. Я свое дело знаю: спустить  с  лестницы  любого,
кого за тобой пришлют.
   - И меня? - осведомился Рэндалл, беспрепятственно  проникая  в  покои
Аранты за спиной  "секретаря  и  стража".  -  А  ведь  если  прикажут  -
придется!
   Кеннет субординационно заткнулся и ретировался, предоставляя  госпоже
самой разбираться с королем. Зная, что Рэндалл терпеть не  может  ждать,
Аранта нервно и торопливо пристроила шаль на плечи. Та легла криво,  она
кинулась ее поправлять, испортила еще больше, взбесилась и испытала едва
ли не облегчение, когда Рэндалл отобрал у нее проклятую тряпку.
   - Накинешь,  когда  понадобится  в  самом  деле.  -  И  предложил  ей
свободную руку, в которую Аранта вцепилась, как в  последнюю  соломинку.
На выходе Кеннет пропустил их вперед, и,  проходя,  Рэндалл  сунул  шаль
ему,  рассудив,  видимо,  что  негоже  королю  таскать  шали   даже   за
фаворитками. Кеннет некоторое  время  рассматривал  вернувшийся  к  нему
платок, а затем ничтоже сумняшеся точным броском отправил его  назад,  в
одиноко остававшееся в спальне кресло.
   Городские  власти,  ответственные  за  уличные  праздники,  воздвигли
двухъярусные  галереи  для,  так  сказать,  самой   знатной   знати.   В
соответствии с местами, распределенными заранее, сколоченные  на  скорую
руку конструкции были задрапированы полотнищами с гербами, а  на  досках
скамей разложены вышитые подушки, дабы гости, попавшие в разряд дорогих,
могли высидеть на них  возможно  более  долгое  время  без  значительных
неудобств и заноз в нежной  части.  Зрители  рангом  помельче  толпились
внизу, меж галереей и подиумом, возносившимся над  их  головами  подобно
палубе. корабля над морскими волнами. Излишне говорить, что  на  площадь
пропускали  только  по  особым  приглашениям,  как,  впрочем,   на   все
мероприятия,  которые  собственной  персоной  посещал  король.  Полоснув
взглядом по крышам прилежащих к площади домов, Аранта обнаружила на фоне
темнеющего фиолетового неба силуэты  лучников  наготове.  Кого-то  менее
привычного это могло бы покоробить, однако  она  привыкла  видеть  и  за
подкладкой вещей. Вокруг любого праздника действия было намного  больше,
чем дозволялось рассмотреть непосвященным. Все окна были освещены, в них
толпились те, кто  мог  заплатить  хозяевам  серебряную  бону  за  право
насладиться  зрелищем.  Система,  отработанная  еще  во  времена,  когда
столичный  люд  потешали  публичными  казнями.  С  подоконников  свисали
полотнища, украшенные королевской символикой, как знак  верноподданства,
или замысловатыми граффити тех сеньоров, на кого  не  хватило  места  на
галереях и кто считал ниже своего достоинства тесниться в толпе  подобно
простолюдинам.
   Аранта  держала  голову  прямо,  но  бросала  вокруг  быстрые  беглые
взгляды, и  ей  показалось,  что  она  узнала  в  толпе  Уриена  Брогау.
Удовольствия в этом было мало: до каких пор образ этого  человека  будет
преследовать ее,  сопрягаясь  с  ощущением  исходящей  от  него  смутной
угрозы? К тому же узнавание это было того толка, когда узнающий и сам не
может объяснить, что именно в этом  человеке  показалось  ему  знакомым:
походка, осанка, манера держать голову... Попытавшись вернуться  к  нему
взглядом,  Аранта  не  обнаружила  его   на   прежнем   месте.   Оно   и
неудивительно, пешая толпа находилась  в  постоянном  круговороте.  Мэтр
Уриен, собственно, никак не мог бы здесь находиться:  сан  запрещал  ему
участие в суетных развлечениях. Максимум, что он мог себе  позволить,  -
это крестный ход, и то если бы его пригласило начальство. К тому же окно
библиотеки под самой кровлей Южной башни слабо мерцало,  как  будто  там
горели свечи, зажженные библиотекарем для работы, и  все  старательно  и
исключительно косвенно указывало, что он по-прежнему на месте  и  никуда
не выходил из дворца. Однако поискав его некоторое время глазами, Аранта
уверилась, что видела совсем другого человека. И дело даже не в том, что
она не привыкла доверять собственной интуиции.  Просто  ее  моментальная
память подсказала, что этот другой был немного ниже ростом, крепче, и не
то чтобы шире в кости - кость у мэтра Уриена была мощная,  с  рельефными
мослами, другое дело, что не обремененная излишней плотью, -  но  как-то
приземистее и грузнее, что ли,  и  над  верхней  губой  ей  померещилась
какая-то тень, наводившая на мысль об усах, носить каковые  имели  право
только сановные дворяне и гвардейцы.
