инственным человеком,  умевшим  правильно
ее утешить. Он знал ее - понимал - как никто на свете. Наверное,  только
при этом условии живущих вместе людей можно назвать семьей;  все  прочие
случаи (включая и страстную любовь), под  это  условие  не  подпадающие,
есть не что иное, как модель песочного  домика.  Арина  знала,  что  Ким
понимает ее лучше всех на свете. И Ким знал. И  это  знание  давало  ему
повод даже для гордости...
   Теперь Арина никогда - или почти никогда - не грустила и не пугалась,
а если ей случалось  бывать  в  минорном,  "сумрачном"  настроении,  она
спешила не к Киму, а от него. "Неохота, чтобы ты видел мою кислую мину",
- говорила она, садилась на велосипед и исчезала до позднего  вечера,  а
вернувшись, была уже оживленной и беспечной как всегда.
   Они почти никогда не говорили о важном. То  есть  они  говорили  -  о
важном для человечества, о космической программе, например. И  о  важном
для  детей  -  отправить  их  летом  в  африканский  заповедник  или   в
скандинавский аквапарк. Но о  том  важном,  которое  редко  нуждается  в
словах, они не только не говорили, но даже и не молчали.
   Единственными минутами их безусловного и полного единения  оставались
минуты близости. Они любили друг друга часто, несмотря на работу,  учебу
и усталость, и пылко, несмотря на спокойствие каждодневных их отношений.
Оба были здоровы, как буйвол и буйволица, плоть  требовала  своего,  они
затевали любовные игры в постели, на травке,  в  бассейне,  в  лесу,  и,
прижимая к себе горячую и  счастливую  жену,  Ким  наслаждался  чувством
собственника. Она была - его.
   Безоговорочно. И так было, пока в  один  из  таких  моментов  Ким  не
увидел в ее глазах тень другого разговора.
   Она говорила с Пандемом!..
   Арина не понимала, что случилось. Плакала - впервые за много лет. Ким
стыдился сам себя - своей реакции, самца в себе. Пандем реанимировал его
- и, конечно, находил единственно  правильные  слова,  которые  Ким  мог
сказать бы сам себе, будь он в этот момент чуть-чуть хладнокровнее.
   Они долго говорили  -  втроем.  Арина  не  могла  понять,  почему  ее
разговоры с Пандемом задевают Кима. "Ведь это же все равно что мысли,  -
доказывала она. - Я же не могу не мыслить, ты подумай, Кимка!"
   Он не мог объяснить ей. Наверное, впервые в жизни.

***

   "Мне меньше всего хотелось бы устраивать на земле рай для симбионтов.
   Поэтому я консервативен, Ким. Я показываю пути, я дарю технологии, но
- все блага этого мира  должны  быть  произведены  либо  природой,  либо
человеком. Те ветви физики, которые  сейчас  едва  отпочковались,  через
тридцать лет разовьются в самостоятельные науки... Ты не  представляешь,
Ким, сколько  сюрпризов  ожидает  человечество  на  этом  пути,  сколько
кроликов выскочит из корзины и на что  будет  похож  человеческий  город
через двести  лет,  например...  Социум  как  сбалансированная  система,
работающая сама по себе, при минимальном моем участии, - уже не будущее.
Это  настоящее,  Ким,  настоящее-штрих.  А  будущее...   Я   предполагаю
несколько  последовательных  скачков,  из  которых   первый   -   отмена
необходимости смерти, а последний из видимых -  переход  человечества  в
иную форму существования".
   - То есть каждый из нас будет похожим на тебя?
   "К моменту, когда Солнце перестанет обслуживать белковую жизнь  в  ее
теперешнем виде, мы с  тобой  будем  всего  лишь  взглядами,  брошенными
кем-то через Вселенную... Красиво, нет?"

Глава 11

   Александр Тамилов-старший всю жизнь находился в состоянии войны.
   В школе он воевал с учителями  и  одноклассниками;  находил  и  терял
союзников, побеждал и терпел поражения,  отстаивал  справедливость,  или
чье-нибудь достоинство, или  право  на  ошибку,  или  вообще  ничего  не
отстаивал, а просто нес славное бремя войны одного со всеми, потому  что
был бойцом и иной жизни не мыслил.
   Дома Алекс воевал с собственным отцом, человеком жестким и  властным.
