. Как бы он ни был смущен, он не  постесняется  набить  себе
мошну. Она была уверена, что мимо его кармана в общинную  кассу  попадет
не более половины. Самой бы Уве ни за что не выкупить себя  на  свободу.
Все ее совокупное имущество не дало бы и рады. Да и зачем? Куда  бы  она
двинулась без всего?
   - Я дам тебе две королевские рады, - сказала Аранта, - если,  пока  я
здесь, ни одна собака не станет путаться у меня под ногами.
   И, мстительно улыбнувшись, добавила:
   - Я могла дать и четыре. Она того стоит.
   Бывшие односельчане почтили ее гробовым молчанием вслед.
   Ува вышла на порог и из-под руки наблюдала, как катит  в  ее  сторону
открытая  коляска,  запряженная  четырьмя  гладкими  гнедыми   коньками.
Богатый кто-то. Развлечение.  Ветра  не  было,  и  крупные,  как  цветы,
снежинки падали редко. Дом ее стоял  на  отшибе,  на  пригорке,  дорога,
ведущая из деревни, обегала его, и любая выезжающая из  деревни  повозка
обязательно ее миновала. В детстве Аранта глазела на них из окошка.
   С годами Ува  ослабла  глазами  и  щурилась,  дивясь,  когда  коляска
остановилась в том месте, откуда к ее порогу ответвлялась тропка.  Потом
удивление ее сменилось суеверным ужасом,  и  она  торопливо  обмахнулась
знаком от сглаза и даже подумала было отступить в дом и заложить бруском
двери. Жуткое видение из прошлого, высокая  женщина  в  алом  платье,  в
распахнутой  шубе,  струящейся  с  плеч  потоком  смолы,   с   волосами,
сливающимися с мехом, бежала вверх, придерживая подол:
   - Мама!

2. ВСЕГДА ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ПТАРМ И ГАНА

   - Я поняла, - сказала Аранта вслух, хлопнув себя по бедру.  В  то  же
мгновение она осознала, что жест был из разряда тех,  от  каких  следует
избавляться. Слишком уж он выдавал ее происхождение. - На самом-то  деле
они меня узнали. Просто для них это было в порядке вещей. Они  полагали:
кто, кроме истинной ведьмы, мог убраться восвояси в  лохмотьях  и  через
два года вернуться в  карете  четвериком?  Это  как  бы  подтвердило  их
угрюмую правоту. Вроде того, что от трудов праведных не  наживешь  палат
каменных, дерьмо в дерьме не тонет, и так далее.
   Кеннет на козлах кашлянул, подавившись. Ува,  неподвижно  восседавшая
рядом, кивнула в знак согласия тяжелой головой, обмотанной платком таким
образом, что его кончики, похожие на свинячьи  ушки,  завязывались  надо
лбом. Так убирали голову никогда не  бывшие  замужем  сельские  женщины,
вышедшие  из  возраста,  когда  пристойно  ходить  простоволосой.   Люди
оборачивались на карету, в которой роскошно одетая дама сидела рядом  со
столь немыслимой бабой.  Ува  полагала,  что  они  заглядываются  на  ее
красавицу дочь, но Аранта-то понимала, в чем дело. Хуже было бы  только,
если бы они привязали к экипажу корову. Обливаясь слезами  жалости,  Ува
перед отъездом металась по соседям, пристраивая  им  дорогую  ее  сердцу
живность, кому за полцены, а кому  и  вовсе  даром,  старательно  обходя
взглядом насупленные осуждающие лица. Все это время Аранта с  переменным
успехом боролась с  искушением  засыпать  им  колодец,  треснуть  балку,
обвалить баню, запустить крыс в амбар,  расковать  коней  или  подпалить
овин. Удерживало ее только то, что это все были слишком мелкие  пакости,
недостойные ее масштаба, а нагадить по-крупному у нее не хватило  бы  ни
духу, ни злости.
   - Так и есть, - выдавила из себя Ува. - Так и есть...
   Аранта осталась под впечатлением, что  мать  сама  не  знает,  что  и
думать.
   Казалось, они поменялись ролями. Теперь  говорила  Аранта,  показывая
матери пробегавшие мимо кареты места и объясняя, что  лично  для  нее  с
ними связано и какие  события  недавней  истории  составляют  их  славу.
