яй, комиссар, - отмахнулся Муханов. -  Кстати,  у  Жилякова
той рукописи, которую ты; ищешь, нету. И не было.
   - Откуда ты знаешь?!
   - Я время зря не терял, - усмехнулся начальник чека. - Проверил  -  нету.
Жиляков обмолвился, что рукопись будто в монастырь отдали.
   - Что же теперь делать? - Никита лихорадочно стал пристегивать протез.  -
Все равно Жиляков должен знать, где рукопись! Должен! В какой  монастырь?  В
здешний?
   - Мы его вызовем, побеседуем, - сказал Муханов. -  Но  будет  ли  толк?..
Знать он, может быть, и знает, но не скажет, потому что  обозленный,  никому
не верит.
   Гудошников вспомнил разговор  с  Жиляковым  в  подсобной  комнате  бывшей
семинарии. И согласился с догадкой Муханова  -  не  скажет,  потому  что  не
верит...
   - Да, кто закрывал здесь монастырь? - вспомнил Никита.
   - Монастырь? А уполномоченный товарищ приезжал из Питера.  Разулевич  его
фамилия. И  наши  местные  товарищи...  По  округе  ездили,  подписи  народа
собирали - закрывать, . не закрывать... Большинство подписалось,  закрывать,
- Муханов вдруг рассмеялся. - Монахи-то наши, знаешь,  что  в  прошлом  году
зимой удумали? Еду как-то, гляжу - везут воз льда, сами пешком идут. Один на
плече безмен несет. Ну, думаю, точно оружие везут подо льдом.  Я  монахов  в
связях с бандитами подозревал... Говорю: что это  у  вас?  А  они  -  святая
водичка! Мороз, дескать, бутылки-то лопаются, а мы льду  напилили,  освятили
его и верующим везем. На крещение  дело  было.  Они,  черти,  отвешивают  на
безмене лед и продают населению! За хлеб: фунт - на фунт!
   - Кто приказал монастырскую библиотеку в грязь  бросить?  -  перебил  его
Гудошников. - Кто велел иконы рубить?
   Муханов замолк, перестал улыбаться и смерил взглядом Никиту.
   - Уполномоченный приказал... А что делать с этой дребеденью, когда  народ
подписался закрывать монастырь?
   - Ну, Серега! -  Гудошников  стукнул  кулаком  по  нарам.  -  А  ты  куда
смотрел?
   - А я, если б тебя не встретил - сроду не знал бы, что  эти  книги  нужны
республике! - отпарировал Муханов. - Уполномоченный же специально из  Питера
приезжал. Ему-то, поди, известно было!.. А он  извозчиков  кликнул  и  велел
выносить на дорогу... Дело по весне  было,  грязь...  Я-то  знал,  что  надо
бороться с религиозными предрассудками, но как?!
   - Ну а если рукопись, которую я  ищу,  в  монастырской  библиотеке  была,
выходит, и она там? В грязи?! - Гудошников подступил  вплотную  к  Муханову,
навис над ним, ждал ответа.
   - Выходит, и она... - проговорил бывший комэск. - Ты меня прости, товарищ
комиссар, я малограмотный, но я буду учиться! Я все узнаю!
   Гудошников отвернулся к стене, утер вспотевший лоб.
   - Ты как-то про ильинского мужика поминал, - неожиданно сказал Муханов. -
Ну про того, что книгами старыми торгует... В  Ильинском  погосте  покушение
было на председателя комбеда. Поедешь  со  мной?  Узнаем,  откуда  у  твоего
торгаша книги? Может, это он их из грязи поднял, а?
   Перед глазами Гудошникова встала красная от натуги физиономия  ильинского
мужика - ну точь-в-точь кулак-мироед с плаката, только обреза за пазухой  не
хватает...
   То, что увидел Гудошников у ильинского мужика, поразило его и  ввергло  в
большие сомнения.
