очему бы  не
воспользоваться вашей каютой? - спросил я у Мэри Дарлинг,
     - Что вы! Ни в коем случае!
     - Ну разумеется, - отозвался я, пытаясь понять причину.
     Попрощавшись, я прошел через буфетную и очутился на камбузе. Камбуз был
тесен, но  опрятен.  Не  камбуз, а  симфония  из нержавеющей стали  и белого
кафеля. Я рассчитывал, что  в столь поздний час здесь никого нет. Но ошибся.
В поварском колпаке на коротко  остриженных  седеющих волосах над кастрюлями
склонился  старший  кок Хэггерти. Оглянувшись, он  с удивлением посмотрел на
меня.
     - Добрый вечер, доктор Марлоу, - улыбнулся кок. - Хотите проверить, все
ли в порядке?
     - Да, с вашего разрешения.
     - Я вас не понимаю, сэр, - сухо ответил Хэггерти. Улыбки как не бывало.
Четверть века службы на военно-морском флоте оставляют свой отпечаток.
     - Прошу  прощения. Простая формальность. Похоже, налицо случай пищевого
отравления. Хочу выяснить, в чем дело.
     - Пищевое отравление? Ну, мой камбуз тут ни при чем, могу вас заверить.
За всю  жизнь у  меня такого  не случалось!  -  возмутился Хэггерти, даже не
удосужившись поинтересоваться, кто жертва и насколько тяжело отравление. - Я
двадцать семь лет прослужил коком в военном флоте, доктор Марлоу.  Последние
из них старшим коком на авианосце. А вы мне толкуете о недостаточной чистоте
на камбузе...
     - Никто об этом не  говорит,  - возразил  я в тон ему. - Всякому видно,
чистота идеальная. Если источник отравления камбуз, то вашей вины тут нет.
     -  Никакой он  не источник,  мой камбуз. -  Красное  лицо Хэггерти  еще
больше  побагровело, а голубые, как  незабудки, глаза  глядели  враждебно. -
Извините, мне работать надо.
     Повернувшись ко мне спиной, он принялся стучать кастрюлями. Я не люблю,
когда  во время разговора ко мне  поворачиваются спиной, и естественной моей
реакцией  было желание  схватить  Хэггерти за плечо.  Но я решил действовать
словом.
     - А что так поздно задержались, мистер Хэггерти?
     - Ужин  для ходового мостика готовлю,  -сухо ответил он. -  Для мистера
Смита  и  боцмана.  В  одиннадцать  смена  вахты, они  в  это  время  вместе
трапезничают.
     - Будем надеяться, что до двенадцати с ними ничего не произойдет.
     -  Что вы хотите этим сказать? - медленно повернувшись ко  мне, спросил
кок.
     -  Хочу сказать следующее. То, что случилось однажды,  может  случиться
снова.  Вы даже  не  поинтересовались  личностью  пострадавшего и  насколько
тяжело его состояние.
     - Я вас не понимаю, сэр.
     - Очень странно. В особенности если учесть, что от пищи, приготовленной
на этом камбузе, человеку стало плохо.
     - Я подчиняюсь капитану Имри, а не пассажирам, - сказал уклончиво кок.
     - Вам  известно, что  капитан спит  у  себя  в каюте. Его и пушками  не
разбудишь. Не  угодно  ли пойти со мной и  посмотреть на дело  своих рук. На
человека, которого отравили.
     Это  было не  очень-то вежливо с  моей  стороны, но  иного  выхода я не
находил.
     - На дело моих рук? - Хэггерти отвернулся, сдвинул кастрюли в сторону и
снял поварской колпак. - Ничего плохого я сделать не мог, доктор.
     Подойдя к двери  каюты, где находился Антонио, я отпер  ее. Запах стоял
отвратительный. Антонио  лежал в той же  позе, в какой  я оставил его.  Но в
лице не осталось ни кровинки, руки были почти прозрачны.
     - Как вам нравится это зрелище? - повернулся я к Хэггерти.
     Лицо у  кока не побелело, а приобрело молочно-розовый  оттенок.  Секунд
десять  смотрел он  на мертвеца,  потом  отвернулся  и торопливо  зашагал по
проходу.  Заперев дверь, я последовал за ним,  шатаясь из стороны в сторону:
траулер отчаянно  качало. Добравшись до столовой, я извлек из гнезда бутылку
"Черной  наклейки"  и,  приветливо  улыбнувшись  маленькой  Мэри  и  Аллену,
направился на  камбуз. Полминуты спустя туда же вернулся  и  Хэггерти. Вид у
него был - не позавидуешь. Несомненно, за долгую службу на  флоте он повидал
немало, но в зрелище человека, умершего  от отравления, есть что-то особенно
жуткое.  Я налил полстакана виски,  кок  залпом выпил и закашлялся. Лицо его
приобрело почти нормальный цвет.
