по физике, так и по  литературе.  Она
решала   за  них  контрольные  и  выдумывала  необыкновенные
истории   для  бабы  Клавы,  когда  требовалось   "прикрыть"
очередной поход в ветлечебницу.
      - Нужно придумать что-нибудь, чтобы... ваша... Вика. -
Маша никогда - боже сохрани! - не позволяла себе материться,
в   отличие   от   Лады,   любившей   щегольнуть   фразочкой
поцветастей. - ...Ну, чтобы она поняла, что ты не имеешь  на
этого козла никаких видов.
     Лада с Александрой переглянулись.
     - Блеск! - восхитилась Лада. - И как это сделать?
      Но  Маша не заметила иронии. Захваченная новой  идеей,
она повернулась к подругам, глаза у нее блестели.
      -  Пока  она считает, что ты преследуешь этого  козла,
житья  тебе  не  будет.  Как  все истерички  с  маниакально-
депрессивным синдромом, она может убедить себя в чем угодно.
      Все-таки Маша закончила почти медицинский институт и в
терминологии разбиралась здорово.
     - Ну, ну!.. - поторопила нетерпеливая Лада.
      -  Нужно убедить ее, что он тебе совершенно не  нужен,
только и всего.
      Что  тебя от него тошнит. Что ты не можешь видеть  его
мерзкую  гладкую  рожу.  Что последний  бомж  тебе  милее  и
роднее, чем этот... типус.
      - Замечательно! - похвалила Александра. - И как же мне
это сделать?
      -  Побыстрее  выйти замуж! - провозгласила  Маша  и  с
торжеством поглядела на ошарашенных подруг. - Ну, в  смысле,
развестись, конечно, сначала.
      -  Конечно,  - согласилась Александра, -  сначала  мне
придется развестись...
      Они  не знали самого главного: ей предстояло не только
развестись, но и сделать аборт.
     Развели их очень быстро, за час.
     Аборт занял полтора.
      За  вещами бывший муж прислал шофера, унизив ее еще  и
этим.  Теперь  можно было с уверенностью утверждать,  что  в
курсе дела все, даже шоферы.
      Разговаривать  с  ней ее бывший  муж  не  стал,  хотя,
непонятно зачем, она сделала такую попытку.
      -  Мазохистка! - сказала ей Лада. Но Лада не знала  об
аборте...
      На  кредитной  карточке  у Александры  были  кое-какие
деньги,  что  позволило ей заплатить  за  наркоз  в  хорошем
медицинском центре.
      После  аборта  никаких  дел в жизни  у  Александры  не
осталось.
      Конечно, можно было держаться, вспоминая Викино  лицо,
когда  та  говорила, что Александра не даст  теперь  прохода
несчастному Победоносцеву.
     Можно было держаться, думая о Вешнепольском и Маше.
     А потом, в какую-то минуту, держаться стало невозможно.
      Спать  было невозможно, есть тоже невозможно,  поэтому
@лександра не спала и не ела.
      Не  вспоминать тоже было невозможно. И она вспоминала,
разрывая  себя  этими  воспоминаниями, разъедая  собственное
воспаленное сознание.
      Она не плакала и не билась в истерике. Она думала свои
думы,  сидя  в  углу, каждый день в другом, не замечая,  как
зарастает  пылью  ее некогда ухоженный дом.  Маленький  рай,
созданный  в  отдельно  взятой  квартире,  которым  она  так
гордилась.
     Телефон не звонил, и телевизор она больше не смотрела.
      Что  она сделала не так? Чем не угодила? Почему именно
Андрея   выбрала   Вика  Терехина?  За  что   заставила   ее
расплачиваться так жестоко?
      Однажды  после  сильного ветра в доме  погас  свет,  и
Александра достала из буфета свечку. Свечка освещала  только
стол, на который Александра ее пристроила. В углах плясали и
корчились   тени.   На  лестничной  клетке  переговаривались
соседи,  выясняя, где погасло, - только у них или в соседних
домах тоже. Александре было все равно.
      Улегшись щекой на полированную поверхность стола,  она
смотрела  на  пламя,  такое отчетливое в  темноте,  что  оно
казалось ненатуральным.
      Господи, она была уверена, что проживет с Андреем  всю
жизнь. Что они родят детей, и заработают кучу денег, и будут
ездить  на  море, и в Лондон или Париж, и что там есть  еще,
такое же увлекательное и несбыточное?
      Все случившееся было несправедливо. Несправедливо!  Но
что  она могла поделать, слабая, глупая, не умеющая бороться
-  и  побеждать! Наверное, родители, которых она никогда  не
видела, тоже не хотели ее, поэтому она и получилась такая...
неудачная.
     Ненужная.
      Непонятное существо, которое всем мешает и путается  у
всех под ногами, доставляя лишние, ненужные хлопоты.
      Свет  все не давали, и Александра была этому  рада.  В
темноте было не то чтобы уютно, а... безопасно.
      И  баба  Клава умерла из-за нее. Из-за  того,  что  ей
пришлось  надрываться,  поднимая на  ноги  ребенка,  который
оказался  Александрой.  Даже  из  могилы  она  заботилась  о
непутевой  внучке - если б не хитро составленное  завещание,
осталась бы она сейчас и без квартиры!
