Андрей ВАЛЕНТИНОВ
   СЕРЫЙ КОРШУН


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

   Ибо всякой вещи есть свой срок и приговор,
   Ибо зло на совершившего тяжко ляжет;
   Ибо никто не знает, что еще будет,
   Ибо о том, что будет, кто ему объявит?
   Нет человека, властного над ветром,
   И над смертным часом нет власти,
   И отпуска нет на войне.
   Все из праха, и все возвратится в прах...
   Книга Экклезиаст.

I. ПОВЕСТЬ О ЦAPCKOM МУШКЕНУМЕ

   - Клеотер, ванакт   в  Ахайе,  ванакт  в
Микенах и Аргосе, сын Главка, внук Гипполоха, потомок Дия, Отца богов.

   ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Мой отец - Главк, отец Главка - Гипполох, отец
Гипполоха - Арейфоой, отец Арейфооя - Главк, отец Главка -  Дий.  Искони
мы пользуемся почетом, искони наш род был царственным. Четверо из  моего
рода были до меня царями. Я - пятый. Дий, Отец  богов,  мой  бог  и  мой
предок, дал мне царство".
   ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Царство мое было мне подвластно.  Все,  что  я
приказывал - ночью ли, днем ли, - исполнялось. В моем  царстве  каждого,
кто был лучшим, я награждал,  каждого,  кто  был  враждебным,  -  строго
карал. По воле Дия, Отца богов, царство  следовало  моим  законам.  Дий,
Отец богов, дал мне это царство. Дий, Отец богов,  помог  мне,  чтобы  я
овладел Микенами и Аргосом, и всей Ахайей. По воле Дия,  Отца  богов,  я
владею моим царством".
   ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: "Вот что сделано мною для того, чтобы выполнить
волю Дия, Отца богов, и стать царем..."
   АЛЕФ   "Я
понял"

   Я понял - без драки  не  обойдется.  Четверо,  сидевшие  за  соседним
столом, давно уже косились в мою сторону, время от  времени  обмениваясь
громкими фразами, - без сомнения, рассчитывая, что я  услышу.  Старались
они зря:  компания  изъяснялась  не  на  языке  Хаттусили   и даже не  на  лидийском,  а  на  чудовищном  местном
койне, которое я впервые  услыхал  только  здесь,  в  Вилюсе  . Перевода, однако, не требовалось. Речь определенно шла  о  моей
скромной персоне, причем мнение складывалось не в мою пользу. Вид у этой
четверки был самый что  ни  на  есть  разбойничий  -  типичное  отребье,
которое часто попадается в портовых харчевнях: на поясе у каждого - нож,
и все четверо - явно не дураки подраться.
   Эта шайка - не самое страшное из того, что по воле Адада   пришлось  повидать.  Дело  в  другом  -
начнись заваруха, к ним присоединится половина  всей  той  сволочи,  что
заполнила харчевню. А я был чужаком и казался законной добычей.  Местные
напрашивались, и я мысленно помянул Аннуаков и все милости их.
   Сообразив, что я  могу  не  понимать  здешней  тарабарщины,  один  из
четверки - здоровенный детина в желтом грязном плаще - внезапно  выпучил
глаза и  сделал  рукою  жест,  явно  изображающий  бороду.  Все  вместе,
очевидно, должно было обозначать мой портрет. Заметив, что  я  слежу  за
ним, детина поспешил удовлетворить  мое  законное  любопытство  и  вновь
прибег к  языку  жестов,  изобразив  нечто  настолько  понятное,  что  я
вздохнул  и  начал  не  спеша  приподниматься.  Четверка  загоготала   и
поспешила вскочить. Кривой коротышка, у которого, как я успел  заметить,
не хватало двух  пальцев  на  руке,  что-то  крикнул  и  тоже  попытался
изобразить мою бороду. Получилось это не лучшим  образом,  но  я  понял.
Значит, моя борода им не по душе...