Сын уходил (и его выгоняли) из  дома,  выпивал  в  подворотнях,  воровал
сигареты,  женился  в  семнадцать  лет  вопреки  воле  родителей   -   и
проскользнул мимо широко распахнутых дверей университета прямо  в  узкие
воротца военного училища. Там он почти ни  с  кем  не  успел  повоевать:
сложный перелом бедра закрыл для  него  карьеру  офицера,  и,  выйдя  из
больницы, он некоторое время не знал, что делать и куда себя девать.
   Жена Алекса, Александра, занималась в то время на журфаке  и,  будучи
человеком ярким и общительным, имела массовые знакомства в околобогемных
кругах.
   Алекс, сроду не слушавший ничьих советов, на этот раз  позволил  жене
устроить себя на работу - ассистентом режиссера в программу новостей  на
захудалом маленьком канале. Год или два прошли ни шатко ни валко,  Алекс
поступил - заочно - на режиссуру,  поругался  с  руководителем  курса  и
бросил, и поступил снова, уже к другому руководителю... А  еще  потом  у
него обнаружился талант.
   Спустя несколько лет Алекс был  уже  владельцем  собственной  студии,
программы его держались на верхушках  рейтингов  -  может  быть,  именно
потому,  что  были  продолжением  вечной  Алексовой  войны  с  дураками,
обывателями,  лгунами,  ханжами  и  лицемерами,  войны,  которая   нашла
наконец-то достойное поле для баталий.
   Криминальная  хроника,   политические   скандалы,   расследования   и
разоблачения были возведены Алексом в ранг  высокого  искусства.  Дважды
или трижды  ему  удавалось  спасти  невинных  людей  от  больших  сроков
заключения, и однажды - от неминуемой смертной казни. На его счету  было
три предотвращенных  покушения,  два  отмененных  завещания,  семнадцать
пересмотренных  уголовных  дел  и   бесчисленное   множество   смещенных
чиновников. У него были враги - смертельные, заклятые,  то  есть  именно
такие, о которых Алекс всегда мечтал.
   Карьера Алекса - и война  Алекса  -  были  в  разгаре,  когда  пришел
Пандем.
   Автостраду запустили  три  года  назад.  С  тех  пор  старая  дорога,
проходившая от дома в тридцати метрах, растрескалась и  почти  полностью
поросла травой.
   Глядя на маленькую березку, пробившуюся сквозь обломки асфальта прямо
на осевой, Алекс представил вдруг,  сколько  по  всей  планете  заросших
трасс, заброшенных шахт,  остановленных  электростанций.  Электричеством
пользуются только самые отъявленные консерваторы - для них Пандем держит
электричество.
   Пожалуйста, мол, не жалко... Свиньи одичали и бродят стаями в  заново
разросшихся лесах. Скажи ребенку, что еще восемь лет назад мясо добывали
из живых зверей, - не поверит, а поверит - закатит истерику...
   Десять лет назад он не мог себе вообразить - да и никто не мог! - как
изменится мир. И вот он изменился - шаг за шагом, так мягко, что люди не
заметили границы между своим миром и чужим.
   И у Алекса была легкая бесшумная "ездилка". Просто  потому,  что  это
было дешевле.
   (Хотя, с другой стороны, какая разница для Пандема - дешевле, дороже?
Он может создавать еду прямо в холодильнике, а топливо - прямо в баке...
или в месте, заменяющем "ездилкам" бак. И рано или поздно он так и будет
делать - когда все наши попытки сымитировать  так  называемую  экономику
иссякнут сами собой - из  лени,  от  бессилия,  согласно  обычному  ходу
вещей.   Если   птичка   летает   на   новолете   -   крылья   понемногу
атрофируются...)  Во  дворе  монтировщики  в  ярко-зеленых  комбинезонах
развешивали светильники - прямо  на  стволах  подросших  за  десять  лет
деревьев. (Алекс помнил - это была одна из первых затей  Пандема,  когда
все - или почти все - обитатели соседних домов ринулись устраивать  себе
окружающее пространство.  Когда  они,  будто  пьяные,  пели,  братались,
танцевали; все избавились от страха немощи и  смерти,  у  всех  навсегда
излечились хронические  болячки,  близорукие  забыли  об  очках,  тучные
распрощались с животами, и  даже  самые  некрасивые,  заморенные  жизнью
женщины  казались  свежими,  молодыми  и  привлекательными.   Совершенно
незнакомые ребята подвозили саженцы на грузовиках;  дворы  вокруг  скоро
зазеленели, в кронах завелись птицы, дети все лето  бегали  босиком,  не
боясь напороться  на  гвоздь  или  осколок  стекла...)  Автострада  была
зеленоватая, упругая на  ощупь  и  приятная  для  глаз.  Алекс  не  стал
включать автопилот; дорога успокаивала его, помогала думать.
