Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
устал не
меньше загнанных лошадей, но упорно рассматривал загадочные отпечатки. На
этот раз виднелись следы только трех подков. Вместо четвертой - маленькая
впадина. Так повторялось и дальше.
Он сморщил лоб и протяжно свистнул: "Фью!"
- Охромела, - сказал Оук.
- Да. Красотка охромела. На левую переднюю, - медленно добавил Когген,
не сводя глаз со следов.
- Едем дальше! - воскликнул Габриэль, вскакивая на взмыленного коня.
Дорога почти повсюду была в хорошем состоянии и не уступала любому
большаку, хотя это был самый обыкновенный проселок. Сделав последний
поворот, они выехали на дорогу, ведущую в Бат. Когген воспрянул духом.
- Здесь мы его и сцапаем! - воскликнул он.
- Где?
- У Шертонской заставы. У этих ворот сторож такой соня, каких не сыщешь
во всей округе, до самого Лондона. Звать его Дэн Рендал. Я знавал его, когда
он служил еще на Кэстербриджской заставе. Лошадь охромела, да еще застава, -
дело наше верное!
Теперь они ехали медленно, с большой оглядкой. Они не проронили ни
слова, пока не увидели перед собой на темном фоне листвы пять белых
перекладин шлагбаума, преграждавших путь.
- Тсс! Подъехали, - прошептал Габриэль.
- Сворачивайте на траву, - бросил Когген.
Какой-то темный предмет резко выделялся на самой середине белого
шлагбаума. Раздавшийся оттуда крик нарушил глубокое молчание ночи:
- Эй! Эй! Откройте ворота!
Очевидно, то был уже повторный окрик, хотя до сих пор они ничего не
слышали, ибо не успели они подъехать, как дверь сторожки отворилась и оттуда
вышел полуодетый сторож с фонарем в руке. Лучи фонаря выхватили из мрака всю
группу людей.
- Не открывайте ворот! - гаркнул Габриэль. - Он украл лошадь!
- Кто? - спросил сторож.
Габриэль взглянул на человека, сидевшего в двуколке: это была
женщина... больше того, это была сама Батшеба.
При звуках его голоса она поспешно отвернулась, пряча лицо в тень.
Однако Когген успел ее разглядеть.
- Да это хозяйка... Лопни мои глаза! - пробормотал он, совсем сбитый с
толку.
Да, то была Батшеба, и она тотчас же прибегла к уловке, что всегда
удавалось ей в критические минуты, если только ею не владела любовь, - она
скрыла свое удивление под маской хладнокровия.
- Скажите, Габриэль, - невозмутимо спросила она. - Куда это вы
направляетесь?
- Мы думали... - начал было Габриэль.
- Я еду в Бат, - прервала она его, обнаруживая присутствие духа,
которому Габриэль мог бы сейчас позавидовать. - Мне пришлось отправиться
туда по важному делу, и я не смогла навестить Лидди. Что это вы вздумали
гнаться за мной?
- Мы решили, что лошадь украдена.
- Этого еще не хватало! Что за глупость! Как же вы не сообразили, что
это я взяла лошадь и двуколку! Мне так и не удалось разбудить Мэриен, хотя я
добрых десять минут барабанила в ее окно. К счастью, я нашла ключ от
каретного сарая и больше никого не стала беспокоить. Неужели же вы не
догадались, что это сделала я?
- Как же нам было догадаться, мисс?
- Ну, положим, что так... Ой, да это лошади фермера Болдвуда! Великий
боже! Что же это вы наделали, какую неприятность мне причинили! Стоит леди
выйти за порог, как ее начинают преследовать, словно какого-нибудь жулика,
- Да откуда же было нам знать, раз вы не изволили никого оповестить? -
вырвалось у Коггена. - А по правилам общества леди не положено разъезжать в
этакое неурочное время.
- Я известила вас, и вы узнали бы утром. Я написала мелом на воротах
каретного сарая, что приходила за лошадью и двуколкой, никого не добудилась,
уехала и скоро вернусь.
- Помилуйте, мэм, да разве нам разглядеть было в потемках?
- В самом деле, - согласилась девушка. Сперва она рассердилась, но по
своей рассудительности быстро оценила исключительную преданность работников.
Она прибавила с ласковыми нотками в голосе:
- От души благодарю вас за ваше усердие, только напрасно вы взяли
лошадей мистера Болдвуда.
