нью
правильно, а я - я выбрать для себя не способен?
   И все эти вопросы повисли бы в воздухе; Ким  ответил  бы...  Неважно,
что бы он ответил. Потому что разговора  все  равно  не  будет  -  будет
молчание под жутковатой луной, и каждый из них проживет весь этот диалог
сновали снова - внутри себя, не разжимая губ...
   - Хотел бы я когда-то разобраться в ваших отношениях  с  Пандемом,  -
пробормотал Виталька. - Одно время мне казалось, что ты - самый  близкий
ему человек на земле...
   - А теперь что тебе кажется?
   - Теперь? Ничего... Почему ты не попросишь  у  Пан-дема  совета,  как
помочь маме? Почему ты не  выслушаешь  его...  насчет  экспедиции?  Что,
вообще, между вами происходит?
   Ким молчал.
   - Ты перестал ему верить? - снова спросил Виталька.
   - При чем тут вера, когда речь заходит о Пандеме?
   Сын пожал плечами. Ким узнал собственный привычный жест.

Глава 20

   Мир вокруг маленькой церкви с синим куполом изменился  за  пятнадцать
лет.
   На месте бывшей стройки теперь покачивался  сосновый  лес,  и  каждое
дерево - здоровое, сытое - казалось мачтой под зеленым  парусом.  Внизу,
под лесом, была автоматическая фабрика, и крупная транспортная развязка,
и узел коммуникаций; сверху летали дятлы, вились  по  стволам  белки  да
паслось (в траве, а не в кронах) небольшое стадо диких коров.
   Вдоль церковной ограды по-прежнему росли вишни. На месте  одряхлевших
и  срубленных  стояли  теперь  молоденькие,  трогательно-беззащитные   в
сравнении со старыми, циничными, видавшими виды корявыми  стволами.  Был
конец лета, и вишни стояли, высоко  подняв  легкие,  свободные  от  ягод
ветки.
   -  ...Я  говорил  об  этом  буквально  вчера  с  одним  человеком,  -
неторопливо рассказывал отец Георгий. - "Великими  страданиями  надлежит
вам войти в Царство божие"... Он с этим ко мне и пришел. Дело совсем  не
в том, что так написано в Библии. Дело в том, что  эти  строки  отражают
реалии духовного роста, "учебником" которого и  является  Библия...  Он,
мой вчерашний собеседник, говорил:  я  не  знаю  никого,  выросшего  вне
страданий. Он говорил: я сам расту страданиями. На его взгляд, страдание
есть неотъемлемый атрибут качественного скачка в  развитии  человека.  С
"плато" текущего уровня человек должен подняться  на  "пик"  следующего.
Именно страдания и возносят его  на  этот  пик...  Никакого  богословия,
сплошная диалектика...
   Они шли по церковному садику - вдоль ограды. За пятнадцать  лет  отец
Георгий мало изменился;  перестал  носить  очки  без  диоптрий  да  чуть
длиннее отпустил бороду. Вот, собственно, и все. "Неужели и я  изменился
так  же  мало?  -  думал  Ким.  -  Кажется,  полжизни  прожил,  кажется,
поумнел... Или поглупел?"
   - ...Развитие - оно скачкообразное, не плавное.  Простым  накоплением
опыта и его осмыслением не поднимешься  над  собой.  Нужен  катализатор,
фермент,  который   даст   необходимый   рост   качества   над   простым
количественным накоплением. И страдание - и есть этот катализатор... Вот
и  получается,  что  нельзя  освобождать  человеков  от  страданий.  Это
регресс...
   - Я работал в онкологической  клинике,  -  сказал  Ким.  -  Страдание
отвратительно.
   - Понимаю...
   - Отвратительно. И способно вывести как вверх, так и... в пропасть...
   Его собеседник вздохнул:
   - Ким... У вас ведь не просят вашего сына в жертву.
   - А я не жаловаться приехал... Отец Георгий,  все,  что  до  сих  пор
сделал Пандем, - благо для человечества... Вы не согласны?
