,  скоро
высохнут.
     Я не мог оторвать глаз от бутылки, стоявшей у капитанского стола. Когда
Холлидей, по моему  настоянию, выпил свою  порцию виски, в ней оставалось, я
был  уверен,  с  четверть. Теперь же  в  бутылке  была  половина  ее уровня!
Хладнокровный и беспощадный преступник, выключивший свет, заменил бутылку и,
чтобы замести следы, унес и стакан Холлидея.
     Мэри  произнесла какую-то  фразу.  Что  именно, я  не  смог разобрать и
переспросил:
     - Что вы сказали?
     - Извините меня. Я  вела себя глупо,  -  проговорила она, пряча лицо. -
Сможете ли вы меня простить? Занятый своими мыслями, я лишь пожал ей плечо.


Глава 6

     В  это  время  года  в  здешних  широтах  рассветает  лишь  в  половине
одиннадцатого.  Именно  тогда и  состоялось  погребение  Антонио, Моксена  и
Скотта.  Да простят нас за спешку тени убиенных:  мела пурга, ветер проникал
сквозь  самую  плотную одежду, колол  лицо, пронизывал до  костей.  В руках,
затянутых в  перчатки,  капитан  Имри держал тяжелую, с  медными  застежками
Библию.  По-моему, он читал Нагорную  проповедь.  Все  фразы  разобрать было
невозможно: ветер  вырывал  слова  из  уст и  швырял  их  в свинцовую  мглу.
Осеняемые  британским флагом,. три тела, зашитые в  парусину, одно за другим
соскользнули  в пучину. Плеска не было слышно, его заглушил погребальный вой
ветра.
     Обычно провожающие  не сразу отходят  от могильного холма. Тут холма не
было, а лютая  стужа заставила  людей думать  лишь  о  том,  как бы поскорей
очутиться  в  тепле.  Кроме  того,  заявил  капитан,  по   рыбацкому  обычаю
полагается помянуть усопших. Похоже, обычай этот ввел сам капитан Имри, да и
покойные не были рыбаками. Во всяком  случае, очень скоро на  палубе не было
никого.
     Я остался стоять там, где стоял. Не хотелось подражать остальным. Кроме
того, поскольку накануне я спал всего  три часа, я устал, голова шла кругом,
и  я надеялся,  что  арктическая  стужа взбодрит  меня. Цепляясь  за леер, я
кое-как добрался до какого-то предмета, который был установлен  на палубе, и
спрятался за ним, рассчитывая, что на ветру мозги мои очистятся от тумана.
     Холлидей  был мертв. Трупа его я нигде не нашел,  хотя как бы невзначай
осмотрел  все  возможные  и  почти  все  невозможные  места, где  его  могли
спрятать. Я понял, что тело его покоится в глубинах Баренцева  моря. Как  он
туда попал, я  не  имел представления. Возможно, ему в этом кто-то помог, но
скорее всего обошлось без посторонней помощи. А из кают-компании он ушел так
быстро потому, что действие выпитого им - предназначенного мне виски  - было
столь  же  скоро,  сколь и  смертельно. Почувствовав  тошноту,  он,  видимо,
подошел к борту и  поскользнулся... А может, судно сильно качнуло, и  он  не
смог  удержаться  на ногах.  Единственным утешением,  если тут уместно такое
слово, было  то, что, прежде чем захлебнуться, он умер от яда. Не думаю, что
утонуть -  это  сравнительно легкая  и безболезненная  смерть,  как  считают
многие.
     Я был уверен, что отсутствия Холлидея  не заметил  никто, кроме  меня и
лица, повинного в его смерти. Но и  относительно этого уверенности у меня не
было:  возможно,  злоумышленник  не  знал  о последнем  посещении  Холлидеем
кают-компании.  Правда,   Холлидея  за  завтраком  не  было,  но  и.  другие
появлялись  в кают-компании  не  сразу,  приходя поодиночке  в течение  двух
часов. Сэнди, его соседа по каюте, укачало настолько, что до Холлидея ему не
было никакого дела. Холлидей был человеком замкнутым, поэтому вряд ли кто-то
мог поинтересоваться, куда он пропал. Я надеялся,  что его отсутствие долгое
время останется незамеченным:  хотя в документе, выданном капитану  накануне
утром,  не  предусматривались  меры,  какие  необходимо   принять  в  случае
исчезновения  кого-либо  из  пассажиров, капитан  мог  воспользоваться  этим
обстоятельством как  предлогом  для того, чтобы изменить курс и пойти полным
ходом в Гаммерфест.
