жиданный  мен-
товский наезд, разговор с тем самым желтозубым руоповцем Воиновым, кото-
рый пытался кошмарить его признаниями Укола...
   Скоро он уже крепко спал. День на новом месте начался кошмаром - про-
тяжным, хлещущим.
   Свечников проснулся от какого-то мерзкого  стука.  Стучали,  судя  по
всему, в металлическую дверь и тоже чем-то металлическим. Новому  обита-
телю камеры казалось, будто кто-то невидимый, но страшный и агрессивный,
словно злой тиранозавр из курса школьной биологии, тяжелым  ломом  лупит
его по нежному темечку.
   С огромным трудом поднял голову,  посмотрел  в  зарешеченное  окно  -
рассвет вплывал в помещение серый, грязный, мутный. Наверняка  небо  над
Петровкой было затянуто тучами.
   Стук, казалось, нарастал: так нарастает звук реактивного истребителя,
подлетающего к аэродрому, и Свеча понял: заснуть ему уже не удастся.
   - Подъем, подъем! - послышался за дверью чей-то  на  редкость  грубый
голос.
   Задержанный поднялся, невольно подумав о том, что все ментовские  го-
лоса в чем-то одинаковые - и если не в высоте, не в тембре, но наверняка
в интонациях.
   - Подъем!
   - Свеча, кентуха, вставай, сегодня банный день. - Конверт сбросил се-
рый "вшивник", то есть одеяло, пружинисто поднялся  и,  проходя  к  умы-
вальнику, крикнул в сторону двери: - Будет тебе стучать, "пупкарь"  дол-
баный! Глухих нет.
   После завтрака задержанных вывели в коридор и повели мыться.
   Баня - а точней, помывочная - представляла собой несколько  отдельных
кабинок.
   - Вот у нас под Красноярском баня на зоне была, так это баня, -  под-
мигнул Свечникову Конверт, быстро сбрасывая одежду. Его  тело  оказалось
сплошь в густых, фиолетовых татуировках, свидетельствующих о  несомненно
высоком авторитете в блатной иерархии. Он объяснил, что на помывку дает-
ся один тазик горячей воды и один холодной. В этой  воде  еще  и  пости-
раться надо было...
   Свеча рассеянно кивнул, взял мыло и двинулся в душевую кабинку.  Едва
он успел намылиться, как услышал совсем  рядом  глухие  звуки  ударов  и
чей-то сдавленный крик.  Голос  кричавшего  показался  новому  обитателю
"Петров" знакомым...
   Потом, много месяцев спустя, Свечников и сам не  мог  себе  ответить,
зачем он выскочил из душевой, почему побежал в предбанник, где шла  дра-
ка.
   Впрочем, происходившее в предбаннике вряд ли можно было назвать  дра-
кой: это было жестокое избиение. Трое  здоровенных  амбалов  безжалостно
месили ногами какого-то пацана, лица которого нельзя  было  рассмотреть.
Окровавленный, он лежал на полу, уже не в силах отвечать, а лишь стонал,
закрывая голову руками.
   - Стоп, братва! - Свеча бросился вперед, оттирая амбалов.  -  Что  за
дела! Он один, а вас вон сколько.
   Наклонился, приподнял жертву избиения - окровавленное лицо, распухшие
скулы, разбитый нос свидетельствовали о безжалостности нападавших.
   Жертвой беспредельного наезда оказался не кто иной,  как  Шмель,  тот
самый березовский бригадир. Свечников, увидев своего недавнего  оппонен-
та, вскрикнул от неожиданности.
   - Ты?!
   Несмотря на то, что лицо березовского было залито кровью, Свеча заме-
тил, что тот удивлен не меньше его.
   - Я...
   - Слышь, я в натуре не понял, - послышался чей-то голос. Обернувшись,
Свеча увидел подошедшего Конверта. Глаза блатного недобро сверкали.
   - Поясни нам, - продолжал он, - почему ты влез  в  разговор.  У  тебя
что, какие-то дела к нам или к этому человеку? Я тебе вчера вечером  го-
ворил, что ищу  его,  беспредельщика  хренова,  -  Конверт  неприязненно
взглянул на окровавленного Шмеля. - Он меня когда-то оскорбил, и  теперь
я хочу получить с него сполна.
   - Я не знаю, почему вы на него наехали - Свечников кивнул  в  сторону
амбалов, но бить одного втроем - это не по понятиям.
   - Глянь, какой грамотный: в  понятия  въезжаешь,  -  пренебрежительно
процедил один из амбалов. - А ведь сам первоходом на "хату" заехал...
