вие, не в пример московским - сравнительно дешевы.  Аксиома:  если
женщина не ценит себя, ее всегда можно купить, главное - угадать  с  це-
ной. А цена в условиях развитого социализма  в  русской  провинции  была
стандартной: накрыть "поляну", выставить бухло позабористей, чего-нибудь
наплести о любви, женской красоте и чувствах, намекнуть, что эта встреча
с "поляной" и бухлом не последняя, после чего со спокойной совестью  со-
вокуплять собственные органы с органами означенной телки до полного  из-
неможения.
   Покупались, как правило, все или почти все - наверное, с тех пор Саша
и относился к ним как к глупым продажным животным, которых жестоко  пре-
зирал, но без которых тем не менее обойтись не мог.
   Жизнь текла своим чередом: дежурства в родной ментовке сменялись  вы-
ходными, одни телки - другими, составлялись рапорты,  выносились  благо-
дарности и порицания начальства...
   Женился, родился сын, затем, как водится, развод, вновь женитьба, еще
один ребенок...
   Да, жизнь шла по накатанной колее, и молодой сотрудник  МВД,  конечно
же, не знал, какие тучи сгущаются над его головой.
   Все началось с поступления в Горьковскую высшую школу милиции. Не  то
чтобы Саша рвался стать офицером - просто осточертела однообразная жизнь
в затхлой провинции. А Горький хотя и не столица, но все-таки большой  и
относительно культурный город, в котором, кроме всего прочего, можно бы-
ло всецело предаться единственной страсти - женщинам; благо,  поблизости
ни начальства, ни семьи.
   Нижегородки выглядели куда более свежо и незатраханно,  чем  порядком
поднадоевшие курганки, к тому же были куда менее закомплексованны. Коро-
че говоря, едва прибыв на новое место, молодой курсант с головой окунул-
ся в омут непритязательных плотских удовольствий. Постель еще не успева-
ла остыть от предыдущей б... и, а в прихожей уже раздевалась  следующая.
Телки менялись с регулярностью выходящих с завода ГАЗ новеньких двадцать
четвертых "Волг", и все это не могло не стать достоянием начальства.
   Был вызов в высокий кабинет, состоялся неизбежно тяжелый разговор.
   "Тут слухи пошли, что ты женщин без меры  трахаешь",  -  неприязненно
глядя на курганца, молвил пожилой начальник, который в силу  возраста  и
темперамента наверняка не мог похвастаться ничем подобным.
   "А что мне - онанизмом заниматься или мужиков трахать? - реакция  мо-
лодого курсанта была естественной и легко предсказуемой.  -  Я  здоровый
мужчина, и с половой ориентацией у меня все в порядке..."
   Безусловно, Солоник был по-своему прав, но прав оказался и  начальник
специфического учебного заведения: все-таки будущий офицер советской ми-
лиции должен блюсти моральный облик.
   "Вот и хорошо, - сказал он, - если так нравится, трахайся  у  себя  в
Кургане".
   Пришлось возвращаться на родину.  Естественно,  моральный  разложенец
вынужден был уйти из милиции - тем более что курганское начальство в от-
вет на "свинью" отправило в Горький рапорт: такой-то в органах  внутрен-
них дел больше не работает.
   Но крест на милицейской службе тем не менее поставлен не  был.  После
недолгой работы в автоколонне Солонику вновь предложили  надеть  погоны,
на этот раз во вневедомственной охране.
   Служил он в этой структуре, которую наряду с ГАИ не любят сами менты,
недолго: вновь залет, и вновь из-за телок.
   Так уж получилось, что он с двумя сослуживцами после дежурства привез
на хату второпях прихваченную барышню, молоденькую продавщицу из универ-
мага. Поставленная "поляна" и количество уже выпитого бухла, по их  мне-
нию, должны были склонить непритязательную работницу прилавка к  группо-
вым утехам. Однако то ли барышня попалась  слишком  щепетильной,  то  ли
опыта у нее недоставало, то ли бухла в нее влили недостаточно  -  короче
говоря, она заявила, что даст, конечно же, всем, но лишь по очереди, по-
тому как очень застенчивая.