   Что Шурка в конце концов женится  на  этой  самой  Вике  -  следовало
ожидать.
   Вот уже почти год они жили, как муж и жена, мнение  родителей  их  не
трогало, а Пан-дем затею одобрял... Господи! Да с того  самого  момента,
как Шурка впервые услышал Пандема - на том памятном семейном чаепитии...
С того самого момента Шурка был предан Пандему, как бобик.  Всякий  раз,
когда Алекс, возвращаясь вечером домой, видел вежливые Шуркины  глаза  и
слышал обыкновенное: "Как дела,  как  работа",  всякий  раз  он  не  мог
отделаться  от  мысли,  что  это  Пандем  посоветовал   Шурке   тактично
поинтересоваться жизнью отца...
   Нет, Шурка любил его - чуть не сбивал с ног, кидаясь  на  шею,  когда
Алекс возвращался из своих бесконечных командировок. Шурка любил его, но
авторитетом для него был в первую очередь Пандем; Пандему ничего  бы  не
стоило сделать так, чтобы Шурка забыл отца,  мать,  кого  угодно  и  что
угодно... Надо сказать, Пандем никогда  не  говорил  Шурке  ничего,  что
могло бы настроить его против отца.
   Никогда, Алекс знал точно; он возвращался из лабораторий,  где  такие
же,  как  он,  упрямые  люди  денно  и  нощно   искали   лекарство   для
человечества. Лекарство от Пандема. Он организовал "следственную группу"
- из бывших военных,  мужиков-инженеров,  нетрусливых  ученых.  Он  учил
химию, физику и биологию - в его-то возрасте, да  с  нуля!  Он  объездил
весь мир; он столько времени потратил даром, он искал не там, где  надо,
он бился головой о  каменную  стену,  а  надо  было  рыть  подкоп...  Он
забросил свое телевидение, он не снимал сюжетов, в то время как это было
лучшее, что он умел!
   Автострада вела  сквозь  кроны,  то  приподнимаясь  над  городом,  то
опускаясь почти к  земле.  Высотных  зданий  почти  не  осталось;  город
тянулся на сотни километров, все такой же зеленый, с садами на крышах, с
ажурными конструкциями "второго этажа",  с  башенками-входами  на  этажи
подземные. Очертания  листьев,  тени  стволов,  лесной  воздух,  тишина,
птичье пение.
   Крупный европейский город.
   ...Итак, он возвращался из командировок и видел, что Пандем не тронул
его сына. Хотя мог бы  отнять;  он  вздыхал  с  облегчением,  и  он  был
разочарован.
   Потому что это означало: его усилия  все  еще  бесплодны.  Он  бьется
головой о камень, а Пандем не боится его ни капли.
   Голос Пандема звучал в шахтах и в стратосфере, от  него  нельзя  было
отгородиться ни слоями свинца,  ни  магнитными  полями,  ни  базальтовой
толщей гор.
   Смелые  люди  экспериментировали  с  собственным  мозгом  -   Пан-дем
позволял эти эксперименты, и открыто говорил,  что  позволяет,  и  после
очередного их провала восстанавливал "все, как было".  Для  исследований
мозга их опыты имели колоссальные результаты, для исследования Пандема -
никаких, ноль. Пандем был над мозгом, вне его; Алекс  потратил  годы  на
то, чтобы  вычислить  -  найти,  разузнать,  догадаться  -  материальный
носитель Пандема на земле. Нервный центр.
   Излучатель.
   Не нашел и даже не приблизился к разгадке.
   И только теперь - спустя годы - он  вышел  на  свой  настоящий  путь.
Почему-то простые ответы, естественные, требуют так много времени, чтобы
их найти...
   Вот уже два года он снимал программы про Пандема. Искал сюжеты,  брал
интервью и все надеялся - надеялся! - что Пандем попытается хоть  как-то
его запугать, или договориться с ним, или еще что-то - и это будет знак,
что стена дала трещину...
   Он был, наверное, счастлив. Потому что впервые в жизни -  впервые  за
всю историю его войны - у него появился такой сильный, такой ненавидимый
враг.
   Да, на стороне Пандема был мир без болезней и преждевременной смерти,
без войны за нефть, за территорию, без войны за интерес и войны за  мир.
