ились о стеклянные дверцы, ему показалось, что он заметил на ее лице грусть.
     И вдруг лицо Эмилии превратилось в лицо Лоры, уголки ее губ были горестно опущены.
     Потрясенный, разъяренный этим видением, Поль размахнулся и бросил свой стакан через комнату, где он разлетелся на куски, ударившись о стенки камина. Эмилия вскрикнула, но он едва слышал ее крик. Будь все проклято! Уже прошло полтора года, а он не мог выбросить ее из головы. Каждая связь имеет свой конец. Так было и с их романом. Почему, черт возьми, он не мог жить нормально и любить других без того, чтобы не видеть ее везде, куда бы он ни посмотрел!
     - Поль!
     Эмилия в ужасе глядела на него, и лицо Лоры исчезло.
     - Господи, что произошло? Ты сам не свой! На тебя это непохоже!
     - Непохоже разбивать стаканы или думать о чем-то, кроме тебя? - грубо спросил он. Когда она вздрогнула, он подошел к ней и протянул ей бокал, потом опустился на диван.
     - Извини меня. Но ты заметила, что разбил я свой стакан, а не твой? Значит, я все-таки думал о тебе, даже тогда, когда повел себя так грубо.
     - О чем ты думал, если не обо мне?
     - О старом друге. И о том, чтобы сделать фотографии.
     - Мои?
     Ему не нужно было опасаться, размышлял Поль, что Эмилия захочет глубже заглянуть в его мысли; она была слишком поглощена собой. В какой-то степени это было к лучшему: ее никогда нельзя было обвинить в том, что она хочет казаться не той, которой была на самом деле.
     - Конечно, твои, - ответил он. - Ты - моя любимая модель.
     - И компаньон.
     - Да, - задумчиво согласился он. - Это правда. - Он резко поднялся. - Пойдем ужинать.
     - На какое время ты заказал столик? - Он совсем забыл об этом.
     - На восемь часов, но мне хочется немного пройтись.
     - Какая хорошая мысль!
     Она вскочила на ноги:
     - Я только надену сапоги: на улице шел снег, когда я пришла.
     Поль с улыбкой наблюдал, как она вышла из комнаты. Он знал, что ей совсем не хотелось идти пешком от Саттон-Плейс до ?Мейфэар Риджент?, особенно в декабре и особенно когда шел снег. Но прелесть Эмилии частично заключалась именно в ее интуиции. Когда она хотела, то могла точно угадать, с каким его настроением и каким его желанием она должна была считаться, даже претерпевая собственные неудобства. И Поль, сознавая, что такое качество встречается довольно редко, ценил это и был благодарен ей.
     Они пошли пешком вдоль реки и завернули за угол на Пятьдесят седьмой улице. Лицо Эмилии выделялось на фоне меха, а ее отороченные мехом сапожки оставляли маленькие следы на снегу, который тихо падал на фоне уличных фонарей и новогодних елок в окнах домов. Все здания, казалось, были двойниками дома, где жил Поль, - спереди у каждого подъезда стояли привратники в униформе с золотыми галунами, за занавешенными окнами каждый жил своей жизнью. Поль купил эту квартиру много лет назад и еще однокомнатную квартиру рядом, которую превратил в студию и фотолабораторию. После того как он обставил квартиру, он жил в ней очень редко, только бывая в Нью-Йорке, в остальное время сдавал своим знакомым.
     С Эмилией они жили здесь уже месяц, и впервые Поль пользовался фотолабораторией каждый день.
     После Амстердама они побывали в Африке, Индии, где Поль сделал сотни фотографий, на большинстве которых была Эмилия. Впервые он использовал природу, внутренние помещения и людей, чтобы на контрасте подчеркнуть искренность и искушенность Эмилии, которые он постарался запечатлеть в целой серии превосходных фотографий, - и он почувствовал прилив гордости, когда Эмилия рассказала ему, что Джейсон понял это. ?Не такой уж тот дурак, - подумал Поль сухо, - если понял, что я стараюсь воплотить в своих фотографиях?. Именно необыкновенное удовольствие, которое он получал в работе и способность уйти в работу с головой, поддерживали его большую часть времени.