   В кособокой избе по лавкам и полатям сидело девять ребятишек один  одного
меньше. Одеты они были не  лучше  беспризорников,  да  и  питанием  явно  не
избалованы: двое из них, разглядывая непрошеных гостей, жадно сосали кусочки
вяленой рыбы. Мужик, насмерть перепуганный приходом Муханова  и  Гудошникова
(весь Ильинский погост только и говорил о покушении на председателя),  стоял
белый как полотно и, то и дело шмыгая носом, протирал верхнюю губу рукавом.
   - Ну, показывай, где у тебя сокровища лежат? - сказал Муханов.
   Мужик бухнулся на колени перед Гудошниковым,  обхватил  руками  протез  и
ногу.
   - Не губи! Ребят пожалей! Все отдам! Все!..
   В заброшенной соседней избе с заколоченными  крест-накрест  окнами  стоял
ларь. Он оказался в самом деле полный книг, свитков, грамот и других  бумаг.
В течение получаса Гудошников просмотрел, пролистал все содержимое -  искать
было легко: рукопись старца Дивея пергаментная...
   Но ее не было...
   Помогавший ему Муханов присел на кучу книг, перевел дух.
   -  Нету?!.  Значит,  нету...  А  что  с  этими  книгами   делать   будем?
Конфисковывать?
   - Надо вывозить, - сказал Гудошников. - Бросать нельзя.
   Хозяин, предчувствуя счастливый для него исход, торопливо  запряг  лошадь
и, кликнув ребятишек, стал грузить  сокровища  на  телегу,  чтобы  везти  на
пристань.
   - Подобрал я, истинный Бог, подобрал! - оправдывался  он,  пробегая  мимо
Гудошникова со стопкой книг. - В грязи лежали, на дороге... А  я  помыл  их,
пересушил, в ларь убрал... Это когда монастырь-то зорили!
   - А кожаная... на коже написанная книга тебе не  попадала?  -  безнадежно
спросил Никита. - Старая такая, без корок?
   - Кто ее знает! - воскликнул мужик. - Я ж в них не понимаю! Вижу -  добро
лежит. Коли бросили, значит, ненужное  никому.  Вот  я  и  поднял!..  Думаю,
продам, а не продам, так ребятишкам на утеху либо  на  раскурку  пущу...  Да
ведь сами видали, не покупает никто. Знамо дело, после переворота книжки эти
не нужны...
   - А там, на  дороге  возле  монастыря,  осталось  что-нибудь?  Может,  не
заметил, не нашел в грязи?..
   - Их шибко-то затоптать тогда еще не успели! - чему-то радовался мужик. -
Извозчики токо раз по ним и проехали! Они, родимые, все  на  виду  лежали...
Ну, я нагнулся да подобрал... Добро же, какое ни на есть, а добро...
   Всю обратную дорогу - а плыли  на  рыбацком  суденышке  -  Гудошников  не
вылезал из кубрика.  Он  заново  пересматривал  рукописные  и  старопечатные
книги,  даже  пытался  рассортировать.  Много  было  малоценного:   требники
восемнадцатого-девятнадцатого веков, евангелия, жития святых, но  попадались
вещи, которые  даже  при  беглом  осмотре  говорили  о  своей  уникальности.
Разговорившийся их бывший владелец поведал, что привозил на  базар  то,  что
подешевле, оставляя дорогие, по его мнению, на потом. А дорогими  он  считал
те, что поновее, поцелее да попонятнее написанные...
   Нашел Никита и пергаментный  список  "Слова  о  законе  и  благодати",  о
котором упоминал Жиляков. Богатые украшения  и  заставки  на  золоте,  очень
нежное, изящное письмо, возможно,  писано  детской  рукой...  Гудошников  не
выдержал, завернул книгу в тряпицу  и  спрятал  в  котомку,  отчего  Муханов
насторожился:
   - Нашел?!
   Гудошников грустно улыбнулся:
   - Нашел, да не то...