   Обидно! То, что пыталось расти на подбородках  моих  новых  знакомых,
куда более достойно иронии. Своей бородой я  искренне  гордился,  всегда
стараясь, чтобы она была в порядке. Бороду я носил по-ассурски, стремясь
придать ей форму не хуже, чем у гвардейцев Нина . В последние годы эта мода широко распространилась  в
Баб-Или , и прежде всего  среди  нас,
"серых коршунов". Но здесь, в Вилюсе, моды явно другие.
   ...Ножи были уже в руках, поблескивая темной бронзой. Шум в  харчевне
начал  стихать,  кое-кто  уже  вставал,  предвкушая  привычное  зрелище.
Похоже, в этой дыре поножовщина случалась каждый  вечер,  и  я  еще  раз
ругнул себя за дурость, заставившую  на  ночь  глядя  завернуть  в  этот
приветливый  уголок.  У  нас  в  Баб-Или  подобное  заведение  давно  бы
прикрыли, и я первый побеспокоился бы об этом.
   Ладно, кажется, пора... Шакалы медленно приближались, рожи  кривились
наглыми ухмылками, а публика уже начала вопить,  подбадривая  героев.  Я
понял: как только они увидят кровь - мою кровь, - на  меня  кинется  вся
стая. Значит, предстоит не драка, а резня, и  действовать  следует  так,
словно передо мною не портовое отребье  из  славного  города  Вилюсы,  а
эламские щитоносцы. Я еще раз взглянул на тех, кому так не нравилась моя
борода. Из всей четверки стоило опасаться только двоих: главаря в желтом
плаще  и  его  соседа  -  рыжего  здоровяка,  чья  рожа  была   украшена
здоровенными прыщами. Значит, они пойдут первым номером. Старое правило:
вначале бей самого сильного...
   Желтый плащ был уже рядом. Гнилозубая пасть ощерилась - главарь  явно
хотел что-то сказать, то ли мне, то ли своим товарищам. Ошибка -  вторая
и последняя. Первой, естественно, была та, что он вообще решил взглянуть
в мою сторону - на мирного путника, зашедшего выпить  здешнего  мерзкого
вина.
   Секира,  до  этого  стоявшая  у  деревянной  ножки  табурета,   мигом
очутилась у меня в руках. Было тесно, и я не стал размахиваться. Этого и
не требовалось -  лапа  с  ножом  была  рядом,  достаточно  только  чуть
податься вперед... Тускло сверкнула "черная бронза" - и  рука  с  ножом,
отсеченная  почти  у  самого  локтя,  упала  на  грязный  пол.   Главарь
пошатнулся и, вероятно, завопил,  прежде  чем  опуститься  на  колени  и
упасть на бок, но в такие мгновения плохо различаешь звуки.  Секира  уже
зависла над головой прыщавого. В последний миг вспомнив,  что  предстоит
еще разбираться со здешними властями, я чуть повернул  рукоять.  Тяжелый
обух припечатал прыщавого по его непутевой башке.  Третий  удар  -  тоже
обухом - достался коротышке, угодив  ему  в  челюсть.  Коротышке  вполне
хватило, и я решил заняться четвертым. Но  тот  уже  отступал,  отчаянно
вопя и размахивая ножом. Разрубить ему череп не представляло ни малейшей
трудности, но я вновь  вспомнил,  что  в  любой  миг  сюда  могут  зайти
стражники. Я отскочил назад и прислонился к стене.
   Главарь лежал в кровавой луже, пытаясь зажать  обрубок  левой  рукой,
прыщавый валялся рядом, а коротышка вместе с четвертым, которого я  даже
не успел как следует разглядеть, были уже у дверей.  Шум  в  зале  стих.
Стая, еще миг назад готовая рвать меня на части,  призадумалась.  Добыча
кусалась.
   Теперь следовало  немедленно  уходить,  и  лучше  всего  -  в  дверь,
поскольку окно, находившееся как раз за моей спиной, было слишком узким.