     За эти годы его желание всерьез заняться фотографией то вспыхивало, то угасало, как пламя в камине, всегда отступая на второй план, когда к нему возвращалось чувство неприкаянности, и мысли о бессмысленности своего существования вновь одолевали его: дети, которые построили песочный замок, вернулись домой; Лора исчезла; Оуэн умер; его друзья по университету, которых он фотографировал, когда вместе занимались спортом или готовились к лекциям, все разъехались кто куда. Сейчас, идя рядом с Эмилией по тихой улице и глядя на ее лицо, скрытое в тени, он думал о тех перепадах ее настроения, свидетелем которых он стал в своем кабинете, освещаемом камином, и неожиданно почувствовал острую потребность стать действительно настоящим фотографом, выйти из тех рамок, которыми он добровольно ограничивался из-за своей лености все эти годы, когда он довольствовался тем, что был немного больше, чем просто дилетант.
     В своих фотографиях ему хотелось показать, что скрывалось за внешним фасадом людей и событий; он хотел, чтобы в его работах раскрывались секреты: лица за каждым отдельным лицом, пейзажи за каждым отдельным пейзажем. Он намеревался делать фотографии, в которых бы люди смогли увидеть самих себя и понять что-то новое о себе и своем окружении.
     Впервые в жизни Полю захотелось работать не только для удовлетворения честолюбия. Ему захотелось, чтобы люди поняли и оценили его работу. Он захотел этого с такой страстью, что она пришлась бы по душе Оуэну Сэлинджеру.
     Эмилия свернула за угол, и он последовал за ней, давая возможность разглядеть в витрине магазина что-то, понравившееся ей. Улица была ярко освещена и многолюдна; густой поток машин двигался по ней, то останавливаясь, то снова срываясь с места, а на тротуарах по обеим сторонам улицы горели вывески кинотеатров, у входа которых продавали горячие сосиски, модных баров и других увеселительных заведений.
     Двери маленьких магазинчиков, украшенные рождественскими венками, не закрывались из-за потока туристов и желающих купить подарки, а у входов в бары стояли холеные молодые профессионалки и обсуждали вечерние развлечения.
     В молчании Поль рассеянно шел рядом с Эмилией, витрины не привлекали его, и он больше обращал внимание на людей, идущих по тротуару, Санта-Клаусов с колокольчиками в руках и добровольцев Армии спасения, играющих на тромбонах на перекрестках.
     Они свернули на Шестьдесят третью улицу, где снова стало тихо. Это была улица с солидными домами из коричневого кирпича, которые выстроились в ряд как представители старинных семей Бостона, отгородившиеся от шумного города. Наконец они вышли на Парк-авеню. Эмилия рассказывала что-то об антикварной картинной раме, когда они подошли к ?Мейфэар Риджент?. Вдруг Поль резко остановился.
     Из отеля выходила Ленин Сэлинджер. Она улыбалась очень молодому человеку, который держал ее под руку.
     Они все одновременно увидели друг друга.
     - О, Поль! - весело воскликнула Ленни, и Поль подумал, что впервые увидел, что она волнуется. - Эмилия с тобой? Гуляете под снегом, это просто очаровательно. Совершенно не ожидала встретить здесь кого-то... гуляющего вечером вот так. Хотя, конечно, совсем не холодно, просто... О, извините. Тор Грант, это Поль Дженсен и Эмилия Кент.
     Возникла небольшая пауза, в течение которой мужчины жали друг другу руки, а ей удалось взять себя в руки.
     - Я опаздываю, а то мы могли бы вместе что-нибудь выпить. Вы идете ужинать?
     - Да, в ?Ле цирк?, - ответил Поль.
     - Ну, не будем вас задерживать. Может быть, выпьем вместе как-нибудь в другой раз. Я бываю в городе довольно часто; мы ищем квартиру.
     Невольно Поль взглянул на молодого человека.
     - Мы с Феликсом... - продолжала уже спокойно Ленни, - обсуждали эту идею уже давно. Но все оказалось совсем не просто. Какой ты оказался предусмотрительный, Поль, что успел купить квартиру вовремя. Я позвоню вам на днях. Эмилия! Была рада увидеть тебя. Желаю приятно провести вечер. Поль, дорогой... - она наклонилась вперед и поцеловала его в щеку. - Я позвоню тебе. Идемте, Тор.
     Мужчины снова пожали руки друг другу.
