н сплюнул под ноги и попытался унять струйку крови из разбитого носа.
     - С этим пора кончать. Я не на шутку зол. У вас есть пергамент, Ренгер?
     - Ни клочка.
     - Значит, придется снова поранить руку. Я скорее соглашусь на это, чем...
     - Не торопитесь. Вам не кажется, что это крайне опасно?
     - Пустяки. Лезвие почти стерильно, я не собираюсь резать глубоко...
     - Я не вполне вас понял, и, к тому же, имел в виду не опасность раны, а кое-что иное. Вы знаете что-нибудь о магии крови?
     - Практически ничего.
     - Меня беспокоит ваша кровь. Человек с такими способностями может слишком серьезно изменить события, направо-налево проливая эту жидкость. Один раз вмешательство сошло вам с рук, но не надейтесь на будущее - удача переменчива.
     - Но...
     - Никаких "но?, я знаю, о чем говорю, друг Россенхель.
     - То, что я делаю, не имеет ничего общего с традиционным колдовством.
     - Это вам так кажется. Некоторые философы утверждают, что кровь - обиталище души. Не знаю, так ли это, их трактаты слишком уж часто жжет инквизиция. Но я не дам вам рисковать - не хотелось бы, выбравшись из этого подземелья, нечаянно обнаружить Толоссу в развалинах, а то и того лучше - на дне морском.
     Хронист выругался сквозь зубы, добавив несколько слов на непонятном фон Фирхофу языке.
     - Бездна ада! Что же мне делать?
     - Прятаться и ждать.
     - Поймите, Людвиг, я не могу - мне надо выбраться отсюда как можно скорее.
     - Из Толоссы?
     - Из Церена.
     - Одно равно другому. Выберетесь из мятежного города, найдете лошадей, граница далеко, но рано или поздно вы до нее доберетесь. Или столкуетесь с каким-нибудь сговорчивым кормчим, купите место на корабле...
     - Нет!
     - Почему?
     - Вы не понимаете... У меня другие пути. Мне нужно попасть в форт, друг мой Ренгер. Там есть нечто... Во всяком случае, оно должно там быть.. Это...
     - Портал? - поинтересовался Людвиг, старательно избегая показывать крайнее любопытство ученого.
     - Можно назвать и так, - устало согласился Россенхель. - Во всяком случае, это единственный путь, который мне подходит, чтобы убраться отсюда поскорее и как раз в нужном направлении.
     Свеча коптила, косые тени мерно колыхались по углам подземелья, кто-то снаружи осторожно царапнул подпертую бочонком дверь. Фирхоф поспешно задул огонь, прислушался, дернул Хрониста за рукав:
     - Ради всего святого - помолчите пока.
     Царапанье когтей перешло в скрежет, жесткая шкура грубо шаркнула по доскам запертой двери. Смазанный, но сильный удар, нанесенный плашмя, заставил задрожать дубовые доски.
     "Собака?? - почти беззвучно прошептал Адальберт.
     "Не знаю? - в тон ему ответил обеспокоенный фон Фирхоф.
     Повеяло сыростью, плесенью и сладковатым запахом тлена. Незримое существо тяжело дышало в темноте, потом, с шумом фыркнув, развернулось и пошло прочь - Людвиг слышал его мягкие и одновременно тяжелые, постепенно удаляющиеся шаги.
     Фон Фирхоф зажег свечу. Адальберт побледнел еще сильнее, пальцы Хрониста дрожали, заметив взгляд приятеля, он сунул руки под плащ.
     - Кто это был?
     - Не знаю, - с некоторым сомнением ответил бывший инквизитор. - Я не буду пугать вас предположениями.
     - Хорошо, что дверь выдержала и оно ушло, в этом шелесте и скрипе было нечто отвратительное.
     - Теперь вы поняли?
     - Что именно?
     - Не стоило бездумно экспериментировать с кровью, доверчивый вы простак.
     Запах сырости и тлена ослабел и почти исчез - почти, но не совсем, свеча трещала, пламя умирало, корчась на фитиле.
     - Оно может вернуться?
     - Понятия не имею. Вы верите в демонов, Россенхель?
     - Естественно верить в ничтожество демонов, если не сомневаешься в величии Бога, - осторожно ответил Адальберт.
     Бывший инквизитор на донышке души фон Фирхофа восхитился ловкостью ответа.
     - За вами нет э-э-э... демономанских грешков?