     Вернувшись  утром к себе  в  каюту, я обнаружил, что спичка, которую  я
положил  между дверью  и комингсом, исчезла. Монеты, засунутые во внутренние
карманы чемодана, переместились: кто-то открывал его в мое отсутствие. Можно
понять, каково было мое состояние,  если скажу, что  открытие это не слишком
меня  поразило. Некий  господин знал,  что добрый  лекарь  изучает  действие
аконитина  и  поэтому  небезосновательно  считает,  что  отравление не  было
случайным,.  но  само по себе  это  обстоятельство  вряд ли было поводом для
осмотра  ручной  клади  доктора.  Я  понял:  отныне  мне  следует  опасаться
нападения сзади.
     Услышав позади себя шум, я хотел было сделать несколько шагов вперед, а
затем  круто  повернуться,  но  тут  же  сообразил: вряд  ли кто-то  решится
прикончить  меня  среди бела  дня.  Я  спокойно оглянулся и  увидел  Чарльза
Конрада, направлявшегося ко мне, чтобы укрыться от ветра.
     - Что это вы  тут делаете? -  произнес  я. -  Утренний  моцион в  любую
погоду? Или вам не по вкусу капитанское виски?
     - Ни  то  ни другое, -  ответил  Конрад. - Пришел  из любопытства. - Он
похлопал по громоздкому предмету, закрытому брезентом, - метра  три высотой,
полуцилиндрическому,  с  плоским основанием, -  и принайтованному  к  палубе
десятком стальных тросов. - Знаете, что это за штука?
     - Вопрос на засыпку?
     - Да.
     - Разборные арктические дома. Во всяком случае, об этом шел  разговор в
порту отправления. Шесть штук, вставлены один в другой для экономии места.
     - Вот именно. Бакелитовая фанера, капковая изоляция, асбест и алюминий.
-  Он ткнул пальцем  в громоздкий продолговатый  предмет  высотой около двух
метров, укрепленный впереди нас. - А это что?
     - Тоже вопрос на засыпку?
     - Разумеется.
     - И я снова отвечу неправильно?
     - Да, если все  еще верите тому, что вам наболтали в Уике. Это вовсе не
арктические  жилища,  они нам не понадобятся. Мы  направляемся  в бухту  под
названием  Сор-Хамна,  то есть Южная гавань,  где уже  есть  жилища,  причем
вполне пригодные для обитания. Лет семьдесят назад на остров в поисках  угля
приехал  некто Лернер.  Этот  чудило раскрашивал  прибрежные  скалы в  цвета
немецкого флага,  чтобы  застолбить территорию. Построил бараки, даже подвел
дорогу к заливчику под названием Квальрос-Букта, то  бишь бухта Моржовая. На
смену ему пришло рыболовецкое товарищество, эти тоже строили бараки.  Девять
месяцев  тут   находилась  норвежская  научная   экспедиция,  работавшая  по
программе  Международного Географического года. Она  тоже строила  дома. Так
что с жильем в Сор-Хамна все в порядке.
     - Вы очень осведомлены.
     -  Просто не  успел забыть то,  что прочитал  полчаса назад.  Мсье Гуно
утром раздавал проспекты с рекламой фильма века. Вы разве не получили?
     - Получил. Правда, он забыл дать мне еще и толковый словарь.
     -  Верно.  Словарь  был  бы  кстати.  -  Похлопав  по брезенту,  Конрад
прибавил: - Это модель центральной  секции  субмарины. Одна оболочка, внутри
пустота. Если  муляж, то это  не значит, что  он картонный. Корпус стальной,
весит десять тонн, из них четыре тонны приходится на чугунный балласт. А вон
та  штуковина  - это  рубка. Привинчивается к  секции,  когда ту спускают на
воду.
     -  Вот  как!  -  воскликнул  я, не найдя другого  ответа.  -  А  муляжи
тракторов и бочки с горючим - в действительности танки и зенитные установки?
     - Это в самом деле трактора и бочки. Вам известно, что существует всего
один экземпляр сценария, и он хранится в сейфах Английского банка или что-то
вроде того?
     - Как раз на этом месте я и уснул.
     -  Нет  даже  рабочего  сценария для съемок на  острове.  Просто  серия
разрозненных эпизодов.  Выглядят они как  обыкновенная белиберда.  Наверняка
необходимы связующие моменты, чтобы получилась целая картина. Только, видите
ли, все это в сейфах на Как-Бишь-Ее стрит. Концы с концами не сходятся.
