проделывают, - усмехнулся стражник.  -  Каждый,  без
исключения, пытается вырвать штырь. А тот сидит  крепко,  мы  его  перед
каждым новеньким проверяем.
   - Я всегда знал, - прохрипел Рэндалл, - что вы,  лицемерные  сволочи,
способны оплодотворить только заговор. Что ты ей сказал?
   - Почва, - повторил Уриен, - была подготовлена тобой. Я сказал ей два
нужных слова в  нужный  момент.  От  тебя  зависело,  оказались  ли  они
правдой. "Это не любовь". Это все.
   Лицо Рэндалла расслабилось и смягчилось,  он  откинулся  затылком  на
шершавую каменную выпуклость и чуть при крыл глаза.  Не  будь  рука  его
неловко задрана вверх,  можно  было  бы  подумать,  что  он  остановился
отдохнуть. Его последние секунды  ускользали  в  вечность,  и  на  губах
расцветала та самая улыбка, которой он подкупал вражеских военачальников
и звал людей умереть за себя.
   - Отпусти меня, - сказал он, вздымая в себе последнюю  волну  обаяния
прославившей его неистовой искренности. Магии  не  было,  но  оставалась
привычка пользоваться ею и умение побеждать. - Ты же в жизни  никого  не
убивал своей рукой, спортсмен, мать твою... Представляю, каково тебе!
   Уриена охватила холодная, умиротворяющая тишина. Такая холодная,  что
в пору сердце в ней останавливать. Даже язык повиновался ему с трудом.
   - Ты можешь мне не поверить, но это - самое сильное мое желание.
   - Бедняжка...
   - В любом случае отсюда выйдет только один из нас. И если я этого  не
сделаю, это буду я.
   - Логично. Я тоже принял бы это во внимание. Я надеюсь, ты не станешь
навязывать мне свои услуги, как лицо, облеченное саном?
   - В таком случае я и сам чувствовал бы себя лицемерной сволочью. Если
тебя интересует мое мнение, ты был великим королем. Но кончил ты  плохо.
Я думаю, тебе самое место в аду.
   Дрожь мышц и  коленей  и  влажная  кожа  на  лбу.  Слабость  сильного
человека, на которую смотреть невыносимо. Уриен  повернулся  к  двери  и
сделал своим людям знак следовать за ним.
   - Эй! - услышал он и обернулся последний раз, зная, что  сделать  это
еще и не уступить у него не хватит сил.
   - Подбрось огня. Я хочу видеть свет.
   - Хорошо,  -  сказал  Уриен.  -  Как  скажешь.  Когда  дверь  за  ним
закрылась, Рэндалл прислонился виском к камню и закрыл глаза.
   Уриен сделал то же самое, оказавшись привычно высоко над  землей,  на
свежем воздухе, на балконе, опоясывавшем башню.  Внизу,  во  дворе,  шла
привычная ежедневная суета. Никто еще ничего  не  знал.  Все  шло  своим
чередом. И только двое у его плеча, покорные его  воле  и  взиравшие  на
него, как на своего  милорда...  И  некоторые,  он  смутно  вспомнил,  в
коридорах, с пониманием в глазах отдававшие салют,  когда  он  торопливо
поднимался обратно из подземелий.
   - Итак, я только что совершил государственный переворот. А что,  если
бы я его не ударил? Вы бы не вмешались?
   - Милорд, ваш брат говорит, что защищать следует перспективных, - без
тени сомнений глядя в его глаза, процитировал его новый  подчиненный.  -
Нам велено было  ждать  ваших  действий,  милорд.  Это  не  задание  для
самоубийц.
   - А дальше что?
   - Ваш брат Клемент идет к Констанце с верными  ему  войсками.  Завтра
утром он будет здесь. Указом короля  ворота  заперты.  Прикажете  ли  вы
открыть их, чтобы милорд Клемент вошел в город? Ведь вы уже здесь,  пока
он еще там.
   Уриен промолчал,  судорожно  вдыхая  воздух.  Это  хорошо  -  дышать.
Настолько хорошо, что, наслаждаясь, можно перестать соображать.
   - Вы задаете мне провокационные вопросы, солдат.
   - Ничуть, милорд! - Охранник,  который,  видимо,  в  действительности
имел более высокий чин, чем тот, на  который  был  внедрен,  перешел  на
напористый заговорщический шепот. Глаза его опасно заблестели. - Вы один
все сделали. И я видел, как вы все сделали. Никто не сделал бы лучше.  У
вас бы получилось, вы бы  только  взялись,  а?  И  было  бы,  я  считаю,
правильно. И братва поддержит... Если вы еще раз  возьметесь  сыграть  в
эту игру, вы получите все.