   Свеча вспыхнул.
   - Всех ваших понятий, я, конечно, не знаю, хотя и  уважаю  их,  -  не
сдавался Свеча, - но мой брат, будь он тут, объяснил бы всем вам, что  я
прав.
   - Стоп, Свеча! - Зрачки Конверта хищно сузились, превратившись в  ще-
лочки. - А кто такой был твой брат?
   - Глобус, - ответил урицкий, - Валера Длугач. Вор. Никогда не  слыхал
про такого?
   Конверт хотел было что-то сказать в ответ, но в это время в  помывоч-
ную ворвались трое ментов. Видимо, они прибежали на шум драки. Оба они -
в кителях и хромовых сапогах - выглядели на  фоне  белоснежного  кафеля,
среди голых арестантов достаточно нелепо. Милиционеры, сторонясь  раска-
ленных змеевиков, заняли позицию между недавними противниками.
   - Все, время истекло, одевайтесь и по  камерам,  -  сердито  произнес
старший мент, опасаясь, что баня может окончиться серьезным ЧП. - Не на-
учились себя нормально вести - сидите грязными...
   Уже в камере у Свечи состоялся долгий и обстоятельный разговор с Кон-
вертом. Виталик деликатно и осторожно задал несколько  вопросов,  касав-
шихся покойного Глобуса. Безусловно, он  проверял  правдивость  недавних
слов Свечникова. А тот не скрывал от него почти ничего. Вкратце  расска-
зал и о покойном братане, и о своих делах, и о неудачной курганской  по-
ездке и, естественно, о поисках киллера Македонского, завалившего вора.
   В конце беседы взгляд уркагана заметно потеплел.
   - Значит, сученка того, киллера ищешь? -
   В голосе Конверта прозвучали явно одобрительные интонации.
   Свеча кивнул.
   - Ищу. Наказать его, гниду, хочу, нутро его поганое выпустить...
   - Правильно, такие вещи смываются лишь кровью. Может, я тебе  чем-ни-
будь помогу, - медленно, обращаясь словно не к собеседнику, а  к  самому
себе, произнес Виталик. - Меня через неделю выпускают.  Как  откинешься,
позвони. Телефончик запомнишь?
   А вечером того же дня Свечников через того же Конверта получил "маля-
ву". Межкамерная переписка в "Петрах" была налажена  отлично.  Развернув
запаянную в целлофан записку, арестант прочитал:
   Братушка, привет, всех тебе благ! Обращается к тебе Шмель. Хочу  поб-
лагодарить тебя за участие в моей проблеме. Я о таких вещах  никогда  не
забываю. Спасибо тебе, брат. Хочу также ответить добром на добро: мы по-
завчера ехали на "стрелку" для того, чтобы вас в натуре завалить, потому
что "стрелка" эта была брошена специально под тебя. Не знаю, как  и  за-
чем, но ваши старшие договорились с нашими старшими, чтобы тебя и  твоих
пацанов подставить. Мы должны были подвести вас под косяк, а потом  дос-
тать стволы. Если бы даже у нас ничего  не  вышло,  тебя  бы  все  равно
вальнул какой-то киллер из ваших. О последнем точно не знаю, пацаны слы-
шали, мне уже в машине сказали. Тогда я еще не думал,  что  ты  человек,
наши старшие говорили, что негодяй отмороженный.
   Короче, я все написал, что знаю, а уже выводы делай сам.
   С уважением к тебе - Шмель. Отложив "маляву", Свеча закурил, но сига-
рета не пошла впрок. Поперхнувшись дымом, арестант  долго  и  мучительно
кашлял.
   Да, эта записка оправдывала самые худшие подозрения.
   Вспомнились и вчерашние слова Воинова: "Березовские  приехали,  чтобы
тебя и твоих пацанов вальнуть, в натуре! Стволы мы у них в машине нашли!
А отмашку на твой завал Лукины дали. Не нужен ты им больше, вот и  дого-
ворились со старшими березовскими на такой прогон".
   Теперь, после признания березовского бригадира, было понятно:  Воинов
не брал его на понт, а действительно спас, спрятав на ИВС. Правда, непо-
нятно, для чего это ему понадобилось...
   Да и Шмель не врал. Какой смысл ему было обманывать недавнего против-
ника? К тому же это очень походило на правду: он, Свечников,  набиравший
в группировке авторитет, давно уже стал братьям Лукиным как кость в гор-
ле. И у них был несомненный смысл подставить человека, который в недале-
ком будущем мог составить им серьезную конкуренцию. Первый шаг  к  войне
они уже сделали.
