Пандем захочет, - хрипло сказал Виталька, - он каждого из  нас
может сделать гением. Прямо сейчас.
   Некоторое время все молча на него смотрели.
   - А почему же он не хочет? - мягко спросил Алекс.
   - Потому что мы сами должны, - Виталька отвел глаза. - Вот  ты,  дядь
Алекс, говоришь - статус, как будто это  плохо.  А  вот  нет  ни  одного
человека с высоким статусом, который получил  бы  его  незаслуженно.  За
просто так. По везению. Он зарабатывается, статус... Долго...
   - В людях главное не статус, - тихо сказал восьмилетний  Ромка.  -  В
людях главное суть.
   Виталька вздрогнул. Покосился на брата неприязненно,  как  показалось
Киму.
   - А что такое суть, Ромаша? - осторожно спросила мама.
   Ромка пожал плечом:
   - Спроси Пандема...
   - Так говорить невежливо, - сказал Ким.
   - А почему ты сам так говоришь? И тетя Аля говорит?
   - Так то мы, а то ты!
   - Я такой  же  человек,  -  Ромка  пожал  другим  плечом,  будто  для
симметрии. - Ладно-ладно... Суть - это чего человек хочет  больше  всего
на свете. Например, дядя Костя хочет, чтобы все  вокруг  отдыхали  и  не
мешали отдыхать ему. Дедушка хочет все время работать. А Виталька  хочет
полететь в космос и прославиться.
   Виталька  встал.  Во  взгляде,  обращенном  на  брата,   промелькнула
непривычная для Кимова сына злость.
   - Вит...
   -  Все-таки  нет,  -  пробормотал  Виталька.  -  Все-таки...   Смысл?
Допустим, я был уже зачат на момент прихода Пандема,  тут  нечего...  Но
вот дети, которые были зачаты после его прихода? Почему не устроить так,
чтобы и там не было никаких случайностей? Чтобы... самый удачный вариант
зачатия?
   - А я не  самый  удачный,  -  спокойно  парировал  Ромка.  -  Зато  я
настоящий, естественный человек. Да, Пандем?
   - Дети, - предостерегающе сказал папа, - я вообще не понимаю,  о  чем
сыр-бор... Давайте музыку!
   Ромка  хотел  еще  что-то  сказать,  но  замолчал,  прислушиваясь  ко
внутреннему голосу.
   Ким положил руку на плечо ощерившемуся Витальке:
   - Оставь. Пан ему объяснит.
   - Если бы я хотел прославиться, - сообщил Виталька,  -  я  бы  чем-то
другим занялся. В фильмах бы снимался... Меня даже звали,  у  меня  лицо
обаятельное...
   - Виталя, - Шурка поднялся, - пошли, я тебе кое-чего скажу...
   Они стояли рядом -  двоюродные  братья,  Витальке  пятнадцать,  Шурке
двадцать один, но разницы в росте (каким огромным казался школьник Шурка
рядом с младенцем Виталькой!) уже почти не осталось.  Ким  смотрел,  как
они рядом идут к берегу, то  есть  к  краю  понтона,  и  отблеск  костра
золотит им спины, и как они садятся  прямо  на  песок,  и  Шурка  что-то
говорит, но слов не слышно за ровным шумом прибоя.
   Ким оглянулся; у костра молчали. Арина неподвижно  глядела  в  огонь;
Лерка слабо улыбалась, Вика покачивала на коленях Юльку, отец обнял маму
за плечи, Алекс  лежал,  глядя  на  звезды,  Александра  бродила  где-то
рядышком, под ее подошвами похрустывали ветки. Каждый из них  не  помнил
сейчас о существовании всех остальных.
   Ким уселся рядом с женой. Примятая трава была плотной,  как  циновка,
надежной и жесткой.
   Пока Арина была с Пандемом, Ким не  хотел  говорить  с  ним.  Вопреки
здравому смыслу - ведь "отвлечь" Панде-ма нельзя, у него  бесконечная  -
или почти бесконечная - оперативная память...