     Хронист замялся с ответом, породив у Людвига вполне определенные подозрения.
     - Нет.
     - Как знаете. Не сомневайтесь, вы можете открыться мне без малейшего опасения.
     - Мне не нравятся имперские законы против колдовства - от них слишком несет паленым мясом.
     - Да полно. Чтобы оказаться на костре, нужно очень постараться. У первично прогрешившихся принимается простое отречение с покаянием, если вы не фанатик, дело можно при желании и помощи адвоката свести к простому штрафу.
     - Скажите это тем, кто сгорает заживо. Ведьмам.
     Фирхоф печально покачал головой:
     - Девять из десяти чародеек - обычные истерички. К сожалению, в руки Трибунала первыми попадают именно эти несчастные. Зато остальные... Вы не слышали о деле фробургской секты отравителей? Хотя - откуда? Не слышали наверняка. Так вот, был там след раздвоенного копыта или нет, но трупы несчастных, отравленных ради свершения ритуала, вывозили телегой.
     - А вы откуда знаете? - заметно насторожился Адальберт.
     - Вы забыли? Я медикус, - как ни в чем ни бывало отпарировал фон Фирхоф.
     Хронист кивнул, успокоившись.
     - От таких суеверий не помогает огонь - только время и просвещение.
     - Как скажете, друг Россенхель. А по-моему, убийство демонического суеверия ради ничуть не приятнее для убитого, чем дорожный разбой с перерезанием глоток.
     Мигнуло и погасло пламя свечи. Дверь подвала содрогнулась под тяжелым ударом, чье-то грузное тело навалилось на дубовые доски, ломая дерево с коротким, сухим хрустом.
     - Вольф! Запалите свет!
     Фон Фирхоф слышал, как тяжело дышит, тихо ругается и щелкает кремнем, пытаясь добыть огонь, Адальберт.
     - Господи боже! Я потерял свечу.
     Людвиг опустился на колени и пошарил, отыскивая огарок. Дверь хрястнула и сорвалась с петель, на мгновение сверкнул лунным светом дверной проем, и тут же грузная туша загородила его.
     - И это, по-вашему, тоже суеверие?! - яростно прошептал Хронист.
     Запах нечистот заполнил подвал. Людвиг, наконец, нащупал огарок под ногами.
     - Высекайте огонь. Вы знаете какие-нибудь молитвы?
     Адальберт смущенно промолчал. Щелкнуло огниво, вспыхнуло пламя, Хронист стоял, держа на весу горящий клочок пакли, фон Фирхоф подпалил свечу. Выход загораживала клубящаяся тьма. Сине-черные, блестящие, словно бы жирные струи туманной субстанции извивались, слагая грузный корпус демона. Полыхала злобой рубиновая точка единственного глаза.
     - А где второй глаз?
     - Понятия не имею! Ренгер! Вы хорошо разбираетесь в подобных материях... Спасите меня!
     Второй глаз демона вынырнул из клубящейся черноты, подплыл и присоединился к первому. Клистерет попытался сфокусировать зрение на Адальберте. Неприязненный взгляд заметно косил.
     - Он пришел за мною по следу крови. Помогите, Ренгер!
     - Тоже мне, нашли экзорциста. Как вы умудрились впутаться в такую грязную историю?
     Чудовище утробно хрюкнуло и принялось втекать в подвал.
     Людвиг дотронулся до священного символа, висящего на цепочке на шее.
     - Заклинаю вас, Клистерет, именем Бога живого, победившего василиска, властью и именем твоего короля, его семи корон и семи цепей, в воздухе и на земле, в каменных ущельях и под небом, в огне и во всех местах и землях, где вы ни находились, не исключая никакого места - оставьте в покое этого человека.
     Фигура демона преобразилась, он словно бы присел на корточки, оперся руками о землю, получив сходство с огромной толстой собакой. Широкая лягушачья пасть широко улыбнулась, голос у беса оказался ворчливым и глуховатым:
     - Ах это ты, Людвиг. На этот раз вежливость тебе не изменила, ты, против ожидания, соблюдаешь формулы и правила.
     - Раз все формальности соблюдены, почему бы не уйти подобру-поздорову, не дожидаясь, пока честные бретонисты проснутся и грянут тебе вслед свои унылые псалмы?
     Собакоподобный черт смущенно почесался:
     - Вообще-то, ты мне не особо нужен, богослов. Я не размениваюсь на мелочную мстительность по идейным соображениям.... У меня личное, можно сказать, семейное дело.
