ить  Ее
Величество со всеми юбками,  и  заняла  свое  привычное  место  матроны.
Прочим,  очевидно,  в  ее  присутствии   приходилось   стоять.   Обычный
государственный этикет.
   - Почему они все стриженые? - задала Аранта давно мучивший ее вопрос.
- Это не вследствие какой-либо болезни?
   - Нет! - энергично запротестовала  Венона  Сариана,  а  девушки,  кто
слышал, разулыбались. - Дело,  собственно,  в  том,  что  я  получаю  из
дворянских семей девочек, так сказать, недооцененных и,  соответственно,
запущенных. Первое, что мне  приходится  делать,  -  это  будить  в  них
сознание   собственной   индивидуальности.    Для    этого    необходимо
сконцентрироваться на главном ее инструменте - на лице.
   - Плачут?
   - Совсем немного. Вначале. Психологически очень помогает  присутствие
уже остриженных. Потом, на первых порах, на них обрушивается такой поток
нового, их день становится настолько насыщенным, что на полноценный уход
за длинными волосами тут практически ни у кого не  остается  времени.  О
какой красоте вести речь, если  с  головы  свисает  неухоженная  грязная
кудель! Мы развиваем тело. Сознание. Мимику.  Этикет.  Чувство  такта  и
чувство цвета. Искусство... игры, если хотите. Умение жить с  умом  и  с
удовольствием. Положа руку на сердце, можете вы сказать, что это плохо?
   Аранта перевела взгляд на резвящихся в зале счастливых  эльфов.  Лицо
каждой из них показалось ей окутанным облачком  шарма.  Да  и  парик  на
стриженой  головке  сидит  куда  лучше.  Можно  только  гадать,  сколько
возможностей они способны извлечь из парика.
   - Вам, разумеется, поручено проинспектировать моральный климат  моего
заведения, - утвердительно произнесла Венона Сариана.
   - А также ваши бухгалтерские книги.
   - О-о! Вы способны выполнить подобную проверку? -  как  ни  старалась
королева сохранить лояльность, в ее тоне прозвучало сомнение.
   - Рэндалл... король полагает,  я  справлюсь.  Обычно  мне  приходится
приложить некоторое усилие, чтобы оправдать его ожидания.
   - О да. Он способен вытянуть из людей лучшее и воспользоваться  этим.
- Тон королевы носил оттенок легкого неодобрения, и Аранта  хотела  было
задать ей вопрос, почему, в ее  понимании,  это  плохо,  но  не  успела.
Беседа,  принявшая  опасно   доверительное   направление,   к   счастью,
прервалась вторжением прораба, оставлявшего за собой  на  паркете  белые
следы известковой  побелки.  Некоторое  довольно  продолжительное  время
Аранта с тоской вслушивалась в его попытки выяснить  у  Веноны  Сарианы,
какого рода  та  предпочитает  "капитель"  и  где,  по  ее  мнению,  эту
"капитель" следует  монтировать.  Придя  более  или  менее  к  согласию,
королева отпустила рабочего.
   - Все здесь делится на три категории:  завершенное,  незавершенное  и
то, к чему пока еще вовсе не прикасались.  Вторая  категория  доставляет
чудовищные хлопоты.
   Не успела она и рта закрыть, как следом и, можно сказать,  по  следам
прораба в рекреацию  вперлись  двое,  тащившие  сложную  многостворчатую
конструкцию из деревянных рам с натянутым на них  полотном,  расписанным
нанесенными черной тушью контурами крупных маков. При более внимательном
рассмотрении Аранта опознала в предмете ширму для  одевания.  Носильщики
желали во что бы  то  ни  стало  лично  получить  инструкции  от  самого
высокопоставленного лица, чтобы "потом не таскать эту чертову  штуку  по
всем коридорам".
   - Нам не дадут здесь  поговорить,  -  с  улыбкой  признала  королева,
закрывая  папку  с  рисунками,  которую  она  только  что   так   удобно
расположила у себя на коленях.  -  Приходите-ка  вы  ко  мне  на  чай  в
сумерки, ладно? А пока устраивайтесь, отдохните, пообедайте.  Кариатиди,
-  Она  сопроводила  слова  выразительным  взглядом  в   сторону   своей
депрессарио, - без единого слова предоставит  вам  все,  чем  вы  будете
нуждаться.