   Остров-понтон плыл, будто сквозь  космос;  костер  горел,  не  требуя
новых дров, Ким глядел  на  огонь,  внутри  его  проворачивалась,  будто
объемная фигура на экране монитора, слышанная где-то фраза: "И  свет  во
тьме светит..."
   Бесшумно поднималась примятая трава. Между  Кимом  и  сидящими  рядом
вырастали зеленые стены.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ГОД ПАНДЕМА

ПРОЛОГ

   Ларс Петерссон был беспандемным вот уже полтора года. Его невеста Лил
находила особую прелесть в его стальном значке с  гордой  надписью  "Без
Пандема"; для нее, девчонки, этот значок был пугающим  и  притягательным
символом Ларсовой независимости, исключительности и силы.
   Вот уже полтора года Ларс не разговаривал с Пандемом (а поначалу было
ох как трудно!), не принимал от него советов и не ждал помощи;  впрочем,
главная фишка заключалась не в этом.
   Вот уже полтора года Ларс был смертен. Одно это осознание  сводило  с
ума не только Лил, но целые батальоны окрестных девчонок; Лил ревновала,
иногда устраивала Ларсу робкие  сцены,  но  почти  сразу  отступалась  и
прощала  -  понимала,  глупышка,  что  местом  в  Ларсовом  сердце  надо
дорожить, как сиденьем в переполненном автобусе, и, однажды  ухватившись
за поручень, держать его зубами и когтями - а то ведь вылетишь  на  всем
ходу...
   Лил была хороша - загорала голышом, вся была  бронзовая,  без  единой
белой полосочки, с подтянутой гладкой попкой,  которую  почти  закрывали
светлые волосы, если их свободно распустить;  грудь  у  Лил  была  такая
пышная, что золотой медальон терялся  в  темной  ложбинке.  Всякий  раз,
обнимая свою великолепную Лил, Ларс думал, что это может быть  последняя
их ночь; всякий раз, заводя мотор или поднимая парус, он знал, что может
слететь с моста, или размазаться по скале, или взорваться, или утонуть -
и исчезнуть навсегда.
   Он был самым счастливым человеком на всем побережье.
   Просто невероятно, что можно быть еще счастливее; тем не менее ранним
утром пятнадцатого июля, входя в родной эллинг, где пахло неповторимо  и
остро, где в особых креплениях покоились туши  лодок  и  где  ждала  его
совершенно готовая к плаванию "Анабелла" - Ларс подумал, что вот он, пик
счастья в его короткой, но такой клевой жизни.
   Виктор ждал на причале; его лодка называлась горделиво:  "Пофиг".  На
серой ветровке Виктора - на спине и на груди - светящейся  краской  было
написано то же, что на Ларсовом значке: "Без Пандема!"
   Они ударили по рукам. Качнулся  понтон,  завизжали  девчонки.  Кто-то
дудел в трубу; Лил протиснулась сквозь  стенку  загорелых  потных  спин,
разводя бицепсы Ларсо-вых приятелей, будто ветки деревьев. Глаза ее были
какие-то не правильные.
   - Послушай, Ларс, -  пробормотала  Лил,  глядя  в  доски  понтона.  -
Может... сегодня вам не плыть... то есть не идти?
   Он взял ее пятерней за лицо. Нет, она  его  не  разозлила;  наоборот,
что-то трогательное было  в  ее  беспокойстве.  Те,  на  берегу,  просто
визжали и бросали в воздух панамки...
   - Не трусь, - сказал он, усмехаясь. - Два раза не умирать!
   Эту  старинную  фразу,  когда-то  так  поразившую   его,   он   любил
произносить по случаю и без случая, она всякий раз действовала  на  него
как глоток ледяного пива в жаркий полдень.