     - Дурацкий обычай, - пробормотал Поль, когда Ленни с молодым человеком ушли. - Почему я должен дважды жать руку человеку, которого совсем не знаю, и е которым не обмолвился ни еловом, и, если моя тетка не имеет ничего против, которого никогда больше не увижу?
     - Ока немного старше его, - осторожно заметила Эмилия.
     Поль рассмеялся:
     - Это он для нее немного молод.
     - Не понимаю.
     - У него еще на губах молоко не обсохло. Ты заметила, как он на нее смотрел? Я не догадывался, что Ленин не хватает мужчин, хотя, видит Бог, она заслуживает их, но ей нужен мужчина, который бы подходил ей по интеллекту и уму, а не этот жалкий мальчишка, который думает, что переживает роман века.
     - Откуда тебе это известно? Ты видел их всего две минуты.
     В каждом событии увидеть его подоплеку.
     - Мне так показалось.
     Они сделали еще несколько шагов и подошли к малоприметной двери около входа в отель и вошли в ресторан.
     - Бедная Ленни, - неожиданно сказала Эмилия. - Я думаю, что это все очень грустно. Поль быстро взглянул на нее:
     - Почему грустно?
     Она сняла сапоги и протянула их гардеробщику, потом сунула ноги в вечерние туфли.
     - Потому что она должна иметь все, что захочет, а не то, что может сама достать. Никто не должен заниматься этим.
     - А если у нее нет выбора?
     - Ну, мы этого не знаем, верно? Во всяком случае, если женщина ждет очень долго, в конце концов, ее мечты сбываются. Я верю в это.
     Метрдотель тепло приветствовал Поля и повел их к столику.
     - Ты имеешь в виду, - спросил Поль, - что женщины заставляют их сбываться?
     Она отрицательно покачала головой:
     - Для этого женщине не надо быть агрессивной, решительной; она должна просто верить и ждать, что все, о чем она мечтает, сбудется. Конечно, она должна быть достаточно умна, чтобы понять, что плывет ей в руки, а иногда и ускорить ход событий, если возникает удачная ситуация, но в большинстве случаев нужно уметь ждать и смотреть в оба.
     Поль вспомнил о Лоре. Интересно, что она делает сейчас, подумал он. Чем бы она ни занималась, он был уверен, что она не будет ждать. Она будет действовать.
     Но в словах Эмилии был определенный смысл, думал он. И действительно, она ждала в Риме, пока он не нашел ее, она ждала, пока он не начал фотографировать ее, и она согласилась с его мнением, как и какие фотографии делать; и наконец, она почти стала фотомоделью в журнале ?Ай? и агентстве ?Маркен?.
     В голову ему пришла еще одна мысль, заставившая его улыбнуться.
     - Ты что?
     - Я спрашиваю себя, считаешь ли ты, что я плыву тебе в руки?
     Она покраснела:
     - Я предпочитаю, чтобы ты был у меня в сердце.
     - Отлично вышла из положения, - пробормотал он. Официант принес бутылку шампанского ?Дом Периньон?, и Поль рассеянно смотрел, как он открывает ее.
     - Я хочу пригласить Ленни выпить вместе чаю.
     - Ты хочешь, чтобы я при этом была?
     - Нет, не думаю, что это нужно.
     Он задумчиво посмотрел на нее. В бледно-голубом шелковом платье и сапфировом ожерелье на шее, которое он купил ей в Париже, она чувствовала себя как рыба в воде в расслабляющей роскоши зала. Эгоистичная и упрямая, она тем не менее могла испытывать сочувствие к другим, что делало ее более желанной, чем ее уступчивость и красота. А сейчас, когда он вспомнил сцену встречи с теткой, выходящей из отеля, Эмилия показалась ему ближе и желанней, чем когда-либо. Она была права: за этим крылась ужасная грусть, а еще, догадывался Поль, безжалостные, длинные, одинокие дни, а может, годы ожидания чего-то хорошего, нужного, подходящего.