   - Куда ж мы их денем, такую прорву?  -  вздохнул  Муханов.  -  Ты  же  не
повезешь их с собой?
   Никита промолчал. Листая  древние  книги  в  трясущемся  кубрике,  он  на
какое-то время забыл о том, что искал и что привело его в  Олонец.  Хотелось
молчать и думать. У каждой книги был свой голос - тихий и певучий у древних,
чуть торопливый и бубнящий  дьячком  у  более  молодых.  А  иная  книга  так
заговорит, так заговорит, ровно сказочник. Тут уже молчать  надо,  прикусить
язык  самому  и  другим  наказать,  чтобы  не  вспугнуть  рассказ   древнего
сочинения. Муханов не  понимал  этого.  Когда  ему  надоедало  наблюдать  за
Гудошниковым,  Сергеи  брал  какой-нибудь  сборник  и  долго   листал   его,
вглядываясь в тугую вязь рукописного письма.
   За дорогу Никита еще раз проверил все книги и вдруг ощутил, как  накатило
отчаяние. Отправляясь в Ильинский погост, он вовсе не надеялся отыскать  там
рукопись  старца  Дивея:  слишком  мала  вероятность.  Рукопись   отдана   в
монастырь... Но в какой? Их по России - тьма. И  здесь,  в  темном,  грязном
кубрике,  к  нему  неожиданно  пришла  мысль  о  безнадежности  его   затеи.
Христолюбова нет, Жиляков не скажет...
   Во всей России, будто в огромном котле, варилось густое варево революции.
Мешались понятия, нравы,  обычаи,  что-то  вчера  еще  прочное  бесповоротно
отмирало, и рождалось, возникало из  глубин  того  котла  совершенно  новое,
непознанное.
   В самом деле, а вдруг людям больше не потребуются ни эти  книги,  ни  тем
более какая-то языческая писанина? Все это хлам,  макулатура,  сор,  который
остается в доме когда  оттуда  съезжают  жильцы.  Въехали  новые,  аккуратно
вымели его, перекрасили стены и - живут...
   Гудошников сидел на  полу  кубрика  перед  толстыми,  затянутыми  в  кожу
переплетов книгами и думал, В памяти часто проносились обрывки ночного спора
с Мухановым, неприятный разговор с бывшим учителем семинарии Жиляковым.  Что
важнее? Беспризорные дети или беспризорные  книги?  Кого  спасать  в  первую
очередь, во вторую, а что вообще можно бросить, втоптать в грязь и забыть...
Когда в иллюминаторах замелькали бревнотаски  олонецких  лесопилок,  Муханов
осторожно положил книгу и задумчиво проронил:
   - Отобрали у ребятишек кусок хлеба... И куда теперь с этим?
   - В Питер вывезу! - зло  бросил  Никита.  -  Время  и  для  книг  придет.
Придет-и пригодятся. И тебе тоже, Сергей. Книги перевезли в помещение чека и
сложили в коридоре у стены. Теперь еще хлопот прибавилось: нужно было срочно
куда-то их определить, найти место для хранения. Две сотни увесистых томов и
кучу архивных документов в  котомку  не  спрячешь  и  в  Питер  на  себе  не
перетащишь. Можно было сдать в избу-читальню, именовавшуюся библиотекой,  но
где гарантия, что не приедет еще один уполномоченный и не  наведет  ревизии?
Пока книги  лежали  в  коридоре,  не  переводившиеся  в  чека  посетители  и
задержанные усаживались на них, как на диван, кое-кто пытался читать, а иные
и выдрать десяток-другой листов  на  самокрутки.  Гудошников  сгонял  людей,
ругался и требовал от Муханова срочно найти жилье для книг.
   И  тут  Никиту  озарило.  Он  пришел  в  семинарию,  уже  знакомым  путем
проковылял в тупичок с подсобкой, подергал дверь  -  заперто.  Вернувшись  в
учительскую,  Гудошников  разыскал  учительницу   словесности,   спросил   о
Жилякове.