     Людвиг мог бы поклясться - поддельный Вольф Россенхель напрягся душой в тоскливом ожидании. Демон полированным когтем почесал острое волосатое ухо.
     - Ах, Фирхоф, Фирхоф... Ну, зачем ты вмешиваешься в судьбу грешника? Твой приятель принадлежит мне с потрохами на совершенно законном основании - он наставил мне рога.
     - Рога, как и копыта, тебе полагаются по статусу, чертяка.
     Демон возмущенно зашипел, утратил сходство с псом, на секунду принял образ жирного черного кота, потом расползся струями черного дыма. Струи воссоединились, из бесформенной субстанции вылепился стройный контур девичьего тела. Красотка села, поджав ноги, ничуть не смущаясь ни наготы, ни иссиня-черного цвета кожи. На смуглой круглой мордашке рубиново горели голодные глаза беса.
     - Так лучше?
     - Мне безразлична любая твоя личина. Все они едино ложны, Клистерет.
     - А ты, до чего же ты пошл и традиционен, инквизитор! У тебя напрочь отсутствует воображение. Кстати... Ты еще не забыл Бруно? Тебе привет от мертвого близнеца. Ты ведь убил собственного брата, не правда ли, праведный Людвиг? На твоей шкуре не чешется каинова печать?
     Фон Фирхоф слышал, как охнул, не сдержавшись, насмерть перепуганный Адальберт.
     - Ты опять врешь, демон. Мой брат умер, потому что верил таким, как ты. От него мало что осталось под конец, едва ли можно было назвать это человеком, но я еще поквитаюсь за Бруно с адом.
     Демон в образе девушки неистово захохотал, запрокинул голову, демонстрируя ямочку под подбородком и пародийно преувеличенную грудь.
     - Ух, боюсь! Ух, напугал! Ух, святой Людвиг сокрушает ад! Лучше расскажи своему истекающему страхом приятелю, на каких делишках ты потерял свой магический талант.
     - При каких бы ни потерял, ты и твой Маальфас ничем не разжились от этого.
     - Он хамит, - печально заявил демон, обращаясь к Адальберту, - твой друг мне хамит. Впрочем, чего еще можно ожидать от денунцианта инквизиции?
     - Он говорит правду, Ренгер?!
     - Сейчас его зовут фон Фирхоф. Когда-то его звали Людвиг д?Ороско. Ко всему прочему, он такой же Ренгер, как я - праведный и целомудренный монах-девственник, - ехидно добавил бес.
     Людвиг отступил на шаг, светя огарком и встал так, чтобы одновременно видеть и беса, и Адальберта. Поддельная девушка вильнула бедром и призывно подмигнула. Хронист молча переживал шок, игра света и теней придавала его простодушному лицу трагическое выражение - глазницы словно провалились, щеки запали, спутанные волосы упали на лоб.
     - Ты сказал, все, что хотел, Клистерет. А раз так - убирайся. Я мог бы еще раз прочитать формулу экзорцизма, но для твоего ничтожества хватит и одного раза.
     Демон нехотя встал, бесстыдно потянулся девичьим телом.
     - Ладно, я пойду, братец нашего славного Бруно. Там, в аду, я передам твоему близнецу привет.
     Красавица безобразно раздулась, конечности ее истончились, голова сплющилась, рот разъехался до ушей, кисти и ступни ног приобрели сходство с лягушачьими лапами. Жаба церемонно откланялась и на задних ногах побрела к выходу.
     На пороге бес оглянулся и показал длинный язык:
     - А с тобою, Вольф Россенхель, мы еще встретимся.
     Дверь с шумом захлопнулась, запоздало взвилось и опало облако серного дыма. Людвиг и Адальберт закашлялись, отплевывая вонючую горечь и вытирая глаза.
     - Он сказал правду?
     - И да, и нет, друг Россенхель. Я, действительно, служил некогда в инквизиции, фон Фирхоф - мое прежнее имя, которым я пользуюсь наряду с новым.
     - Кто вас заставлял пускаться на такие ухищрения?
     - Это мода. Не исключаю, что вы тоже не Вольф, - отпарировал советник императора. (?Будь проклят выдавший меня болтливый бес-рогоносец!?).
     Адальберт Россенхель понурился.