     - Но я скажу тебе, что я действительно хочу. - Он наклонился к ней и взял руку Эмилии в свою. - Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

ГЛАВА 17

     Ресторан ?Девяносто пять? возвышался над Чикаго, располагаясь на девяносто пятом этаже ?Центра Джона Хэнкока?, что стоит на вершине холма. С этого величественного возвышения огни города, оранжевые и яркие с земли, становились похожими на янтарные гирлянды, заплетенные в кольца, а кое-где казались длинными диагональными полосами, которые тянулись от линии горизонта до темных, беспокойных вод озера Мичиган. Именно здесь, на самой вершине ?Центра Хэнкока? Уэс Карриер устраивал коктейли и ужин на двести персон, чтобы встретить Новый год и, что более важно, отметить покупку отеля ?Чикаго Сэлинджер? новой корпорацией ?Оул?.
     Название придумала Лора. Вначале Карриер был против.
     - Это звучит как шутка. Это будет действовать, как красная тряпка, на банкиров, когда ты обратишься к ним за финансовой поддержкой.
     - Мне оно нравится, - решительно заявила Лора. - Именно потому, что это и есть шутка, моя шутка, и мне это важно.
     Карриер задумчиво смотрел на нее.
     - Оу - это первые буквы от Оуэна, - сказал он после паузы. - Л - от Лоры. Я понимаю, почему тебе нравится это название, но сейчас не время шутить: ставки очень высоки.
     - Пожалуйста, Уэс, - сказала она. - Символы очень важны для меня. Я хочу оставить именно это название. И оно осталось.
     Смирившись с названием ?Оул корпорейшн?, Карриер стал помогать Лоре пройти все юридические процедуры, которые превратили компанию в корпорацию. Затем он решил вопрос с финансированием покупки отеля, вложив собственные девять миллионов долларов.
     Деньги были поделены: Карриеру досталась одна половина отеля стоимостью в четыре с половиной миллиона, остальные четыре с половиной миллиона долларов он дал взаймы Лоре, чтобы она выкупила вторую половину. Их вложения давали также каждому из них по пятьдесят процентов ?Оул корпорейшн?. Таким образом, первым долгом Лоры был долг Карриеру на четыре с половиной миллиона долларов.
     Карриер спланировал свои командировки таким образом, что, как только Лора переехала в Чикаго, он был с ней очень часто, помогая ей в новой работе. Они еще два раза проводили вместе выходные в Нью-Йорке после их первой встречи там, а вею неделю Лора металась между Чикаго и ?Дарнтоном?, где помогала Келли и Джону обучать нового помощника управляющего. Карриер и Лора нашли архитектора, и она работала с ним, когда находилась в Чикаго, над изготовлением эскизов для реставрации отеля, опираясь на детальные планы, над которыми когда-то работала с Оуэном. Потом они с Карриером взяли эскизы и отнесли их банкиру, которого Карриер хорошо знал и который, в свою очередь, дал им поручительство и строительные кредиты на покупку и реставрацию отеля ?Чикаго Сэлинджер?, осуществляемые ?Оул корпорейшн?. Таким образом, второй долг Лоры был банкиру в размере двадцати миллионов долларов.
     Как только деньги были получены, Карриер поручил своему помощнику начать переговоры о покупке отеля, но так, чтобы имя Лоры в них не упоминалось.
     Было хорошо известно, что начиная с лета Феликс уже искал покупателя для своего отеля, то есть еще до того момента, как суд вынес решение о завещании его отца. Но два потенциальных покупателя приобрели другие здания, и к концу осени он был сердит на своего агента по продаже недвижимости, в ссоре со своим банкиром и раздражен тем, что он называл мертвым рынком недвижимости Чикаго. Все это тоже было хорошо известно. И поэтому, когда помощник Карриера начал переговоры с чикагским агентством по недвижимости, он смог купить ?Чикаго Сэлинджер? за девять миллионов долларов, а не за десять, как предполагал Карриер, с условием немедленного вступления в права владения. Кстати, здание пустовало уже шесть месяцев, после того как Феликс закрыл отель.
     Имя Лоры не фигурировало ни в переговорах, ни в документах по купле-продаже отеля. Ее чикагский адвокат представлял ее на встречах с адвокатом Феликса, все делалось от имени ?Оул корпорейшн?, и когда Карриер представил ее чикагским финансистам, он сказал им, что она будет управляющим отеля, принадлежащего этой корпорации. Лора была уверена, что со временем Феликс выяснит, кому принадлежит корпорация, но сейчас это была тайна. И она намеревалась хранить ее как можно дольше, чтобы успеть за это время найти способы получить другие отели Оуэна.