   - А он тогда ушел следом за  вами,  -  отчего-то  краснея,  оправдывалась
девушка. - И до сих пор не приходил... Мы уже привыкли, что он  ходит...  Вы
напрасно его обидели...
   - Я его обидел? - взъярился Никита. - Это чем же я его обидел?
   - Почему же он не приходит?
   Гудошников не ответил, покусал губу, сощурился.
   - У вас здесь есть сухое и надежное помещение? Чтобы дверь была и замок?
   - Есть... - растерялась учительница. - Некоторые классы пустуют...
   Гудошников не просил, не уговаривал взять на временное хранение книги  из
монастырской библиотеки. После  приступа  отчаяния  и  безнадежности,  после
тяжких раздумий  возле  груды  сокровищ  он  ощутил  злость,  как  бывало  в
сабельной атаке, когда под ним убивало коня.  Главное  -  вовремя  вскочить,
встать на ноги, чтобы не затоптали свои и не зарубили враги. А драться можно
и пешим.
   Никита требовал-и тем  обезоруживал,  не  давал  опомниться.  Учительница
показала ему одну комнату, другую - Гудошников забраковал: с потолка капает,
крысы пешком ходят. Остановились на  той  самой  подсобке,  где  отсиживался
Жиляков. Мощная дверь, амбарный замок и, главное, ключ сохранился.
   Холодным сентябрьским днем по олонецким улицам  шла  странная  процессия:
впереди, разбрызгивая грязь, шагал человек на протезе,  в  развевающейся  на
ветру шинели. За ним длинной вереницей, в затылок  друг  другу,  -  дети,  в
поддевках, в картузах, сползающих на глаза,  в  лаптях  и  калошах.  Колонну
учеников замыкала девушка, по виду напоминавшая курсистку. Все,  от  первого
до последнего" несли на руках книги в старинных кожаных переплетах. Груз был
тяжелый  для  детских  рук.  Иногда  процессия  останавливалась,   отдыхала,
привалясь к заборам, и шла дальше. Редкие прохожие недоуменно глядели вслед,
кто-то на всякий случай крестился.
   Когда все книги монастырской библиотеки перенесли в школу  и  уложили  на
сооруженные наспех из ломаной мебели стеллажи,  Гудошников  самолично  запер
дверь на ключ и подозвал учительницу словесности.
   - Вас как зовут-то?
   - Александра Алексеевна...
   - За эти  книги  вы  мне  отвечаете  головой,  Александра  Алексеевна,  -
отчеканил Гудошников и вручил ключ. - Могу  за  них  завтра  спросить,  могу
через десять лет, но чтобы ни листочка не пропало! Дверь эту, - он  постучал
в  тяжелые  плахи,  -  ни  перед  кем  не  открывать!  Если  появится  какой
уполномоченный и станет требовать - срочно в чека, дорогу знаете?
   - Я понимаю, я все  понимаю,  -  бормотала  Александра  Алексеевна.  -  Я
сохраню, вы не волнуйтесь!
   Гудошников, не  прощаясь,  направился  было  к  выходу,  но  остановился.
Учительница продолжала стоять у двери, зажав в руке длинный ключ, и  глядела
в спину Никиты. Тот ощущал этот взгляд и вспоминал, что же  еще  не  наказал
ей, что же еще  упустил?  Не  вспомнив,  он  оглянулся,  сказал  уверенно  и
решительно:
   - Я скоро приеду. Ждите.
   Головка у девушки была маленькая, с гладко зачесанными, убранными в  косу
волосами, отчего  Никита  подумал,  что  Александра  Алексеевна  еще  совсем
девчонка...
   Утром милиционер  привел  Жилякова.  Вместе  с  ним  пришла  его  сестра,
косоглазая женщина, что встречала Гудошникова.
   Гудошников к встрече готовился как на парад: облачился во френч, вычистил
сапог, побрился.
