ее содержимое. Осталась только одна картина, за ней он обнаружил стенной сейф. Достав из кармана бумажку, он набрал записанную на ней комбинацию цифр, списанную им с листка, обнаруженного в сумочке Ленни как раз рядом с кодом, отключающим охранную сигнализацию у входной двери. Открыл дверцу сейфа и пошарил внутри. Сейф был пуст, только несколько документов, касавшихся покупки дома. ?Вот невезуха, - с горечью подумал он, - для чего ему сейф, если в нем нечего хранить? Ни одной чертовой вещицы для меня?. Расстроенный он закрыл дверцу и замок, машинально поправив картину, скрывавшую сейф. Затем замер от резкого звука, нарушившего тишину.
     Звук донесся снаружи - с внутреннего двора дома или, может быть, от соседей. Похоже, что-то захлопнули. Может быть, ставни. Может быть. Он ждал. Он стоял не шевелясь, едва дыша, в течение пяти минут. ?Какое-нибудь окно, - подумал он. - Очень похоже. Кто-то в соседнем доме открыл окно, распахнул его настежь, отсюда и этот резкий звук.
     ?Звук не из дома; я в безопасности. Глупо паниковать, однако Бен учил меня никогда ничего не принимать на веру. Никогда не знаешь, когда опасность может оказаться реальной. Вот чему он учил меня. Надо же, как прочно усвоил! Пора выбираться отсюда?. Он подхватил футляр с картинами, затем остановился, разглядывая стол. Почему бы и нет? Снаружи все еще было темно; для беглого осмотра времени достаточно; вдруг удастся найти немного наличных.
     Стол был поистине огромным, оборудованный с обеих сторон так, чтобы одновременно за ним могли работать два человека, сидя лицом друг к другу. С каждой стороны располагались дверцы и ящики с отверстиями для ключей. Он открывал их, осматривал и закрывал с эффективностью, выработанной уверенностью и опытом. Никаких денег; только бумаги и письма, большинство из них принадлежали Ленни.
     Верхний ящик с противоположной стороны стола был забит плотнее остальных. Под бумагами и конвертами лежал бумажник из кожи угря; в нем оказались кредитные карточки на имя Ленни и девяносто пять долларов. Фыркнув, он швырнул его на стол и принялся перебирать конверты, заглядывая внутрь каждого. ?Ничего, ничего, черт подери...?
     Что-то торчало сзади, он подергал - не поддавалось. ?Черт, что же там не так?? Он потянул за бумагу, которую нащупали пальцы. Возникла мысль о тайнике. ?Да, - подумал он с возрастающим волнением. - Что еще тут может быть? Это старый стол, очень похож на стол, стоявший в офисе Оуэна, а в прежние времена очень любили устраивать разные потайные ящички?.
     Он выдвинул ящик и поставил его на пол. Послышался треск; там прилип конверт, за который он тянул. Достав его оттуда, стал искать тайник. Открыв дверцы, посветил фонариком. Внутри виднелась съемная панель, удерживаемая четырьмя медными шурупами.
     За окном появились первые проблески восхода, сердце стучало. С помощью небольшой отвертки, лежавшей в кармане, вывинтил шурупы и поднял панель. Никакого тайника. Панель просто прикрывала доступ к дальним частям стола на случай ремонта. На дне узкой щели лежал один-единственный конверт, больше ничего. Больше ничего. ?Черт возьми, загубил столько времени?, - подумал он и уже собирался вставить панель на место, как увидел имя, написанное на конверте. ?Лора Фэрчайлд?.
     Он схватил конверт. Он был толстым, явно какой-то большой документ. Имя Лоры было написано от руки большими наклонными буквами, почерком, в котором он признал почерк Оуэна. ?Этот стол, должно быть, принадлежал Оуэну, - подумал он, - и это письмо он написал ей, то самое, которое она не могла найти. Оно завалилось за ящик. И лежало там со дня его смерти?.
     В комнате становилось светлее, удары сердца отдавались у Клэя в ушах. Он ненавидел дневной свет. Слишком долго возится. Засунув письмо во внутренний карман пиджака, завинтил шурупы на место, уложил бумаги, конверты и бумажник из кожи угря обратно в ящик и задвинул его на место. Быстро осмотрел комнату: все чисто, все в порядке. Подхватив футляр с картинами, он поспешил к выходу, осторожно включил сигнализацию и выскользнул через парадную дверь наружу, закрыв ее за собой на ключ.