- Красотка охромела, мисс, - заметил Когген. - Как же вы дальше-то
поедете?
- В копыте застрял камешек - только и всего. Я слезла, не доезжая
заставы, и вытащила его. Благодарю вас, я хорошо умею править. К рассвету
доберусь до Бата. Пожалуйста, возвращайтесь домой!
Батшеба повернула голову, и в лучах фонаря сверкнули ее быстрые яркие
глаза. Выехав из ворот, двуколка канула в таинственную тень нависших ветвей.
Когген и Габриэль поворотили лошадей и поскакали обратно по той же дороге,
овеянные бархатным воздухом июльской ночи.
- А чудную выкинула она штуку, верно, Оук? - проговорил Когген, сгорая
от любопытства.
- Да, - кратко отозвался Габриэль.
- Ей за ночь нипочем не добраться до Бата.
- Слушайте, Когген, пожалуй, лучше нам помалкивать об этой ночной
передряге.
- Мне тоже так думается.
- Вот и ладно. К трем часам мы будем на ферме и тихонько проберемся в
дом.
Сидя в тот вечер у дороги, Батшеба долго размышляла с тревогой в сердце
и наконец пришла к заключению, что существует лишь два выхода из
создавшегося отчаянного положения. Первый - не допускать Троя в Уэзербери,
пока не остынет ярость Болдвуда; второй - внять увещаниям Оука и гневным
обличениям Болдвуда и навсегда порвать с Троем.
Увы! Разве могла она погасить в своем сердце вспыхнувшую любовь,
оттолкнуть его, заявив, что он ей не мил, что она не желает его видеть и
умоляет его пробыть до конца отпуска в Бате, не появляться в Уэзербери и не
встречаться с ней?
Как это было бы ужасно! Все же она допускала такой выход, позволяя
себе, однако, по-девичьи помечтать о том, какая счастливая выпала бы ей
доля, если бы Трой был на месте Болдвуда и стезя любви совпала со стезей
долга. Потом она принималась терзаться мыслью, что Трой позабыл ее и стал
возлюбленным другой. Ведь она поняла натуру Троя, и ее пугало его
непостоянство; но, на беду, ее любовь не ослабевала при мысли, что он ее
разлюбит, напротив, от этого он становился ей еще дороже.
Внезапно она вскочила на ноги. Она должна поскорей с ним увидеться! Она
станет умолять его, чтобы он помог ей развязать этот узел! Писать ему в Бат
уже было поздно, да он и не послушался бы ее!
Упустила ли Батшеба из виду тот факт, что рука возлюбленного никак не
может служить опорой, когда принято решение расстаться с ним? Или же она
лукавила сама с собою, с замиранием сердца помышляя о том, что, приехав для
рокового объяснения, во всяком случае, сможет лишний раз с ним повидаться?
Уже совсем стемнело, было около десяти часов. Чтобы осуществить свой
замысел, ей оставалось одно: отказаться от посещения Лидди в Иелбери,
вернуться на ферму в Уэзербери, запрячь лошадь в двуколку и помчаться в Бат.
Сперва она сильно колебалась, - путь был чрезвычайно утомительный даже для
сильной лошади, и она не представляла себе, что расстояние так велико.
Вдобавок рискованно было ехать девушке ночью одной.
Неужели же ей отправиться к Лидди и не вмешиваться в дальнейший ход
событий? Нет, нет! Она должна действовать! Батшебой овладело лихорадочное
возбуждение, и она уже не внимала гласу благоразумия. Она повернула назад, к
селению.
Шла она медленно, ей не хотелось появляться в Уэзербери, пока его
обитатели не лягут спать, к тому же она боялась попасться на глаза Болдвуду.
План ее был таков: за ночь добраться до Бата, утром повидаться с сержантом
Троем, пока он еще не выехал к ней, расстаться с ним навсегда, потом дать
отдохнуть лошади (а самой выплакаться) и на следующий день спозаранку
пуститься в обратный путь. Она надеялась, что Красотка к вечеру благополучно
довезет ее до Иелбери, а оттуда она в любое время вместе с Лидди вернется в
Уэзербери. Таким образом, никто не узнает, что она побывала в Бате.