   Они с Виктором влезли в лодки, судья дал команду, и скоро  Лил.  а  с
ней причал, а  с  ним  весь  берег  ушли  далеко  назад,  завалились  за
горизонт, благо ветер в тот день был - только лови...
   Он видел желтый  парус  Виктора,  идущий  параллельным  курсом.  Звук
ветра, звук паруса, звук разрезаемой воды -  и  никаких  других  звуков;
чайки отстали.
   Ларс сидел на корме, равнодушный к палящему  солнцу,  равнодушный  ко
всему, кроме ветра.
   К полудню на горизонте показалась -  и  пропала  -  платформа  жилого
города.
   (Перед стартом они долго возились, прокладывая  курс  таким  образом,
чтобы подальше обойти освоенные места, чтобы никаких пассажирских трасс,
никаких платформ и никаких людей - чтобы  все  было  по-честному:  море,
Ларс, Виктор.)  Наступил  вечер.  Солнце  садилось  в  море,  погожее  и
бронзовое, как голенькая Лил. Ветер чуть ослабел; Ларс поужинал.  Желтый
парус Виктора маячил так далеко, что без бинокля  его  почти  невозможно
было различить.
   Виктор был тоже беспандемник. Дольше, чем Ларс; Виктор обходился  без
Пандема три года, собственно, это его пример - его наглый, брутальный...
Они встретились как враги, потом оставили ненависть, но друзьями  так  и
не стали.
   Кажется, Виктор приставал  к  Лил.  Ларс  точно  знал,  что  Лил  его
отшила... Да мало ли кто приставал к Лил... Во всяком случае, эту регату
они устроили ради себя самих, а не ради кого-то еще. Они  были  равны  -
двое мужчин без Пандема в голове, смертных, но любящих жизнь...
   Мать считала Ларса идиотом. Желала ему подавиться вишневой  косточкой
и поскорее сдохнуть. На самом деле, конечно, она ужасно боялась, чтобы с
Ларсом чего не приключилось;  сестра  говорила,  что  мать  каждый  день
умоляет Пандема пощадить ее глупого сыночка и не допустить его смерти...
   Ларс  ухмыльнулся.  Как  бы   не   так;   Рози-ветер,   шести-пудовая
бабища-байкер, на глазах у пятнадцати своих приятелей - и  Ларса  в  том
числе - влипла в стену  на  своем  "Судзуки",  не  вписавшись  в  крутой
поворот.  Розины  мозги  пришлось  отмывать  тряпочкой;  из   пятнадцати
свидетелей только двое после этого остались беспандемни-ками  -  Ларс  и
еще один парень. Рози умерла! Это было ужасно... и это было великолепно,
потому что доказывало, что Пандем не врет.
   ...Спать не  хотелось.  После  полуночи  справа  по  курсу  показался
огромный экскурсионный пароход-"подкова"; прошел мимо, как призрак,  как
усыпанная огнями гора - беззвучно оставляя след на воде...
   Часам к четырем утра на  западе  стали  пропадать  звез-•  ды.  Снова
усилился  ветер  -  и  переменился  так  резко,  что  Ларс  едва   успел
сманеврировать. Близился рассвет, но небо становилось темнее.
   Ларсу  приходилось  идти  галсами,  почти  против  ветра.   Показался
бортовой огонек - лодка Виктора; было уже шесть  утра,  но  рассвета  не
предвиделось.
   Поднялась волна. Ларс закрепил парус и взялся за черпак.
   Виктор подошел совсем близко. В полумраке Ларс различал его  ветровку
- и светящуюся надпись, которую  с  такого  расстояния  невозможно  было
прочитать.
   Грозовой фронт напирал, посверкивая  зарницами.  Виктор  убрал  парус
раньше, чем это сделал Ларс; теперь его лодка осталась далеко позади.