   Менты и сам Солоник, на квартире которого и планировалась  незамысло-
ватая оргия, попытались было успокоить девушку, но  телка  попалась  ка-
кая-то нестандартная - закатила истерику со слезами и соплями,  швырнула
в окно тяжелую хрустальную вазу. Вышло очень некрасиво: скандал, соседи,
всеобщее внимание. Продавщицу пришлось отпустить с миром. Но неблагодар-
ная барышня, забыв и о поставленном бухле, и о накрытом в подсобке  сто-
ле, накатала на Солоника грамотную "свинью" начальству - как на  органи-
затора и вдохновителя сексуальных домогательств, равно и хозяина кварти-
ры (притона). Сашу с треском погнали из органов - теперь уж навсегда.
   Так Солоник очутился на городском кладбище - могильщиком. Наверное, в
такой перемене был скрытый смысл, непостижимая пока ирония: человек, ко-
торый по долгу службы должен был защищать жизнь сограждан, теперь закон-
но наживался на их смерти.
   Давно прошли те времена, когда покосившиеся кресты,  печальные  надг-
робья  да  остроконечные  ограды,  когда  все  эти  ритуальные  веночки,
виньеточки, розочки, клумбочки и эпитафии "Помним, любим,  скорбим"  ус-
лужливо вызывали в памяти проникновенно  печальные  поэтические  строки,
или кладбищенские элегии. Ассоциация с принцем Гамлетом, держащим в руке
человеческий череп, равно и похоронная атрибутика наводили на  философс-
кие мысли о бренности человека и суете сует. Современное кладбище в  ус-
ловиях развитого социализма стало одним  из  немногих  относительно  ле-
гальных способов обогащения. И потому российский пролетарий, рывший  мо-
гилы, был далек от классического шекспировского могильщика,  всем  своим
видом напоминающего, что ему обязательно следует дать  на  водку.  Эпоха
научно-технической революции скорректировала образ работника кирки и ло-
паты: рабочий "Спецкомбината" или "Бюро ритуальных услуг" еще в середине
восьмидесятых был человеком небедным. Разъезжал по городу на  престижной
модели "Жигулей" и каждое лето отдыхал в Болгарии или  Чехословакии.  Он
хорошо знал, сколько стоит рытье могилы зимой, сколько можно  содрать  с
родственников за срочность, сколько заломить за престижный участок. И  с
ним не принято было торговаться.
   Ну а глубокую скорбь, которая должна непременно присутствовать в этом
печальном ритуальном действе, с избытком поставляли клиенты.
   Перемена статуса радовала: незаметно появились деньги, купил машину -
пусть подержанная, но все-таки своя. Телки, как известно, клюют на  муж-
чину с автотранспортом: наверняка именно этот фактор оказался  решающим.
Казалось, теперешним положением надо  дорожить,  не  допуская  очередных
скандалов. Но человеческая природа, стремящаяся к  удовольствиям,  несо-
вершенна, а непредусмотрительность, помноженная на молодость, под  стать
ей; относительно легкие деньги кружили голову...
   Новый рабочий "Спецкомбината" никогда не замечал за собой  склонности
к философским абстракциям и обобщениям, но на курганском кладбище неожи-
данно для себя вывел две вещи - простых, как кирка, и  непритязательных,
как самый дешевый гроб: во-первых, смерть, какая бы она ни  была,  стоит
денег. Странно, но часто куда больших, чем сама жизнь. А во вторых  -  и
это самое главное! - Солоник всем своим естеством понял:  все,  что  его
окружает, делится лишь на "них" и на него самого. "Они" -  это  все  ос-
тальные, а "он" - это он. А коль жизнь дается один  раз,  то  для  того,
чтобы прожить ее, не стыдясь за бесцельно прожитые годы, надо  использо-
вать любого и каждого в интересах собственной  выгоды,  но  только  так,
чтобы они этого по возможности не замечали.
   А под "собственной выгодой" Саша понимал лишь одно: то, что  приносит
ему удовольствия.
   По-прежнему удовольствие приносили телки. Тогда он еще не  знал,  что
умение внушать страх, например, или полная, безграничная власть над  че-
ловеком способны также доставить ни с чем не сравнимое удовольствие.
   Солоник подсознательно стремился к равновесию - между возможностями и
желаниями. Правда, равновесие это оказалось шатким и хрупким...
   Бабы менялись чаще, чем катафалки на кладбище, хотя и катафалков тоже
было немало. Жизнь  казалась  спокойной,  лишенной  опасностей,  но  это
только казалось.