     - Вы понимаете, что название отеля должно быть изменено, - адвокат Феликса сказал адвокату Лоры, когда они подписывали десятки документов своих уважаемых нанимателей. - Корпорация ?Оул? больше не может пользоваться фамилией Сэлинджер.
     - Мы и не собираемся этого делать, - ответил тот.
     - А какое будет новое название? - поинтересовался адвокат Феликса.
     - Оно еще не выбрано.
     Оно, конечно, уже было выбрано, но знали его только Лора и Карриер. С самого начала она знала, что он будет называться ?Бикон-Хилл?. И каждый отель, который она сможет купить, с этого самого момента будет иметь то же самое название. Единственной разницей между ними будет название города.
     Итак, по указанию Карриера, шеф-повар ресторана ?Девяносто пять? сделал торт на Новый год в форме старого здания ?Чикаго Сэлинджер? с надписью золотом ?Чикаго Бикон-Хилл? над входом и совой, сидящей на его крыше. Торт стоял на столе в фойе; это было первое, что видели гости, собравшиеся к десяти часам. Мужчины были в черных ?бабочках?, а изящные женщины - в бриллиантах, которые сияли у них в ушах и на шеях. Они вертелись вокруг квадратного, покрытого сахарной глазурью торта, как дети у витрины магазина игрушек, и с трудом могли оторваться от него, чтобы поздороваться с хозяином приема, который стоял вместе с Лорой и Клэем у входа в обеденный зал. Клэй шептал Лоре:
     - Сова - это моя идея, но это между нами. Уэс придумал золотые буквы. Он только о золоте и думает.
     - Получилось очень хорошо, - пробормотала Лора, ожидая, когда следующий приглашенный подойдет для представления ей. - Спасибо, Клэй.
     - Это мелочь, - скромно ответил он. - Раз я собираюсь стать помощником управляющего самого шикарного отеля ?Чикаго Бикон-Хилл?, я должен стараться, чтобы мой начальник был всегда доволен.
     Он поймал взгляд Мирны, которая находилась в другом конце комнаты, и подмигнул ей. Он был счастлив.
     - Лора! Разреши мне представить... - сказал Карриер, знакомя ее с одним из своих чикагских друзей, представляя ее как будущего управляющего ?Бикон-Хилл?. Лора пожала руку и улыбнулась.
     - Чудесно, моя дорогая. Просто великолепно, - сказал гость, беря ее руку в свои и заглядывая ей в лицо. - И ты тоже, Уэс, выглядишь хорошо. Хотел бы и я так выглядеть в ?бабочке?, а не быть похожим на полуживого попугая без кровинки в лице. Ты здорово умеешь носить ее. И дама твоя мне нравится, очень нравится.
     Он наклонил голову набок, оценивающе глядя на Лору, и Карриер на мгновение увидел Лору глазами своего друга.
     Она выглядела лучше, чем когда-либо за те шесть месяцев, что он знал ее. Она не была уже такая худая, хотя все еще очень худенькая. Ее лицо было оживлено, хотя часто все еще бывало снова замкнутым, а он хотел видеть на ее лице только удовольствие, радость, улыбку и любовь. Она была в узком платье из белого атласа, с длинными рукавами и глубоким вырезом, с ожерельем из аметистов неправильной формы, а у края выреза была приколота брошь в виде ириса, сделанного из голубого опала с золотой серединкой. За свою жизнь Карриер подарил своим женщинам немало драгоценностей и умел отличать хорошую вещь, если таковую видел Брошь Лоры была очень красивой. Он не стал спрашивать о ней Лору - он строго придерживался правила: никогда не спрашивать, откуда у женщины ее драгоценности, - но Лора сама рассказала ему, что подарил ей эту брошь Оуэн. Как подарок его нельзя было сравнить с тем наследством, которое он ей оставил, но оттого, что брошь была подарком очень личным, Карриер осознал, насколько глубока была любовь к Лоре у Оуэна Сэлинджера.
     Он обнял Лору за талию с таким видом собственника, что не заметить этого было нельзя. И когда Лора в ответ немного прижалась к нему, он почувствовал гордость, что обладает ею. Карриер давно не испытывал таких чувств к женщине. Он хотел дать ей и делать для нее все на свете, снять любое бремя с ее плеч и взять на себя любые проблемы, чтобы ей ничего не оставалось делать, как только оп