Но у двери сгрудилось не менее дюжины мордатых ублюдков,  некоторые  уже
успели достать ножи. Пробиться возможно, но  тогда  пришлось  бы  рубить
по-настоящему, без  жалости.  Конечно,  никакого  сочувствия  к  здешней
публике я не ощущал, но мне было жалко себя: местный  суд  вполне  может
расценить это как предумышленное  убийство,  а  защищать  меня,  чужака,
никто не станет.
   Текли мгновения, на полу хрипел главарь, визжал коротышка, и я понял,
что начинаю терять инициативу. И тут  послышался  резкий  крик:  высокий
широкоплечий парень в богатом, расшитом золотом фаросе
встал из-за  стола  и  что-то  решительно  бросил  в  сторону  онемевших
завсегдатаев.
   ...На фарос я обратил внимание прежде всего. Богатый плащ!  У  нас  в
Баб-Или его можно продать за десять мин - а  то  и  за  все  двенадцать.
Получи я  такой  при  разделе  добычи,  то  чувствовал  бы  себя  вполне
счастливым минимум полгода. Интересно, как такой плащ решился  заглянуть
в здешнюю дыру? Возможно, потому, что тут недолюбливали бородатых,  а  у
его владельца бороды не было. Красивый парень, явно  не  из  простых.  И
нездешний - не хеттийец,  не  лидиец,  и,  конечно,  не  из  Ассура  или
Баб-Или.
   Впрочем,  обо  всем  этом  подумалось  позже.  В  тот   момент   меня
интересовало прежде всего то, что этот плащ  собирается  делать.  Парень
вновь крикнул и повелительно указал на меня.  По  толпе  прошел  шелест,
публика  начала  нерешительно  переглядываться.  Тогда  владелец  фароса
неторопливо достал из ножен, болтавшихся у расшитого золотом пояса,  меч
и, подойдя ко мне, стал рядом.
   Итак, у  меня  появился  союзник,  и  возблагодарил  великого  Адада,
подателя всех благ. Парень что-то сказал мне, а затем вновь повернулся к
толпе. Но та уже расползалась по углам, угрюмо переглядываясь  и  ворча.
Проход освободился. Терять время было грешно,  и  мы,  не  сговариваясь,
бросились вперед. Впрочем, бежать не следовало. У порога  я  остановился
и, повернувшись, еще раз продемонстрировал секиру. В  ответ  послышалось
недовольное рычание, но я не стал ввязываться в спор и шагнул на  темную
улочку, где меня уже ждал мой новый знакомый. Я показал рукой в  сторону
невидимой во тьме цитадели, владелец плаща кивнул, и мы  зашагали  прочь
от гостеприимной харчевни. Я задержался  лишь  на  миг,  чтобы  обтереть
лезвие и закинуть секиру за спину. Бродить по улицам с "черной  бронзой"
не стоило - первый же отряд стражников мог ее отобрать, польстившись  на
редкое в здешних местах оружие.

***

   ...Секиры было бы жаль - я честно отобрал ее у  эламитского  сотника,
после того как проткнул ему горло копьем. Это было  два  года  назад,  в
битве у ворот Баб-Или, когда наш отряд пытался спасти лyгaля   Апиль-Амурру. Бой мы выиграли, но  на  следующий  день
лугаль умер от полученной  накануне  раны,  и  городской  совет  Баб-Или
предпочел открыть ворота. Того, что должно было последовать за  этим,  я
решил не дожидаться и предпочел довериться степному ветру, который понес
меня на запад, закинув в конце концов в город Вилюсу у берегов  Лилового
моря .