   Звуки  труб  встретили  появление  Рэндалла   Баккара   и   почему-то
воскресили ее ностальгические воспоминания о том, что последний раз  она
появлялась с ним об руку, когда он победителем вступал в  свою  столицу.
О, конечно, она заседала в его Совете и  ежедневно  встречалась  с  ним,
перебрасываясь парой фраз, но ходить рядом с ним при  большом  скоплении
публики, оказывается, отвыкла. В нее едва не тыкали пальцем.  Во  всяком
случае,  ее  присутствие  здесь  как-то  истолковывалось,   учитывалось,
обсуждалось, словно это ее тут показывали. Пойти сюда с королем  было...
ошибкой. Еще большей ошибкой было бы показать, что она это сознает.
   Перед тем как подняться на свои  места,  Рэндалл  отпустил  ее  руку,
пропуская вперед. Чувствуя сильнейшую  оскомину  от  примерзшей  к  лицу
протокольной улыбки, Аранта прошествовала в королевскую  ложу  и  встала
возле своего кресла. Рэндалл  проскользнул  следом,  жестом  ответив  на
приветственный рев толпы,  и  предложил  своей  спутнице  сесть.  Аранта
исполнила его волю, вся  внутренне  холодея.  Согласно  этикету,  прежде
короля садится только одна дама - его жена. И здесь не было никого,  кто
бы этого не знал. Мерзкий шепоток скользнул  над  головами,  и  давешнее
ощущение  вернулось  с  утроенной  силой.  Рэндалл  ничему  не  позволял
свершиться просто так, если мог это как-то использовать. Он, несомненно,
использует сегодняшний вечер. Кресло внезапно показалось ей неудобным.
   Кеннет остановился за ее спиной,  единственный,  на  кого  она  могла
безоговорочно рассчитывать. За креслом Рэндалла, скрестив руки на груди,
воздвиглась гигантская бритоголовая фигура, показавшаяся ей знакомой  по
самым сентиментальным воспоминаниям.
   - Децибелл! - воскликнула она, не сдержавшись. - Какими судьбами?!
   Насколько ей было известно, пределы мечтаний сержанта, равно как и ее
собственные, измерялись маленькими беленькими домиками в пригороде.
   - Скучаю я на "гражданке", миледи, - пробасил он в ответ.
   - Семьей не обзавелся?
   - Я знаю женщину, которая мне нужна, - сказал Децибелл  важно.  -  Но
пусть ее имя останется моею страшной тайной.
   - Пусть, - милостиво согласилась  Аранта,  пока  Рэндалл  давился  от
смеха. Ее "секретарь и страж" обменялся с телохранителем короля узнающим
приязненным взглядом, и  поскольку  физически  не  мог  скопировать  его
вызывающе горделивую позу, замер, просто заложив пальцы правой  руки  за
широкий пояс и обшаривая взглядом площадь в  поисках  возможной  угрозы.
Выглядел он... хорошо, несмотря даже на пустой рукав,  и  Аранта,  остро
чувствовавшая общее направление  внимания  толпы,  ощутила,  как  тысячи
зрительских глаз, натешившись видом звездной пары  в  королевской  ложе,
переключились  на  него,  гадая,  что   все-таки   означает   постоянное
присутствие офицера-инвалида у ее плеча. Большинство  видели  в  Кеннете
какой-то бросаемый ею обществу вызов. Напоминание о завершившейся войне,
разделение на воевавших и прочих и  явное  предпочтение  первых  вторым.
Нечто оскорбительное для дворянства, норовившего  заполучить  свою  долю
царских милостей в обход уже разыгранной лотереи войны, не ценою  крови,
а ценою золота и лести, пристраивая своих детей  в  услужение  к  первым
лицам государства. Она могла держать подле себя целую свору  миловидных,
кудрявых и совершенно целых пажей с лучшей в государстве родословной.