   А коли так, руки у Свечи были развязаны. После  скорого  освобождения
он решил перейти к решительным действиям: к ним подталкивало  не  только
оскорбленное самолюбие, но и естественный инстинкт самосохранения.
   Что поделать, законы бандитского мира в подобных случаях просты и су-
ровы. Не нанесешь удар первым - можешь заказывать  для  себя  деревянный
макинтош и место на Хованском кладбище. Но первый удар, нанесенный  про-
тивником неточно, с промахом, оставляет его оппоненту значительные шансы
выжить и ударить в ответ.


   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Казалось, ничто не изменилось в жизни Солоника  после  возвращения  в
Афины из Италии. Все так же светило солнце над греческой столицей, пусть
зимнее, но все равно ласковое и яркое, все так же плескалось синее море,
наливалось голубизной небо. Саша, выходя рано утром во  дворик,  следил,
как взъерошенные воробьи, совсем как в Москве, суетятся на бордовой  че-
репице крыши его коттеджа.
   Где-то далеко, в неком условном, словно бы ирреальном, выдуманном ми-
ре оставалась бескрайняя заснеженная Россия с ее зонами,  пересылками  и
централами. Где-то была огромная суматошная Москва с ее бандитами, блат-
ными и ворами в законе, ментами, РУОПом, "конторой", прокуратурой, мрач-
ным следственным изолятором "Матросская тишина", где он, Александр Маке-
донский, еще несколько месяцев назад ожидал суда и смертного приговора.
   Перемены последних месяцев впечатлили настолько, что все чаще и  чаще
Македонский задавал себе вопрос: а может, всех этих страшных, странных и
неправдоподобных событий в его жизни на самом  деле  и  не  было?  Может
быть, все происшедшее лишь приснилось ему, может быть, это  случилось  и
не с ним вовсе, а с кем-то другим, а он, Солоник, узнав обо всем из кни-
ги или фильма, вбил себе в голову, что это и была его жизнь?!
   Да и не киллер он никакой, а немолодой уже,  степенный  и  далеко  не
бедный человек, решивший провести остаток жизни в тепле и неге солнечной
Эллады, у желтых камней древнего Парфенона...
   Но безукоризненно исполненный паспорт на  имя  греческого  гражданина
Владимироса Кесова, огромный оружейный арсенал,  хранившийся  в  подвале
под тихим коттеджем, и мобильный телефон, иногда говоривший сухим  голо-
сом серенького чекистского Куратора, убеждали в обратном: он,  Александр
Сергеевич Солоник, наемный убийца, марионетка в  чужих  руках,  человек,
купивший жизнь самой дорогой ценой - собственной свободой.
   А иногда случалось и наоборот. Вечерами, спускаясь в подвал проверить
и почистить оружие, Саша прицеливался из "АКСа" или снайперской винтовки
в темный угол, подолгу размышляя - чье исполнение могут заказать  ему  в
следующий раз. Ведь Коновал наверняка был не последней его жертвой,  на-
верняка будут и еще.
   Разумеется, будут. И теперь, в конце 1995 года, эти люди ни о чем  не
подозревают: гребут под себя деньги и фирмы, дербанят коммерсантов, раз-
бираются с конкурентами, назначают "стрелки", ходят по  саунам,  трахают
телок, пьют, веселятся, строят планы на далекую  перспективу,  не  зная,
что планам этим не суждено сбыться.
   В такие минуты киллер снова становился  уверенным  в  себе.  Заключи-
тельную точку в жизни этих пока неизвестных людей поставит именно он,  а
стало быть, он, Саша, хозяин их судеб.  Считать  себя  вершителем  чужих
жизней  -  самое  большое  искушение.  Солоник,  все  более   проникаясь
собственной значимостью, был уверен, что дальнейшее его существование  в
конечном итоге сложится столь же благополучно, как и до приезда  в  Гре-
цию.
   Алена, неотступно бывшая при нем, казалось, все понимала, но  никогда
не задавала лишних вопросов. Лишь взгляд ее сделался беспокойнее и прон-
зительнее да тонкая сеть морщинок ложилась у глаз. Иной  раз,  спрашивая
Солоника о чем-то мелком, малосущественном, она внезапно смолкала на по-
луслове.
   Тогда, в конце 1995 года, Македонский  любил  бывать  в  одиночестве.