   Вот только нет больше в нем внутреннего огня,  заставлявшего  бросать
эти кости. И пусть этот  заговорщический  огонек  в  глазах  провокатора
погаснет.
   О да. Пока он гордился своим умом и пинал  Клемента  в  зад,  пытаясь
подвигнуть  того  на  государственный  переворот,   брат,   оказывается,
манипулировал им из безопасного укрытия. Он, Уриен, сделал за  него  всю
грязную работу. Почему он,  Уриен,  не  может  воспользоваться  плодами?
Кстати вспомнились восторги капитана, боевого товарища сегодняшней ночи.
Казалось, тысяча лет прошла с тех пор. Почему они шалеют, побывав с  ним
в переделке?
   Едва ли Клемент останется доволен,  и  можно  предсказать,  насколько
братоубийственную форму примет его недовольство. Но если даже так и даже
если ему удастся убедить себя в том,  что  это  честно,  не  видать  ему
больше ночей в библиотеке. Ему не  останется  ничего  из  того,  что  он
выбрал бы для себя сам,  если  бы  имел  возможность  выбирать.  Никогда
больше не биться над загадками умерших схоластов, не переписывать книги,
не отыскивать  в  пыли  забытые  сокровища  мысли,  не  опровергать,  не
соглашаться, не доказывать самому себе свою не правоту. Лишь  изредка  с
тоской гладить потертые переплеты, пергаменты, которых  не  прочел.  Дни
его будут заняты поиском способов удержать власть. Его не  полюбят,  как
любили того же Рэндалла Баккара. Он не рубаха-парень с громким голосом и
быстрой речью, первый среди равных. Он -  непонятный  книжник.  Себе  на
уме. Цареубийца. Ему придется держаться силой оружия. Полнейшее  безумие
рассчитывать на это теперь, когда крупнейшей силой является Клемент.  Но
разве то, что он сделал сегодня, не  было  безумием?  Ему  еще  придется
встать лицом к лицу с трибуналом, ответить церкви: как  получилось,  что
он пролил кровь в нарушение обетов. Даже если они  будут  рады  в  своем
тесном кругу, с него спросят строго. Доброе имя церкви стоит дорого.  Он
не имел права защищать собственную жизнь. "Ты не камень, ты - трещина  в
камне". Никого из тех, кто возьмется его судить  или  осуждать,  там  не
было, и клеймить его станут по делам, а не по намерениям. Кому он станет
объяснять в церковном трибунале,  что  тело  его  ответило  рефлекторной
защитой, блоком, отработанным еще в детстве в ответ  на  тычки  и  щипки
старшего брата, когда никто и думать не думал о постриге? Что  именно  с
тех пор он ненавидит, когда нарушают его физическое  пространство?  "Что
такое ненависть, - спросят у него, - и как она согласуется с  саном?"  И
сделал  ли  он  за  последние  сутки  хоть  что-то,  что  с  этим  саном
согласуется? Клемент прикроет его... до определенных пределов,  так  что
головы не снимут. Не больше. Рэндалл Баккара воплощал в себе ту  власть,
которая бесконечно собой любовалась. В  качестве  альтернативы  -  стать
властью, которая не нравится сама себе? Благодарю покорно.
   Внезапно он почувствовал сильнейшее отвращение ко всему, что выходило
за  пределы  библиотечной  башни.  Красная  Ведьма  смылась.   Правильно
сделала. Вовремя. Сейчас, поди, путей из города ищет.
   - Открывайте ворота, - хриплым голосом сказал он. - Пусть пользуется.
17. ДЕВИЦА ГРАНДИОЗА

   Пока есть море, по нему нужно плыть.

   Ливень не принес  облегчения.  Он  перешел  в  нудный  мелкий  дождь,
способный продолжаться неделями и выпить радость жизни из  целого  лета.
Такой многодневный дождь никогда не препятствовал горожанам исполнять их
обычные обязанности. А уж дома, в деревне, Аранта, накрывшись  рогожкой,
проводила под таким сеногноем целые дни, почти  его  не  замечая.  Хотя,
возможно, именно те времена аукнулись ей сейчас ледяными ступнями.
   Громады  домов  сквозь  пелену  дождя  и  мокрые  ресницы   выглядели
призраками,  угрожающе  нависшими  над  городом,  вобравшими  в  себя  и
хранящими в себе тысячи ежедневных, невидимых глазу трагедий. Как  будто
даже счастливые семьи пригасили  свои  тихие  маленькие  солнышки,  свои
множественные счастья не  для  посторонних  глаз.  Уж  больно  пасмурным
выдался этот день. Казалось,  во  всем  этом  городе,  выпивающем  души,
сегодня не счастлив никто.