     Мимо проехала машина - он вжался в дверь и не шевелился, пока она не исчезла из вида. Затем, посмотрев направо, потом налево, двинулся пешком до Лексингтона, мимо все еще спящих домов. На углу увидел приближающееся такси. Небрежно остановил его и поехал прочь.

***

     Когда семья в начале июля собралась отдохнуть на Кейп-Коде, Ленни также согласилась. На этом настаивал Феликс, недовольный ею и встревоженный; Эллисон также отпускала тоскливые комментарии по поводу того, как редко они ее видят, после того как большую часть времени она стала проводить в Нью-Йорке. Поэтому она согласилась. Ленни знала: когда-нибудь придется объясниться с Феликсом, которого она откровенно избегала после разговора с Беном, состоявшегося шестью месяцами раньше
     Шесть месяцев, в течение которых она стремилась встречать Феликса как можно реже. Уже более года они перестали ночевать в общей спальне. Она давно ничего ему не объясняла; просто сказала, что не испытывает никакого желания. Ей было интересно, сколько времени он будет сдерживать переполнявшую его ярость. Он целиком ушел в дела компании. Имелись проблемы в отношениях с правлением корпорации, его вынуждали продать несколько гостиниц, чтобы увеличить оборотный капитал; они чересчур разрослись за последние годы. А главное, после рождения Джада он был вынужден сдерживать свой гнев на Бена. Феликс верил, что Бен обхитрит его и непременно раздавит, если он не свалит Бена раньше. Тем не менее оба они продолжали работать изо дня в день, едва обмениваясь парой слов, над строительством двух новых отелей Сэлинджеров.
     Конечно, ничего этого Феликс не говорил Ленни; она узнавала обо всем от Бена и Томаса. Феликс практически не делился с ней ничем; она рассказывала ему и того меньше. Если он и замечал происшедшие в ней перемены после того, как она начала проводить в квартире Уэса Карриера столько же времени, сколько в своем доме в Манхэттене, то молчал об этом. Ленни сомневалась, замечал ли он вообще что-либо: прошло много времени с тех пор, когда он действительно обращал на нее внимание. Ленни полагала, что он все еще считал ее все той же, какой она была, когда он увел ее от Джада.
     - Я и забыла, как здесь прекрасно, - сказала Ленни за завтраком, обращаясь к Эллисон. Был уик-энд Четвертого июля, день национального праздника США, южную часть полуострова настолько заполнили приезжие, что жители Остервилла предпочитали оставаться дома и развлекать друг друга. Одетые в шорты и спортивные рубашки, Эллисон и Ленни вынесли кофе и печенье на газон, разбитый позади дома, принадлежавшего Ленни. Они расположились там, наблюдая, как Джад делал свои первые шаги, курсируя между сваренной из железа скамьей и коленями Эллисон.
     - Я скучала по Кейп-Коду, не подозревая, что тоскую по нему.
     - Ты была очень занята в Нью-Йорке.
     - Саркастически настроенная дочь заставляет мать чувствовать себя неудачницей.
     Эллисон рассмеялась:
     - Разве ты неудачница? Ты считаешь, что я очень хорошо устроилась. Извини за мой сарказм, дело в том, что я сильно скучала по тебе. Тебе понравилось в Нью-Йорке или хочешь остаться в Бостоне?
     - И то и другое.
     Эллисон пристально посмотрел на нее:
     - Ты неплохо проводишь время.
     - Да. В Париже тоже было неплохо. Я не все рассказала тебе про Париж.
     - О чем же ты умолчала?
     - О нашем уговоре с Лорой.
     Инстинктивно Эллисон оглянулась и посмотрела на кухню, где прежде хлопотала Лора, воспоминания нахлынули на нее, перемешивая любовь, утрату и гнев. Рядом Джад, лепетавший от восторга, упал ей на руки. Эллисон подхватила и поцеловала его, прижавшись носом к мягкой щеке и шее, прежде чем вновь поставить на нетвердые ножки. Затем взяла свою кружку с кофе.
     - Ты рассказала, как беседовала с ней о ее отелях и сказала ей, что, возможно, мы поторопились в наших суждениях. Что она очень красива и все еще сердита на нас.