   В числе прочих версий бытовала, разумеется, и та, в  которой  грязные
языки утверждали, будто бы ее с Кеннетом связывает нечто более интимное,
чем война, и что оказываемые им услуги далеко не в  прошлом...  Ей  даже
припомнилась  недавняя  история,  когда  пришлось   на   высшем   уровне
разбираться  с  разъяренным  папенькой  одного  из  таких  миловидных  и
кудрявых, осмелившегося  в  присутствии  Кеннета  аф  Крейга  щегольнуть
остроумием на эту тему. Фамильный  нос,  форма  которого  возводилась  в
культ с незапамятных времен,  Кеннет  перерубил  ребром  ладони  в  долю
секунды, закрыв тем самым вопрос о поединке на любом оружии  и  заставив
записного острослова  дорого  заплатить  за  минуту  хамства.  Лицезреть
ярость значительного лица, задавленную  подобострастием,  было  забавно,
однако приходилось признать,  что  она  по  пустому  в  принципе  поводу
обзавелась врагом. Версия, разумеется, не умерла,  ушла  в  подполье,  и
вслух ее не повторяли. Глядя на "секретаря и  стража"  другими  глазами,
как бы  снизу,  из  толпы,  Аранта  отмечала  про  себя  эту  сдержанную
резкость,  так  украшающую  мужчин  и  подразумевающую  решительность  и
быстроту; тонкие твердые черты лица  и  тот  почти  незаметный  оттенок,
заставляющий заподозрить в нем жестокость, как  в  человеке,  с  которым
жестоко поступили; и голубые глаза,  сверкающие  из-под  льняной  челки,
словно из-под забрала, и не без  оснований  полагала,  что  если  бы  не
увечье, а возможно, даже и  невзирая  на  него,  юноша,  стоящий  за  ее
плечом, мог бы числиться первым соблазнителем столицы.  В  своем  кругу,
конечно. Не стоило и думать об этом, сидя рядом с Рэндаллом.
   "Ну, кто о чем, а я - о наболевшем".
   Она заметила, что Кеннет  моментально  осмотрел  крыши  и  освещенные
окна, в проемах которых  плотно  стояли  люди,  и  теперь  ловил  каждый
направленный в ложу взгляд.  Темных  окон  не  было  среди  глядящих  на
площадь, а если бы были, то  это  уже  затрагивало  функции  королевской
службы безопасности, потому что нет ничего проще, чем натянуть  лук  или
арбалет, глядя из темноты на освещенный праздник.
   - Кеннет, - спросила Аранта, оборачиваясь к  нему  и  вполне  отдавая
себе отчет, как выглядит со стороны площади, пожирающей ее глазами, этот
жест, свидетельствующий как минимум о некоторой  близости.  Ну  да  ведь
должен же кто-то кормить толпу сплетнями. - Оттуда стрела долетит?
   -  Моя  бы  долетела,  -  не  раздумывая  ни  секунды,  ответил  тот,
наклоняясь к ее уху. - Но ты можешь не беспокоиться. Я успею.
   "Что именно ты успеешь? - хотела спросить  она.  -  Выхватить  ее  из
воздуха?"
   Но Рэндалл успел вставить слово даже раньше, чем она догадалась.
   - Может, мне  следовало  взять  вас  в  свои  телохранители,  молодой
человек? - Когда ему приходилось непосредственно  общаться  с  Кеннетом,
Рэндалл всегда делал вид, будто не помнит его имя. Аранта надеялась, что
это оттого, что ему перед лучником  неловко,  а  не  из-за  банальной  и
неуместной ревности, не  имеющей  никакого  отношения  к  любви.  Однако
вполне отдавала себе отчет в том, насколько беспочвенны ее надежды. -  Я
шучу.  Ваше  самопожертвование  выглядело  бы  весьма  героично,  но,  к
сожалению, в нем совершенно нет нужды.  Возможно,  вам  неизвестно,  что
присутствие миледи в этой ложе абсолютно гарантирует нас от любого  рода
метательного оружия. Я несказанно рад ее присутствию в том  числе  и  по
этой причине.
   Холодный и ернический тон. "Ты нуждаешься в том,  чтобы  тебя  любила
толпа, - отстраненно подумала Аранта. - А для этого  тебе  нужно,  чтобы
тебя любила я. Вот почему я в этой ложе. Таковы условия сделки".
   - Простите, ми... Ваше Величество, - ответил Кеннет королю  через  ее
голову, - только я не слишком в это верю.
   Рэндалл вскинул брови, демонстрируя комичное возмущение.
   - Если, как говорят, общая сумма чувств в природе неизменна, то  куда
девается верноподданническое почтение?
   А правда, куда, взялась размышлять Аранта. Может  быть,  еще  слишком
рано утверждать,  что  ей  удалось  вырвать  Кеннета  из-под  Рэндаллова
приговора, обрекающего того на унылое существование  никому  не  нужного
калеки.  Однако...  что  случилось  с  нею   самой?   Куда   делся   тот
головокружительный восторг,  который  она  испытывала,  будучи  рядом  с
королем всего лишь год назад?  Ей  казалось,  будто  в  первый  раз  это
произошло, когда обнаружилось, что Рэндалл способен сказать или  сделать
такие вещи, которые ей  не  нравятся.  Что  вообще  само  по  себе  было
странно. И она,  и  Кеннет  были  добротно  обработаны  магией.  Кеннет,
сказать по правде, даже дважды, не считая того случая, когда она сама  с
ним это проделала. Какого тогда черта они вообще  способны  трепыхаться?