   Бывший учитель не возмущался приводом, держался спокойно, с достоинством,
словно заранее знал, что его вызовут в чека. Зато  возмущалась  его  сестра.
Едва увидев Гудошникова, она подскочила к нему и начала кричать, как  кричат
на мелких воришек базарные бабы:
   - Совести у вас нет, а еще орден нацепили! Дадите вы  покою  нашей  семье
или нет? Что вы нас преследуете, что вы стучите ходите? Господи! За  что  же
наказание такое?..
   - Катя, успокойся, не вмешивайся, -  пробовал  унять  ее  Жиляков.  -  Ты
многое не понимаешь...
   - Я все понимаю, все! - не отступала сестра.  -  Сначала  работы  лишили,
теперь вот посадят. Но за что? За то, что ты сорок лет учил детей?
   Сестру  Жилякова  пришлось  вывести  за  дверь,  сам   Жиляков   сел   на
предложенный табурет и неторопливо расстегнул форменный  сюртук.  Гудошников
пошевелился, стукнув протезом, однако бывший учитель словно не замечал  его.
Это подстегивало Никиту, и он решил сразу приступить к делу.
   - Что вы отворачиваетесь? Не узнаете? - прищурившись, спросил он.
   Муханов покосился на Гудошникова и, неожиданно  подмигнув  ему,  принялся
расспрашивать Жилякова о пустяках - где  он  живет,  какая  семья,  есть  ли
деньги, продукты, - короче, обо всем, только не о рукописи. Жиляков  отвечал
сухо, но обстоятельно и ни на что не жаловался. Жил он с сестрой, жена давно
умерла, а сын куда-то пропал еще в восемнадцатом, и до сих пор ни  слуху  ни
духу. Сразу же после революции Жилякова выселили из квартиры, но  потом  две
комнаты  вернули  и  взяли  на  работу  в  школу,  как  и  прежде,  учителем
словесности. А нынче весной,  когда  закрывали  монастырь,  он  схватился  с
уполномоченным товарищем из Питера, назвал его варваром и диким  кочевником.
Уполномоченный сказал, что он  вовсе  не  кочевник,  а  представитель  эпохи
пролетарской культуры в России и что Жилякову с его старорежимными взглядами
не  место  в  новой  пролетарской  системе   образования.   Теперь   Жиляков
безработный.
   Гудошников ерзал на лавке и ждал момента,  когда  можно  вставить  слово.
Бывший учитель по-прежнему его не замечал,  и  это  уже  вовсе  бесило.  Тем
временем Муханов так разговорился, что Никита начал чувствовать себя  лишним
в этой компании. Начальник чека свернул на свою любимую тему о детском доме,
о  беспризорниках,  и,  что  странно,  Жиляков  поддерживал  его,  участливо
поддакивал  и  совершенно  не  походил  на  того  холодного  сноба,  который
разговаривал с Гудошниковым в подсобке  школы.  И  тут  стало  понятно,  что
Муханову не  до  таинственной  рукописи.  Ему  нужен  организатор  приюта  и
укротитель детской беспризорности, и теперь он примерял бывшего  учителя  на
эту роль. С одной стороны, Гудошников обрадовался -  ему  развязывали  руки,
обещал  же  Муханову  помочь  с  детским  домом,  но  с  другой  стороны   -
насторожился. Муханов слишком увлекся своими заботами и забыл, зачем вызывал
Жилякова. Послушав еще несколько минут их беседу, Никита не вытерпел.
   - Ну, хватит, поговорили! - отрубил он и шагнул к столу.  -  Ты,  Сергей,
потом  с  ним  разберешься...  Так,  где  рукопись,  которую  вы  видели   у
Христолюбова?
   Жиляков перевел взгляд на Гудошникова, осмотрел его и вдруг спросил:
   - Это вы вчера устроили шествие детей по городу? Занятно...