***

   Дальнейшее пребывание в Белом Дворце обрушилось  на  Аранту  каскадом
жанровых сценок, похожих на рассыпанные листы из папки  Веноны  Сарианы,
Королевы - Странницы-по-Времени, или, как ехидно выразился Кеннет, когда
ему позволили наконец перевести  дух,  по  его  гардеробным.  Пробираясь
анфиладой пустых, необставленных, а потому похожих как близнецы  комнат,
в одной из них она застала такую картинку.
   В комнате был лишь свет и белая бутафорская колонна высотой не  более
двух футов от пола,  используемая,  видимо,  с  чисто  пренебрежительной
утилитарностью в качестве табурета. Поджав под себя  ногу,  на  табурете
восседала экстравагантная  экзальтированная  блондинка,  шлейф  голубого
шелкового платья льнул и  обвивался  вокруг  основания  табурета,  узкие
бретели скользили с плеч, напряженных и вздернутых в комичной пародии на
эротический экстаз,  и  вырез  лежал  свободно  ровно  настолько,  чтобы
продемонстрировать полное отсутствие какого бы то ни было нижнего белья.
Совсем некстати на кончике носа  восхитительной  и  изысканно  белокурой
дивы торчали маленькие круглые очки в черной проволочной оправе. Молодая
невидная женщина с все понимающими улыбчивыми глазами, оставив мольберт,
где угадывался смазанный силуэт дамы в роскошных,  чрезмерных  одеяниях,
кистью рисовала на подставленном лице "страстные" губы.
   Отученная удивляться, Аранта прошмыгнула  бы  мимо,  сочтя  красавицу
болванкой  для  парика  или  портновским  манекеном,  приготовленным   к
выставке, когда бы та не скосила в ее сторону глаза поверх очков. На это
уже никак нельзя было бы не прореагировать, и, не  найдя  ничего  лучше,
Аранта ей подмигнула. Глаза куколки расширились в смятении:  под  кистью
мастера она не могла пошевелить ни единым мускулом напряженного лица. Не
подать же виду было бы невежливо настолько, что не только в миг погубило
бы ее  репутацию,  но  и  нанесло  бы  гибельный  ущерб  всему  учебному
заведению. Аранта  едва  не  расхохоталась  вслух,  увидев,  как  ручка,
покоящаяся в складках платья, растопыривает в ее сторону  два  пальца  в
невыразимо вульгарном солдатском салюте победы.
   Поскольку все законопослушные девушки в это время занимались  танцами
под личным доглядом Веноны Сарианы и ни одну из них, по словам королевы,
не  выгнать  было  из  зала  даже  под  угрозой  эпидемии  чумы,  Аранта
сообразила, что  привратница  Неле  лишена  удовольствий,  но  никак  не
страсти к проказам. Оставалось гадать, откуда ей удалось спереть парик и
платье и  в  какую  щелку  удалось  подглядеть  эти  куртуазно-альковные
манеры. Некоторое  время  Аранта  уныло  размышляла  над  необходимостью
заложить "мартышку", обрекая ту на еще  более  суровые  санкции,  однако
потом решила, что правила гостеприимства должны  сделать  ей  скидку  на
недогадливость. Никто не вменял ей в обязанность  различать  пансионерок
под всеми их  макияжами  и  париками.  А  стало  быть,  ей  нет  никакой
необходимости зарекомендовывать себя стервой. Она даже  в  глубине  души
была благодарна девушке за  то,  что,  оказывается,  все  это  вовсе  не
обязательно воспринимать всерьез.
   Потом какой-то кусок времени, в течение которого  она,  должно  быть,
бродила где-то и о чем-то наверняка думала, напрочь стерся из ее памяти.
Перегруженное сознание  умерло  или  отключилось,  и  реанимировало  его
только потрясенное созерцание очередной богини, замершей в неподвижности
посреди комнаты, полной народа: товарок, занятых  делом  или  помогающих
советом,  мастеров,  портних,  вышивальщиц   и   каких-то   уже   совсем
посторонних мужиков, таскавших  с  места  на  место  различные  предметы
меблировки с полным пренебрежением ко всему, что они могли бы подглядеть
в этом закрытом для праздного обывательского любопытства месте.
   - Наконец-то они и  на  мои  телеса  придумали  платье,  -  без  тени
смущения сказала  "богиня"  ошеломленной  Аранте.  -  Это  называется  -
"Помона".
   На нее зашикали, и она вновь послушно приняла неподвижную позу,  чуть
склонив  голову,  увенчанную  узлом  тяжелых,  подобранных  на   затылке
курчавых черных волос.