Вот что задумала Батшеба. Однако она не знала местности, так как еще
недавно здесь поселилась, - в действительности расстояние до Бата было чуть
ли не вдвое больше, чем она воображала. Мы уже видели, как она начала
осуществлять свое намерение.
ГЛАВА XXXIII
НА СОЛНЦЕПЕКЕ. ВЕСТНИК
Миновала неделя, а от Батшебы все не было вестей; на ферме все были в
полном недоумении.
Но вот хозяйка уведомила Мэриен, что дела задерживают ее в Бате, но на
следующей неделе она надеется вернуться домой.
; 81
Прошла еще неделя. Началась уборка овса, и все работники трудились в
поте лица под ослепительно-синим небом, какое бывает в День урожая. Воздух
дрожал от зноя, и к полудню тени становились совсем короткими. В комнатах
тишину нарушало только жужжание тяже-лых, отливавших синевой мух, а на поле
слышно было, как звякают косы, когда их точат, как при каждом взмахе тяжело
падают стройные, янтарно-желтые стебли овса и, сталкиваясь, шуршат усатые
колосья. Косцы изнемогали от жажды и то и дело прикладывались к бутылкам и
флягам с сидром. Пот ручейками стекал у них по лбу и по щекам. Земля
томилась от засухи.
Косцы уже собирались передохнуть в заманчивой тени дерева, стоявшего у
плетня, когда Когген заметил небольшую фигурку в синей куртке с медными
пуговицами: ктото бежал к ним по полю.
- Кто бы это был? - спросил он.
- Дай бог, чтобы ничего не приключилось с хозяйкой, - вздохнула Мэриен,
которая вместе с другими женщинами вязала овес в снопы (так было заведено на
этой ферме). - Только нынче утром случилось недоброе. Пошла это я отпирать
дверь, да и вырони из рук ключ, а он и разломись надвое на каменном полу.
Сломать ключ - дурная примета!.. А хозяйки-то все нет как нет!..
- Да это Каин Болл, - заметил Габриэль, он оттачивал косу и на минуту
прервал работу.
По договору он не был обязан помогать при уборке урожая, но месяц жатвы
- горячая пора для фермера, вдобавок поля принадлежали Батшебе, и он работал
вместе с другими.
- Видишь, как вырядился! - заметил Мэтью Мун. - Эти дни он пропадал из
дому, потому как у него сделалась ногтоеда на пальце; вот он и говорит:
работать, мол, не могу, выходит, у меня праздник!
- Везет же человеку, здорово везет! - сказал Джозеф Пурграс, распрямляя
спину. Как некоторые его товарищи, он любил в знойный день передохнуть
минутку под самым незначительным предлогом, а появление Каина Болла среди
недели в праздничной одежде было немаловажным событием. - Как-то разболелась
у меня нога, вот я и прочитал "Путь паломника", а Марк Кларк выдолбил все
четыре правила, когда у него был здоровый волдырь.
- А вот мой папаша так нарочно вывихнул себе руку, чтобы приволокнуться
за девушкой, - важно изрек Джан Когген, утирая лицо рукавом рубахи и сдвигая
шляпу на затылок.
Тем временем Кэйни приблизился к группе жнецов, и они увидели, что он
держит в одной руке здоровенный ломоть хлеба с ветчиной, откусывая на бегу,
а другая рука обмотана бинтом. Подбежав к ним, он отчаянно раскашлялся, и
его рот округлился, как отверстие колокольчика.
- Ах, Кэйни, - наставительно сказал Габриэль, - сколько раз я тебе
говорил, что нельзя жевать, когда бежишь во весь дух. Когда-нибудь ты
здорово подавишься, непременно подавишься, Каин Болл!
- Кха-кха-кха! - отозвался Каин. - Крошка попала не в то горло. Только
и всего, мистер Оук. А я ездил в Бат, потому как у меня ногтоеда на большом
пальце. Да! А что я видел-то! Кха-кха!
Стоило Каину упомянуть про Бат, как работники побросали косы и вилы и
обступили его. К сожалению, попавшая куда не следовало крошка не придала
подпаску красноречия, а тут еще новая помеха - он принялся чихать, да так
бурно, что от сотрясения выскочили из кармана большие часы и стали мотаться
перед ним на цепочке как маятник.
- Да, - продолжал он, глядя в сторону Бата, куда уносились его мысли. -
Наконец-то я повидал свет... Да... Видел и нашу хозяйку... Апчхи!