   Священник молчал.
   - Мы привыкли к нему, но не поняли его, -  снова  сказал  Ким.  -  Он
порожден человечеством? Но групповой портрет того человечества,  которое
я знал, выглядит иначе...Что  послужило  толчком?  Через  какие  фильтры
проходила информация? Если Пандем - проекция человечества, то - на что?
   - Мне кажется, - сказал  отец  Георгий,  -  что  вы,  Ким,  начинаете
сомневаться  в  благости  Пандема,  когда  ваши   собственные   интересы
становятся для вас важнее Пандемовых.
   Сделалось тихо. Ким глядел на бежевого кролика,  что-то  искавшего  в
траве под оградой.
   - Отец Георгий... Пандем обладает душой?
   Священник молчал.
   - Если он способен страдать, а мы теперь лишены  страданий...  Значит
ли это, что он находится на пути духовного роста, а мы нет? Что он более
человек, чем каждый из нас?
   Кролик под оградой вдруг замер, прислушиваясь, прыгнул - и исчез.
   Качнулись высокие стебли.
   - Ах, Ким, - отец Георгий  покачал  головой.  -  Говоря  о  мире  без
страданий, тот мой собеседник очень ошибался... Страданий нет? А чем вы,
по-вашему, сейчас занимаетесь?

Глава 21

   Автострада обрывалась здесь, будто отрезанная лазерным лучом.  Дальше
тянулась бетонированная дорога; Ким давно уже не видел бетонки,  но  эта
была хороша, без трещин, без выбоин. На  невидимой  границе,  справа  от
дороги,  стоял  старинный  дорожный  знак  -  круглый,  навроде  "Проезд
запрещен". "Мобили оставляйте здесь", - было написано красным  на  белой
жести.
   На  парковке  стоял  один  только,  в  два  раза   меньше   Кимового,
трехместный "Путник". Ким взял из багажника сумку и двинулся по бетонке;
ощущение было такое, будто он вернулся в детство. Справа  и  слева  были
поля, от которых  он  давно  отвык,  а  под  ногами  дорожное  покрытие,
одновременно и надежное, и архаичное, и ужасно неудобное  после  ставших
привычными биоковров. Сколько лет  они  живут  вот  так?  Четыре,  пять?
Обустроились серьезно..
   Поселок  был  новенький.  Дома  -  в  основном  кирпичные,  редко   -
деревянные, крашеные. Над каждой крышей - труба и универсальная антенна.
По крайней мере, от информации они не отказываются, подумал Ким.
   Первыми ему встретились две женщины на велосипедах. Переглянулись:
   - Эй! Вы кого-то ищете?
   - Быстова, - сказал Ким.
   - Он у  себя,  -  сказала  та,  что  помоложе,  полная,  с  некрасиво
затянутыми на макушке длинными волосами. Та, что постарше,  в  кепке,  с
сомнением выпятила нижнюю губу.
   - Это где? - спросил Ким.
   Обе некоторое время разглядывали его, будто он заговорил  по-китайски
или неудачно пошутил. Наконец та,  что  помоложе,  махнула  рукой  вдоль
улицы:
   - Туда.
   И Ким пошел.
   Улица вывела его  на  площадь  -  по-видимому,  поселок  строился  по
старому  традиционному  образцу.  Самый  большой  дом  на  площади   был
четырехэтажный, с круглой башенкой и действующими цифровыми часами;  Ким
ступил на площадь ровно в пятнадцать-четырнадцать.
   Дверь в ратушу была закрыта на кодовый замок. Киму снова вспомнилось:
такие,  или  похожие,  охраняли  двери  многоэтажек  в  год   пришествия
Пандема...
   Он позвонил.
   - Кто вам нужен? - спросили из динамика.
   - Сергей Быстов.
   - Кто вы?
   - Ким Каманин. Можете посмотреть в сети.