   Ларс с неудовольствием подумал, что  неизвестно,  куда  его  забросит
гроза. И неизвестно, сколько дней понадобится, чтобы вернуться на  курс;
и что Пандем знал, конечно, точный прогноз  погоды,  по  по-честному  не
сказал. По-честному, но вот гадство...
   И тут же подумал:  а  нет  ли  злой  воли  Пандема?  Сорвать  регату,
выставить приятелей дураками, и пусть они неделю прутся к  финишу  -  на
веслах...
   И тут - накатило.
   Ларсу случалось бывать в переделках. Ему казалось, что он все  делает
правильно; что надо выждать, шторм утихомирится, что в сундуке запрятана
бутылка хорошего виски,  и,  когда  безобразие  закончится,  надо  будет
первым делом отвернуть крышечку и...
   Когда лодка  перевернулась,  Ларс  еще  ни  о  чем  таком  не  думал.
Перевернулась - и перевернулась. Все равно  регате  конец;  можно  будет
посидеть на днище, дождаться, пока...
   Откуда-то несло  холодным  течением.  Ледяным.  Ларс  знал,  что  это
означает; беспандемный прогноз погоды не просто наврал - он предал.
   Три года  назад...  рассказывали  в  яхт-клубе...  ребята  вот  также
нарвались... они все были не одиночки, все выплыли, всех тут же подобрал
спасательный катер...
   Дышать становилось  все  труднее.  Тело  было  не  тело,  а  сплошная
судорога; пальцы еще цеплялись за днище, но...
   Ларс вспомнил, как врезалась Рози.
   И понял, что там, под ним, - вода и вода, толща равнодушной  воды,  и
пучеглазые рыбы, и склизкие скалы. Его тело... что с  ним  будет,  когда
он,  то  есть  Ларс...  когда  его  внутренняя   сущность   вытряхнется,
покинет... как у Дряхлых стариков... старики умирают  во  сне...  А  ему
придется умирать наяву!
   Сейчас! Такому молодому! А Лил...
   Левая рука перестала повиноваться, и пальцы разжались.
   А может быть, он и не умрет вовсе... Он ведь не ударился в стену, его
мозги еще при нем... Он будет просто  плыть,  плыть  спокойно,  пока  не
приплывет куда-нибудь...
   Перевернутая лодка была уже в нескольких метрах от него. Ледяная вода
забилась в горло; Ларс тонул однажды, но тогда все было будто  в  шутку,
пацаны его вытащили...
   Он не может дышать!
   Он из последних сил забил руками по воде. Голова на секунду вынырнула
над поверхностью; огромная волна захлестнула - и потянула вниз, к рыбам.
   - А... Не...
   Судорога. Ларс снова вынырнул; кажется, стало  светлее?  Перевернутая
лодка - вот она, метров десять проплыть... Что такое десять  метров  для
тренированного человека?
   Новая волна-днище отдалилось.
   И еще волна.
   И еще. Судорога.
   Да будь оно неладно! Какая фигня! Что  ему  тонуть,  когда  он  такой
молодой!
   Когда Лил его любит?!
   - Пан! Па-ан!
   Хрип. Новая волна.
   И вот тогда-то Ларса пробрал ужас, равного которому он  не  испытывал
за всю свою жизнь. В тот  момент,  когда  он  понял...  вспомнил...  что
обещал Пандему, получая гордый статус одиночки:  "...и  не  обращусь  за
помощью, что бы ни случилось.  Моя  жизнь  принадлежит  мне,  я  за  нее
отвечаю..."
   - Пан! Прости! Я... отказыва... я! Не могу... пожалуйста! Не дай... я
тону... я дохну... не допусти... Па-ан! Ты не допустишь! Ты не допу...
   Ему казалось, что он кричит, на  самом  деле  он  хрипел  и  булькал.
Хрипел и булькал до  тех  пор,  пока  под  руками  его  не  обнаружилось
скользкое днище перевернутой лодки.
   Светлело.