     - Лора предложила мне погостить в одном из ее отелей, посмотреть на что он похож. И я согласилась. Эллисон смотрела на мать во все глаза:
     - Почему ты мне не сказала об этом? И ты собираешься принять ее предложение? Может быть, мне пойти с тобой?
     - Я уже была. Я была там пару месяцев назад. А не рассказала тебе потому, что не хотела, чтобы визит выглядел как нашествие Сэлинджеров; мне хотелось посмотреть одной.
     - И что ты там обнаружила? - спросил Бен. Они резко взглянули вверх, прикрыв глаза ладонями от слепящего солнца.
     - Мой легконогий муж, - весело проговорила Эллисон, - мы не слышали, как ты подошел.
     - Теннисные туфли, - проговорил он, наклоняясь и целуя ее, затем поцеловал в щеку Ленни. - С утра пораньше мы сыграли партию с Томасом. Как только оденусь, выезжаю в Сити, но сначала мне хотелось услышать конец истории, которую рассказывает Ленни.
     - Ты слышал, она гостила в одном из отелей Лоры?
     - Да, в котором?
     - В нью-йоркском, - ответила Ленни. - Бен, это поистине необыкновенное место.
     - Расскажи.
     Он сел за стол и налил себе кофе из термоса, стоявшего около Эллисон, затем протянул руку, когда Джад приблизился к ним.
     - Боже мой, вы только посмотрите! В следующий раз он будет бегать по двору.
     Он привлек Джада к себе, прижавшись щекой к мягким светлым волосам сына.
     - Как дела, мой мальчик? - мягко проговорил он. - Как вижу, ты неплохо держишься на ногах. Вот это-то тебе потребуется в жизни, Джад - твердо стоять на ногах. Запомни как следует.
     Он опустил его на землю и повернулся к Ленни.
     - Расскажи, - попросил еще раз.
     Ленни описала комнаты, предоставляемые услуги, отношение персонала, как она давала обед на десять человек (Карриер также присутствовал, но она не упомянула о нем), как делала различные заказы на протяжении всех трех дней пребывания в отеле и все они неизменно удовлетворялись.
     - Или же у них лучшая подготовка, нежели в любом другом отеле, из всех, в которых я когда-либо останавливалась, или весь персонал находится под гипнозом. Тем не менее, должна признать, это нечто большее, чем обыкновенный персонал; там царит особая атмосфера, хотя, как мне кажется, персонал играет в этом самую главную роль.
     Бен кивнул. Он почувствовал гордость за Лору и в то же время зависть. Ленни никогда не восторгалась ни одним из отелей Сэлинджеров, в которых она часто бывала, даже после того, как он стал работать на компанию, и, как он полагал, сумел добиться существенного улучшения. Тут Бену пришло в голову, что настало время сказать им правду о себе и о Лоре: пока они восхищались ею и Ленни вспоминала общение с ней в Париже.
     - Мне хочется, чтобы она работала на нас, - сказала Ленни, - я имею в виду, вместе с нами; теперь глупо полагать, что Лора когда-либо будет снова работать на нас. Или на кого-либо другого. После того как я уехала из отеля, я написала ей письмо, в котором вместе с благодарностью за замечательно проведенное время предложила подумать о совместной работе, но она не ответила. Уверена, она все еще обижена на нас. А мы до сих пор не знаем, что и думать о ней, не так ли? Феликс запрещает даже упоминать ее имя. Я нахожу это чрезвычайно неудобным, даже спустя все эти годы. Какая жалость, что так трудно забыть прошлое...
     Бен поднялся со своего места. Время сказать правду еще не пришло. Он не был уверен, что оно вообще когда-нибудь наступит. Он ждал слишком долго; вдобавок ко всему придется объяснять причины столь долгого молчания и многое другое.
     - Пойду приму душ, - сказал он, наклоняясь и подхватывая сына на руки. - Скоро увидимся, молодой человек. Заботься о маме, она у нас необыкновенная. Я люблю тебя.
     Он еще раз наклонился к Эллисон:
     - И тебя я люблю.
     Он посадил Джада на колени Эллисон, пересек террасу и вошел в дом.
     Ленни и Эллисон посмотрели друг на друга.