   Последовало  минутное  молчание.   Может   быть,   обитатель   ратуши
последовал Кимовому совету. А может быть, просто раздумывал.
   Замок громко щелкнул, и дверь приоткрылась.
   - Второй этаж направо, - сказал динамик.
   Внутри было сыровато и пахло погребом. Ким поднялся на второй этаж по
каменной, безо всякого покрытия лестнице;  в  большой  комнате  с  тремя
узкими окнами сидел тучный, большой человек с острыми,  как  искорки  на
лезвии, черными глазами.
   - Добрый день, - сказал Ким.
   - Добрый, - подтвердил хозяин. - От Пандема?
   - Ученый я, - сказал Ким. - Биолог. Немножко -  психолог...  вы  меня
запрашивали?
   Хозяин поддел мизинцем плоский монитор, лежавший на  столе.  Повернул
так, чтобы Киму было видно. С монитора  смотрел  сам  Ким  -  фотография
позавчерашней, кажется, давности. Внизу  темнел,  как  вспаханное  поле,
поясняющий текст; Ким успел разглядеть собственную дату рождения.
   - Очень хорошо, - сказал он, перехватывая острый  взгляд  Быстова.  -
Вы, разумеется, можете меня отправить восвояси даже раньше, чем я  скажу
"А"...
   Кстати, как вы встречаете людей, которые говорят,  что  хотят  к  вам
присоединиться?
   Быстов усмехнулся:
   - Вы похожи на древнего журналиста...  Задаете  вопросы  прежде,  чем
собеседник согласится отвечать.
   - Я никогда не был журналистом. По первой профессии я врач.
   - Хирург? - быстро спросил Быстов.
   - Вы же прочитали, - Ким кивнул на монитор.
   - Ч-черт,  -  сказал  Быстов  сквозь  зубы.  -  А  ну,  марш  отсюда.
Быстро-быстро, за поле и чтобы духу здесь вашего...
   - Почему?
   Быстов поднялся:
   - Ты не слышал? Плохо расслышал, что я сказал?
   Ким не двинулся с места:
   - А вы говорите со мной повежливее.  Меня  очень  трудно  спустить  с
лестницы, учтите. Хоть вы и хозяин, а меня никто не звал -  угрожать  не
надо. Я могу неадекватно отреагировать.
   Быстов разглядывал его с непонятным выражением. Вроде бы на Киме  был
комбинезон для полярных  работ  и  пляжная  панамка,  и  собеседник  его
пытался понять, что именно во внешнем виде гостя "не так".
   - Ты пандемный? - спросил он наконец.
   - Да, - сказал Ким.
   - Ты пришел сюда по поручению?..
   - Нет. Мне надо понять одну вещь... Или много вещей. Но одну -  очень
важную.
   - Это он велел тебе прийти, - сказал Быстов. - Димка мой  ногу  вчера
сломал... и наша идиотка  баба  Мела  не  может  правильно  загипсовать.
М-мать...
   - Он ничего мне не велел, - сказал Ким. - Но если ваш Димка  страдает
из-за вашей гордости - вы эгоистичная скотина, вот и все.
   Быстов не отреагировал на "скотину". Наоборот, успокоился, даже сник.
   Уселся снова за стол,  переложил  с  места  на  место  два  монитора:
плоский и "линзу".
   - Тебе не понять... тебе не  понять.  По-твоему,  комфорт  -  важнее.
Чтобы не дай бог не оцарапаться. Чтобы все жили в  мире.  И  если  ножку
сломал - сразу все принципы  побоку,  беги  к  Пандему...  Он,  кажется,
хитрее поступил. Он тебя к нам привел, а ты и не догадался.
   Ким на секунду задумался. Быстро - почти автоматически - проследил  в
обратном порядке всю цепочку своих решений за последние три дня.
   - Когда он ногу сломал?
   - Вчера, говорю.