- Несносный малый! - воскликнул Габриэль. - Вечно у тебя какие-то
неполадки в горле, - никак от тебя толку не добьешься!
- Апчхи! Прошу прощения, мистер Оук, видите ли, я ненароком проглотил
комара - вот и расчихался.
- Так тебе и надобно! У тебя вечно рот разинут, негодник ты этакий!
- Ишь, какая напасть - комар влетел в рот! - посочувствовал Мэтью Мун.
- Значит, в Бате ты видел... - подсказал Габриэль.
- Видел нашу хозяйку, - продолжал подпасок, - она с солдатом гуляла.
Шли они рядышком да все ближе придвигались друг к дружке. А потом пошли под
ручку, ну совсем как влюбленная парочка. Апчхи!.. Как влюбленная парочка...
Чхи-чхи!.. Влюбленная парочка... - Тут он потерял нить рассказа и совсем
задохнулся; потом стал растерянно водить глазами по полю, собираясь с
мыслями. - Ну, да, видел я нашу хозяйку с солдатом... Апчхи!
- Да провались ты! - вырвалось у Габриэля.
- Так уж со мной всегда бывает, не взыщите, мистер Оук, - сказал Каин
Болл, с упреком глядя на Габриэля мокрыми от слез глазами.
- Пусть выпьет сидра, это смягчит ему глотку, - предложил Джан Когген.
Он вынул из кармана флягу с сидром, вытащил пробку и приставил горлышко к
губам Каина. Между тем Джозеф Пурграс с тревогой размышлял о том, что Каин
Болл может насмерть задохнуться от кашля, тогда они так и не узнают, что
дальше-то происходило в Бате.
- Что до меня, то я, как соберусь что-нибудь делать, всякий раз говорю:
"Помоги, господи", - со смиренным видом изрек Джозеф. - И тебе советую, Каин
Болл, это очень помогает и наверняка спасет, а то ты, не приведи бог, можешь
и насмерть задохнуться.
Когген щедрой рукой вливал сидр в широко раскрытый рот Каина. Жидкость,
стекая по стенкам фляги, заливалась ему за воротник, и то, что он
проглатывал, попадало опять-таки не в то горло; малый опять раскашлялся и
расчихался, брызги фонтаном полетели на обступивших его жнецов и на
мгновение повисли в горячем воздухе, как облачко пара.
- Что за дурацкий чох! И где только тебя воспитывали, щенок ты этакий!
- проворчал Когген, пряча свою флягу.
- Сидр ударил мне в нос! - завопил Кэйни, как только к нему вернулся
дар речи. - Затек мне за шею, и попал на больной палец, и на мои блестящие
пуговицы, и на парадную куртку!
- Вот уж некстати напал на беднягу кашель! - посетовал Мэтью Мун. - Не
терпится услыхать новости! Похлопайте-ка его по спине, пастух!
- Это у меня от природы, - вздохнул Каин. - Магушка сказывала, я еще
мальчонкой, как расчувствуюсь, никак, бывало, не уймусь.
- Верно, верно, - поддержал его Джозеф Пурграс. - В семье Боллов все
такие чувствительные. Я знавал деда парнишки - суматошный был человек, а уж
такой скромный, до тонкости обходительный. Чуть что, бывало, зальется
краской. Ну, совсем как я, а разве я в этом виноват?
- Полноте, мистер Пурграс! - возразил Когген. - Это доказывает
благородство души.
- Хе-хе! Не люблю, когда люди меня хвалят, страсть не люблю! - со
смиренным видом пробормотал Джозеф Пурграс. - Но сказать по правде, у
каждого от рождения свой дар. А вот я так предпочитаю скрывать свои скромные
дары. Но, пожалуй, возвышенная натура все-таки приметна в человеке. Когда
рождался я на свет, создатель, может, и не поскупился на дары... Но молчок,
Джозеф, молчок! Такой уж я скрытный, люди добрые, - прямо на диво! Да и к
чему похвалы!.. А у меня есть Нагорная проповедь, а при ней святцы, и там
немало имен смиренных мужей...
- Дед Каина был уж такая умная голова, - заметил Мэтью Мун. - Он
выдумал новую яблоню, она и по сей день зовется по его имени "ранняя болл".