     - Береги ваши отношения, - мягко проговорила Ленни, - то, что есть между тобой и Беном, так прекрасно... Хотелось бы дать тебе совет получше, но не знаю какой. Пойми, замечательно, что ты можешь сохранить и укрепить ваши отношения.
     - Мне хочется, чтобы и у тебя было нечто подобное, - решительно сказала Эллисон.
     Она никогда не расспрашивала мать о ее супружестве.
     - Мне тоже.
     Жарко светило солнце, воздух был практически недвижим; Ленни посмотрела сквозь окружавшие деревья на океан - огромное пространство голубого цвета, местами нарушаемое белыми парусами и маленькими цветными пятнами виндсерфингов. Она чувствовала себя легко и расслабленно, не столько как мать, скорее как друг. Возможно, это ощущение происходило оттого, что они с Эллисон обе теперь были матерями, а возможно, оттого, что Эллисон стала увереннее в себе, чем прежде, более искренней и счастливой настолько, чтобы получать наслаждение от общения с другом, которого знала всю свою жизнь. Как бы там ни было, Ленни обнаружила, что может говорить с Эллисон о своем неудавшемся браке, не опасаясь, как прежде, перепугать дочь тем, что вдруг ей, как и матери, не удастся счастливым образом устроить свою супружескую жизнь.
     - Я вышла замуж по ошибке, - сказала Ленни, - и по ошибке продолжаю оставаться замужем; потому что принято выходить замуж, потому что я не могла найти лучшего супруга, потому что я была напугана. И потому, что этого очень сильно хотел Феликс.
     - Хотел чего?
     - Жениться. Заключить со мной брачный союз.
     - Не тебя самое, а союз? Он не хотел тебя ради тебя самой?
     Ленни чуть заметно усмехнулась:
     - Боюсь, он не поймет сути вопроса. Он добивался меня, поскольку я олицетворяла некое представление о стиле, который для него был главным. Он хотел владеть мною, поскольку ему было важно обладать тем, чем восхищались другие мужчины, а мною очень часто восхищались. Он хотел обладать мною еще и потому, что я любила другого, кого он презирал и, как мне кажется, опасался.
     - Неужели ты любила другого? Ты никогда не говорила мне об этом. Кто он?
     - О, это было так давно. В молодости почти всегда так: любим одних, а заключаем брак с другими. Эллисон, ты расстроишься, если я разведусь с Феликсом?
     - Похоже, мое отношение не играет существенной роли, не так ли? В действительности ты уже покинула его; ты едва видишься с ним. Ты сказала ему?
     - Нет. Продолжаю оттягивать. Не хочу иметь с ним никаких дел, даже бракоразводных. Хочу развестись, и в то же время не хочу проходить через весь этот процесс; я почти ощущаю себя разведенной, пока не нахожусь рядом с ним... Ох, стыдно, знаю; я не горжусь этим, но кроме того, что придется заниматься этими делами, еще его вспышки ярости...
     - Ты прожила с ним так долго. Почему так вдруг? Почему ты больше не хочешь с ним жить? На мой взгляд, он остался таким же, разве глубже погружен в свой бизнес, вот и все.
     Ленни боролась с собой, чтобы произнести слова, которые должны быть сказаны. Но не могла произнести их. Не было причин рассказывать Эллисон о Джаде и о том, как с ним поступил Феликс.
     - Может быть, я наконец узнала его с той стороны, о которой никогда не догадывалась? Может быть, я разозлилась на себя за то, что столько лет ничего не предпринимала? Знаешь, моя дорогая...
     В этот момент маленький Джад попытался отойти от нее, и Ленни взяла его на руки, такого близкого, теплого, пахнущего свежей травой и солнцем. Чувствуя губами шелковистую кожицу ребенка, ей хотелось оплакивать все, что было потеряно.
     - Что? - спросила Эллисон.
     Ленни поставила Джада на траву, но он недовольно завертел головой - он устал ходить. И, усевшись перед ней на траву, взял деревянную игрушку, торжественно принялся грызть ее.