   - Отпадает,  -  сказал  Ким,  пытаясь  скрыть  облегчение.  -  Я  еще
позавчера выкачал карту и просчитал дорогу  к  вам...  Да  и  Пандем  не
станет водить меня, как куклу. Это все ваши апокалиптические фантазии.
   - Ну, раз не привел, то и хорошо, - сказал Быстов, глядя  в  одно  из
окошек,  грязное,  с  лоскутиками  паутины.  -  Да  и  забыл   ты   свои
хирургические умения.
   Двадцать пять лет нет практики - все, сливай воду...
   - Хорош болтать, - сказал Ким раздраженно. -  Показывай,  что  там  с
Димкой твоим?
   Димке можно было дать лет шестнадцать с виду.  Лицо  его  было  цвета
слоновой кости, а на лбу сотней булавочных иголок лежал пот.
   - У вас анальгетики есть? Хоть что-нибудь?
   - Водка.
   - Идиоты. Ч-черт... Я позову Пандема.
   - Убью, - шепотом сказал лежащий Димка.
   - А как мне править? Как? Как в тринадцатом веке - без наркоза?
   - Есть еще травка, - сказала баба Мела, которой было лет  восемьдесят
и которая на самом деле звалась Мелани Смит.
   - Травка, -  сказал  Ким.  Подумал  и  выругался  -  как  когда-то  в
операционной; сразу сделалось легче. И сразу стало ясно, что  произойдет
в ближайшие полчаса.
   - Двух здоровых мужиков. Спирта. Бинтов. Гипс  готовьте.  И  заберите
всех баб отсюда. Вообще все лишние - выйдите...
   Быстов стоял в углу. Киму не было времени анализировать,  как  именно
хозяин на него смотрит и что у него на уме.
   Часа через  два  пацан  уснул  наконец  -  с  нормальным  пульсом,  с
наконец-то порозовевшим - от алкоголя - лицом.
   По дороге от дома к ратуше встречные  -  а  их  было  много,  видимо,
новость распространилась - косились на Кима с удивлением и опаской.
   Быстов снова привел гостя в свой кабинет. Со зверским выражением лица
вытащил из шкафчика большую  бутылку  с  длинными  стеблями  зверобоя  в
прозрачной жидкости цвета некрепкого чая:
   - Ну...
   Выпили молча.
   - Он тебе сын? - спросил Ким.
   - Ага.
   - Сколько ему?
   - Пятнадцать.
   - Молодец...
   - Знаю, - сказал Быстов, и в одном слове послышалась такая  похвальба
и гордость, которую редкий хвастун втиснет даже в длинную тираду.
   Выпили по второй. Закусили какими-то сухариками вперемешку с  вялыми,
неаккуратными с виду, но очень вкусными огурцами.
   - Почему? - спросил наконец Ким. Быстов,  не  дожидаясь  Кима,  выпил
третью.
   Поморщился:
   - Поймешь?
   - Попытаюсь.
   Быстов осторожно поставил на стол опустевшую рюмку. Протянул  к  Киму
руки ладонями вверх:
   - Видишь?
   Руки были,  как  дерево.  Застарелые  мозоли  покрывали  их  сплошной
коркой.
   - Не аргумент, - сказал Ким.
   -  Усилие,  -  сказал  Быстов.  -  Человек  -  это  усилие...  Жизнь.
Наибольшее усилие, на которое человек способен, - цена ему, человеку. Не
обязательно яму при этом копать... Или там бабе рожать  необязательно...
Ты меня поймешь.
   - Вообще любое усилие? - спросил Ким.
   - Да, - Быстов снова налил себе и гостю. - Можно на тебя еще  продукт
переводить? Или тебе Пандем в желудке все в воду  превратит,  начиная  с
третьей?
   - Не превратит, - сказал Ким. - Он ничего не  превращает  в  воду,  у
него другие механизмы... Понеслась?
   И они выпили.
   - Зачем корячиться, если есть Пандем? - устало спросил Быстов.
   - То есть зачем надрываться на жатве, если синтезатор делает хлеб  из
простеньких реактивов за пять минут?