   Хоть Епископ замолчал. Его буханье доводило ее до исступления.
   Людей на улице меньше не становилось. Продираясь во встречном потоке,
Кеннет  с  Арантой  торопливо  удалялись  от  обоих   дворцов,   пытаясь
удержаться следом за высокой черноволосой женщиной в белом платье, слепо
бредущей сквозь толпу.
   Куда она пойдет и как туда доберется?
   И как будут настроены те, к кому она будет  вынуждена  обратиться  за
помощью? Рэндалл рисковал очень немногим, отпуская ее восвояси. Мало кто
из дворян, чьи ряды  повыкосило  королевское  правосудие,  отважился  бы
предоставить ей убежище.  Простолюдины  же...  насколько  Аранта  успела
узнать королеву, едва ли та в состоянии найти верный тон для разговора с
низшими. Мысль о том, что Венону  Сариану  может  приютить  таинственное
лицо, организовавшее  ночное  нападение  на  Башню,  хотя  бы  даже  оно
руководствовалось  принципом  "враг  моего  врага",  она   с   некоторым
сожалением  отвергла.  Резня  в   Башне   наглядно   продемонстрировала,
насколько он не склонен к пустому милосердию. Он  наверняка  захотел  бы
каким-то образом использовать принцессу Амнези. А это  было,  во-первых,
не то, в чем нуждалась исстрадавшаяся женщина, а во-вторых,  Аранта  уже
достаточно хорошо представляла  себе,  во  что  выливаются  политические
разборки с привлечением зарубежного интереса. Видела  это  не  с  высоты
командного кресла, а не поднимая глаз от операционного стола. К тому  же
оставалось только гадать,  каких  гарантий  потребует  этот  неизвестный
благодетель от нее самой. Все ж таки не последней фигуры в  государстве.
Ферзя.
   В любом случае, чтобы отыскать его, требовалось время, а  времени  не
было. В плане первой очереди у них стояла женщина,  ощупью  бредущая  по
улицам, где прежде ее только возили в карете,  с  надушенным  платочком,
брезгливо прижатым к пудреному носу.
   Стоило  поспешить,  ведь  неизвестно,  не  следует  ли  по  пятам  за
королевой неприметный молодец  с  шилом  в  кармане.  Пути  королевского
правосудия неисповедимы.
   Если бы Аранта подыскивала себе спутника, ей стоило вновь  остановить
выбор на Кеннете. Юноша держал след  не  хуже  гончей  собаки.  Сходство
усугублялось тем, что временами он отскакивал в  сторону,  чтобы  задать
вопрос, и возвращался  к  ней  с  ответом:  да,  была,  прошла  туда-то,
какая-то странная, потому и заметили. Сказать  по  правде,  сама  Аранта
чувствовала себя немногим лучше Веноны Сарианы и едва ли  справилась  бы
одна. Магия внутри нее была вялой и сонной.
   Дождь, повисая на ресницах, сужает поле  видимости,  его  непрерывный
шелест приглушает прочие звуки. Будучи увлечены погоней, Аранта и Кеннет
ошибочно полагали, что напор встречного людского потока объясняется лишь
их собственным быстрым движением вперед, подобно тому как ветер хлещет в
лицо во время бешеной скачки. Они шли к  окраине,  тогда  как  оборванцы
предместий стекались к центру. Переговариваясь меж собой,  они  упускали
из  виду  обрывочные  реплики   прохожих,   которые   иначе   непременно
насторожили бы  обоих.  Они  не  заметили,  как  опахнуло  их  зловонным
дыханием из подворотни, где  одна  завернутая  в  плащ  тень  передавала
деньги другой, оборванной  и  хилой.  Они  пробежали  мимо,  торопясь  и
оставшись незамеченными.  И  едва  ли  Аранта,  даже  взглянув  в  лицо,
признала бы в одной из них призрак голода, унижения и нищеты  из  своего
давнего, горького и потому с удовольствием забытого прошлого.
   -  ...королева  -  мелочь,  стеклянная  пустышка...   ни   силы,   ни
власти.....каблуком наступить, хрястнет... шума надо...
   - ...хужей всего - девка в  красном...  знаю,  поди,  из  какого  она
теста... во дни иные...
   - ...не дотянуться... сила в ней...
   - ...от нас-то не уйдет... по улицам,  поди,  ходит...  вы,  главное,
благословите... и мы, поди, камешки, хоть и мелкие...