Въехав в город, Аранта  приказала  поднять  над  каретой  кожаный  верх,
главным  образом,  чтобы  обезопасить  себя  от  городской  канализации,
действующей по принципу "горшок - окно", и  Ува  молча  глазела  вокруг,
стараясь говорить и двигаться как можно меньше, чтобы,  как  подозревала
ее вознесенная под облака удачи дочь, навлечь на себя как  можно  меньше
неприятностей. Святый Боже, она даже говорила, почти  не  разжимая  губ.
То, что перемены в  судьбе  влекут  за  собой  неизменные  неприятности,
казалось Уве возведенным в непреложный закон. И чем меньше сделаешь, чем
меньше ляпнешь невпопад, тем меньше у тебя  оснований  обвинить  себя  в
том, что от твоей ноги сорвался  роковой  камешек,  повлекший  за  собою
гибельную  лавину.  Поэтому  Ува  молчала,  не   шевелилась   и   вообще
прикидывалась вещью на  всем  промежутке  их  пути  до  Констанцы,  лишь
изредка  задавая  дочери  осторожные  недоверчивые  вопросы,  иной   раз
застававшие ту врасплох.
   Как, например, насчет того, кем приходится ей Кеннет аф Крейг. Аранта
не могла назвать его слугой, потому что это задело бы его  самолюбие,  с
которым  ей  приходилось   нянчиться.   Она   не   могла   назвать   его
телохранителем, потому  что  это  было  бы  не  правдой.  Однорукий,  он
справился бы с задачей хуже, чем она сама, буде возникла бы такая нужда.
   - Человек, - сказала она как можно более  равнодушно,  -  которому  я
доверяю. С кем не страшно путешествовать наедине.
   - Я обязан ей жизнью, мистрис, - слегка поклонился Кеннет,  и  в  его
интонации Ува разглядела очень  большое  сомнение  в  том,  что  за  это
следует быть благодарным. Она покачала головой и поджала губы.
   По заполненным народом улицам  Констанцы  экипаж  двигался  медленно.
Чернь, может, и рада была бы его  пропустить,  испытывая  некую  робость
перед лицом Красной Ведьмы,  да  сутолока  не  позволяла,  а  Аранта  не
разрешала своему кучеру расчищать путь хлыстом. Сама была оттуда. Снизу.
Из потомственных пешеходов.
   - Эвон как! - вырвалось у Увы при виде трехэтажных каменных домов.  -
Что ж, так и ходют друг у дружки по головам?
   - Это ты еще дворца королевского не видала, - хмыкнула Аранта. -  Вот
где теснота, хуже, чем в ночлежке. Но это все дешевые дома,  построенные
для сдачи внаем. Зимой в них холодно, хозяева экономят на угле, и чистые
люди здесь не живут. У чистых людей дома в слободе. Одноэтажные.
   Она замолчала, отстраненно и свысока оглядывая  улицу.  Жизнь  кипела
ключом. Ну, во-первых, в столицах она всегда интенсивнее, чем где бы  то
ни было. А во-вторых, недавняя война, повлекшая за собой,  как  водится,
перемены в кадровом составе высшего  дворянства,  заставляла  деятельную
часть населения пошевеливаться. Те,  кто  догадался  вовремя  поддержать
Рэндалла Баккара и возвысившиеся благодаря своей догадливости, теснились
при  дворе,  напоминая  о  заслугах  и  испрашивая  для  себя   милости.
Преуспевшие  в  этом  строили  себе  дома  в  столице,  а  более  ловкие
приобретали за  бесценок  недвижимость  у  тех,  кто  оказался  внизу  в
результате поворота колеса фортуны. Строительство и продуктовая торговля
переживали бум, привлекавший в город множество людей, намеренных так или
иначе послужить к своей выгоде.
   - Мертво тут, - вынесла неожиданное суждение Ува. - Не зелено. Болеют
они тут, должно быть, часто.
   Верно. Болеют. И ежели заболевают, то все разом. И  здесь,  на  узких
запруженных  улицах  никто  не  стесняется  расплющенных  пальцев,  лиц,
онемевших и скошенных набок дьявольской гримасой, слепых бельм, мокнущих
язв. И то сказать, мастеровые люди по улицам не ходят. Они сидят дома  и
делают дело, гоняя жен в лавку через дорогу, коли им что-то понадобится.
И  улица  запружена   бездельными   нищими,   неустроенными   приезжими,
торговцами вразнос, среди которых с надменной миной пробираются слуги  и
кудрявые  пажи,  посланные  господами  по  делам.  Да  вот  еще  коляска
проследует по живому коридору, расчищенному  кучером  с  помощью  кнута.