     - Что это? - хрипло спросил он. - Что же это за яд? Господи, в жизни не
видел такого кошмара.
     - Не знаю. Но пытаюсь выяснить. Так можно мне осмотреть камбуз?
     - Ну конечно. Не  сердитесь, доктор. Я не знал. Что вы хотите осмотреть
в первую очередь?
     - Уже десять минут двенадцатого, - заметил я.
     -  Десять   двенадцатого?  Господи,  совсем  забыл  про  вахтенных!   -
воскликнул Хэггерти  и с невероятной поспешностью начал  собирать ужин.  Две
банки апельсинового сока, консервный нож, термос  с супом и  второе в плотно
закрытых  металлических судках - все это он сложил в плетеную корзину вместе
с  вилками,  ложками  и двумя бутылками  пива.  На все ушло  немногим больше
минуты.
     Пока  кока не было - отсутствовал он  минуты две, - я осмотрел продукты
на  полках  и в  объемистом  холодильнике. Если  бы даже я  и умел проводить
анализ, у  меня не было нужной аппаратуры,  поэтому  я полагался на  зрение,
вкус и обоняние. Ничего необычного я не обнаружил. Действительно, чистота на
камбузе была безупречная.
     - Напомните мне меню ужина, - обратился я к Хэггерти, когда тот пришел.
     - Апельсиновый или ананасовый сок, говяжье рагу...
     -  Консервированное?  -  спросил  я,  на  что  тот  кивнул.  -  Давайте
посмотрим.  - Открыв  по  две  банки  всего, что  перечислил  кок,  под  его
пристальным  взглядом  я снял  пробу. По своему вкусу ни  соки,  ни  рагу не
отличались от обычных консервированных продуктов.
     - А что было  на второе? - продолжал я. - Бараньи котлеты, брюссельская
капуста, хрен и вареный картофель?
     - Совершенно верно. Но эти продукты хранятся не здесь.
     Кок провел меня в прохладное помещение, где хранились продукты и овощи,
затем в освещенную ярким светом холодную кладовую, где с  крюков свешивались
огромные куски говядины, свинины и баранины.
     Как я и предполагал, ничего подозрительного я не  обнаружил  и  заверил
Хэггерти:  в том,  что  произошло, нет его  вины.  Затем поднялся на верхнюю
палубу и, пройдя по коридору, добрался до капитанской  каюты. Повернув ручку
и  убедившись,  что дверь заперта, я принялся  стучать. Затем  начал бить по
двери  каблуками. Безрезультатно: раньше, чем через девять часов, капитан не
придет в себя. Хорошо, что штурман знает свое дело.
     Я  вернулся  на  камбуз  (Хэггерти  там уже не  было)  и,  пройдя через
кладовку, проник в кают-компанию. Мэри Дарлинг и  Аллен сидели на диване  и,
сплетя руки, глядели друг другу в глаза. Я знал, на  судне  романы возникают
чаще, чем  на  берегу,  но  полагал, что случается  это  где-то  у Багамских
островов,  а  не  здесь,  в  стылых  просторах  Арктики,  вряд  ли способных
настроить кого-то на лирический лад. Заняв капитанский стул, я плеснул  себе
на  дно стакана виски и произнес: "Ваше здоровье!".  Оба подпрыгнули, словно
их ударило током. Мэри укоризненно произнесла:
     - Ну и напугали вы нас, доктор Марлоу!
     - Прошу прощения.
     - Мы все равно собирались уходить.
     - Еще раз прошу прощения. - Посмотрев на Аллена, я усмехнулся. - Тут не
то что в университете, верно?
     - Действительно, есть разница, - слабо улыбнулся он.
     - А что изучали?
     - Химию.
     - И долго?
     -  Три года.  Вернее, почти три  года.  - Снова слабая  улыбка.  -  Вот
сколько времени  понадобилось,  чтобы убедиться:  с этим  предметом  я не  в
ладах.
     - А сколько лет вам теперь?
     - Двадцать один год.
     - Все еще  впереди.  Когда  я  начал  учиться на  врача,  мне  стукнуло
тридцать три.
     Хотя  Аллен ничего не сказал,  по выражению его  лица  я  понял,  каким
стариком он меня считает.
     - А что же до этого делали?
     - Ничего  особенного. Скажите, во время ужина вы сидели за  капитанским
столиком? - Оба кивнули. - Примерно напротив Антонио?