Вы знаете этот сорт, Джан? К ранету прививают Тома Пута, а потом
скороспелку. Правда, любил он посидеть в трактире с женщиной, на которую не
имел законных прав. А уж был умен, что и говорить, умен.
- Ну, выкладывай, Каин, - нетерпеливо сказал Габриэль, - что же ты
видел?
- Я видел, как наша хозяйка входила под руку с солдатом в какой-то
парк. Там стояли скамейки и росли кусты и цветы, - продолжал Кэйни уверенным
тоном, смутно чувствуя, что его слова волнуют Габриэля. - И думается мне,
тот солдат был сержант Трой. И просидели они там с полчаса, а то и больше, и
толковали о чем-то чувствительном, и она вдруг как расплачется, да
горько-горько! А как вышли они из парка, глаза у нее так и сияли, а сама она
была белая, как все равно лилия, и они глаз друг с дружки не сводили, и
видать было, что они меж собой поладили;
Лицо Габриэля как будто осунулось.
- Ну, а еще что ты видел?
- Да всякую всячину!
- Белая, как лилия... А ты уверен, что это была она?
- Да.
- Ну, а еще что?
- Большущие стеклянные окна в магазинах, а на небе громадные дождевые
тучи, а за городом высоченные деревья.
- Ах ты дубина! Чего еще наплетешь! - воскликнул Когген.
- Оставьте его в покое, - вмешался Джозеф Пурграс. - Малый хочет
сказать, что в Бате небо и земля не больно-то отличаются от наших. Всем нам
полезно послушать, как живут в чужих городах, дайте малому рассказать.
- А жители Бата, - продолжал Каин, - если и разводят огонь, то для
потехи, потому как у них бьет из-под земли горячая вода, прямо кипяток!
- Сущая правда, - подтвердил Мэтью Мун. - Я слышал об этом и от других
путешественников.
- Они ничего не пьют, кроме этой воды, - добавил Каин, - и она им уж
так по вкусу, посмотрели бы вы, как они ее дуют!
- Обычай вроде как дикарский, но, думается мне, для жителей Бата это
дело привычное, - ввернул Мэтью.
- А что, кушанья у них тоже из-под земли выскакивают? - спросил Когген,
лукаво подмигнув.
- Нет. С едой в Бате плоховато, дело дрянь. Господь послал им питье, а
еды не дал, и мне было прямо невтерпеж.
- А все-таки любопытное это место, - заметил Мун. - Верно, и народ там
прелюбопытный.
- Так ты говоришь, мисс Эвердин прогуливалась с солдатом? - снова
вмешался в разговор Габриэль.
- Да, и на ней было такое нарядное платье, шелковое, совсем золотое,
все в черных кружевах и до того пышное, что, поставь его на землю, оно так
бы и стояло само. Прямо загляденье! И волоса у нее были на диво причесаны!
Ее золотое платье и его красный мундир так и сверкали на солнце, ух, какая
красота! Их было видать даже на другом конце улицы!
- А дальше что? - пробормотал Габриэль.
- А дальше я зашел к сапожнику Гриффину - подбить подметки, а потом
завернул к пирожнику Риггу и спросил себе на пенни самых дешевых и самых
лучших черствых хлебцев, а они оказались зеленые от плесени, хотя и не все.
Вот я шел по улице, жевал хлебцы и увидал часы, да такие большущие, прямо со
сковороду...
- Но при чем же тут наша хозяйка?..
- Я доберусь и до нее, коли вы не будете ко мне приставать, мистер Оук!
- взмолился Кэйни. - А ежели вы будете меня будоражить, я снова раскашляюсь,
и тогда уж ничего от меня не добьетесь.
- Ладно, пускай себе сказывает на свой лад, - вставил Когген.
Габриэль с отчаяньем в сердце решил набраться терпения, а Кэйни
продолжал.
- И там громадные дома и даже в будни на улицах народу тьма-тьмущая,
больше, чем у нас в Уэзербери по время гулянья на троицын день. И побывал я
в больших церквах и в капеллах. А уж как замечательно молится там пастор!
Да! Станет на колени и сложит руки вот этак, а золотые перстни у него на
руках так и сверкают, так и слепят глаза, - да, умеет он молиться, вот и
заработал их! Ах, как хотелось бы мне жить в Бате!
- Разве наш пастор Сэрдли может купить себе такие перстни! - задумчиво
проговорил Мэтью Мун. - А ведь таких людей, как