   - Уписаются, - констатировал кто-то.
   Было от чего ошеломиться. "Помона" была  из  прозрачного  персикового
тюля,  гармонировавшего  с  цветом  кожи  чуть  смуглого,  восхитительно
гладкого, немного "тяжелого" тела, и расшита по подолу цветами и резными
листьями пастельных  тонов.  "Платье"  удерживалось  на  шее  незаметной
веревочкой и начиналось, собственно говоря, под грудью, открывая их  обе
во всем их царственном небрежении, а  заодно  и  спину  вниз  до  самой,
простите, невозможности. Прозрачная ткань не скрывала  ни  единой  линии
ног, "выполненных" в самом замечательном из стилей "до" Веноны  Сарианы.
Дань скромности отдавал только персиковый платок, завязанный на бедрах и
настолько с ними сливающийся, что он  производил  впечатление...  ну,  в
общем, никакого впечатления он уже не производил.
   - Боюсь, - произнесла Венона Сариана, - нам не позволят выставить это
в августе. Из соображений общественной нравственности. Создадут комиссию
из десятка пересушенных  импотентов,  и  хорошо,  если  не  зарубят  всю
демонстрацию на корню.
   Королеве ответил единогласный разочарованный стон.
   Каким-то чудом, уже перед  тем,  как  солнцу  сесть,  она  ухитрилась
добраться до отведенных ей покоев, чтобы переодеться к вечернему  чаю  у
Веноны Сарианы, а заодно чуточку  перевести  дух  вдали  от  беготни,  в
спокойном одиночестве. Комната была белой, с окном на  запад:  тактичная
забота об удобстве гостьи,  позволяющая  ей  не  просыпаться  с  первыми
безжалостными лучами раннего восхода. Но не цвет стен и не  расположение
окон вызвали тихий, переполнивший все ее существо восторг.
   Кровать.  Не  комната  в  комнате,  накрытая  от  сквозняков   глухим
непроницаемым пологом,  за  которым  можно  почти  без  опаски  в  чужом
присутствии убивать или заниматься любовью, не  громоздкий  и  неуклюжий
реликт монументальной древности, а легкое  металлическое  сооружение  на
высоких  ножках  с  коваными  ажурными  спинками,  шедевром   кузнечного
мастерства, и с алой шелковой вуалью, похожей на знамя, вознесенное  над
ложем не на витых столбах, а на четырех скрещенных пиках. Напоминание  о
войне. Нечто такое, чем Венона Сариана сочла  возможным  подчеркнуть  ее
индивидуальность и исходящую от  нее  силу.  Давешняя  ширма  с  черными
маками стояла у стены, почти сливаясь с нею фоном.
   Дизайн, к которому столь явно приложила душу Венона Сариана, не  мог,
разумеется, ничего особенного  не  значить.  Разум  Аранты  заметался  в
поисках неявным образом оставленного ей сообщения, и  тут  же  обнаружил
его.  Реверанс.  Намек.  Полу  очевидное,   но   достаточно   прозрачное
предположение,  что  она  могла  бы  войти  в  этот   странный,   слегка
свихнувшийся мирок не только на правах стороннего наблюдателя.  Что  его
правила и стандарты могли бы каким-то образом быть  приложены  и  к  ней
самой и что она могла бы от  этого  выиграть.  Она  догадалась,  что  ей
пытаются всучить взятку именно того рода, принять какую ей будет  весьма
искусительно.
   Правда... Кариатиди не преминула оставить на исполненном ею поручении
мелкий, в  глазах  Аранты  незначительный,  но  тем  не  менее  забавный
отпечаток собственной  личности.  Отношения  с  ней  приобрели  характер
прелестной пикантной игры в маленькие мести, не  выходящей,  однако,  за
правила хорошего тона.
   Роскошное ложе было узким. Односпальным. Тогда как  тахта  в  смежной
комнате, отведенной Кеннету, явно по ширине своей предусматривала  самые
различные действия, не исключая даже боевых. Если бы  нежеланная  гостья
задумала разделять свое уединение со  слугой,  как  это  приписывали  ей
досужие сплетни, ей пришлось бы идти  на  его  половину.  Снисходить  до
него,  вместо  того  чтобы  возвышать  его  до  себя,   попирая   ногами
предпочтение, которое оказал ей король. Аранта усмехнулась. Не дождутся.