     - Пожалуй что так, - отозвался Аллен. Это было хорошим началом.
     -  Антонио нездоров.  Я  пытаюсь  выяснить, не съел  ли он  чего-нибудь
такого, что могло отрицательно повлиять на него. Не заметили, что он ел?
     Оба растерянно переглянулись.
     - Цыпленка? - подсказал я. - А может, сардины?
     -  Простите,  доктор  Марлоу,  -  проронила  Мэри.  -  Мы  не  очень-то
наблюдательны.
     Я  понял, что  помощи  отсюда  ждать  нечего: оба слишком  заняты  друг
другом. Может  быть,  они  и  сами-то ничего  не  ели. Я тоже  был не  очень
наблюдателен. Но ведь я не знал; что готовится убийство.
     Держась друг за друга, чтобы не упасть, молодые люди встали с дивана.
     - Если вы идете вниз, попросите Тадеуша зайти. Он в салоне.
     - А что, если он в постели? - сказал Аллен. - И спит?
     - Где-где, но только не в постели, - убежденно ответил я.
     Минуту спустя появился Граф. От него разило бренди. Породистое лицо его
выражало раздражение.
     - Какая досада! - начал он без всякого вступления. - Какая досада, черт
подери!  Не знаете,  где можно найти  отмычку?  Этот  идиот Антонио  заперся
изнутри  и  дрыхнет,  наевшись успокоительных таблеток. Никак  не  разбудить
этого кретина!
     - Он не запирался изнутри, - произнес я, извлекая  из кармана ключ. - Я
запер его снаружи.
     Растерянно посмотрев  на меня, в следующую минуту Граф машинально полез
за фляжкой, видно догадавшись, что произошло. Особого потрясения он, похоже,
не испытывал, но растерянность его была неподдельной. Он наклонил фляжку, из
которой  в  стакан  упало  две-три капли. Протянув  руку  к бутылке  "Черной
наклейки", щедро налил в стакан и сделал большой глоток.
     - Он не мог меня услышать? Он... уже никогда никого не услышит?
     - К сожалению.  Пищевое  отравление, не иначе.  Это был какой-то  очень
сильный, быстродействующий и смертельный яд.
     - Он мертв?
     - Мертв, - кивнул я.
     - Мертв, - повторил Граф. - А я-то... Я  ему сказал, чтобы он прекратил
свою итальянскую  оперу, и  оставил его  умирать.  -  Отхлебнув  из стакана,
Тадеуш скривился, но не из отвращения к  содержимому. - А еще католиком себя
считал.
     -  Ерунда.  Надевать  на себя  рубище  и посыпать голову пеплом вам  не
стоит.  Вы не  заметили  ничего особенного?  Я видел  Антонио за столом,  но
оказался не более наблюдательным, чем  вы, хотя  я  как-никак и  врач. Кроме
того, когда вы уходили из каюты, помочь ему было уже невозможно. - Плеснув в
стакан Графа виски, себе наливать я не стал: должен же хоть кто-то сохранить
трезвую голову. - Вы сидели рядом с ним за ужином. Не помните, что вы ели?
     - Что и все. - При  всей  изысканности своих манер  Граф не мог скрыть,
что потрясен. - Вернее, Антонио ел не то, что ели все.
     - Не надо говорить загадками, Тадеуш.
     -  Грейпфруты  да  подсолнечное  семя.  Он практически  только  этим  и
питался. Вегетарианец придурочный.
     -  Полегче  на  поворотах,  Тадеуш.  Вегетарианцы  могут  стать  вашими
гробовщиками.
     -  Весьма  неуместное  замечание,  - снова поморщился Граф.  -  Антонио
никогда не ел  мяса. И  картофель не жаловал. На ужин  он съел  брюссельскую
капусту и хрен. Я это хорошо помню,  потому что мы с Сесилом отдали ему свои
порции хрена, к которому он был особенно неравнодушен, - передернул  плечами
Граф.  - Варварская  пища, отвечающая  низменным  вкусам  англосаксов.  Даже
молодой Сесил не стал эту дрянь есть.
     Я  обратил  внимание  на  то,  что  Граф  был  единственным  участником
съемочной  группы,  который  не  называл  Сесила  Голайтли Герцогом.  Может,
потому, что считал его  недостойным  столь высокого титула, но  скорее всего
аристократ до мозга костей полагал, что такими вещами не шутят.
     - А фруктовый сок он пил?
     -  У  Антонио был  запас ячменного  напитка  домашнего изготовления,  -
усмехнулся  Граф. - Он  был убежден, что в консервированные напитки намешано
чего угодно. В этом отношении Антонио был очень щепетилен.