     - Пропади пропадом моя пьяная доверчивость! Ну и как я могу вам теперь верить?! Стоит теперь выбраться из Толоссы, и вы донесете на меня Трибуналу. Тем более, теперь я должен попасть в форт. Если следовать закону жанра, я обязан попытаться вас убить, но не надеюсь справиться с этим делом, да и не убийца я по натуре. Как мы теперь устроим наши дела, Фирхоф-Ренгер?
     - Не преувеличивайте препятствий, любезный Вольф. Я, как вам уже сказал, давно оставил инквизиторскую практику. Если я бывший инквизитор, тем лучше для вас, следовательно, я не стану выдавать вас еретикам-бретонистам ни при каких обстоятельствах. В конце концов, я и сам не прочь отсидеться за толстыми стенами форта...
     Адальберт опустился на корточки, прислонился спиной к бочке и задумался, вид у него был самый что ни на есть печальный. В эту минуту Людвигу стало жаль обманутого Хрониста.
     - Пропади пропадом этот болтливый охотничий бес. Вам не следовало пускать себе кровь...
     - Печалью делу не поможешь. Так вы не выдадите меня инквизиции?
     - Конечно, не выдам.
     - Поклянитесь.
     Фон Фирхоф заколебался, но это минутное колебание никак не отразилось ни в его холодно-спокойных глазах, ни на лице. Советник императора прикоснулся священному символу на груди.
     - Клянусь Богом и участью посмертной, что не выдам Священному Трибуналу Вольфа Адальберта Россенхеля.
     Хронист кивнул.
     - Ладно. Спасибо вам. Что будем делать теперь?
     - Придется воспользоваться вашей магией - всего один раз. Сейчас мы выберемся из подвала, найдем пергамент, вы приложите немного усилий - и мы за стенами форта. А там посмотрим.
     - Отлично. Уходим отсюда, я ненавижу запах серы.
     Они покинули подвал и выбрались под ясное солнце раннего летнего утра. Завал в конце переулка оказался разобранным, быть может, это сделали бретонисты, но сейчас безопасный тупик пустовал, журчала в сточной канаве мутная вода, обитатели окрестных домов попрятались.
     - Нужно отыскать кира Антисфена.
     Чистые лучи рассвета прогнали ночных призраков, от лукавого Клистерета не осталось следа, казалось, ласковый покой обнял мятежный город. Людвиг знал, что впечатление это обманчиво - хотя насыпь разрушена и пролив отделяет восставшую Толоссу от готовых к бою войск императора, очень скоро камень мостовой может окраситься кровью. Пока же город словно бы дремал, пользуясь последними днями и часами относительного мира.
     Так Адальберт Хронист и Людвиг фон Фирхоф вместе отправились на поиски ученого румийца...

Глава XVIII
Избиение манускриптов

     Клаус Бретон и другие. Толосса, Церенская Империя.
     В комнате c грубо сложенным камином, на простом столе, поверх чистого платка все так же блестел серебром священный символ треугольника. На табурете у самого стола устроился Бретон - на его правильное, красивом, как у статуи лице был заметен след той особой усталости, которая создается затянувшимся нервным напряжением. Арно, сидевший напротив ересиарха, подался вперед, опустив укрытые плащом ведьмы плечи. Ни тот, ни другой не подозревали в этот момент, что явственно отражаются в кристалле императора.
     - ... я сделал все как должно, брат Клаус.
     - Этого оказалось недостаточно. Хронист ускользнул из наших рук и теперь скрывается неведомо где.
     - Ворота на замке, ему не сладить со стражей. К тому же, разрушена насыпь, он не святой и не побежит по волнам.
     - О да. Но сначала ты должен сделать все, о чем мы договорились - иначе колдовство подметных гримуаров поможет ему скрыться и Адальберта потом сыщет разве что Бог для Последнего Суда. Действуй, друг мой, и пусть сопутствует тебе удача и благословение свыше.
     Арно ушел, ересиарх остался один, он слегка дотронулся пальцами до священного символа. Смутное ощущение угрозы и пристального взгляда, которое преследовало его во время разговора с Арно, отступило, как только помощник ушел. Вождь мятежников погрузился в собственные невеселые размышления. В дверь тихо, а потом все более настойчиво постучали.
     - Кто здесь? Это вы, матушка?