   Через несколько часов - Ларс к тому времени был просто мокрым  мешком
с нечистотами - его подобрало пассажирское судно,  из-за  шторма  слегка
изменившее свой обычный курс.
   ...Лодки с гордым названием "Пофиг" с  тех  пор  никто  не  видел.  В
яхт-клубе повесили на стенку фотографию Виктора в жирной  черной  рамке;
Ларсу казалось, что эти щенки начинающие радуются.  Они  на  самом  деле
были в восторге - от прикосновения к великому, страшному, к  Свободе,  к
Смерти...
   А почему нет, спрашивал себя Ларс, часами сидя над  литровой  кружкой
пива.
   Почему я не мог  спастись  благодаря  случайности?  Ведь  я  пообещал
Пандему не тревожить его своими просьбами! А он пообещал не откликаться,
даже если потревожу! Почему я не мог случайно -  совершенно  случайно  -
спастись?!
   Он рассказывал об этом Лил, и  она  верила.  И  другие  тоже  верили.
Только переглядывались за Ларсовой спиной.
   Ларс разыскивал файлы про древних мореплавателей и  копировал  оттуда
истории о чудесных спасениях. Над ним смеялись почти открыто  -  так  он
всех заболтал этими своими рассказами...
   А потом он  как-то  сразу  перестал  ходить  в  яхт-клуб  и  перестал
встречаться с Лил. Поменял дом и всех знакомых, уехал  в  горы  работать
монтажником, был очень бледный, тихий и сосредоточенный. Стальной значок
с надписью "Без Пандема" покоился на дне пруда.
   Ларс знал, что Виктор, даже умирая, не просил Пандема спасти его.

Глава 18

   Шурка Тамилов давно уже считал сон напрасной тратой времени:
   "перезагрузка" стала для него привычным делом. Две  минуты  глубокого
транса - и полное обновление...
   А теперь испытание нового, разработанного Шуркой узла  оказалось  под
угрозой потому, что Александр  Александрович  Тамилов,  ведущий  инженер
Черноморской платформы, спал беспробудно вот уже четвертые сутки.  Время
от времени - вот как сейчас - он вываливался из своего сна  и  несколько
счастливых минут не мог вспомнить, где он и что произошло; потом счастье
заканчивалось, он пытался совершить над собой усилие,  встать  и  что-то
сделать, но вместо этого снова засыпал.
   "...Помоги мне собраться. Помоги мне думать о другом".
   Молчание. Шурка и не ждал, что Пандем ответит. Чтобы Пандем  ответил,
надо подниматься, идти в беседку... А  как  интересно  было  поначалу  -
новая игра, "свидания" один на один в беседке, а  в  повседневной  жизни
чувствуешь себя совершенно автономным... Пандем был чертовски убедителен
- человечеству вдруг позарез понадобилась самостоятельность...
   Шурка перевернулся на спину.
   Я тебя совершенно не понимаю, говорила три дня назад  Вика,  то  есть
Виктория Викторовна. Мне казалось, что ты сам  не  слепой  и  давно  все
понял...
   - Я слепой, - сказал Шурка вслух.
   Любые отношения рано или поздно исчерпывают себя, говорила Вика. Тебе
кажется, что мы стоим на месте и держимся  за  руки,  а  на  самом  деле
каждый из нас идет, идет по ленте... ленте эскалатора... рано или поздно
разность скоростей становится непреодолимой. То, что нас связывает, - не
любовь и не семейное чувство, это привычка, Шур. Если не веришь,  спроси
у Пандема.
   Шурка посмотрел на свою ладонь. На  тыльной  ее  стороне,  выписанные
фосфоресцирующей краской, светились цифры: ноль три  четырнадцать.  Пока
Шурка  смотрел,  последняя  четверка  перетекла  в  пятерку.  Ноль   три
пятнадцать.
   - Помоги мне, - попросил Шурка тихо. -  Помоги  мне  это  пережить...
Молчание.