   Первый звонок прозвенел через несколько месяцев - но Солоник не  при-
дал ему никакого значения.
   Несостоявшийся офицер милиции аккуратно по два раза  в  неделю  ходил
тренироваться в зал местного спортобщества: выпивал он редко, никогда не
курил, постоянно следил за собой. Однажды после тренировки к нему  подо-
шел невысокий черноволосый мужчинка с круглой женской задницей и невыра-
зительными, словно булыжники, глазами и отвел в забитую старым  инвента-
рем подсобку. Он представился милицейским  опером,  старшим  лейтенантом
Владимиром Ивановичем Пантелеевым. После чего развязно  предложил  стать
внештатным сотрудником милиции, иначе говоря - стукачом.
   - Для тебя, бывшего сотрудника МВД, это большое доверие, - морщась от
острого запаха пота, исходившего от бывшего коллеги, произнес  мусор  и,
даже не дождавшись согласия, продолжил: - к нам в ГОВД поступил сигнал о
нарушениях финансовой дисциплины на вашем "Спецкомбинате". Так вот, твоя
задача...
   - А пошел ты в жопу, говнюк, - лаконично порекомендовал Солоник. -  С
ментовкой я давно уже завязал, так что ты, пидар, сам в дерьме  копайся,
если нравится...
   Названный пидаром мусор Пантелеев подумал было впасть в амбицию,  но,
скользнув взглядом по рельефным бицепсам собеседника, решил этого не де-
лать; во всяком случае - здесь и пока.
   - Ну как хочешь, - с нехорошей улыбкой, кривившей нижнюю половину его
рта, ответил мент, - смотри, чтобы у тебя неприятностей не было...
   Правильно говорят - если неприятности должны произойти, то они  прои-
зойдут обязательно; тем более если их сулит милицейский опер.
   Так оно и случилось... Как-то с  приятелем  они  отправились  в  парк
культуры и отдыха - общепризнанное место съема  телок.  Ждать  долго  не
пришлось - прихватили двух первых подвернувшихся, недорогих, но душевных
и, что главное, - вызывающе сексапильных. Телки были согласны на все,  и
в первый же вечер. Бывший мент и его компаньон,  профессионально  оценив
их свежесть и дешевизну, усадили девчонок в "жигуль" и повезли  в  одно-
комнатную квартиру богатого могилокопателя.
   В соответствии с местными канонами холостяцкого  гостеприимства  была
выставлена "поляна", девушки были грамотно напоены и полюбовно  разделе-
ны. Приятель уединился с той, что назвалась Таней, Саше досталась Катя.
   То ли Катя чем-то понравилась ему, то ли  девушка,  кроме  банального
траханья, хотела чего-то иного, романтически возвышенного,  но  так  или
иначе исподволь приворожила к себе молодого человека. На этот раз  Соло-
ник изменил собственным принципам -  Катя  превратилась  в  стационарную
спермовыжималку, эдакую "скорую помощь": вариант, вполне подходящий  при
переизбытке в организме органического белка.
   Естественно, она не была у него единственной -  по  мнению  Солоника,
ничто так не губит современного мужчину, как пошлое постоянство.
   Ну а потом прозвучали сакраментальные слова:  "Я  тебя  люблю,  давай
жить вместе..." Слова эти были произнесены Катей, что вполне естественно
для девушки, осознавшей необходимость замужества по перезрелости.
   Саша, разомлев до полной потери бдительности, сперва вроде бы и  сог-
ласился "жить вместе", но  потом,  осознав  бесперспективность  третьего
брака, справедливо послал наглую б...ь куда подальше. Она обиделась,  но
перечить не стала. Впрочем, девушка Катя недолго скучала в одиночестве -
высокий, статный участковый милиционер, из тех, о которых провинциальные
девушки уважительно говорят "положительный мужчина", грамотно снятый  ею
в том же парке, составил Кате достойную пару.
   Искренне пожелав молодым тихого супружеского счастья, совета да  люб-
ви, Саша со вздохом принялся за ее подругу Таню - ту самую, которую  они
под сняли вместе с Катей и которую трахал его приятель.
   Таня оказалась полной дурой - что, впрочем, неудивительно для  девуш-
ки, регулярно выходящей по вечерам на промысел в парк культуры и отдыха.