     Старуха переступила порог и смело, не отводя глаз, подошла к ересиарху. Сухая кожа на ее скулах собралась бесчисленными морщинами, тонкий, точеный нос заострили годы, однако профиль старухи до сих пор напоминал гордую чеканку абриса на монете. Плотное вдовье покрывало из дорогой ткани облегало лоб, щеки и полностью скрывало волосы. Держалась старуха удивительно прямо.
     - Чего вы хотите от меня, матушка? Я устал от ваших неразумных слов и отчаянно жалею, что позволил вам приехать в Толоссу. Мне кажется, единственное ваше желание - ослабить мою волю и смутить душу.
     - Я хочу спасти тебя, сын.
     Бретон грустно покачал головой.
     - От кого? От рыцарей Империи, которые стоят под стенами Толоссы? От наемного сброда, который привел за собой император-бес?
     - От тебя самого.
     - Оставьте в неприкосновенности мою совесть. Между нею и Богом нет посредников.
     - Я выносила и родила тебя.
     - Вы - мать тела моего, душу дал Бог.
     Старуха поправила шаль.
     - Ты плохо распорядился своей душой, сынок. Я шла сюда через весь город, из той лачуги, в которой ты прячешь меня ото всех. Подошвы моих башмаков черны - я наступала на копоть и сажу. Твои люди жгли храмы - зачем?
     - Их стены были полны золота и лжи.
     - Вы изгоняли и убивали священников.
     - Они служили не богу, а дьяволу, и поклонялись ему в образе сокровищ земных.
     - Ты своею рукой убивал несчастных...
     - Они подняли руку против нашего дела и первыми заступили нам путь. Ты забыла, как меня высылали из столицы? Как мне пришлось бежать от стражи, словно грабителю с большой дороги?
     - Когда я говорю с тобою, сын, мне кажется, что я стучу в закрытую дверь. Твоя душа, которой ты так гордишься - темный погреб, запертый на замок. В таких местах пыль и плесень по углам, а в темноте копошатся крысы.
     Бретон дернулся, словно его ударили по щеке. Лицо старухи посветлело, озаренное гневом, освященное бесстрашием, присущим уверенности.
     - Вы все сказали, матушка? - холодно спросил ересиарх. - А раз все, то теперь выслушайте меня. Я был вам хорошим сыном - вы хотели для меня карьеры священника, я им стал и был до тех пор, пока примас не лишил меня сана. Вы неплохо обличали меня, диву даюсь, откуда у старой женщины такое красноречие. Но я напомню вам одну неприятную вещь, скажите-ка, что сталось с моим братом?
     - Мой старший сын был честным человеком.
     - Охотно верю, что он был невиновен, но это не помешало псам Гизельгера казнить его на костре. Тогда я был едва ли не младенцем, но помню тот дым, и ту сажу, клубы черноты закрывали солнце, мне щипало глаза. Угли светились ярко, жар заставил толпу отступить и священник, который исповедовал осужденных, отошел в сторону и прикрыл лицо рукой - искры жалили его. Полой сутаны он случайно задел лужу смолы, расшитую ткань портило черное пятно. Дрова по краям костра быстро прогорели и рухнули, но в середине держались еще долго, и мой брат...
     - Молчи.
     - Вы и тогда говорили мне "молчи?, хотя я не кричал, и зажимали мой рот рукой...
     - Я рано овдовела, а старший сын погиб, потому что был неосторожен и не сумел оправдаться. У меня остался ты, Клаус, я не хочу, чтобы второй сын умер так же, как его брат.
     Бретон бесстрашно пожал плечами:
     - Ха! И жизнь, и смерть в руках Бога. С чего вы взяли, что я умру, матушка?
     - Не зря я так горевала, когда ты сбросил сан и пошел в мятежники. Еще никто не мог противостоять воле Империи.
     Ересиарх задумался, угли в камине не трещали, пепел сгоревшего дерева давно остыл.
     - Вы видели все, матушка. Вы видели больше, чем я - голодных детей в пыли у стен роскошных дворцов и священников, обедающих на золоте, иерархов Церкви, которые читают молитвы на непонятном языке, и ремесленников, которых жгли за неосторожное слово - они были неграмотны и не сумели оправдаться. Чего вы хотите от меня - чтобы я забыл смерть брата? Даже если бы я забыл все, ведь тогда я был ребенком, став мужчиной, я не могу замазать себе глаза. Я верю, что вы любите меня, как преданнейшая из матерей и желаете блага всем, как милосерднейшая из женщин, так прошу вас - во имя Господа и памяти, не о