     -  А может, так  и задумано?  -  предположил  я, чувствуя, как  у  меня
коченеют ноги. - Может, на этой  стадии  смысла и  не требуется? Видно, есть
причины  скрытничать.  Кроме  того,  некоторым  продюсерам  нравится,  когда
режиссер импровизирует по ходу развития событий.
     -  Нил Дивайн не из  таких.  Он ни  разу  в жизни не  импровизировал, -
ответил  Конрад, выглядывая из-под шапки залепленных снегом волос. -  Если в
рабочем сценарии Нила указано,  что там-то вам  следует надеть котелок, а  в
эпизоде номер двести восемьдесят девять сплясать канкан, так оно и случится.
Что же касается  Отто, то пока  не будет учтено все до последней спички,  до
последнего пенни, он и пальцем не пошевелит.
     - Он слывет чересчур осторожным.
     - Осторожным? - Конрада передернуло. - А не кажется ли вам, что вся эта
компания с большим приветом?
     -  Все киношники с большим приветом, - признался  я.  - Однако, впервые
попав в их среду, мне трудно определить, насколько они отклоняются от нормы.
Что думают на этот счет ваши коллеги?
     - Какие еще коллеги? - мрачно спросил  Конрад. - Джудит Хейнс со своими
моськами валяется в постели. Мэри Стюарт, по ее словам, у себя в каюте пишет
письма. А на самом деле - завещание. Если Гюнтер Юнгбек и Ион Хейтер и имеют
собственное мнение,  то они его тщательно  скрывают. Во всяком случае, они и
сами тронутые.
     - Даже для актеров?
     - Сдаюсь, - невесело улыбнулся Конрад. - После похорон  у  меня мрачное
настроение. Просто эти господа  ничего не смыслят в вопросах кинематографии.
Во всяком случае, британской. Это и неудивительно,  ведь Хейтер работал лишь
на американских студиях,  Юнгбек в Германии. Да не такие уж они  и тронутые,
просто у меня нет с ними точек соприкосновения.
     - Но вы же обязаны общаться.
     - Не обязательно. Я люблю ремесло актера, но работа  с фильмом навевает
на меня тоску, с коллегами я не общаюсь. Так  что я  и  сам тронутый. Однако
Отто за  них горой, и этого мне достаточно. Будь их воля, оба  давно бы меня
вытолкали из съемочной группы. - Он снова зябко повел плечами. - Любопытство
Конрада  не удовлетворено, но с  Конрада достаточно.  Разве вы как доктор не
посоветуете  мне воспользоваться щедростью  капитана  и выпить за упокой душ
усопших?
     Капитан  разливал  виски  так  бережно,  что  было  ясно:  оно  из  его
собственных  запасов, а не Отто Джеррана.  Закутавшись  в пестрый плед, Отто
молча сидел в  своем кресле. В  кают-компании  собралось человек двадцать  -
члены экипажа и пассажиры. У всех был мрачный вид. Я удивился, увидев Джудит
Хейнс  рядом с ее мужем, Майклом Страйкером, предупредительно склонившимся к
ней. Удивился присутствию маленькой Мэри. Чувство долга, видно, пересилило в
ней отвращение к спиртному.  И еще больше поразился тому,  что в ней не было
обычной заносчивости. Но ни отсутствию Мэри  Стюарт,  ни Хейсмана и Сэнди не
удивился. Юнгбек и  Хейтер, с которыми, по его словам, у Конрада  было  мало
общего, сидели рядом. Они действительно походили на киноактеров, какими я их
себе представлял. Хейтер  высок,  белокур,  красив, молод, правильные  черты
живого, выразительного лица. Юнгбек лет на пятнадцать старше, крепко сбитый,
плечистый. В темных волосах едва заметная седина; обаятельная, чуть грустная
улыбка. Я знал, что  в картине ему отведена роль  главного злодея, однако на
злодея он не был похож.
     Тишина в кают-компании объяснялась не только значимостью события. Своим
приходом  мы, должно  быть,  прервали капитана  на  полуслове. Он налил  нам
виски, я отказался. Затем капитан Имри продолжил свою речь.
     - Да, -произнес он внушительно,  -таков обычай, таков  обычай. Они ушли
от нас, погибли трагически, три сына Британии.
     Хорошо, что Антонио не слышит этого заявления, подумал я.
     -  Что  для вас значит  остров  Медвежий?  - вопрошал капитан.  -Думаю,
ничего. Просто  точка на карте. Как остров Уайт в Англии  или Кони-Айленд  в
Америке. Географическое  название. Но для  таких, как мистер  Стокс и я, это
нечто большее. Остров Медвежий... Тут за одну  ночь  мальчишки  взрослели, а
люди пожилые, вроде меня, дряхлели.