Без детей с опухшими животами,  без  рыб,  плывущих  животами  вверх  по
черным вонючим рекам; в этом мире трагедиями становились  всякие  мелочи
вроде сердечных неудач и творческих провалов. Здесь  даже  скотобоен  не
было, потому что мясо выращивали в синтезаторах - без мозга, без нервов,
без глаз, без необходимости спариваться и  рожать  детенышей;  это  было
этически  стерильное  мясо.  И  чем  весомее   были   для   человечества
благодеяния Пандема,  тем  острее  Алекс  осознавал  исходящую  от  него
опасность.
   Откуда Пандем? Зачем Пандем? Чего хочет? Где помещается? Ни у кого не
было  ответов  -  если  не  считать,  конечно,  фантазий,   домыслов   и
спекуляций. Даже  Ким...  Впрочем,  что  Ким  -  недоучка,  доморощенный
философ. Даже крупные  ученые,  которых  Алекс  сумел  затащить  в  свою
"следственную  группу",  -  даже  они  оперировали  гипотезами   средней
правдоподобности, смутными догадками, и только.
   С человечеством управлялся неведомо кто с неведомо какой  целью  -  а
человечество радовалось, что ему наконец-то можно пожить без  забот,  на
травке, в сытости и под присмотром, как в детском саду. Или во всемирном
интернате для умственных инвалидов...
   Маленький домик в отдаленном селе достался  Алексу  за  бесценок.  Он
купил его в первые годы после воцарения Пандема;  село  Теремки,  прежде
изможденно-тихое, в те годы напоминало июльский улей.
   Всем чего-то хотелось, самогон не пьянил, жизнь была  кончена,  жизнь
наконец-то начиналась, кое-кто не заметил никаких перемен, кое-кто готов
был немедленно лететь на Марс. Молодые ломанулись кто куда - в моряки, в
строители, в астрономы; старики впервые за много лет вкусили  жизнь  без
боли в пояснице,  без  катаракты  на  глазах  и  ломоты  в  суставах  и,
просветленные, с новым удовольствием  зарьшись  в  огороды,  и  даже  те
четыре старушки, запершиеся в церкви и отказывавшиеся выходить наружу, -
даже они со временем успокоились и вернулись к хозяйству,  составлявшему
цель их жизни...
   Домишко на окраине два года  стоял  без  хозяев,  крыша  прохудилась,
внутри пахло плесенью, поблизости не было не  только  автострады,  но  и
мало-мальски приличной дороги - Алекса это  более  чем  устраивало.  Ему
нужно было потайное, укрытое от  любопытных  глаз  место  -  укрытое  от
людей, разумеется. Не от Пандема.
   Дом был кирпичный, и  в  доме  была  печка.  Потенциальные  дрова  во
множестве росли кругом, в сарае был запасен уголь, а в потайном  погребе
хранились необходимые вещи: лопаты и топоры, керосиновые лампы,  арсенал
холодного оружия и огнестрельного тоже (Алекс не  исключал  возможности,
что рано или  поздно  оно  вновь  "заговорит".)  Алекс  ни  от  чего  не
зарекался. У него были жена и сын, два племянника, отец и мать, свекор и
свекровь, да и за сестру Александры, Лерку, кто-то должен был отвечать.
   Он был не из тех, кто оставляет в норе один  только  выход.  Конечно,
вероятность того, что Пандема удастся сковырнуть - или что  он  издохнет
сам так же неожиданно, как и  появился,  -  вероятность  этого  ничтожно
мала, однако  Алекс  посчитал  нужным  обустроить  себе  самостоятельное
жилье. Место,  где  можно  выжить  и  прокормиться  без  дополнительного
источника энергии.
   "С чего ты взял, что я собираюсь издыхать?"
   Теперь автострада проходила в двух километрах от Алексового  убежища.
Глушь превращалась в  пригород;  "ездилка"  сошла  с  упругого  зеленого
покрытия и зашуршала по асфальтированной деревенской дороге.
   - Вопрос времени, - сказал Алекс, держа руль одной рукой.
   "Ты не можешь объяснить, почему  мир,  в  котором  есть  я,  тебя  не
устраивает.
   Ты не можешь объяснить это ни мне, ни людям..."
   Алекс подумал, что людям удобно жить в чьем-то кармане.  Что  на  все
это  огромное  жвачное  стадо  есть  горстка  тех,  кто  с  Пандемом  не
примирится никогда.
   И что Пандем это знает.