     - Суп или что-то вроде того он ел?
     - Суп был мясной.
     - Ну, разумеется. А еще что?
     - Он и второе-то не доел, ну, эту свою  капусту с хреном.  Возможно, вы
помните, как он выскочил из-за стола.
     - Помню. Он страдал морской болезнью?
     - Не знаю. Я был знаком с ним не больше чем вы. Последние двое суток он
был очень бледен. Но и все мы бледны.
     Я  раздумывал,  какой бы  каверзный вопрос задать еще, но в эту  минуту
вошел  Джон   Камминг  Гуэн.  Необычную  свою  фамилию  он  унаследовал   от
деда-француза, выходца из Верхней  Савойи. Естественно, вся съемочная группа
называла его за  глаза Гуно, о чем Гуэн, вероятно, не  догадывался: он не из
тех, кто спускает обидчику.
     У всех, кто входил в  кают-компанию с палубы,  волосы были  растрепаны.
Гуэн  был не таков. Я бы не удивился, если  бы выяснилось, что вместо помады
волосы  у  него  смазаны  столярным клеем,  так они были прилизаны. Среднего
роста, полный, но не толстый, гладкое, лишенное морщин лицо. На носу пенсне,
которое очень шло его облику цивилизованного и светского человека.
     Взяв с  подставки стакан, Гуэн  выждал, когда  судно займет  надлежащее
положение, быстрым, уверенным шагом подошел к столу и сел справа от меня.
     - Вы позволите? - спросил он, взяв бутылку виски.
     - Чужого  не жаль,  - отозвался  я.  - Я  только что стащил ее из шкафа
мистера Джеррана.
     - Повинную голову меч не сечет. - Гуэн наполнил свой стакан. - Теперь и
я стал сообщником. Ваше здоровье.
     - Полагаю, вы от мистера Джеррана?
     -  Да. Он чрезвычайно  расстроен.  Очень, очень жалеет  бедного  юношу.
Какое несчастье. - В характере Гуэна я  обнаружил новую  черту:  обычно  его
заботили  лишь  собственные  выгоды.  Являясь  экономистом  кинокомпании, он
прежде всего  должен  был  думать о том,  как скажется на интересах компании
смерть  одного  из  участников  съемочной  группы.  Но  Гуэна,  оказывается,
волновала человеческая сторона дела, и я понял, что был несправедлив к нему.
- Насколько я  понимаю, - продолжал он, - причину смерти вам пока не удалось
установить.
     Дипломатия была второй натурой Гуэна.  Проще  было  сказать, что  я  не
нашел ключа к разгадке.
     - Я не нашел ключа к разгадке, -сказал я вместо него.
     - Если будете так откровенничать, карьеры вам не сделать.
     -  Ясно  одно:  причина  смерти - яд.  Я  захватил  с  собой  несколько
справочников, но проку от  них мало.  Чтобы  яд  определить,  необходимо или
выполнить лабораторный анализ, или наблюдать действие яда.  Большинство ядов
имеют характерные симптомы. Но Антонио умер прежде, чем я вошел в его каюту.
Инструментарием  же   для  вскрытия  я   не   располагаю.  Ко   всему  я  не
патологоанатом.
     - Вы убиваете во мне доверие к профессии врача. Цианид?
     -   Исключено.   Антонио  умер  не   сразу.   Достаточно  двух   капель
цианисто-водородной кислоты, даже небольшого количества кислоты, применяемой
в фармакологии, - а это двухпроцентный раствор безводной синильной  кислоты,
- и не успеет ваш стакан упасть  на пол, как вы мертвы. Цианид - это  всегда
преднамеренное убийство. Случайно им отравиться невозможно. А я уверен,  что
смерть Антонио - случайность.
     - Почему вы  думаете, что  это случайность? - спросил Гуэн, налив  себе
еще виски.
     -  Почему  я уверен?  -  повторил я. Ответить на этот  вопрос  мне было
трудно,  тем  более  что я  был уверен,  что  это  отнюдь не  случайность. -
Во-первых, ни у кого не было возможности подсыпать Антонио яд. Известно, что
до самого  ужина Антонио  находился в каюте  один. -  Взглянув  на Графа,  я
поинтересовался: - У Антонио в каюте были собственные съестные припасы?
     - А как вы догадались? - удивился Граф.
     - Я не гадаю. Я действую методом исключения. Так были?
     - Две корзины, набитые стеклянными банками. Я, кажется, говорил, что из
жестянок он не ел. В банках были какие-то овощи и всевозможные детские пюре.