   Быстов покачал головой; сверкнула круглая лысина  в  густых  седеющих
патлах:
   - Не-ет... В эту детскую ловушку меня не лови. Раньше, мол,  люди  на
лошадях пахали, но разве комбайн обесценил их труд... Оптимальный  путь,
высвобождение энергии для других целей, и все  такое  -  это  правильно,
Ким. Я совсем другое усилие имею в виду...
   Он встал. Прошелся взад-вперед по  комнате.  Щелкнул  пальцами  -  на
стене напротив окон засветился большой, от пола до потолка, монитор.
   - "Дюйм", - пробормотал Быстов себе под нос. - Двадцать шестая.
   На экране возник вдруг - и продолжился с середины -  старый-престарый
фильм. Не только не объемный, но даже и черно-белый. Отреставрированный,
но все равно блеклый в сравнении с последними реал-композициями.
   - Звук! - сказал Быстов, и звук пропал.
   - Усилие, - сказал Быстов. - Через "не могу"... Как в армии.  Как  на
той же жатве. Как  сегодня  Димка...  Зачем  человеку  быть  выше  себя,
жертвовать собой, наконец, если Пандем и так всем поможет?
   - У человека, - сказал Ким, - есть много  других  возможностей  "быть
выше себя". Человек может  учиться.  Человек  может  совершенствоваться.
Заниматься спортом, в конце концов...
   "Лететь в космос", - хотел  он  добавить,  но  не  добавил.  Некстати
вспомнил о Витальке.
   - Игрушки, - Быстов невесело усмехнулся. -  Детский  мир.  Делай  что
угодно, но знай, что Пандем все равно тебе поможет... Он же тебя  любит.
Он тебя вытащит у черта из пасти, если ты туда из любопытства  полезешь.
Что, мамка не поможет дитятку, если  с  дитятком  беда?  А  сколько  лет
дитятку - значения не имеет. Когда я служил, у нас одному  парню  мамаша
клубнику в сахаре таскала, передавала какие-то пирожки, мармеладки...
   - Пусть лучше дитятко свалится в пропасть и сдохнет на дне?
   - Сам,  -  Быстов  ударил  кулаком  по  столешнице,  и  оба  монитора
подскочили. - Не сваливайся  в  пропасть,  лапушка.  Думай  сам...  Нет,
игрушки все это, "Пандемовы страсти". Красная зона та же...  Игрушки  да
лицемерие: я крутая, я боксерша... я эгоистка... я анархистка...  а  как
беда, так Пандем поможет. Он всегда помогает. Он добрый.
   - Дочь? - подумав, спросил Ким.
   - Она, - пробормотал Быстов, с ненавистью глядя на пустую рюмку. -  А
ты...
   Ты вроде мужик. Я уж подумал было, что ты тоже  отказник...  Ни  один
пандемный так бы не...
   И замолчал.
   - А то, как ты живешь, - не игрушки? - спросил  Ким.  -  Поля  эти...
пшеница... Огороды... Коровы ходят,  понимаешь...  Синтезаторами  вы  не
пользуетесь, а сетью - да?
   - Сеть люди раньше придумали, - сказал Быстов. - До Пандема.
   - Так и синтезаторы собрали тоже люди... с подачи Пандема...  А  если
бы и марсиане подбросили - что, не пользоваться? Брезговать? Пусть народ
с голоду мрет?
   - У меня никто не мрет, - сказал Быстов. - Звук!
   И, повернувшись к Киму спиной, стал смотреть фильм.
   Минуты через две Ким узнал ленту. Это был  "Последний  дюйм"  из  его
детства.

Глава 22

   ...Динамика плотности населения в Тихом океане, оперная постановка  с
участием  сразу  двенадцати  звезд,  климатический  купол  на   Северной
платформе...
   На пороге комнаты стоял Мишка. Лера отвернулась от экрана:
   - Да, котенок?