   И даже если бы она увидела это испитое грехами лицо,  с  исступленным
сладострастием выслеживающее ее из  грязной  темноты,  и  даже  если  бы
узнала, вряд ли узнавание заставило ее замедлить шаг.
   - Она в порт идет, - догадался Кеннет.
   Здесь традиционно было многолюдно.  Даром  что  день  казни  королевы
объявили нерабочим. Толпились купцы  и  матросы  с  ожидавших  разгрузки
барж,  отплывающие  подыскивали  себе  попутное  судно,  докеры   где-то
напились с утра,  невзирая  на  то  что  указом  короля  заведения  были
закрыты. Женщины попадались редко:  под  дождем  ловили  клиента  только
самые дешевые девки.
   - Разумеется, куда ей еще  деваться,  кроме  как  домой,  к  отцу,  -
откликнулась Аранта. - Только не дело пускать ее  одну.  Она  правил  не
знает. И платить ей нечем. Не ровен час затолкают в трюм  и  продадут  в
гарем. Или того хуже, заставят ублажать моряков всю дорогу, а потом -  в
воду. Никто и не узнает никогда.
   - Брось, - одернул ее Кеннет. - Каждое такое "может быть"  приходится
на десять тысяч "не может".
   Они буквально побежали вдоль по  пирсу,  своим  изгибом  повторявшему
излучину берега и почти вплотную к воде  застроенному  длинными  слепыми
пакгаузами, одноэтажными зданиями контор  торговых  компаний  и  будками
таможни, где взимали налог на ввозимый товар и глядели, не  протаскивают
ли в город оружие или контрабанду.  Немногочисленные  группки  назойливо
терлись у крыльца на первый взгляд запертых кабаков. И  здесь  было  так
много самого пестрого люда, что никто  не  останавливал  взгляда  ни  на
торопящемся офицере-инвалиде,  ни  на  женщине  в  красном,  которую  он
изредка придерживал за локоть. Не ровен час подвернет ногу на  очередной
куче  щебня,  сваленной  здесь  для  ремонта   гавани   и   забытой   на
неопределенное   время,   или   зацепится   подолом,   огибая    штабель
рассыпающихся досок. Сети, распяленные на сушилках там, где  кучковались
рыболовные суда, и характерный запах гниющих потрохов свидетельствовали,
что путь их приближается к краю гавани. Никто не потерпел бы  этой  вони
там, где  выгружали  ткани  и  пряности  и  иноземных  послов  и  стояли
крутобокие нарядные каравеллы.
   Здесь швартовались суда победнее, те, чьим  видом  власти  не  хотели
портить нарядную столичную гавань. Верткие рыбачьи шхуны с  заплатанными
парусами, баржи углежогов с лесистых  верховьев  Кройна.  Соответственно
посудин было числом побольше, а места - поменьше. И  чтобы  держать  всю
эту шатию в рамках, для них выстроили перпендикулярно к береговой  линии
причальные молы, доходившие почти до середины - благо, позволяла  ширина
и глубина. Кройн был всем рекам река.
   На одном из этих молов, издали, они и разглядели Венону Сариану.
   Белое платье, приобретшее под дождем  неопределенный  Цвет,  так  же,
кстати, как и ее собственное красное, черные волосы прядями по спине.  И
то чувство узнавания, которое позволяет определить родного или  близкого
человека  на  расстоянии,  когда  еще   не   видно   толком   ни   одной
индивидуальной черты. Аранта с Кеннетом, чуть успокоившись, убавили шаг.
И то ладно.  Поспевая  за  спутником,  Аранте  почти  рысью  приходилось
бежать. Теперь никуда не денется. Не то идет  потихоньку,  не  то  вовсе
стоит, погруженная в себя. Сзади они подходят, а кругом - справа, слева,
впереди - одна вода. Свинцовый серый Кройн, цвета неба, и  зыбь  на  нем
крупная, оспинами  дождя  изъеденная,  едва  колышется,  словно  он  под
собственной  тяжестью  ворочается.  Аранта  вытерла  воду   с   лица   и
усмехнулась,  глядя  на  обвисшие  мокрыми  сосульками  волосы  Кеннета,
светлые, как ковыль.
   - А что ты ей предложишь? - спросил он, откликаясь на взгляд.
   Аранта пожала плечами.
   - Выясню, чего она сама хочет, и поразмыслю,  как  ей  лучше  помочь.
Захочет домой - снарядим и отправим домой. С надежной охраной. А если ей
надо оклематься сперва - предоставим ей для этого и место,  и  время.  И
деньги. У здешних бар есть такое словцо - дело чести. Так вот,  это  для
меня теперь дело чести.