Аранта  передернулась  от  внезапного  омерзения.  За   каждой   фигурой
побирушки  ей  мерещился  до  боли  знакомый  механизм  нищеты,  призрак
прошлого, которое следовало забыть любой ценой и как можно скорее.
   - Рэндалл может с этим справиться, - сказала она.
   - Кто это?
   - Король, - поправилась Аранта, ухмыльнувшись про  себя.  Оговорилась
невзначай. - Новый король. Победитель.  Ты  давай  примечай,  что  не  в
порядке. Подбросим ему свежую идею. Глядишь, и загорится.
   - Так говоришь, - с осуждением обронила Ува, - будто ты властью самой
королеве равна.
   Миг величайшего триумфа. Каждый из нас мечтает о нем и каждый в своем
воображении рисует его по-своему. У Аранты были причины полагать,  будто
в своей жизни она достигала его неоднократно. Но сейчас внутри нее вдруг
вспыхнул неестественно яркий,  режущий  свет.  Почести,  воздаваемые  ей
лордами королевства, опасливое почтение черни не шли с этим ощущением ни
в какое сравнение. Ей казалось, она превращается в звезду.
   - Ха! - пренебрежительно бросила она. - Больше!
   Жизнь протекала не  в  пустом  пространстве,  хотя  и  несколько  над
привычным для нее уровнем обыденности. Разумеется, новый король  не  мог
прийти на пустое место и  начать  с  чистого  листа.  Оставался  аппарат
прежней власти, вдоль и поперек пронизанный старыми связями, и одной  из
первоочередных задач новой власти было выяснение, кто и в какой  степени
замаран старым режимом. В глазах Аранты это  было  грязное  занятие,  от
которого  сама  она  по  возможности  старалась  держаться  в   стороне.
Утомительная суть сих интриг по большей степени заключалась в том, чтобы
продвинуть на хлебные и денежные посты тех, кому это было  обещано,  как
правило, знакомых и родственников тех, кому Рэндалл Баккара  был  обязан
короной.  И  если  не  находилось  иных  поводов,   то   преданность   и
исполнительность при старом режиме годились в качестве причины ничуть не
хуже  прочих.  Члены  комиссии,  перелопачивающей  чиновничий   аппарат,
ощутили себя значащими людьми, поскольку получали взятки с одной стороны
и отмазку - с другой. И поле деятельности у них было знатное:  ведь  при
воцарении Брогау многие и  многие  рвались  получить  назначения  в  его
администрации. Как любые другие при любом другом короле.  И  многим  это
удалось. Теперь они, возможно, об этом жалели.
   Рэндалл, разумеется, был в курсе. Анекдоты на тему мышиной возни были
его любимым развлечением, в  котором  он  мог  блеснуть  своим  быстрым,
холодным и злым остроумием. По отношению  к  прихвостням  Брогау  он  не
испытывал ни жалости, ни сочувствия. Как, впрочем, и по отношению к тем,
кто их сменял. Как подозревала Аранта, основополагающей здесь  была  его
ненависть к предателям. К тем, кто обменял его законное право на  выгоды
служения сильному королю. Сейчас он выиграл у их "сильного  короля"  его
же оружием, утвердился на мечах правом силы и крови и  поступал  с  ними
так, как, по его мнению, они того заслуживали. Чужие  взлеты  и  падения
его не интересовали. К тому же справедливость была  не  тем  камнем,  на
котором Грэхем-Каменщик построил мир.
   Рэндалл не был добрым, но это открытие ее  не  оттолкнуло.  Житейский
опыт подсказывал, что люди и не бывают по своей натуре  добры  или  злы.
Действуя под давлением обстоятельств, они проявляют свои качества лишь в
той степени, в какой  обстоятельства  их  провоцируют.  Рэндалл  же  мог
выбирать. Он был достаточно  могуществен,  чтобы  становиться  злым  или
добрым сообразно с  собственным  желанием.  Больше  он  ни  от  чего  не
зависел, и это очаровывало.