После посещения спортзала и стрелкового тира садился за руль белоснежно-
го джипа, отъезжал подальше и, оставив машину где-нибудь в оливковой или
апельсиновой роще, подолгу бродил по пологим горам. И, наверное, сотни и
тысячи раз задавал себе один и тот же вопрос - кто же он на самом  деле?
Таинственный киллер-одиночка, каковым его представляли в России?  Жесто-
кий боевикчистильщик из  шадринской  преступной  группировки?  Послушный
агент-ликвидатор, каковым был на самом деле, или же  простой  курганский
парень, волею судеб оказавшийся и тем,  и  другим,  и  третьим,  парень,
жизнь которого по большому счету все-таки не сложилась?!
   Наверное, последнее утверждение было ближе к истине.
   А вывод был однозначным: его, великого и ужасного киллера,  рано  или
поздно убьют. Вечерние размышления  в  подвале-арсенале  с  "АКСом"  или
снайперской винтовкой в руках - не более чем самоуспокоение. Солоник был
достаточно умен, чтобы понимать очевидное. Еще на зоне  под  Ульяновском
он хорошо запомнил древнее латинское изречение,  часто  встречающееся  у
блатных в виде татуировок: Memento more - "помни о смерти".
   Эти слова как нельзя лучше характеризуют состояние  профессионального
наемного убийцы. Уж если он живет благодаря чужой смерти, стало быть, по
всем законам должен помнить и о том, что  смертей  сам.  Может  быть,  в
большей степени, чем другие живущие на Земле.
   И уж если кому-то так скоро суждено поставить точку в его судьбе,  то
надо успеть насладиться жизнью, испытав все  удовольствия,  которые  она
только может предоставить. А уж если рядом с тобой любимая женщина,  ко-
торая, бросив все, приехала к тебе, то почему бы не сделать и  ее  жизнь
легкой и красивой?!
   Если его смерть неизбежна, стоит ли о ней думать? В такие минуты  Ма-
кедонскому жадно хотелось жить, получать удовольствия,  наслаждаясь  се-
годняшним днем, не вспоминая о том, что наступит завтрашний день.
   И хотелось, чтобы рядом была Алена. В один из теплых ноябрьских вече-
ров, после плановой встречи с  Куратором,  Македонский  вернулся  домой.
Алене показалось, что он выглядел немного спокойней, чем обычно.
   - Собирайся, через три дня отправляемся в большой круиз, - Саша  неб-
режно бросил на стол два билета и кредитную карточку. -  Испания,  Фран-
ция, Лазурный берег, Монте-Карло. Отдохнем, повеселимся!
   Удивительно, но Алена не высказала особой радости по поводу грядущего
отдыха и веселья. Лишь спросила осторожно:
   - У тебя в ближайшее время не будет никакой работы?
   - Нет, - не глядя на нее, произнес Саша, и по его помрачневшему  лицу
девушка поняла, что напрасно задала этот вопрос.
   Вечер накануне отъезда выдался лунным. Безжизненный свет заливал  ве-
ранду коттеджа. Хозяева пили вечерний чай, мирно  беседовали.  Александр
строил грандиозные планы, рассказывал, куда он еще хочет повезти  Алену,
какие впечатления желает получить, что ей подарить и  где  сфотографиро-
ваться. Мания "фоткаться" у памятных мест неискоренима у всех провинциа-
лов.
   Девушка молчала, лишь изредка бросая на Солоника короткие и странные,
как ему показалось, взгляды.
   - Саша, а если бы ты все бросил и мы уехали  куда-нибудь  насовсем...
Понимаешь? - горячая сухая ладонь девушки легла на его руку.
   - Куда? - не глядя на нее, спросил он глухо.
   - Ведь у тебя есть деньги, мы можем исчезнуть... Насовсем, понимаешь?
   Наигранная веселость тут же исчезла с лица Солоника.
   - Исчезнуть? Это невозможно. Ты многого не знаешь, не понимаешь...  А
все рассказать я тебе не могу, не имею права!
   Тонкие ноздри Алены задрожали, миндалевидные глаза вспыхнули холодным
блеском, голос дрогнул. Казалось, еще чуть-чуть, и она расплачется.
   - Саша, я до сих пор не могу понять, кто ты на самом  деле?  Куда  ты
так часто пропадаешь? Что это за странный русский, который часто  звонит
тебе на мобильный телефон? Почему у нас в подвале так много всякого ору-
жия? За что тебе платят такие огромные деньги? И вообще - чем ты занима-
ешься?
   Солоник не ответил - над столом повисла тяжелая, томительная пауза.