   Сумерки сделали Белый Дворец голубым изнутри, и Аранта  пробираясь  в
чайную комнату, опять ухитрилась  заблудиться.  Снова  пошли  зеркальные
рекреации,  как   старые   чуланы,   заваленные   тряпьем,   бутафорией,
нерасставленной мебелью. Белый Дворец был  местом  вне  пространства,  и
время здесь текло вне времени. И все-то здесь было не тем, чем казалось.
И на пути ее подстерегали неожиданные находки.
   Сейчас она, например, обнаружила ребенка. Спящего  на  полу,  одного,
зарывшись в груду разноцветных лохмотьев, в той части покоев, которые  в
это время суток шумные  пансионерки  обходили  стороной.  Ее  растрогала
большая голова на тонкой шее и завитки темных волос на смуглой  коже,  и
то, как он  спал,  сложив  ладошки  под  щекой,  как  будто  засыпать  в
неприспособленных для того местах было для него самым  привычным  делом.
Глядя на мальчика, Аранта боялась  пошевелиться,  чтобы  не  потревожить
его. Она понятия не имела, насколько может быть чуток детский сон.
   Ей нужно было бы иметь ребенка. Она уже вполне могла бы иметь ребенка
такого возраста. Лет четырех на вид.  Белый  Дворец  щедро  одаривал  ее
искушениями.
   Мальчик мог быть заблудившимся сыном кого-то  из  обслуги  замка  или
одного из мастеров. Той же художницы, например. По возрасту  она  вполне
годилась в молодые матери. Наверное, Аранта бы в  конце  концов  все  же
ушла, тихо пятясь по каменным плитам пола, когда шуршание  юбок  позади,
напомнившее ей звук, с каким змея шелестит в  траве,  не  заставило  ее,
вздрогнув, обернуться.
   Надо сказать, она не слишком ошиблась. Кариатиди сверлила ей  затылок
взглядом тигрицы, готовой броситься.
   - Вас ждут в другом месте, - грубо сказала она, проходя  мимо,  чтобы
взять ребенка на руки. Гораздо более  умело,  чем  это  в  любом  случае
получилось бы у Аранты, так, что даже не  изменилось  выражение  чумазой
рожицы. Наблюдательный взгляд Красной Ведьмы отметил порванный  чулок  и
курточку, измазанную в известке. А они, должно быть, потеряли его!
   - Вы называете это подходящим доглядом за кронпринцем? -  не  обращая
особого внимания на грубость, спросила она.
   - Ее Величество, -  надменно  ответила  Кариатиди,  -  полагает,  что
окруженному любовью ребенку этого возраста  тем  не  менее  должно  быть
интересно жить. И, между нами, опасности, подстерегающие его на чердаках
и в бочках с известью, куда менее значительны, чем, скажем, дурной  глаз
или общество персоны, имеющей те или иные основания желать ему зла.
   - Я не... - запротестовала  Аранта,  изумленная  тем,  что  ее  можно
истолковать подобным образом, но Кариатиди уже победительницей  покинула
темнеющий зал, унося с собою принца, как трофей, добытый с боем.
   "Никогда не пререкайся с чужими служанками, - сказала себе Аранта.  -
Ты не на уровне слуг. Даже если им  до  смерти  хочется  отквитать  тебе
оскорбления, якобы нанесенные их хозяевам. Для этого у тебя должны  быть
собственные слуги. Кеннет справляется прекрасно".
   Вертикальные полосы кремовых роз на обоях голубой  чайной  комнаты  в
наступающей полутьме казались пепельными,  и  сама  королева,  сменившая
дневное черное платье на вечернее голубое, сливалась в нем  с  обоями  и
буквально растворялась в дымке.
   - Я должна поблагодарить вас за вашего спутника, - со смешком заявила
она Аранте, едва та появилась на пороге чайной. - Это первый день, когда
мои подопечные не рискуют носиться по коридорам обернутыми в  одни  лишь
полотенца, с тюрбанами на мокрых головах, в  разноцветных  косметических
масках, которых, я заметила, люди пугаются с непривычки,  и  босиком,  с
забинтованными пальцами ног.  Даже  его  гипотетическое  присутствие  их
дисциплинирует, хотя, как я понимаю, молодому человеку придется нелегко.
Одна из них могла бы составить счастье жизни мужчины,  но  от  их  толпы
лучше запереться на ключ.
   Что он и сделал, про себя усмехнулась Аранта.  Кеннет  с  необычайной
кротостью попросил ее предоставить ему рыться в счетах Веноны Сарианы, а
самой взвалить на себя груз светских обязанностей. Оставшись  один,  он,
по всей видимости, первым делом забаррикадировал дверь тяжелым креслом.