     Капитана Имри словно подменили. В словах старого моряка звучала грусть,
но не  было  горечи.  Настроение его передалось слушателям, и они  перестали
поглядывать на двери.
     - Мы называли его воротами, - продолжал капитан. - Воротами в Баренцево
и  Белое море, воротами в русские порты,  куда мы водили  конвои в те долгие
годы  войны, с  окончания  которой минуло уже столько лет. Если  ты проходил
ворота и  возвращался назад,  тебе везло;  совершив  этот  путь раз пять или
шесть,  ты  расходовал  везенье  на  всю  оставшуюся жизнь.  Сколько  раз мы
проходили ворота, мистер Стокс?
     - Двадцать два. - Впервые мистер Стокс ответил сразу, не важничая.
     - Двадцать  два  раза.  Я  рассказываю  об  этом  не  потому,  что  сам
участвовал  в  тех  конвоях,  а  потому, что на  долю  моряков,  ходивших  в
Мурманск, досталось гораздо больше  страданий, чем  кому-либо  еще. И именно
там,  у этих ворот,  им приходилось особенно трудно, поскольку денно и нощно
поджидал  нас  там противник и  наносил удар за  ударом. Отличные корабли  и
отличные парни - наши и немцы - покоятся в этих водах. Здесь самое большое в
мире кладбище кораблей. Теперь кровь смыта и  вода чиста. Но она, эта кровь,
не смыта  с нашей памяти.  Прошло тридцать лет, но я  не могу  без  волнения
слышать это слово - Медвежий.
     Капитан зябко передернул плечами и едва заметно улыбнулся:
     - Разболтался, старый пустомеля. Теперь вы понимаете, какой это кошмар,
когда перед вами стоит и  чешет языком  старый болтун. А хотел я сказать вот
что.  Товарищи наши  попали  в  хорошее  общество.  -  Подняв  стакан,  Имри
прибавил: - Вечная им память.
     Вечная память.  Нутром  я  ощущал,  что  слова эти  произносятся  не  в
последний раз.
     Тут я увидел какую-то фигуру, мелькнувшую за окном. Я был почти уверен,
что это Хейсман. Если это так, возникают три вопроса, требующие немедленного
ответа:  почему,  идя  в   сторону  кормы,  он  выбрал  наветренную,  а   не
подветренную сторону надстройки? Уж не затем ли, чтобы его не разглядели
     в залепленные снегом окна кают-компании? И  наконец, что  он делает  на
верхней палубе в такую стужу, которой он якобы патологически боится?
     Я не спеша вышел за дверь с подветренного борта. Подождал, не пойдет ли
кто  за  мной.  Почти сразу следом  за мной  вышел  Гюнтер Юнгбек.  Спокойно
улыбнулся мне  и направился  в сторону  пассажирских кают.  Я  подождал  еще
немного, затем по скоб-трапу поднялся на шлюпочную палубу, очутившись позади
ходовой и радиорубки. Обошел вокруг трубы и втяжных вентиляторов, но  никого
там не обнаружил. И  то сказать: без крайней необходимости на ботдек, где не
было никакой защиты  от ледяного ветра, не пришел бы и белый медведь. Пройдя
к корме моторного баркаса, я спрятался за вентилятор и начал наблюдать.
     Сначала я не увидел ничего любопытного, кроме множества покрытых снегом
предметов, укрепленных  на кормовой палубе, уставленной бочками  с  горючим.
Там  же на кильблоках стояла  пятиметровая  рабочая шлюпка.  Внезапно кто-то
отделился  от большого квадратного ящика - кабины  вездехода. Человек из-под
руки  стал  вглядываться в  мою сторону. Заметив  прядь  соломенных волос, я
тотчас  догадался кто это. Почти сразу к девушке  подошел какой-то  мужчина.
Даже  не  успев  разглядеть его  худое  аскетическое лицо,  я понял, что это
Хейсман.
     Взяв Мэри за  руку, он стал ей что-то  внушать. Я опустился  на колени,
чтобы меня не заметили, и  попытался вслушаться в разговор. Но тщетно: ветер
дул в другую сторону, да и беседовали оба тихо, как и подобает заговорщикам.
Я  подполз к самому краю  шлюпочной  палубы, чтобы уловить хотя  бы  обрывки
фраз, но напрасно.