     - В супружестве с людьми что-то происходит, - медленно проговорила Ленни. - Не со всеми, конечно, но очень многие женщины... Спустя некоторое время они начинают глядеть за пределы супружеского круга, в поисках хоть какого-нибудь счастья. Замужество становится своеобразным вынужденным жизненным обстоятельством, как, например, близорукость или глухота, от которых невозможно избавиться, с чем нужно свыкнуться и приспособиться. Это не инвалидность, нет, тем не менее накладывает некоторые ограничения. И многие женщины мирятся с этим. Зная, что то, чем они обладают, далеко не самое лучшее, может статься, вовсе ни на что не годное, но это становится частью их самих; они привыкают и смотрят на происходящее сквозь пальцы; их никогда не учили думать о жизни, которая не включает в себя супружество. А годы проходят мимо. Тут нечем гордиться, но это в значительной степени объясняет поведение моего поколения, думаю, тебя это не касается.
     - Но можно же изменить все это? - мягко спросила Эллисон, ощущая новую близость с матерью, которой не было прежде.
     - Иногда нет. А иногда некое подобие искры перерастает в пожар, и тогда брак - такой, лишенный содержания брак, такое вынужденное жизненное обстоятельство - становится невыносимым.
     - И тогда женщина уходит?
     - Как правило.
     - Но если искра или иное препятствие возникло между вами, он должен знать об этом, как считаешь? Ты... когда вы вместе... ты...
     - Спим вместе? Нет. Я не могу. Конечно, он знает, что что-то не так, что теперь гораздо хуже, чем прежде, но думаю, он также избегает упоминать об этом, опасаясь, как бы разрыв не стал окончательным.
     - Бедный папочка, - задумчиво произнесла Эллисон, а Ленни невольно вздрогнула, почувствовав первый укол ревности, который испытывают родители, когда их реб„нок выказывает любовь или симпатию к другому, с которым они разводятся.
     - Думаю, он устал, ты согласна? Он просто никогда не умел нас любить так, как нам хотелось, чтобы нас любили.
     - Возможно.
     Они сидели молча, наблюдая за Джадом, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух, такой густой, пьянящий, как вино, после спертого воздуха Бостона и Нью-Йорка.
     - Ленни, - позвал Бен, стоя в дверях. Обе женщины одновременно повернулись. Его голос был напряжен, а сам он был чрезвычайно бледен.
     - Что случилось? - воскликнула Эллисон. - Что?
     - Только что позвонили из полиции. Ночью обворовали твой дом. Они...
     - Нет! - воскликнула Эллисон. - Не может быть!
     - О Боже, - Ленни закрыла глаза, - ненавижу, ненавижу, ненавижу... - Она посмотрела на Бена. - Им известно, что украдено?
     - Картины Роуалтса из библиотеки. Они хотят, чтобы ты приехала и проверила, не пропало ли что-либо еще. Слава Богу, что тебя там не было - это главное. Не важно, что украли, но ты могла пострадать.
     - Кто бы ни был вор, он разбирается в искусстве: эти картины - самая большая ценность во всем доме. Но как воры проникли в дом? А сигнализация?
     - Никто не знает. В полицию сообщила экономка; когда она приехала утром, сигнализация была включена как обычно, ее проверили, она нормально работала.
     - Невероятно, - сказала Ленни, - она срабатывает даже тогда, когда кто-нибудь попытается пройти мимо лестницы.
     - Знаю. Ты поедешь в Нью-Йорк?
     - Придется.
     Она встала, грустно глядя на Эллисон:
     - Мы уже пережили подобную неприятность однажды, да?
     - Несправедливо! - воскликнула Эллисон. - Ворам следует вести учеты и просматривать их, чтобы знать, кого они уже обворовывали, и выбирать другую жертву. Это так ужасно!
     Она расплакалась, глядя на Джада, думая о том, какой он сонный и беспомощный.
     - Ворваться в чужой дом...
     - Как они проникли внутрь? - спросила. Бена Ленни.
     - Полиция не знает. Нет никаких следов взлома.
     - Хочешь сказать, у них был ключ?
     - Что-то вроде этого.
     - Не верю: никто из нас не терял своего ключа, - она вздохнула. - Эллисон, извини, мы так славно с тобой говорили. Постараюсь вернуться завтра.
     Однако прошла неделя, прежде чем Ленни вернулась на Кейп-Код. Она проверила все комнаты в доме, десятки ящиков и шкафов; видела, как полиция искала отпечатки пальцев, как осматривали сад в поисках следов ног; Ленни настояла на прекращении допроса экономки, которая находилась на грани истерики, затем полицейские расспраш