   Однако, как выяснялось на практике, дело не ограничивалось всего лишь
административной возней. Оно и всегда-то ею не ограничивается,  навлекая
за собой весь спектр человеческих  трагедий,  от  семейных  разладов  до
уголовщины самого чудовищного толка. Но в данном  случае  фигура  нового
короля, овеваемая магией сильнейшего личностного обаяния, способствовала
развитию в низшем слое уродливых форм истерии.  По  мнению  Аранты,  еще
можно  было  как-то  мириться,  когда   Рэндаллу   Баккара   приписывали
чудодейственные способности, даже такие, какими  он  на  самом  деле  не
обладал. Но с недавнего времени в  трущобах  объявились  так  называемые
друзья короля, из деятелей той породы, кого Рэндалл едва ли удостоил  бы
дружбы.  Наглая,  до  предела  люмпенизированная  кодла,   состоящая   в
большинстве  своем   из   опустившихся   женщин,   визгливыми   голосами
разъяснявших окружающим  и  друг  другу  преимущества  правления  нового
короля, а также  справедливость  проводимой  им  новой  политики.  Среди
множества возникавших на их счет  версий  слыхала  она  и  такую,  будто
секретный приказ держит их на жалованье с одной лишь  целью:  изображать
народ и создавать шумок. Аранте тем не менее казалось, что дело здесь не
в секретных статьях казны. Пропитанная волшебством и  чуящая  волшебство
за  версту,  она  с  детства  ненавидела  толпу,   направляемую   идеей.
Паразитирующий  организм,   питающийся   энергией   власти,   эманацией,
исходящей от Рэндалла  Блистательного,  и  привлеченный  им  помимо  его
собственной воли... Видит бог, это излучение могущества ощутил  бы  даже
слепой, глухой и немой. Тем более - эта колония  червей,  копошащихся  в
отходах, не имея  от  того  никаких  видимых  выгод,  помимо  морального
удовлетворения от падения великих.  Самой  ей  толпа  не  сулила  ничего
доброго.  Стоглавая  была  единственным  чудовищем,  перед  кем   Аранта
чувствовала себя беззащитной. И хотя при виде нее "друзья короля" угрюмо
смолкали, поджимая хвосты, как подлые сучонки, она чувствовала  на  коже
их недобрые жадные взгляды. Словно она каким-то образом стояла меж  ними
и их "другом" королем и почему-то мешала их  "дружбе".  Однажды,  в  миг
озарения,  когда  у  нее  достало  времени  подумать  о   себе,   Аранта
сообразила, что они убьют ее, когда посмеют. Не сегодня. Но обязательно.
У нее хватило также разума догадаться, что чистые господа,  спорящие  за
право первыми поцеловать ей руку, испытывают к ней и  к  ее  присутствию
возле короля примерно те же чувства. Но  те  были  проще.  Им  было  что
терять, кроме вшивой шкуры, и потому они тщательно прятали то животное в
себе, что заставляло их желать ей гибели или падения,  а  ей  доставляло
неизъяснимое наслаждение вынуждать их давиться собственной досадой. Хотя
только  одна  она,  да  еще,  возможно,  Рэндалл,  понимали,  по  какому
тоненькому волоску она ходит изо дня в день.
   - Может, - обернулся с козел Кеннет, - другой дорогой проедем?
   Взгляд у него был  встревоженный,  и  немудрено.  Чистюле-офицеру  из
хорошей семьи эти ищущие развлечений  призраки  предсказанного  будущего
явно казались не более привлекательными, чем ее собственные воспоминания
о замаравшей ее прошлое нищете. Может, из чистого  противоречия,  потому
что иногда хотелось мелко отквитать ему неприкрыто выражаемую неприязнь,
или из  страсти  дразнить  судьбу,  играя  со  своей  неуязвимостью,  из
плебейской эйфории "первой леди", или из  святой  детской  убежденности,
будто бы то, что находится внутри тебя, тяжелее и больше того, что  тебя
окружает, она отрицательно качнула головой:
   - Прямо!
   И  экипаж  поплыл  сквозь  толпу  босяков,  плескавшуюся  у  ступеней
Королевского суда в точности  так  же,  как  она  станет  биться  вокруг
каменной твердыни Революционного Трибунала в Париже,  ожидая,  когда  на
потеху ей выбросят очередную жертву.
   Аранта была осведомлена  о  рассматриваемых  делах  ровно  настолько,
насколько этого хотел король. К этому  времени  Рэндалл  уже  переставил
крупные фигуры  на  политической  доске  по  собственному  вкусу,  лишив
влияния семьи, теоретически предрасположенные  поощрять  прежний  режим,
передав их владения  под  секвестр  или  в  лен  своим  приближенным,  а
кое-кого, если не находилось  высоких  чувств,  чтобы  на  них  сыграть,
попросту, без  затей,  обезглавив.  Его  полицейский  аппарат  занимался
сейчас  отловом  средней  и  мелкой  зубастой  рыбешки,  но  сегодня   в
Прокуратуре слушалось  дело,  к  которому  Его  Величество  имел  личный
интерес и ежедневно просматривал материалы следствия.