   Мы шли по пустой ночной улице, вокруг стояла тишина, и я  понял,  что
на этот раз все кончилось. Наверное,  мой  спутник  подумал  о  том  же,
поскольку рассмеялся и что-то быстро проговорил, кивая в темноту.  Слова
показались знакомыми, но я не стал переспрашивать. Парень в плаще  вновь
засмеялся и заговорил по-хеттийски  со  странным  придыханием.  Впрочем,
понять было можно:
   - Хорошая секира, воин! Такой  секирой  можно  разогнать  сотню  этих
ублюдков. Жаль, что оружие испачкалось в их крови.
   - Ей все равно, - я погладил висевшую за плечом  "черную  бронзу".  -
Спасибо, что помог.
   - Не за  что!  -  парень  нетерпеливо  взмахнул  рукой.  -  Я  только
прикрикнул на эту сволочь, и они сразу поджали хвосты. Как  тебя  зовут,
воин? Ты ведь не из Хаттусили?
   Я  уже  собирался  ответить  и   вдруг   понял,   почему   меня   так
заинтересовало  его  произношение.  Я  тоже  говорил   по-хеттийски   не
правильно, и точно так же глотал звуки, отчего  меня  далеко  не  всегда
понимали. Еще раз окинув взглядом своего спутника, я решился:
   - В  Баб-Или,  где  я  служил  царским  мушкенумом  в  войске  лугаля
Апиль-Амурру, меня звали Нургал-Син. Но  в  той  земле,  откуда  мы  оба
родом, у меня было другое имя.
   Я проговорил это на языке, понятном нам обоим, -  на  наречии  Ахиявы
.  Правда,
слова  пришлось  подбирать:  за  долгие   годы   родная   речь   изрядно
подзабылась.
   Парень вздрогнул, взглянул в упор, а затем широко улыбнулся:
   - Радуйся, земляк!  Меня  зовут  Гелен,  сын  Ифтима.  Мой  отец  был
базилеем  неподалеку от крепкостенного Аргоса.
   Он не стал спрашивать мое настоящее имя, и  я  мысленно  поблагодарил
его за чуткость. Врать этому человеку не хотелось.
   - Радуйся, Гелен, сын базилея. Что  привело  тебя  в  негостеприимную
Вилюсу?
   Слова  вспоминались  не  без  труда.  В  Баб-Или  не   с   кем   было
разговаривать по-ахейски.
   - Поиски подходящего  корабля,  доблестный  Нургал-Син.  Я  собираюсь
домой, в Микены.
   Мы шли прочь от моря и вскоре  оказались  возле  цитадели.  Постоялый
двор, где довелось остановиться, находился рядом, но я не спешил.  Давно
уже не приходилось встречать земляка. К тому же повод для разговора был:
   - Странно сплетаются дороги, Гелен, сын базилея. Я тоже искал в порту
корабль, чтобы плыть в Ахияву.
   Ахайю я называл по-хеттийски, но Гелен понял:
   - Ты тоже из Аргоса, Нургал-Син?
   - Нет...
   Можно было промолчать, но я все же решился:
   - Я еду в город Микасу. Когда-то я жил там. Очень давно.
   - Микаса? - Гелен на миг задумался. - Так ты из Микен?
   Удивительно, почему он не добавил "Златообильных". Странная  привычка
у моих земляков - подбирать к каждому слову подходящее  определение!  От
этого я тоже отвык - в Баб-Или говорят куда проще.
   - Нет, не из Микен, благородный Гелен, сын Ифтима. Я жил в деревушке,
название которой и сам теперь не упомню. Пас коз у местного  базилея,  а
потом меня продали за море, в Тир.
   - Так ты из рабов, Нургал-Син?
   На этот раз он не добавил "доблестный". Впрочем, я не обиделся.
   - Я был тогда не выше колеса от повозки, благородный  Гелен,  и  меня
никто не спрашивал. Родные умерли, и некому было заступиться за  сироту.
Пять лет я  вращал  мельничный  жернов  в  Тире,  пока  не  нашел  более
подходящее занятие.
   - Стал воином у базилея Баб-Или, - кивнул Гелен.