   Они молчали бесконечно долго, и эта пауза, полная внутреннего  напря-
жения, окончательно сокрушила Алену.
   Первым нарушил молчание Солоник.
   - Ничего, все будет нормально, - наконец бросил он классическую  фра-
зу, свидетельствующую о попытке самоуспокоения и нежелании думать о  бу-
дущем, - все будет хорошо...
   На следующий день они отбыли самолетом в Испанию. Круиз  обещал  быть
долгим: средиземноморское побережье Испании и Франции с заездом  в  Мон-
те-Карло. В Коста-Браво Солоник несколько раз звонил какому-то русскому,
общался с ним на непонятном конспиративном языке,  но  Алена,  бывшая  в
этот момент рядом с Сашей, больше не задавала ему никаких вопросов...
   Нигде время не тянется так мучительно медленно, как в тесном  замкну-
том пространстве. А особенно - в тюремной камере.
   Все друг о друге знают все, что можно: жена, дети, родственники,  бо-
лезни, биография, чем занимался на "волняшке", какие сроки кому  грозят,
как кошмарят следаки на допросах и какую статью шьют. И  каждый  день  -
одни и те же впечатления: подъем, баландер с тележкой, чай, иногда - ба-
ня, но куда чаще - вызовы на допрос.
   И разговоры, разговоры... Как ни странно, Свечников особо не тяготил-
ся своим нынешним положением. Время работало на него, и теперь,  сидя  в
"Петрах", он был уверен, что решит все свои проблемы на воле после неиз-
бежной скорой "откидки".
   Через несколько дней после того, как Свеча получил "маляву" от Шмеля,
он завел осторожный разговор с Конвертом. Этот человек  был  несомненным
знатоком блатных понятий, и бригадир урицких, знавший  о  понятиях  лишь
понаслышке от покойного брата да немного от пацанов своей бригады,  впи-
тывал их в себя, как губка воду.
   - А чем это Шмель перед тобой провинился? -  спросил  брат  покойного
Глобуса.
   Конверт вкратце  рассказал.  Сидели  с  братвой  в  каком-то  кабаке,
подъехали эти самые беспредельщики-спортсмены, вели себя шумно, вызываю-
ще и нагло. Виталик сделал им справедливое замечание: пацаны, нельзя  же
так, не одни вы тут. А березовские быки, у которых Шмель был старшим, на
его кентов наехали. Одному руку вывихнули, другому глаз подбили и  ребро
сломали, а ему, Конверту, пришлось удариться в бега.
   - Если бы не ты, быть бы этому Шмелю инвалидом, -  резюмировал  блат-
ной. - Ладно, оставлю я его. Он и так наказан.
   Свеча закурил, глубоко затягиваясь, и предучредительно  поднес  зажи-
галку к сигарете собеседника. Заметил на философский лад:
   - Что правда, то правда. За такие вещи надо  обязательно  наказывать,
это справедливо. Но троим бить одного все-таки нельзя. Я не  жалею,  что
за этого пацана заступился - твои кенты его и так сильно отделали.  Пос-
лушай, - тон Свечникова сделался вкрадчивым. -  Я  тут  у  тебя  прокон-
сультироваться хотел бы по одному вопросу.
   Конверт едва заметно улыбнулся - роль знатока-эксперта в спорных воп-
росах ему явно льстила.
   - Давай.
   - Есть у меня один пацан знакомый, звеньевой в одной  группировке.  И
такая с ним приключилась история...
   Свечников долго, подробно и детально рассказывал о вымышленном  паца-
не, звеньевом некой абстрактной подмосковной группировки:  мол,  хороший
человек, в авторитет входит, а старшие  его  сперва  затирали,  а  потом
подставить решили. Послали на "стрелку", которую кинули  специально  под
него. Добазарились с конкурентами, чтобы те  выслали  на  "стрелку"  бы-
ков-ликвидаторов, подвели под "косяк" и вальнули. Насилу выкрутился.
   Тюрьмы и зоны делают человека необыкновенно проницательным.  Конверт,
имевший четыре судимости и проведший в местах лишения свободы лет четыр-
надцать, не был лишен этого качества и потому сразу понял, о каком паца-
не идет речь. Понял, но вида не подал. Даже не поинтересовался, что  это
за группировка такая.
   - Конечно, старшие этого твоего друга поступили как законченные него-
дяи, - вздохнул он, выпуская изо рта колечко дыма. - Не нужен им человек
- пусть скажут честно. Но чтобы подставлять внагляк... За