   Речь шла о расследовании деятельности Тайной  Канцелярии  при  короле
Брогау, особенно  давнего  дела  с  фальсификацией  материалов  убийства
наследника графа де Керваль. В связи  с  этим  достаточно  сказать,  что
кронпринца, наследника короля Баккара, звали Райе.
   Разумеется, Рэндалл не рассчитывал найти исполнителей, своими  руками
выбросивших из окна его двойника-сквайра. На месте заказчика он убрал бы
их сразу после того, как было сделано дело, может быть,  даже  на  месте
преступления. Но ведь были те, кто расследовал злодейское убийство.  Те,
кто "опознал" в убитом короля Рэндалла. Те, кто  в  лучшем  виде  сделал
дело и доложил об исполнении. Профессионалы. Чиновники от сыска. Те, для
кого "Его Величество" был не более чем формой речи. Кто был во всем этом
по уши и, следовательно, обязан ответить  перед  ним  и  перед,  памятью
невинноубиенных по всей строгости, какую  ему  заблагорассудится  к  ним
применить. Разумный циник, Рэндалл был беспощаден именно  к  этому  виду
предательства: предательству  профессионалов,  равно  необходимых  любой
власти, что некоторым образом возносило  их  над  нею.  Слишком  опасный
инструмент, способный обернуться против руки, в которую вложен.
   Того, кто отдал приказ, он убил, собственноручно и  вполне  героично,
однако, вспоминая тот солнечный  день,  знаменовавший  окончание  войны,
когда все было так правильно и справедливо, Аранта не  могла  отделаться
от гнетущего ощущения, будто все происходит капельку не так. По правилам
игры она не должна бы сочувствовать врагам.
   Они как раз миновали тяжелые каменные ступени, облепленные  толпой  и
немного  более  высокие,  чем  обычно,  -  ибо,  как  шутили   столичные
острословы, путь к Правосудию должен  быть  тяжел.  Двустворчатые  двери
разошлись, и в сопровождении четырех пикейщиков  появился  скованный  по
рукам немолодой, собой невидный и невысокий господин той  породы,  какую
принято называть судейской. Наличие эскорта, кандалов и тюремной  кареты
неподалеку свидетельствовало о том, что приговор вынесен  обвинительный.
Увиденное мельком лицо незнакомца было бледным, но  жестким,  словно  он
ничего другого  и  не  ждал,  а  в  глазах  толпы  крайне  занимательным
почему-то выглядело то, что судейские судейского засудили.
   Эскорта  с  одними  пиками  оказалось  явно   недостаточно.   Солдаты
попытались было проложить арестованному путь в толпе, однако десятки рук
хватались за пики, либо вырывая  их  вон,  либо,  если  солдат  проявлял
упорство и не желал расставаться с казенным оружием, - оттаскивая его за
пику прочь и забрасывая в самую гущу, себе на головы  и  под  ноги,  где
бедняге приходилось заботиться, чтобы его самого не затоптали.  Те,  кто
стоял слишком далеко и не рассчитывал сам пробиться к жертве,  отпихивая
друг дружку, карабкались на тюремную карету, раскачивая ее из стороны  в
сторону, скандируя имя короля, и даже перепуганным лошадям  некуда  было
сорваться с места. Аранта съежилась и ушла в тень своей кареты, прижимая
ладони к пылающему лицу. Она слишком хорошо представляла себе,  что  тут
будет. Кровь на булыжниках, и виноватых не найти. Как всегда,  когда  их
слишком много. "Не в этот раз, - прошептала она себе почти  неслышно.  -
Не в этот..."
   Карета дернулась, и хлопнула открытая дверка. Ува картофельным мешком
вывалилась  наружу  и  ввинтилась  в  городскую  свалку,  с  деревенской
бесцеремонностью орудуя локтями. Аранта не успела приказать,  как  вслед
за ее матерью с козел устремился Кеннет, вытягивая  шею  и  даже  иногда
подпрыгивая, чтобы не потерять ее из виду. Быстро, пока никто не  видел,
она коснулась глаз и губ, прося  защиты  Заступницы,  и  последовала  за
ними... главным образом, чтобы было не стыдно.
   То ли толпа не успела сомкнуться в кильватере Увы, то ли  ее  красное
платье  обладало  своей  собственной  действенной  магией,   но   только
оказалось так, что шла она по живому коридору, никого не касаясь, словно