   - Да, это я, - отчеканил Никита. - Куда  исчезла  рукопись  после  смерти
Христолюбова?
   - Я не намерен отвечать вам, - спокойно произнес Жиляков. - Послушайте, я
еще понимаю вашу заботу о беспризорных детях.  Будущая  рабочая  сила...  Но
зачем революции  феодальная  культура?  У  вас  есть  Маркс,  и  религиозные
сочинения вам ни к чему.
   - Что вы его мучаете, изверги! - крикнула за дверью  сестра  Жилякова.  -
Сейчас же оставьте моего брата!
   - Катя, перестань! - Жиляков смутился. - Никто меня не мучает. Иди домой!
   - Да, у нас есть теория Маркса, есть Ленин! - вспыхнул Гудошников. - Но у
России есть еще и история! Есть  народная  культура,  которую  революция  не
отвергает.
   - Как же вас понимать? - голос Жилякова зазвенел. - Вы говорите  одно,  а
вот ваш товарищ Разулевич - совершенно обратное. Вы, мягко  говоря,  вначале
весьма небрежно отнеслись  к  памятникам  истории  и  литературы,  а  теперь
пытаетесь  их  найти  и  сохранить,  устраиваете  в  городе  демонстрацию  с
книгами... Где же ваша революционная  последовательность,  о  которой  пишет
Ленин?
   - Ленин выступает против пролеткульта. И если вы  интересуетесь  Лениным,
то должны были читать, - отпарировал Никита.
   - О, да вы сами у себя еще  разобраться  не  можете,  -  Жиляков  покачал
головой, нахмурился. - Оркестр без дирижера... Что же  вы  тогда  хотите  от
меня? Я и вовсе в заблуждении! Я не знаю, кому из вас верить, чему верить?
   - Андрюша! Скажи ты им, скажи, ответь, о  чем  они  спрашивают!  -  снова
закричала сестра. - Ты их не переспоришь! Прав тот, у кого больше прав!
   На сей  раз  Жиляков,  видимо,  увлеченный  спором,  не  обратил  на  нее
внимания, даже к двери не повернулся.
   - А кому бы вам хотелось верить? - с интересом вмешался Муханов.
   - Нынче все разумные  люди  верят  в  силу,  -  неуверенно,  после  паузы
проговорил Жиляков - То есть  в  слово,  подкрепленное  делом,  действием...
Уполномоченный - человек сильный, ему приходится верить... Но  я  не  привык
верить в силу, я больше верю  слову  -  беда  русской  интеллигенции...  Ну,
хорошо, Разулевич добился, чтобы меня уволили со службы, а вы  что  сделаете
со мной? Что еще можно сделать? Выгнать из квартиры? Посадить в  тюрьму?  Не
давать дышать воздухом?
   - В вас сейчас говорит обида, - отмахнулся Гудошников.  -  Вы  -  русский
интеллигент, и не знаете чему верить?
   - Я всегда знал... Но теперь...
   - Крону вы верили?
   - Артуру Карловичу - да, верил и верю. - Жиляков поднял взгляд  от  пола:
глаза светились. - Это святой человек. Таких людей немного,  они  -  совесть
нации.
   - Ваш святой человек бежал во Францию,  -  словно  между  прочим  заметил
Гудошников.
   Брови  учителя  на  мгновение   взметнулись,   выгнулись,   но   тут   же
расправились, и лицо вновь обрело покой.
   - Перестаньте, - возмутился он. - Это провокация. Крон при  любой  власти
не оставит России, при любой. Это истинный патриот, нам  у  него  всю  жизнь
учиться нужно.
   Никита не ожидал такой реакции. Почему-то казалось,  что  Жиляков  знает,
где сейчас Крон, и тогда знал, во время разговора в подсобке школы.
   - Вот его письмо профессору Гуляеву, - Гудошников  припечатал  конверт  к
столу. - Читайте!
   Жиляков достал пенсне с  одним  стеклом  и  стал  читать.  Гудошнико