После первого же сеанса она сообщила о произошедшем лучшей подруге,  за-
одно поинтересовавшись ее ощущениями, чтобы сравнить с собственными. Ка-
тя растерянно сопела в трубку, и Таня, приняв ее молчание за  одобрение,
похвасталась, что под этим невысоким пацаном она кончает по  десять  раз
на день и что он удовлетворяет ее полностью - не то что  Катин  муж.  Ко
всему прочему она, вдохновляясь собственным враньем, естественно, присо-
вокупила, что уже подала с  Сашей  заявление  в  загс  и  приглашает  на
свадьбу.
   В Кате закипела дикая слепящая ярость -  желание  отомстить  мужчине,
который нагло ее бросил, не женившись, оказалось сильней репутации  "по-
рядочной замужней женщины": нет ничего страшней,  чем  советская  б...ь,
которой предпочли ее лучшую подругу.
   Спустя несколько дней в городскую прокуратуру было  подано  заявление
об изнасиловании, и ничего не подозревавший Солоник с удивлением получил
повестку явиться для дачи показаний "в качестве обвиняемого".
   И вот теперь, погожим весенним днем, этот самый  опер  вновь  как  бы
невзначай встретился с несостоявшимся стукачом: по ехидно-торжествующему
выражению глаз было очевидно, кто стоял за этой повесткой.
   "Когда тебя на зоне блатные в очко трахнут, вспомнишь, как меня в эту
самую жопу посылал", - безусловно, профессионал Пантелеев знал, что  го-
ворил.
   Несомненно, и те три заявления от "изнасилованных", и  "свидетельские
показания" представляли собой профессионально  организованную  мусорскую
подставу. А Катя послужила лишь катализатором...
   Ржавый механизм советского правосудия со скрежетом провернулся,  валы
медленно завращались, колесики застучали, и теперь, казалось,  ничто  не
могло этот механизм остановить...
   Суд над Александром Солоником скорее напоминал работу заводского кон-
вейера, нежели акт торжества правосудия. Саша явился по повестке,  пере-
говорил с адвокатом, сел на вытертую до зеркального блеска скамью,  выс-
лушал все пункты обвинения. В полупустом зале - несколько близких  прия-
телей, бывшая жена, вторая по счету, старики-родители -  слушают  судью,
прокурора и защиту, вертят головами, ничего не понимая...
   Судья - толстая, дебелая баба с маленькими сонными глазками,  острыми
зубками и круглыми щеками, чем-то неуловимо похожая на хомячка, - задает
вопросы, один другого глупей.
   Хочешь - отвечай, хочешь - не отвечай, все равно вина твоя  для  всех
уже доказана. Алиби у него не было - какое алиби год спустя? Да разве он
и припомнит, что делал вечером в конкретное время конкретного дня?
   Классическая подстава... Зато у следователя прокуратуры непоколебимая
убежденность в его вине, а главный козырь - свидетельница Катя с ее  не-
лепыми показаниями; злопамятная б...ь надолго затаила обиду на  несосто-
явшегося мужа.
   И пусть адвокат настаивает на возвращении дела на доследование, пусть
ссылается на грубое нарушение процессуальных норм, общую размытость  об-
винения и явную сфабрикованность всех свидетельских  показаний  -  ввиду
"внутреннего убеждения" доводы защиты кажутся судье несущественными.
   Когда наконец все формальности были соблюдены, судья, поправив  то  и
дело сползавшие с переносицы очки в грубой металлической оправе, дежурно
спросила:
   - Подсудимый Александр Сергеевич Солоник, вы признаете себя виновным?
   - Нет, - твердо ответил тот.
   Больше его расспрашивать не стали: а чего спрашивать, и так  все  яс-
но...
   Судьи, посовещавшись для приличия минут пятнадцать, вернулись в  зал,
уселись, переглянулись и "именем Российской Советской Федеративный Соци-
алистической Республики" приговорили Солоника  Александра  Сергеевича  к
восьми годам лишения свободы с отбыванием срока наказания в колонии уси-
ленного режима.
   - С изменением меры пресечения... Взятие под стражу в  зале  суда,  -
закончила тетка-судья, заодно напомнив о возможном обжаловании.
   Сперва он даже не поверил: неужто это о нем? Ему - восемь лет? Его  -
под стражу?