   Кстати, к вопросу о "моральном климате". С этой точки зрения  позиции
Веноны Сарианы были наиболее уязвимы. Хотя бы потому, что под  идеальным
моральным климатом каждый подразумевает что-то свое, а  на  каждый  чих,
как  водится,  не  наздравствуешься.  Присутствие  же  в  ее  палестинах
привлекательного  молодого  офицера  можно  было   сравнить   только   с
испытаниями в поле, в условиях, максимально приближенных к боевым.
   - Мне хотелось бы  принести  вам  извинения  за  сцену  на  заседании
Коллегии. Рэндалл обязан был очистить вас от подозрений  и  избавить  от
неприятностей по праву Королевского Слова. То, что он этого не сделал...
   - ...совершенно ни на что не повлияло, - перебила  ее  королева.  Она
взяла из коробочки на столе тонкую ароматную палочку, подожгла ее  конец
от свечи на холодном камине, поднесла к губам, вдохнула дым - все это со
своим  особенным,  непередаваемым  изяществом.  -  Меня   ограждает   от
посягательств мой  титул,  тогда  как  вас  не  защищает  ничего.  Кроме
высочайшего покровительства. Я располагаю  позволением  Рэндалла  делать
все, что мне заблагорассудится, тогда как вы - самая беспомощная  мишень
в стране.
   - Почему, как мне кажется, вы пытаетесь добиться моего расположения?
   Венона  Сариана,  только  что  рассматривавшая  дым  своей  сигареты,
перевела свой снаряженный линзами взгляд  на  лицо  собеседницы.  Аранте
мельком подумалось, что если бы кто-нибудь снаружи увидел дым из ноздрей
своей королевы, Рэндаллу не удалось бы прикрыться никакими комиссиями, и
никакое Королевское Слово ее бы не спасло.
   - Пожалуй, учитывая ваше положение при короле, едва ли я захотела  бы
иметь вас в качестве близкой подруги.
   - Вам было бы трудно убедить меня в вашей искренности.
   - Что ж, приятно по крайней мере знать, что вы не ждете  любезностей.
Несмотря на все то, что в глазах окружающих должно делать  нас  врагами,
вы - то, что вы есть. Не стану  говорить  об  этом  странном  внутреннем
сродстве с королем, которое сделало вас близкими друг другу.  Я  в  этом
ничего не понимаю, я в это, в сущности, не верю, но совершенно очевидно,
что вмешательство в эту сферу ничего мне не даст. Однако вы - женщина, и
вы занимаете место, с которого ваш голос может быть услышан. В моем деле
это немаловажно.
   - Рэндалл упоминал о вашей угрозе изменить мир "по  своему  образу  и
подобию".
   -  О!  Тогда  это  действительно  была  только  угроза,   порожденная
отчаянием  женщины...  неспособной  составить  счастье   избранного   ею
мужчины. Теперь все изменилось. В моих руках стоящее  дело.  Я  чувствую
его вес. Если я его выроню, все погибнет. Эти бедняги до меня не  знали,
что такое ванна с пеной в свое удовольствие. В двенадцать лет их  выдают
замуж, в тридцать - везут на  кладбище,  в  промежутке  они  беспрерывно
беременеют и рожают. И все это в условиях отвратительной  антисанитарии,
при полном отсутствии свободы воли и в совершенном неумении  планировать
личную жизнь и состав семьи. Вы сидите напротив меня, и я размышляю,  не
закованы ли вы там под своим платьем в эту жуткую пыточную  корзину  под
названием "пояса целомудрия".
   "Так оно и есть, - мелькнуло в голове у Аранты.  -  Примерно  в  этом
смысле".
   - И как же вы хотели бы изменить мир?
   - О, действуя исключительно через женщин.  Надобно,  как  я  понимаю,
дать им представление, чего им следует хотеть. Дать  хотя  бы  начальное
понятие о гигиене. Создать, начиная хотя бы со  столицы,  развитую  сеть
квалифицированной  медицинской  помощи.  Увеличить  процент   выживающих
новорожденных,  что  позволило  бы  снизить   уровень   рождаемости,   а
следовательно  -  нагрузку  на  женский  организм.   Прекратить   только
репродуктивное использование женщины. Разрешить контрацепцию, что бы  ни
болтала по этому поводу церковь. Начиная хотя бы с моих  девочек.  Пусть
они несут свет в эти темные мас