я.
Органолептикой не взять.
      Блондинка слегка улыбнулась, на миг показав  красивые,
не правдоподобно белые зубы.
       -   Так   вот,   товарищ  председатель  с   товарищем
заместителем.  Больше  сюда ходить  не  надо.  А  то  будете
дружить с тамбовскими волками. Всю оставшуюся жизнь.
      По ее равнодушно-насмешливому тону чувствовалось -  не
шутит.
     - Нет уж, лучше мы с арабами. - Хорст сразу подобрался,
посерел  лицом  и  исхитрился снять  блондинку  миниатюрным,
вмонтированным в пуговицу фотоаппаратом.
      На  том  и расстались. Блондинка, резко развернувшись,
вернулась  к  археологии,  двое  из  палатки  -  в  палатку,
председатель с заместителем - на огневой рубеж.
     - Отбой, готовиться к построению, - коротко скомандовал
Хорст,  с  чувством помочился на бархан и глянул на научного
секретаря,  все  еще разглядывающего гробницу  через  мощный
"цейс". - А каково ваше мнение, уважаемый херр Опопельбаум?
      Вот  так, уважаемый и херр. А как иначе - старый  член
партии,  проверенный ариец, близко знакомый с Евой  Браун  и
фюрером.   Работал   на  Анненэрбе,  сотрудничал   с   самим
Хаусхоффером,  был обласкан Геббельсом и  дружил  семьями  с
доктором Менгеле. Перед таким не зазорно снять каску.
     - Они уже почти отрыли вход. - Херр Опопельбаум опустил
бинокль,  сухо  пожевал  губами и вытер  старческой  ладонью
обильный пот со лба. - Думаю, к вечеру расчистят коридор  от
грязи и песка. Заходить в гробницу, по всей видимости, будут
завтра. Так что у нас вся ночь впереди.
      Знал,  что говорил, херр Опопельбаум, прямо  в  корень
глядел.
     - Ну и отлично, данке шен...
     Хорст отвернулся от секретаря, скомандовал построение и
первым,  как и полагается полководцу, отправился в  обратный
путь.  А в это время раздался рев, вздрогнули, пошли волнами
древние пески, и со стороны советской базы, расположенной  в
Дашуре,  показался  "Синий гриф". Та  еще  птичка  -  средне
бронированная,   на   восьми  колесах,  с   крупнокалиберным
пулеметом   ПКТ.   И   не  голубая  вовсе   -   желто-рыжая,
закамуфлированная  под цвет пустыни.  Она  натужно  обогнула
бархан  и,  поднимая  облако клубящегося песка,  направилась
прямехонько к заброшенным каменоломням.
     Когда прибыли на базу, Хорст сразу же подозвал Ганса и,
оторвав, отдал ему пуговицу -фотоаппарат.
      -  Проявить, отпечатать, негатив уничтожить хочу знать
об этой дамочке все. Потом он приказал кормить людей, сам  с
волчьим  аппетитом съел крошенку из редьки с простоквашей  и
сметаной,  наваристый украинский борщок и рыбу,  жаренную  в
*+o`%  по-московски, скомандовал в расположении  отбой  и  с
наслаждением нырнул в крахмальную прохладу простыней.
     Снились ему радужные пески пустыни - вечные, мерцающие,
напоминающие о смерти и круговороте тени. А потом был скорый
подъем,  высококалокалорийный ужин, недолгие  сборы.  И  вот
снова  -  улочки  Каира,  мост через  сонный  Нил,  древняя,
уходящая  в  никуда  дорога.  Быстро  допылили  до   берегов
песчаного   моря,   взяли   вооружение-снаряжение,    пошли.
Полночная  пустыня  шипела по-змеиному, в небе  посверкивали
южные,  необычайно крупные звезды. "Что за черт",  -  Хорсту
вдруг  показалось, что одна превратилась в правильный  синий
многоугольник,  один  в один какой он видел,  странствуя  по
Кольскому. В загадочную восьмиконечную звезду из призрачного
видения. Обманную и непостижимую.