   - Как скажешь, - кивнул Кеннет, по глазам, видимо, соглашаясь.
   У оконечности мола маневрировала шхуна, готовая втянуть свое длинное,
хищное как у щуки тело в узкий промежуток меж двумя соседними  молами  и
ошвартоваться там. На  некоторое  время  переплетение  ее  мачт,  рей  и
прочего такелажа заслонило от их глаз  Венону  Сариану,  а  когда  судно
проследовало дальше, на молу не было  уже  никого,  хоть  сколько-нибудь
напоминающего преследуемую королеву.
   Аранту,  казалось,  настиг  мгновенный  паралич.  Несколько  раз  она
расширенными глазами обежала мол из конца в конец, гадая,  что  на  этот
раз могло  сделать  Венону  Сариану  неузнаваемой.  Сгорбилась  ли  она,
изменяя своей привычной осанке, острой как лезвие ножа, набросила ли  на
плечи плащ, просто ли присела на край, давая отдых непривычным  к  пешей
ходьбе ногам, тогда как они интуитивно ожидали  увидеть  ее  стоящей  на
прежнем месте. Потом, опомнившись, она буквально бегом кинулась вперед.
   Нигде. Ни в одну лодку, послушно, как привязанная скотина, мокнущую у
обросших водорослями свай, она не  спускалась.  Они  заглянули  во  все.
Спрашивали, хоть и не легко добиться связного  ответа  у  пьяненьких  на
молу да у мальчишек с удочками. Никто и не видел ее толком. А видел, так
не разглядел. И ни одна лодка не отходила сегодня от берега. А  как  же.
Королевина казнь. Кому запрет на работу, а кому - и повод не работать.
   Глубок Кройн, и вода в нем холодная. Тяжелая. Королевская  могила.  А
кругом белопарусные суда, несущие в себе возможности дальних дорог...  И
чайки.
   - Кеннет, - позвала усталым голосом  Аранта.  -  Я  хочу  поклясться.
Прямо  здесь  и  прямо  сейчас.  Никогда   в   жизни,   ни   при   каких
обстоятельствах я не покончу самоубийством. А если  вдруг  забудусь,  ты
меня... ну, ущипни, что ли.
   Обратно возвращались медленно, подавленные донельзя, едва переставляя
ноги. Только раз Аранта сдавленно прорычала: "Дело чести? Какая  тут,  к
едрене фене, честь!" Дождь прекратился,  но  испарение  влаги  в  теплом
парном воздухе было столь плотным, что  они  с  Кеннетом  брели,  как  в
тумане, почти плутая в малознакомых ущельях улиц слободы.
   Однако, несмотря на усталость души и тела, в сознание  Аранты  начало
закрадываться ощущение неладного. Вечерело, и они  брели  как  будто  бы
одни, но звуки, касавшиеся ее слуха и  доносившиеся  словно  бы  издали,
вынудили их насторожиться. То там, то тут,  за  углом  или  на  соседней
улице с грохотом  роняли  что-то  тяжелое.  Или  внезапно  били  горшки.
Влажный плотный воздух искажал и  усиливал  любой  звук.  А  однажды  по
напряженным нервам  полоснул  такой  силы  визг,  что  Аранта  за  стену
схватилась.
   -  Кошка?  -  предположил  Кеннет,  останавливаясь  и  неуверенно,  с
надеждой оглядываясь на нее.
   Аранта молча покачала головой. Ее нос учуял запах гари.
   И что-то странное чудилось ей в людях, которые попадались  навстречу.
Бедно одеты? Так ведь и квартал не аристократический. Но бедность бывает
разная. Ей хорошо  знаком  был  этот  род  вороватой  гнусной  бедности,
порождающей  ночных  хищников  с  воспаленными  глазами  и  изъязвленной
пороком кожей. Знакомое чувство. Страх, сравнимый лишь с тем, какой  она
испытала, когда с помощью собственной магии держала осаду в Белом Дворце
в ночь ареста Веноны Сарианы. И почти не  попадалось  женщин.  Приличных
женщин, тех, что носят чепец и с корзинкой ходят на рынок.  Те,  другие,
оборванные и визгливые, гораздые  на  сквернословие  и  богохульства,  с
торчащими зубами и немытыми космами, с  беспорядком  в  одежде,  который
желали  бы  выдать  за  кокетство,  из  породы   под   общим   названием
sanskulotes, кого и душегуб  коснуться  побрезгует,  а  то  и  побоится,
ходили  нынешним  вечером  стаями  и  представля