   Раньше он пытался спорить с Пандемом... Спор с Пандемом - игра в одни
ворота. Нет зрителей, к которым можно апеллировать, ради  которых  можно
устраивать "корриду". Это был один из  первых  его  проектов  -  вызвать
Пандема на своего рода телемост, пусть он будет на экране,  пусть  часть
зрителей сидят в студии, а часть - дома, у телевизоров...
   Пандем сказал тогда: я говорю с каждым отдельно. Зачем мне  светиться
на большом экране, если я и без того в каждом из вас? Тогда Алекс сделал
сюжет, в котором пытался поймать Пандема на противоречиях,  на  лжи;  он
опросил сотни людей...
   Если бы Пандем уничтожил запись! Алекс втайне мечтал об этом. То  был
бы знак,  первый  знак  того,  что  чудовище  уязвимо.  Но  -  программу
смонтировали, миллионы людей посмотрели ее... Ну и что?
   Домишко стоял на отшибе.
   Алекс вышел, чтобы открыть ворота. Завел "ездилку" во двор (гаража не
было, прежние обитатели домишки из  машин  признавали  только  трактор.)
Перед домом имелось "образцовое"  хозяйство  -  длинные  грядки  овощей,
худо-бедно притерпевшихся  к  неизбежным  сорнякам;  Алекс,  выросший  в
каменном мешке и ненавидевший запах огорода, высаживал их каждый  год  -
на семена, на рассаду, на развод. Чтобы было.
   Он протопил печку - это  был  единственный  процесс  в  его  "дачном"
хозяйстве, который доставлял ему хоть какое-то удовольствие. Вытащил  из
багажника компьютер, уселся на завалинке, положил машинку на колени.
   Их разговор с Пандемом длился много  лет.  Кое-кто  придумывает  себе
"молельни" и "беседки", чтобы  разговаривать  с  Пандемом  без  помех  и
отвлечений - Алекс всегда едко издевался над такими людьми. А сам (и это
сложилось как-то незаметно, само по себе) приезжал  в  свое  убежище,  в
кусочек мира-без-Пандема именно тогда, когда  приходило  время  серьезно
поработать, поразмыслить... Или поговорить с врагом.
   Монитор осветился,  но  вместо  приглашения  к  работе  Алекс  увидел
Пандема.
   Тот смотрел, чуть улыбаясь,  как  взрослый  на  ребенка.  Нет  -  как
взрослый  на  подростка,  вечного  бунтаря,  который   через   годик-два
перерастет...
   - Поздравляю, - сказал Пандем. - На твоем  месте  я  бы  чуть  больше
озаботился счастьем единственного сына.
   - Заткнись,  -  Алекс  поднял  глаза.  За  маленьким  садом  из  трех
бесплодных яблонь садилось солнце. Сверху закат  был  приплюснут,  будто
крышкой, плотной серой тучей, и  щель  между  краем  тучи  и  горизонтом
светилась, как ясная лампа в конце сумрачного коридора.
   - Все это сотворил не ты, - сказал Алекс.  -  Не  хозяин  дома  и  не
строитель, а таракан, заведшийся в щели... Уйди и дай мне работать.
   Пандем улыбнулся шире - и  исчез,  уступая  место  картинке  рабочего
стола;
   Алекс раскрыл каталог с  сюжетами,  помеченный  "211",  и  уже  через
минуту забыл о красотах заката.
   - ...Да, это мое сокровенное право, -  говорил,  приветливо  глядя  с
экрана, интеллигентный парень лет двадцати. -  Я  не  понимаю,  с  какой
радости мне смотреть это скучное кино еще шестьдесят лет... Это в лучшем
случае! А то и семьдесят! Черт, мне не надо никакой  эвтаназии,  я  хочу
спокойно  полетать   с   крыши!   Никто   не   отвечает   за   меня,   я
совершеннолетний, какого черта эта тварь, мною помыкает?!
   - Когда вы решили свести счеты с жизнью? - спросил  закадровый  голос
Алекса.
   - Год назад, - парень вздохнул. -  Правда,  мысли  были  раньше...  С
детства.
   Мне скучно жить, понимаете? Мне лень каждое утро просыпаться, я  хочу
отдохнуть, в конце концов...
   - Возможно, вы пережили личную трагедию?
   Парень махнул рукой:
   - Да нет, дело прошлое... В самом деле не стоит об этом. Миллионы баб
каждый день обманывают миллионы мужиков... Они же в конкурентной  борьбе
друг с другом, как в джунглях,  им  надо  хвалиться  шмотками,  мужьями,
детьми... Не в этом дело. Почему мне нельзя уме