      "Неужели снова меричка? - Он отчаянно моргнул,  бешено
потер глаза, но тут же расслабился и вздохнул с облегчением.
-  Нет, не меричка". Понял, что видит Сириус, звезду хоть  и
яркую, но вполне банальную. Собачью. Ну и слава Богу, видно,
обман  зрения.  Только  радовался Хорст  напрасно.  Пока  он
любовался  звездами,  его  чуть не приголубила  вздыбившаяся
кобра, хорошо, Ганс успел сбросить ее своим эбеновым стеком.
Нет, в ночной пустыне нужно под ноги смотреть, а не витать в
небесах, пусть и необыкновенно красивых. А то можно  на  них
попасть...
      Выдвинулись  на  исходную, осмотрелись,  прислушались.
Жизнь  в лагере была локализована в двух палатках - в  одной
храпели  на  пару,  густо и заливисто, из другой  доносились
пьяненькие в меру голоса:
      -  А  вота  мы  винями! А вот мы  крестями!  Давай-ка,
лейтенант, подставляй шнобель!
      Хорст, Ганс и начальники секторов вытащили пистолеты с
глушителями,    бесшумно   дослав   патроны,   по-пластунски
подтянулись поближе и... ни голосов, ни храпа, ни лейтенанта
со шнобелем. Только шепот звезд да змеиное шипение песков.
      Хорст  убрал дымящийся "ПБ" и махнул рукой  в  сторону
гробницы.
      -  Ганс и остальные, за мной. Херр Опопельбаум,  прошу
вас.
     Торопясь, они подошли к скале, откинули деревянный щит,
закрывающий  вход  в гробницу, дружно посветили  фонарями  -
каменная  лестница  вела  в  длинный  коридор.  Он  был  уже
расчищен,  дальний  его конец перекрывала  каменная  кладка.
Нетронутая, отмеченная глиняной печатью царских усыпальниц с
оттиском шакала и девяти фигур.
      Когда пробили стену, открылась тесная, не повернешься,
гробница, саркофаг, хоть и прекрасного желтого кварцита,  но
выполненный  грубо, как бы наспех, без души. Ни замысловатых
барельефов,  ни вычурных иероглифов, ни богинь-охранительниц
по  углам.  Халтура.  Да  еще второй саркофаг,  победнее,  с
деревянной крышкой с барельефом Исиды. Женский. Гробница эта
чем-то  напоминала двуспальную кровать, узкую, продавленную,
с нестиранными простынями. Но это только на первый взгляд.
      -  Ну-с,  что тут пишут? - Херр Опопельбаум подошел  к
стене,  кашлянув,  поводил  лучом,  и  фонарь  в  его   руке
'  $`.&  +.  - О майн готт, Четырнадцатая династия!  Это  же
картуш   неизвестного  науке  фараона.  Как  его...   Хидаша
Первого...
      - Что-то неважно шли дела в Четырнадцатой династии.  -
Хорст   тоже  поводил  лучом  и  сделал  знак  своим,  чтобы
приступали к реквизиции. - Евреи, случаем, не в то время  из
Египта исходили?
      -  Да  нет,  Моисеем  там  еще  и  не  пахло.  -  Херр
Опопельбаум  всмотрелся в иероглифы, тихо засопел,  и  голос
его сделался злым:
      -  Майн готт, и здесь революция. Вы только посмотрите,
что  они пишут! Правители земель разбежались... Брат убивает
брата... Сыновья поднимают руки на матерей... Районы  Египта
опустошены...  А  вот и о самом фараоне: "Говорили,  что  он
пастух всех людей? Что в его сердце нет зла? Где он сегодня?
Не заснул ли он? Не видно его могущества..."