Она не чувствовала себя менее могущественной, внутри нее по-прежнему,  и
даже сверх того, жила уверенность в  собственных  исключительных  силах.
Значит ли это, что магия Рэндалла более не властна над  ней?  Причем  не
только над ней? Рэндалл позволил ей расцвести, и в  своем  расцвете  она
сумела перебороть ту власть, что он установил  над  ней.  Но  если  прав
проклятый инквизитор Уриен, заронивший сомнения в ее душу,  то  находясь
рядом с королем, не выводит ли она невольно  своим  истинным  отношением
толпу из-под его власти? И, Создатель, не представляет ли она  для  него
опасности? И не понял ли Рэндалл этого сам и намного раньше? И не потому
ли он хочет пользоваться ею до тех  пор,  ему  это  хоть  сколько-нибудь
выгодно, и в конце концов  жениться  на  ней  и  дать  ей  место,  сверх
которого она не прыгнет?
   После того как король занял место в ложе, приготовления к празднеству
не могли продолжаться  долго.  Негоже  заставлять  коронованную  персону
ждать. Распорядитель в оранжево-желтых, разделенных по вертикали  цветом
штанах и камзоле вышел  в  сопровождении  двух  факельщиков  на  подиум,
задрапированный черной тканью и тонущий во тьме.
   - Ваше Величество, милорды и миледи, почтенные горожане и  горожанки,
- возвестил он, воздевая руки вверх. - Примите меры к безопасности ваших
кошельков!
   После чего сгинул, спустившись по боковой лесенке, а служители  пошли
вдоль подиума в направлении к Белому Дворцу,  зажигая  свечи  в  больших
стеклянных пузырях, стоявших по обе стороны и бывших невидимыми  до  тех
пор, пока в них не вспыхнул свет.
   Одни из пузырей остались на подиуме, другие  были  подняты  вверх  на
тонкой стальной проволоке, тем самым обеспечив нижний  и  верхний  свет.
Толпа  на  площади  восторженно   ахнула   и,   пожалуй,   осталась   бы
удовлетворена, даже если бы ей больше ничего  не  показали.  Но  сегодня
великие не ограничивались малым. Последние восторженные  возгласы  смыло
волной мертвой благоговейной тишины. По  подиуму,  напоминавшему  сейчас
искрящуюся  лунную  дорогу,  искусно  маневрируя  между   светильниками,
неторопливо  скользила  гранд-дама  в  длинных,  необыкновенно  объемных
юбках. Аранта узнала в ней Венону Сариану. Если к той вообще могло  быть
применено слово "узнавать".
   Один рукав ее был черным, другой  -  белым.  Одна  половина  жесткого
"коробчатого" корсажа - черной, другая - белой, как шахматное поле,  где
черное граничит только с белым, и наоборот. Одна половина  верхней  юбки
тоже была черной, другая - белой. В  разрезе  черного  рукава  виднелось
белое нижнее платье, в разрезе белого -  черное.  Одними  лишь  белым  и
черным она обратила все пленительное многоцветье  королевского  двора  в
груду линялых тряпок,  в  клумбу  увядающих  цветов,  в  пестрые  перья,
потерянные на птичьем дворе. Вокруг шеи, на пальцах и  в  ушах  сверкали
бриллианты, бриллиантовая фероньера лежала на волосах надо лбом. Сегодня
королева  была  брюнеткой.  Гладкие  волосы,  расчесанные   на   пробор,
спускались вдоль лица, и чуть ниже уха были приподняты на затылок  двумя
мягкими волнами,  образующими  изгибы,  идеальные,  как  крылья  черного
ангела. Но ее лицо... Единожды остановив на нем  взгляд,  Аранта,  равно
как и  все  прочие  здесь,  пала  жертвой  безукоризненно  рассчитанного
эффекта. Оно было все закрашено белым, так,  чтобы  на  нем  можно  было
нарисовать  совершенно  любые  человеческие  -  или   даже   не   совсем
человеческие -  черты.  Они  и  были  нарисованы.  Тонкие,  приподнятые,
восхитительно изогнутые брови,  глаза,  обведенные  по  контуру  черным,
вычерненные веки, придававшие взгляду притягательность бездны,