   - У лугаля Баб-Или, - поправил я. - Лугаль  -  то  же,  что  "ванакт"
по-ахейски. Я стал оруженосцем, потом  воином,  потом  десятником,  а  в
последний год - старшим отряда разведчиков. Я был мушкенумом, а  это  не
так уже мало. Особенно для Баб-Или...
   ...Да, считаться царским мушкенумом - судьба не  из  худших.  У  меня
имелся дом, было поле, был сад, десяток пленных, работавших в поле, пока
я воевал. Мне платили за каждую рану, за каждый  синяк,  царский  тaмкap
 был  обязан  выкупать  меня  из
плена, а впереди брезжила  надежда,  что  если  удастся  волею  Аннуаков
дожить лет до сорока и добыча будет щедрой, то я  смогу  купить  поле  -
свое, а не царское, - и тогда дети мои станут  полноправными  подданными
великого лугаля Баб-Или. В общем, можно дотянуть до должности  сельского
старосты или того же тамкара. Хотя доживали редко, особенно после  того,
как проклятые эламиты стали нападать на наши границы...
   Всего этого я не стал объяснять Гелену. У него -  свои  хлопоты.  Сын
базилея переплыл Лиловое море явно не от хорошей жизни.
   - Если тебе, Нургал-Син, старший отряда разведчиков,  жилось  хорошо,
отчего же ты решил покинуть Баб-Или? Домой потянуло?
   На этот вопрос мне часто приходилось отвечать за последние два  года,
пока я странствовал через Ассур, Митанни и Хаттусили. Обычно я  говорил,
что домой мне повелел  вернуться  оракул  великого  бога  Бела  Мардука,
вещавший из каменной щели на верхней площадке  зиккурата.  На  этот  раз
захотелось сказать иначе.
   - Нет, Гелен, сын базилея. Меня  не  очень  тянуло  домой.  Я  жил  в
Финикии, в Ассуре, в Баб-Или. Это великие страны, по  сравнению  с  ними
Ахиява - не больше крысиной норы. Я ничего не видел доброго  на  родине.
Но лугаль Апиль-Амурру погиб, проклятые эламиты захватили город, и  надо
было искать другое пристанище. А в Ассуре и Митанни не хотели  брать  на
службу "серого коршуна" из Баб-Или.
   Это была правда - отчасти. Меня не ждали  в  Ассуре,  но  можно  было
попроситься на службу к лугалю Исина или поступить в гвардию  Хаттусили.
Или хотя бы устроиться здесь, в Вилюсе.
   - Говорят, ванакту Микен нужны опытные воины, - согласился  Гелен.  -
Он охотно берет чужаков.
   - А кто сейчас правит в Микасе? - наивно поинтересовался я.
   Мы расстались с Геленом не скоро.  На  прощанье  он  посоветовал  мне
подстричь бороду по местной  моде,  я  же  намекнул  сыну  базилея,  что
златотканый фарос лучше спрятать  до  возвращения  домой,  поскольку  он
выглядел куда более вызывающе, чем моя борода.
   Ночью не спалось. Я никак не мог привыкнуть к здешней грязи  и,  если
бы не холодная погода, давно бы уже перебрался на крышу. Чем  дальше  на
запад, тем постоялые дворы становятся грязнее, города - меньше, а дороги
- хуже. А за морем - если верить тому, что мне говорили и что  я  помнил
сам, - меня ждал истинный край света. Каменистая земля, худые козы, цари
в домотканых плащах, задымленные лачуги и  женщины,  которые  не  моются
неделями.
   Великая Ахиява - моя родина...
   ...То, что я узнал от  Гелена,  почти  в  точности  совпадало  с  уже
слышанным. В Микасе правит великий ванакт Ифимедей, сын Гипполоха,  рука
его тверда, и меч разит без устали. Разить приходится все чаще -  ванакт
правит уже четверть века,  и  за  эти  годы  недовольных,  как  водится,
расплодилось немало. Посему Ифимедей охотно берет на службу  чужеземцев,
что вполне устраивает "серого коршуна" Нургал-Сина.