     - Ни черта не видно, - согласился Хорст, а тем временем
шкрябнул  лом, что-то тяжело упало на пол, и спустя  секунду
Ганс позвал:
     - Штурмбанфюрер! Херр штурмбанфюрер!
     - Ну что там еще?
      Хорст  обернулся, подошел поближе и обомлел. В женском
саркофаге  действительно женщина. Но не иссохшая безобразная
мумия,  а  как  живая  -  стройная,  смуглокожая  красавица,
пышногрудая  и  крутобедрая, беспробудно спящая  уже  четыре
тысячи  лет.  С открытыми глазами, вставными, сделанными  из
арагалита  и  обсидиана.  С маленьким  букетиком  цветов  на
прекрасном лбу...
       -  А,  тафар  мумия?  Прекрасный  экземпляр,  -  херр
Опопельбаум посмотрел оценивающе, тонко Усмехнулся. - Только
не надо заниматься с ней неофилией, камараден, девочка и так
уже  нафарши-Рована, причем потрошили и набивали еще живьем.
Как бишь звать-то ее? - Он наклонился к саркофагу и фыркнул,
пожевал   губами.   -   А,   Кийа,   любимая   жена   Хидаша
правогласного...
     - Живьем? - Ганс положил в рюкзак алебастровую, в форме
лотоса, лампу, потряс, чтоб утрамбовалось, и заинтересованно
придвинулся ближе. - Ведь хлопотно же?
     - Конечно хлопотно, - веско подтвердил херр Опопельбаум
и  пальцем осторожно тронул женщину за грудь. - Ведь надо не
просто  удалить внутренние органы, а опустить тело в содовую
ванну  и поддерживать в нем жизнь в течение семидесяти  двух
суток.   В   результате   тело   приобретает   поразительную
устойчивость к естественному распаду. Необъяснимый пока  еще
наукой  феномен... Ну-с, вернемся-ка к нашим баранам.  -  Он
опять принялся водить фонариком по строчкам иероглифов, а  к
Хорсту  подошел  радист,  протянул  почтительно  микрофон  и
наушники:
     - Херр штурмбанфюрер, вас. На связи был Фриц из боевого
охранения, в голосе его сквозила растерянность:
      -  Херр  штурмбанфюрер, в палатке у русских  трезвонит
телефон. Что делать?
      Что  делать,  что делать? Снять трубку  и  выругаться,
матерно, пьяно, невнятно, но не обидно - метода проверенная,
!.+lh% звонить не будут...
     Опопельбаум что-то мурлыкал негромко, но вдруг замолчал
и почему-то на цыпочках приблизился к Хорсту.
      - Штурмбанфюрер, похоже, мы ухватили птицу удачи за ее
сраный   хвост.  Здесь  имеется  полный  текст  Весткарского
папируса. - И он кивнул на западную стену, сплошь исписанную
яркими,  ничуть  не потемневшими от времени  иероглифами.  -
Теперь будет что почитать на ночь. Где мой саквояж?
      Саквояж  у  херра  Опопельбаума был объемист,  в  меру
вытерт и видом напоминал облезлую беременную таксу, пошит же
был  из  первоклассной, качественно выделанной кожи,  снятой
с...  В общем, лучше не буду уточнять. Дареному коню в  зубы
не  смотрят.  А  саквояж и был подарком, дружеским,  ко  дню
пятидесятилетия.  От  благодарного  командования  концлагеря
Дахау. Полезнейшая вещь, прочнейшая, вместительнейшая. В ней
есть  местечко  и  для фотоаппарата, и для  штатива,  и  для
пленки.  "Да,  да,  будет  что почитать  на  ночь",  -  херр
Опопельбаум страшно воодушевился, занял позицию  и  принялся
семафорить вспышкой. Но когда пленка кончилась и  он  собрал
свой саквояж, опять напомнил о себе радист.
     - Штурмбанфюрер, вас. На связи был Фриц, он орал:
       -   Штурмбанфюрер,  русские  идут!  Едут   на   своем
драндулете!