Очень привередлив был по части еды бедный Антонио.
     -  Тогда  я  начинаю  понимать.  Я  попрошу капитана  Имри  изъять  эти
продукты,  чтобы  отдать  их по возвращении  на  анализ.  Однако вернемся  к
возможности преднамеренного отравления. Придя в столовую, Антонио ел то  же,
что и все...
     - Кроме фруктовых  соков, супа, бараньих котлет и картофеля, - возразил
Граф.
     - Да, кроме. Но  что он съел, ели и мы. Выйдя  из  столовой,  он  сразу
направился  в  каюту.  Во-вторых,  кому бы  пришло  в  голову  убить  такого
безобидного  мальчика, как Антонио? Тем  более что никто с ним прежде не был
знаком.  Только  маньяк  стал  бы  травить  кого-то,  находясь  среди  столь
ограниченного числа людей и зная, что шансов скрыться у него нет: в Уике нас
будут ждать детективы из Скотланд-Ярда.
     - Может быть, маньяк решил, что именно так станет рассуждать человек со
здравым умом? - предположил Гуэн.
     -  А какой это английский король умер от того,  что объелся миногами? -
спросил  Граф. -  Лично  я уверен,  что злополучный  Антонио умер, объевшись
хреном.
     - Вполне  возможно,  - отозвался я, отодвигая стул, чтобы  встать из-за
стола.  Но  встал не  сразу. Слова Графа запали мне в память. В  отдалении я
услышал  как бы звон  колокольчика, напомнившего  мне, что где-то неподалеку
стоит  костлявая с косой, быть может, готовясь нанести очередной удар. Зная,
что оба  наблюдают  за мной,  я вздохнул. - Но это одни  лишь предположения.
Надо позаботиться о бедняге Антонио.
     - Зашить в парусину? - спросил Гуэн.
     - В парусину. Каюта Графа убрана. Следует зарегистрировать факт смерти.
Выписать свидетельство о смерти. Попросить мистера Смита, чтобы распорядился
насчет похорон.
     -  Мистера  Смита? - удивился Граф.  - А  почему  не нашего  достойного
капитана?
     -  Капитан Имри в  объятиях Морфея,  - отозвался я. -  Я уже убедился в
этом.
     - Плохо  вы  разбираетесь в языческих  богах, - заметил  Гуэн.  -  Он в
объятиях Вакха.
     -  Пожалуй,  что  так.  Прошу прощения, господа.  - С этими  словами  я
направился  к себе  в  каюту. Но  не затем, чтобы составить свидетельство  о
смерти. Как я уже сообщил Гуэну, я захватил с собой медицинскую библиотечку.
Причем вполне приличную.  Отобрал несколько книг, в  их числе была "Судебная
юриспруденция  и  токсикология"  Глейстерса (9-е  издание,  Эдинбург, 1950),
"Справочник  по  судебной  фармакологии"  Дюара (Лондон, 1946)  и  "Судебная
медицина и токсикология" Гонзалеса,  Ванса и Хелперна, по-моему, изданная до
войны.  Я стал  просматривать указатели и минут через пять обнаружил то, что
искал.
     Под рубрикой  "Системные яды"  я нашел  следующую запись: "Аконит: Бот.
Ядовитое  растение  из  семейства  лютиковых. Известен также  под  названием
"борец  сборный"  и  "борец   крючковатый".  Фарм.  Aconitum  napellus.  Это
растение, как  и  аконитин,  представляющий  собой алкалоид,  добываемый  из
цветов,  листьев и  корней  А.,  считается  самым смертельным  ядом  из всех
известных ядов: доза не свыше 0,004 г смертельна для человека. Аконит и  его
алкалоид  вызывают  жжение, имеют  раздражающее  и анестезирующее  действие.
Затем, особенно при увеличении дозы,  вызывают сильную рвоту, сопровождаемую
параличом   двигательного  аппарата,  поражением   нервной  системы,  резким
снижением артериального  давления, ослаблением сердечной деятельности, после
чего наступает летальный исход.
     Лечение. Для получения успешных результатов помощь должна быть возможно
более быстрой. Для промывания желудка взять 12 г танина, развести в 9 литрах
теплой воды,  затем, взяв 1,2 г танина,  развести  в 180 мл тепловатой воды.
После  этого  промыть желудок  водой  со  взвесью угля. Применять  средства,
стимулирующие сердечную и двигательную деятельность, искусственное дыхание и
кислородную терапию.
     NB. Корни аконита нередко принимают за хрен".


Глава 3

     Я все еще  машинально разглядывал статью об аконите, но  мысли мои были
заняты иным: до меня