     Хейсман обнял Мэри  Стюарт. Та, обвив его шею руками,  положила  голову
ему  на  плечо.  В  такой  трогательной  позе  они стояли минуты  две, потом
двинулись в сторону пассажирских кают. Я даже не предпринял попытки пойти за
ними.
     - Йога в  море Баренца, - произнес рядом чей-то голос. - Такая поза вам
очень к лицу.
     -  Фанатики  все  доводят  до  крайности, -  отозвался я,  неуклюже, но
неторопливо поднимаясь с колен. Я знал: Смита мне нечего опасаться. Взглянув
на  него, я  отметил, что  выглядит он гораздо лучше, чем  накануне вечером.
Штурман смотрел на меня с удивлением.
     - Упражнения должны быть систематическими, - объяснил я.
     - Разумеется. - Пройдя мимо, он  перегнулся  через поручни и увидел  на
снегу следы. - Наблюдали за птицами?
     - Да, обнаружил гнездовье лысух и крачек.
     - Понятно. Только очень уж странная пара подобралась.
     - Это же киношники, Смит. Там и не такие пары встречаются.
     - Странные  птицы, уж это  точно. -  Кивнув в  сторону  рубки,  штурман
продолжал:  - Там тепло и весело,  док.  Удобное место для  орнитологических
наблюдений.
     Но особого  тепла  мы не  ощутили:  заметив  меня в окно,  Смит  вышел,
оставив дверь  рубки  открытой.  Правда,  с весельем  было проще. Достав  из
шкафчика бутылку, штурман спросил:
     - Ну  что, пошлем  за королевским кравчим? Изучив  свинцовую фольгу  на
горлышке бутылки, я заключил:
     - Пошлем, если кто-то установил на борту судна упаковочный автомат.
     - Я проверил. - Смит  распечатал бутылку. - Прошлой ночью у нас  с вами
состоялся  разговор. Больше  говорил я. Слушали вы  меня или нет, не знаю. Я
был  встревожен.  Думал,  что  вы  не  придаете значения моим подозрениям. А
теперь перепуган до смерти. Потому что вы все так же беспечны.
     - Оттого, что интересуюсь орнитологией? - кротко спросил я.
     -  В  том числе  и  по  этой  причине.  Я  имею  в  виду это  повальное
отравление.  У  меня было  время подумать, и я пораскинул  мозгами. Конечно,
откуда  вам  было знать, кто отравитель. Трудно предположить, чтобы вы, зная
типа, убившего этого итальянского парня, позволили ему отравить еще шестерых
и двух из них отправить на тот свет.
     - Премного вам благодарен, - произнес я.
     - Это  произошло вчера вечером, - продолжал штурман, не  слушая меня. -
Тогда  вы, возможно, не могли  сделать никаких  выводов.  А  сегодня можете.
Произошло кое-что еще, не так ли?
     - Что именно? - Смит сразу  вырос в моих глазах. Штурман  убежден,  что
готовится  очередное преступление, но почему? Может быть, он  догадался, кто
может баловаться аконитином, хотя и не знал, что это аконитин; ломал голову,
где  злоумышленник  достал его и  где  хранит, где  научился  так  незаметно
подмешивать яд в  пищу?  И не только  кто отравитель, но и  почему действует
таким именно образом? А также чем объяснить  выбор его жертв? Возможно, Смит
строил свои догадки, заметив мое странное поведение?
     -  Многое.  И не  только  то,  что  произошло  совсем недавно. В  свете
последних событий странными  кажутся  и другие факты.  Например,  почему для
экспедиции выбраны капитан Имри и мистер Стокс,  а не два  молодых  толковых
офицера -  яхтенный капитан и механик, которые в это время года  как правило
не имеют работы? Да потому, что оба стары и сутками не  просыхают. Не видят,
что вокруг происходит, а если и видят, то не. придают значения.
     Я не  стал ставить  на стол  стакан,  пристально смотреть  на Смита или
каким-то иным образом показывать, что слушаю его с неослабевающим интересом.
Но  на  самом  деле  я его слушал.  Подобная мысль  мне  даже  в  голову  не
приходила.
     - Вчера вечером я  заявил, что присутствие мистера  Джеррана и всей его
компании в это время  года  в здешних широтах весьма странно. Теперь я этого
не  думаю. Я полагаю,  за  всем этим скрыта определенная причина,  объяснить
которую может ваш друг Отто, хотя вряд ли это сделает.
     - Он мне вовсе не друг, - возразил я.
     - И вот это. - Смит  вытащил экземпляр проспекта. -  Этот бред, который
сует всем старый хитрован Гуэн. Получили?
     - Гуэн - хитрован?