      -  Прикрывайте нас! - резко оборвал его Хорст,  бросил
микрофон радисту и во всю силу легких закричал:
      -  Ахтунг! Ахтунг! Все на выход! Рассыпаться  в  цепь!
Шнеллер! Шнеллер!
      Сам он вытащил противотанковую гранату, выдернул чеку,
мгновение  помедлил,  вспоминая о прекрасной  незнакомке  из
тысячелетнего  далека, и бросил гранату на  пол,  поближе  к
западной стене... Метеором полетел наружу. А там в небе, по-
змеиному шипя, висела осветительная ракета, плотным  облаком
клубился  песок,  и  "Синий гриф", выползая  из-за  бархана,
шарил щупальцами прожекторов по лагерю.
      -  Отходим! За мной! - Хорст, пригибаясь, рванулся  за
бархан,  бережно  поддержал херра  Опопельбаума,  с  яростью
подтолкнул отстающего радиста. - Быстрей, быстрей, быстрей!
      Наконец всполохи прожекторов, развороченная Фобница  и
пулеметное таканье остались позади.
      -  Отставить  бег! В шеренгу становись! -  Хорст  ггер
вспотевший  лоб,  высморкался, харкнул,  тяжело  сплюнул.  -
Проверить вооружение, снаряжение, доложить о потерях.
      Люди  прервали  бешеный свой бег, начали  строиться  в
шеренгу,  и  тут херр Опопельбаум закричал щемяще,  жалобно,
будто  бы  укушенный  в нежное место. Крупнокалиберная  пуля
прошила  саквояж  насквозь,  в  лоскутья  разодрала  кожу  и
уничтожила  фотоаппарат. Полнообъемный вариант  Весткарского
папируса приказал долго жить...

                           Братья
                           (1979)

      -  Так что, голуби, молитесь на меня... Дважды лауреат
Ленкома  молодой  композитор  Глотов  закурил,  с  важностью
"k/cab(+  дым  из  ноздрей  и  сигаретой  описал  в  воздухе
замысловатую кривую.
      -  По  сорок семь рябчиков за вечер, по три  вечера  в
неделю,  за  месяц стало быть двенадцать раз по сорок  семь.
Умножите  сами, я арифметику учил неотчетливо.  В  общем,  с
полгодика  пошабашите, купите свой аппарат, а  там...  -  он
шумно  затянулся и царственно повел дрожащей,  белой  как  у
мертвеца рукой, - встанете на точку и будете делать бабки.
      Обещанного, говорят, три года ждут. Однако прошло лишь
полтора,  и  вот  свершилось  -  маэстро  Глотов  нашел-таки
хлебное   местечко,  приличную  кормушку  под  крышей   Дома
культуры в поселке Песочная, что по Выборгскому шляху.
     Казалось бы, надо ликовать и радоваться, но у Тима было
как-то  муторно  на  душе - он устал разрываться  на  части,
чтобы   гнаться  за  двумя  зайцами,  нужно  иметь   тройное
здоровье. Нет, пора определяться - или карате, или музыка.
      С песней оно, конечно, хорошо по жизни, только по пути
постижения истины следует двигаться в молчании. И еще хорошо
бы,  чтобы никто не раздавал ценных советов типа: "Сын, тебе
пора  бросать заниматься глупостями и начинать готовиться  к
приобщению к науке" или: "Тимофей, ты опять не ночевал дома!
Это аморально и чревато венерическими последствиями!"
      Да, верно говорят америкашки-штатники, что детям после
восемнадцати надо жить отдельно от родителей.  Лучше  и  для
родителей, и для детей. Никаких свар, скандалов, нравоучений
и выяснения отношений на повышенных тонах.
      Собственно, в семье Метельских дело все же  обходилось
без  крика,  в  пристойной, занудливо-академической  манере.