   Амплитуда внутренней жизни, говорил когда-то  Пандем.  От  эйфории  к
отчаянию и обратно. Неисправимого не бывает. Непоправимого не случается.
Это опыт, это внутренняя жизнь, падая и поднимаясь, ты растешь...
   Меня поздно воспитывать, говорил Шурка. Я уже взрослый.
   Нельзя сужать амплитуду, говорил Пандем. Нельзя бежать от потерь - их
и так осталось немного, и почти все они  не  фатальны...  Расстояние  от
твоего глубочайшего отчаяния до твоего высочайшего счастья -  территория
тво-" ей жизни; ты же никого не хоронил, Шура...
   - Не хочу, - сказал Шурка вслух. Если ты заглянешь  в  себя,  говорил
Пандем, ты поймешь, что  источник  твоего  горя  -  не  столько  любовь,
сколько обида. От тебя требуется волевое усилие, говорил  Пандем;  Шура,
если ты взрослый - соверши усилие! Сделай внутреннюю работу!
   Шурка провел языком по верхним  зубам.  В  последние  годы  появилось
много разработок в забытой было  области  связи:  наушники  и  браслеты,
устройства для имплантации, телезубы, например...  Всякие  подпорки  для
людей,  слишком  уж  привыкших  к  Пандему.  Кое-кто  вообще   не   умел
пользоваться традиционными хронометрами, например. Да что там -  кое-кто
печатный текст воспринимал с трудом...
   В имплантированном динамике запели птицы - вызов; который час?
   Полчетвертого? Впрочем, все ведь знают, что Шурка никогда не спит...
   - Шура? Это Ким. Что ты делаешь?
   - Сплю...
   - Спишь?! Ах да... Шура, я сейчас в  беседке,  Пан  рассказал  мне  о
твоих... о твоей беде.
   - Да, - после паузы пробормотал Шурка. - И что?
   - Я могу чем-то тебе помочь?
   - Ты? Помочь мне может только Пан... Он не хочет.
   - Малый... Перестань обижаться на Пана.  Попробуй  рассказать  мне...
снова поговорить... может быть, станет легче?
   - Вика... - выговорил  Шурка.  -  Виктория  Викторовна  третьего  дня
сказала, что наши с ней отношения себя  исчерпали.  Давно.  И  что  пора
привести форму в соответствие с содержанием... И что ребенку, кстати,  в
двенадцать лет уже практически не нужны родители... Что, ты не удивлен?
   - Я давно заметил, что твои отношения с Викой...
   - Себя исчерпали?
   - Что Вика не относится к тебе, как раньше.
   - Почему я сам этого не видел?
   - Ты ее любишь.
   - Ерунда. Вовсе нет. Она была моим другом. Я так Думал.
   - Как Юлька?
   - На практике. Прислала открытку с хмурым таким  ежиком.  Ежик  курит
сигару и говорит: "Дело житейское"... Почему и  Пан,  и  ты  воображаете
меня глупым обидчивым мальчиком? Да, я не  могу  так  легко  пережить...
Это. Если бы Пан помог мне... чуть-чуть поддержал... спроси у него, Ким:
кому на земле было бы от этого хуже?!

***

   - ...А откуда наш визик знает, какая погода будет завтра? В нем  тоже
Пандем сидит?
   - Это машина, - сказала Юлька Тамилова, не  отрываясь  от  коробки  с
косметикой. - В нем  нет  никакого  Пандема,  это  разные  хитрые  поля,
лучики, электрончики летают...
   - Не надо мне про электрончики! - возмутилась  трехлетняя  Ева.  -  Я
сама тебе схему могу нарисовать! Ты мне  только  скажи,  откуда  он  все
знает: номера каналов, например...
   Юлька уронила голову на руки. Ева действовала  ей  на  нервы;  прочие
воспитанники младшей школьной группы, где Юлька проходила педагогическую
практику, занимал