   Как я и догадывался, Гелен оказался за морем не по  своей  воле.  Его
отец был базилеем на службе ванакта Главка, который,  как  раз  четверть
века тому назад, был свергнут и убит  своим  младшим  братом  -  будущим
великим ванактом Ифимеде-ем. Во время переворота погибли жена  Главка  и
его сын, а только что родившаяся дочь была взята на воспитание дядей.
   Эту  историю  я  слыхал  уже  не  один  раз,  правда,  с   некоторыми
вариациями. Кое-кто из рассказчиков был уверен, что сын Главка спасся  и
в царском толосе  на окраине  Микасы  лежит
то ли сын кормилицы, то ли внук  привратника.  Подобных  историй  -  про
перевороты и братоубийство - я немало наслышался еще в Баб-Или, и  часто
они оказывались правдой. Кроме чудесного спасения, конечно, - в жизни, а
не в сказке могилы редко отдают то, что в них положено.
   Базилей Ифтим, отец Гелена, предпочел не искушать судьбу и  уехать  в
Хаттусили. Гелен вырос в Tpoace ,
неподалеку от Вилюсы, и теперь собрался домой. Отчего - сказано не было.
Может, ему тоже посоветовал оракул.
   На следующее утро мы встретились с Геленом в порту. Предварительно  я
зашел в первую  попавшуюся  цирюльню  и  отдал  бороду  на  растерзание.
Цирюльник,  насколько  я  понял  из  его  чудовищного  выговора,  обещал
подстричь ее по последней ахиявской  моде,  заодно  посоветовав  остричь
волосы, поскольку в Ахияве стригутся коротко. Возражать я  не  стал,  но
внутренне содрогнулся, увидев свое отражение в начищенном медном тазике.
Вместо доблестного воина с длинными волосами и завитой колечками бородой
на меня глядел разбойник со стрижкой "под горшок" и короткой бороденкой,
настолько нелепой, что мне захотелось ее немедленно  сбрить.  Цирюльник,
однако, остался доволен, заявив на  ломаном  хеттийском,  что  теперь  я
выгляжу как настоящий ахейский принц.  Оказывается,  года  два  назад  в
Вилюсе был проездом какой-то мелкий энси   (то есть, конечно, не энси, а базилей) из Ахиявы, и цирюльник
точно  запомнил  его  стрижку.  Оставалось  лишь  покориться  судьбе   и
приобрести в соседней  лавке  приличный  ахейский  плащ  вкупе  с  парой
хитонов.
   Гелен, уже ждавший возле одного из причалов,  полностью  одобрил  мое
перевоплощение, мне же было не по себе. Переодеваться приходилось  часто
- в отряде разведчиков это дело обычное. Но теперь я был не на службе  -
я возвращался домой. Царский мушкенум из Баб-Или исчез  навсегда,  а  на
пристани Вилюсы стоял некто без имени, без предков и  без  всякой  крыши
над головой - даже соломенной.
   Впрочем, виду я, надеюсь, не показал и отправился  вместе  с  Геленом
договариваться на один из кораблей. Судно именовалось "Рея"  -  в  честь
матери Дия, Отца богов. Да не обидится Дий, но,  судя  по  кораблю,  его
почтенная матушка явно доживает  последние  дни.  Однако  корабельщик  -
крепкий толстяк совершенно пиратского  вида  -  уверил,  что  его  "Рея"
доставит пассажиров в На-вплию  в  целости  и  сохранности.  Я  невольно
вспомнил многопарусные красавцы, которых навидался  у  причалов  Тира  и
Сидона и поспешил согласиться. В эту осеннюю погоду корабли, даже такие,
как "Рея", плавали по Лиловому морю нечасто.
   За переезд толстяк  запросил  несусветную  сумму,  которой  наверняка
хватило  бы,  чтобы  доставить  нас  в  с