Положение  обязывало - Антон Корнеевич, взматерев,  взрастил
целую  плеяду  последователей и, жутко  переживая,  что  сын
более  интересуется  размножением и дракой,  чем  отысканием
путей  к  научному олимпу, все же предпочитал воздействовать
на него в интеллигентном ключе.
      Зинаида  Дмитриевна  с  годами отяжелела,  обрюзгла  и
превратилась  из  академдамы  в занудную  старуху,  сварливо
раздражающуюся по поводу и без повода - это не  так,  то  не
так.  Тима  в глубине души она считала никчемным лоботрясом,
недоумком. Гитара, девки, мордобой, музыка эта ужасная.  Все
это  ушатами  изливалось на Тима, а в его  отсутствие  -  на
Антона  Корнеевича.  С  существенным  добавлением:  "Никакой
благодарности, что усыновили, не дали пропасть, вытащили  из
нищеты.  Свой  бы  небось  был не такой..."  Как  ни  крути,
классик был прав - черт ли сладит с бабой гневной. А вообще-
то, если посмотреть в корень, прав Фрейде дело в климаксе.
     - И вот еще, - Глотов между тем докурил, плевам затушил
окурок и со значением, как на старшего посмотрел на Левушку,
-  будете  получать деньгу, мелочь оставляйте  кассиру.  Это
закон.   Там  вообще-то  не  кассир,  кассирша,  с   тохесом
пятьдесят  второго калибра. Я ее как-то драл на  сейфе,  так
себе, подмахивает на четыре с минусом.
      Левушка  почтительно кивал, но все эти прожекты  нужны
ему  были как собаке боковой карман. Скоро ту-ту, как и  все
нормальные  люди,  на  родину  предков.  И  не   беда,   что
посредством  какого-то  неведомого  науке  процесса   родина
  aa(`()a*(e предков переместилась почему-то в Австралию,  в
славный приморский городишко Перт. Жаль, что не сразу в Лас-
Вегас.   Впрочем,   можно   куда  угодно,   главное   отсюда
подальше...
     До конца недели пребывал Тим в состоянии раздвоенности,
сомневался, мучился, решал извечный в отечестве вопрос:  что
делать? Музыка или мордобой? Но вот настала пятница, и жизнь
сама показала, куда нужно подаваться. Уж во всяком-то случае
не в Дом культуры поселка Песочная...
      -  О-хо-хо,  работы  тут еще непочатый  край.  -  Тим,
размазывая  грязь,  вытер пот со  лба,  сплюнул  и  -  снова
впрягся в пахоту. - Авгиевы, блин, конюшни.
      Маленькой,  украденной в старшей  группе  мотыжкой  он
рыхлил  слежалую,  напоминающую войлок пыль,  с  тем,  чтобы
Андрон мог сгребать ее в угол лопатой.
      -  Конюшни, говоришь? - Тот хмыкнул, весело чихнул  и,
отворачиваясь  от  поднимающегося облака, налег  на  черенок
лопаты.  - Не согласен, брат. Там говно было, а здесь  пыль.
Пыль времен, наследье старины глубокой.
       Действительно,  серо-коричневая  вата  местами   была
толщиной  в  метр.  И попадались в этом культурном  слое  то
аптекарский   пузырек   с   "птицами"   и   "мантиями",   то
позеленевшие  монеты  с  профилем  государя  императора,  то
жестяная кокарда времен первой мировой войны, золотой  галун
от   офицерского  погона.  Тим  как  истый  знаток   старины
относился к каждой находке бережно, с пониманием, к тому  же
знал,   что   покупатели  всегда  найдутся.  И   на   ржавый
жандармский "Смит и Вессон", и на расписание дачных  поездов
на 1905 год, и на пожелтевший портрет товарища Ворошилова  в
полный рост.
      А вообще ему нравилось здесь, в этом старинном здании.