   - Я еще не ужинал. Ма, вообще-то я тебя ждал...
   - Так что же ты молчишь? Я тоже еще не ужинала, давай...
   Ее сын был чем-то подавлен. Лерка определила это если  не  с  первого
взгляда, то со второго - точно.
   Себе она взяла коктейль с алкоголем, Мишке - с  фруктами  и  овощами.
Сын не был гурманом и никогда не тратил время  на  выбор  пищи  -  тыкал
пальцем в дежурное блюдо и равнодушно ел, что дают. Ему казалось, что он
слишком толстый; вроде бы он даже говорил об этом Пан-дему. И  вроде  бы
Пандем ему сказал, что у Мишки оптимальный для его сложения вес, а  если
он хочет перемен, то пусть поактивнее будет в спортзале...
   - Как дела в школе? - спросила Лерка как ни в чем не бывало.
   Сын вздохнул:
   - Открыли новую специализацию. Медицина.
   Лера на минуту перестала жевать:
   - Какую-какую?
   - Медицина... Я решил не записываться. Как-то мне не нравится.
   - Ты ничего не путаешь? - тихо спросила Лера. Сын помотал головой.
   - Еще что? - спросила она рассеянно.
   - Ничего.
   - Ты уверен? Что-то ты какой-то кислый...
   - Да так, - Мишка поежился. - Я вот сегодня подумал...
   И замолчал.
   - Что? Что ты подумал?
   - Я ведь не пройду экзамена на взрослость, - сказал Мишка еле слышно.
- У нас там рассказывали... У одного парня брат... Так я ведь такого  не
сделаю, что ему Пандем загадал. До старости буду тест  сдавать  -  а  не
сдам...
   - Ерунда, - сказала Лера, подумав. - Пандем прекрасно знает, что кому
загадывать.
   - Вот именно, - сказал Мишка и ниже опустил  голову.  -  Он  дает  на
преодоление, это все знают. Если боишься змей, например... ну, неприятны
они тебе... то змееловом работать.
   - Тебе до экзамена еще расти и расти, - напомнила Лера.
   - ...А если ты, ну, стесняешься или боишься - так в красный слой...
   Подраться там с кем-нибудь...  А  если  бегать  не  любишь  -  так  в
спортлагерь на полгода.
   - И это все, что тебя огорчает?
   Мишка оторвал глаза  от  тарелки.  Глаза  были  нехорошие  -  больные
какие-то глаза.
   - Мишуль...
   - Да не надо, мама... Пандем говорит - учись  преодолевать.  А  я  не
хочу.
   Лучше не надо мне экзамена на взрослость вообще. Дома буду сидеть, по
сети учиться, по сети работать... Ты не против?
   - Я с ним поговорю, - сказала Лера.
   - Не надо, - Мишка страдальчески скривился. - Он и так меня  достанет
за то, что рассказал тебе...
   - Никто тебя не достанет, - сказала Лера жестко. - Допивай  коктейль,
я сейчас вернусь...
   Уже на пороге ей подумалось, что не  стоило  срываться,  не  закончив
ужина.
   Вышло скомканно и нервно,  куда  она  поспешила,  она  ведь  взрослый
человек... Хоть экзамена на взрослость в ее время никто  не  должен  был
проходить...
   Она плотно закрыла за собой дверь  беседки.  Задвинула  задвижку;  ее
беседка была похожа на жилую комнату: с диваном  и  ванной,  со  столом,
авто кафе, "игралкой" и  множеством  живых  цветов,  растущих  прямо  из
ковро-лина.
   - Пан?
   "Да, Лера?"
   Она  выдохнула  застрявший  в  груди  воздух.  На  секунду  сделалось
легко-легко, будто  под  наркозом.  "Ну  что  ты  как  маленькая,  право
слово..."
   - Зачем им медицина? "Что,  это  запретное  знание?  Естественно  для
малышей - интересоваться устройством собственного тела".
   - На то есть анатомия и физиолог