   - За что? - в зале  завис  естественный  вопрос,  но  судья  даже  не
вздрогнула - теперь перед ней был уже не  свободный  гражданин,  хотя  и
подследственный, а зек - то есть и не человек вовсе.
   - Сука ты... - сдавленно прошипел осужденный в адрес судьи,  медленно
осознавая услышанное, - я и тебя, гадина, трахнул бы во все  дыры,  будь
ты помоложе, посвежей и не такой уродливой...
   - Прошу занести это в протокол как угрозу -  мгновенно  отреагировала
судья и, казалось, тут же забыла о человеке, которого она только что об-
рекла на восемь лет за колючей проволокой.
   Да, все было бесполезно - без пяти минут зек Александр Солоник отчет-
ливо понял это, едва взглянул на конвой. Вот  сейчас  на  его  запястьях
щелкнут стальные наручники, выведут его в коридор, затем  -  во  дворик,
где наверняка ждет машина-автозак, именуемая в просторечии "блондинкой".
А затем - городской следственный изолятор, где его, бывшего мента, осуж-
денного к тому же по такой нехорошей статье, ничего хорошего не ожидает.
   А от желанной свободы его, молодого и  уверенного  в  себе,  отделяют
всего только несколько шагов.
   Мысли работали на удивление четко, и единственно  правильное  решение
пришло мгновенно: бежать! Прямо отсюда, из зала горсуда...
   Безразлично-усталый конвой уже приближался к нему. Вот, сейчас...
   - Простите, я могу попрощаться с женой? - прошептал осужденный, сооб-
ражая, что делать дальше.
   - Чего уж, прощайся, только быстро, - передернул плечами бывший  кол-
лега-мусор и посмотрел на осужденного не без сожаления.
   Поцеловал все еще ничего не понимающую бывшую жену, скосил взгляд  на
сержанта - "реке - конвоир выглядел спокойным и безмятежным.
   - Ну все, хватит, давай на коридор, - Солоник ощутил на  своем  плече
руку мента и понял - пора!
   Сашу, как он и предполагал, вывели в коридор -  осужденный  сразу  же
подметил, что народу там немного. Это хорошо - вряд ли найдется  энтузи-
аст из публики, который попытается его задержать.
   Сейчас, еще один шаг, еще... Потом он много раз пытался  восстановить
тот побег в  деталях,  но  не  получалось.  Мысли  путались,  последова-
тельность событий мешалась.  Запомнились  лишь  фрагменты:  будто  яркие
вспышки света выхватывали из черных провалов памяти то один, то другой.
   В коридоре нарочито-рассеянно оценил ситуацию,  присел  на  корточки,
сделав вид, что хочет завязать шнурок ботинка. "Рексы" даже не  насторо-
жились.
   Резкий удар в солнечное сплетение ближайшему -  тот  согнулся,  точно
дешевый перочинный ножик. Следующий удар пришелся точно в кадык - второй
конвойный отключился мгновенно.
   А дальше - резкий рывок к дверному проему,  сухой  треск  открываемой
двери, задние дворы, какие-то закоулки частного сектора, гаражи, заборы,
безлюдные улочки... Спустя каких-то десять минут  осужденный  на  восемь
лет лишения свободы был уже далеко от здания городского суда...


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Правильно говорят: "имеем - не ценим, потеряем - плачем".
   Всего лишь несколько дней назад он, Александр Солоник, имел все,  что
следовало ценить: собственную квартиру, машину, деньги, хорошо оплачива-
емую работу, а главное - возможность соотнести возможности и  потребнос-
ти.
   Теперь ничего этого нет. Он - никто, он - осужденный на  восемь  лет,
находящийся к тому же во всесоюзном розыске. Прошлая жизнь  перечеркнута
начисто, настоящее тревожно, будущее туманно, и никто не может  сказать,
что будет с ним, беглецом, завтра или даже сегодня...
   Человек, находящийся в розыске,  разительно  отличается  от  человека
свободного. Вроде бы и он пока еще свободен, но  тень  тюремной  решетки
незримо лежит на его лице. Такой человек старается не попадаться на гла-
за ментам, избегает людных мест, где проверяют документы и где его могут
невзначай опознать, такой человек не может предаваться маленьким  радос-
тям жизни. В конце концов,  такой  человек  вынуж