Можно   всю   ночь  напролет  слушать  музыку,  стучать   по
боксерскому  мешку, говорить, не понижая  голоса,  на  любые
темы.  Андрон  небось  не закричит с истеричной  интонацией:
"Тимофей,  это  приличный, а не сумасшедший дом!  Немедленно
выключи  своих битлов! Отцу завтра рано на работу,  ты  пока
что еще ешь его хлеб!"
      Уже два месяца прошло, как Андрон набил Тиму морду,  а
все  неясно,  по-братски или нет. Отчего они  так  похожи?..
Конечно,  хорошо  бы по-простому подойти к  папе  академику,
спросить с невинной улыбкой: "Слушай, отец, а всегда  ли  ты
хранил  обет и верность своей дражайшей половине  суть  моей
ненаглядной  мамочке?"  Как  же,  тебе  дадут  ответ!  Потом
догонят   и   дадут   еще.  Расскажут  про   взаимопонимание
поколений.
       Да,  Андрон,  Андрон,  сторож-смотритель  с  пудовыми
кулаками...  И  все  же почему они так  похожи?  Правда,  не
совсем  -  тот  левша, волосы на голове  У  него  растут  по
часовой  стрелке  и  травмировано левое колено.  А  во  всем
остальном   полная  идентичность,  даже  даты   рождения   в
паспортах   совпадают.  Скорей  всего  они   астрономические
близнецы,  люди, рожденные строго в одно и  то  же  время  в
одном  и  том  же  месте.  Такое случается.  Тим  специально
занимался вопросом - прецедентов в истории немало.
      Четвертого  июня  1738  года в  Лондоне  родились  два
совершенно  различных  мальчика:  один  простолюдин  Самуэль
Хэммингс, другой король Георг Третий. Самуэль стал  кузнецом
и  открыл  самостоятельное дело в тот же день,  когда  Георг
вступил  на трон - 15 октября 1760 года. Они оба женились  8
сентября  1761 года, болели и имели травмы в одно  и  то  же
время.  Каждое  значительное событие в  жизни  одного  имело
коррелят  в  жизни  другого с соответствующей  поправкой  на
общественное  положение. 29 января 1820  года  король  Георг
Третий  умер,  в  тот же день почил в бозе и кузнец  Самуэль
Хэммингс.
     Снова Англия. Георг Четвертый, принц Уэльский родился в
тот   же   час  и  в  том  же  месте  с  мальчиком,  ставшим
трубочистом. Родители, узнав о совпадении, в шутку  прозвали
сына  Принц Георг. Блистательная жизнь аристократа не  имела
ничего  общего с жалкой судьбой простолюдина. Однако  в  тот
день,  когда принц Уэльский был допущен ко двору,  трубочист
вышел   из   подмастерьев...  Оба  отличались  транжирством,
любовью  к  выпивке,  прекрасному  полу  и  азартным  играм.
Увлечение  скачками  привело к тому, что трубочист  приобрел
лучшего бегового осла, а принц лучшего бегового пони. В день
когда Принца Георга лягнул его любимый осел, Георг Четвертый
получил  удар  по ребрам от любимого скакуна.  Оба  покинули
бренный мир одновременно.
     И вот еще веселенький примерчик не для слабонервных. 10
сентября  1956  года  федеральная полиция  штата  Калифорния
зафиксировала  аварию на шоссе недалеко от Сан-Франциско.  В
результате  лобового столкновения погибли оба водителя.  При
составлении протокола обнаружилось, что они родились в  один
и тот же день и были родом из одного городишки...
      Так  или  иначе  Тиму было хорошо в обществе  Андрона.
Просто и легко. Не как с Леной. С ней приходилось все  время
быть  на  высоте, думать, что сказать, казаться беззаботным,
остроумным  и  веселым. С Андроном же можно промолчать  весь
вечер,   слушать   "П„рпл"   или   "Хип",   поговорить    за
"Жигулевским" за жизнь или устроить контактный  спарринг  из
разряда карате против бокса. Впервые Тим почувствовал, что у
него есть дом...
      Чердак  был необъятен, полон таинственнос