      Бедная  баба Клава! Она надеялась вырастить из  внучки
человека... Но ничего у нее не получилось. Внучку выкинули с
работы, вытолкали взашей, отобрав к тому же ребенка и мужа.
      У таких, как она, не может быть ни ребенка, ни мужа  -
недостойна, не заслужила.
      Хорошо  бы  просидеть так всю жизнь, без света,  перед
тонко  дрожащей  свечкой. Не видеть,  не  разговаривать,  не
вспоминать...
      Маша  умоляла ее попить транквилизаторов и снотворных,
но лекарства действуют на тех, у кого внутри что-то болит, и
это  что-то  можно лечить и даже вылечить. А  у  нее  внутри
ничего  не  осталось, только вязкая черная гуща,  в  которой
трепыхалась    крошечная,   слабая,    трусливая    душонка,
.* ' "h oao неспособной отстоять жизнь собственного ребенка.
      -  Что же мне делать? - прошептала Александра, и пламя
свечи заколебалось. Тени бросились врассыпную. - Не знаю, не
знаю...
     Дали свет, но она все сидела, глядя на почти растаявшую
свечку. На часах было четыре утра.
      Четыре  утра  -  трудное время, самое  трудное,  когда
сидишь  на ночном монтаже и кажется, что этой ночи не  будет
конца.  Ручка выпадает из пальцев, забываются самые  простые
слова,  и  сигареты  не помогают. Хочется  только  одного  -
спать.  Спать  долго  и сладко, накрывшись  ватным  одеялом,
вытянувшись на угретой постели и зная, что можно долго-долго
не просыпаться.
      В  четыре  часа  почему-то  обязательно  перегреваются
видеомагнитофоны,   и  нужно  ждать,   пока   они   остынут,
подремывая  в  кресле под недовольное ворчание видеоинженера
на  извечную  тему  -  только  идиот  мог  придумать  ночные
монтажи, дня им не хватает, видите ли...
     Александра тускло улыбнулась.
      Это  был  ее мир, ее работа, вся ее жизнь с тех  самых
пор,  как  очередной  Ладкин  любовник  пристроил  Ладку  на
телевидение и не в меру боевая подруга моментально сосватала
туда  и  Александру. Как счастливы они были,  как  гордились
собой   и   своими   успехами,  какое  интересное,   важное,
необыкновенное дело они делали вместе со всеми  ребятами  из
общественно-политической редакции!
      Все  остались, только Александры больше  нет.  Нет  и,
наверное, никогда не будет.
      Но ей нравилась эта работа! Она хорошо, добросовестное
профессионально делала ее уже несколько лет.
      Однако  профессионализм и умение  работать  не  сможет
отнять у нее даже Вика Терехина. Пусть муж предал ее,  пусть
программа,   в  которой  она  работала,  перестала   в   ней
нуждаться,  но  ведь то, что она знает и умеет,  осталось  с
ней!
     Эта неожиданная мысль как-то приободрила ее.
      Раздумывая  над тем, что вдруг пришло ей в  голову,  и
спасаясь  от  непрерывных телефонных звонков  Лады  и  Маши,
Александра  собралась и под вечер вышла на улицу,  доплелась
до  метро,  проехала несколько станции и вышла  где-то,  как
впоследствии   оказалось,  на  "Маяковской".   Она   немного
постояла  на Тверской, соображая, куда бы пойти,  вверх  или
вниз, и пошла вниз, к Пушкинской площади.
     Вспоминая потом этот вечер, Александра не могла понять,
какая  сила  привела ее именно на это место и именно  в  это
время.
      Почему она не уехала на метро в другую сторону или  не
пошла вместо Пушкинской к Белорусскому вокзалу? Почему около
булочной  у нее развязался шнурок на ботинке и она  довольно
долго  завязывала  его, перегнувшись через толстый  пуховик,
собравшийся  на  животе складками? Почему  пережидала,  пока
какой-то  отчаянно сигналивший идиот выберется  из  переулка
возле  Театра  Станиславского на Тверскую, -  тоже  довольно
долго?
      Александра не была суеверна и религиозна тоже не была,
но  мистика  происшедшего  всю жизнь  потом  занимала  ее  и
заставляла верить в то, что провидение существует.
      Она очень устала в толпе и, добравшись до перехода под
Пушкинской  площадью,  решила поехать  домой.  Спускаясь  по
мокрым ступенькам, Александра поскользнулась и ухватилась за
куртку какого-то мужчины, поднимавшегося ей навстречу.
      -  Добрый вечер! - весело сказал мужчина. - Вы меня не
помните?  Меня зовут Филипп Бовэ, мы встречались на какой-то
вечеринке около месяца назад.
     - Д-да, - отозвалась Александра с некоторой запинкой. -
Помню...
      Она тогда ждала Андрея, а он все не ехал и не ехал,  и
Вика суетилась вокруг с какой-то своей подругой, а потом они
танцевали, и все в ее жизни было превосходно...
      -  Да-да, - повторила Александра, захлебываясь в  этих
воспоминаниях,  и,  чтобы окончательно  не  утонуть  в  них,
быстро сказала:
     - У вас русская бабушка.
      -  Совершенно точно, - подтвердил Филипп. Что-то с ней
случилось,   решил  он.  Человек  не  может  так  разительно
измениться за короткое время.
      Переступив  ногами  в  скользких ботинках,  Александра
случайно взглянула ему в лицо: никакого любопытства,  только
сдержанное сочувствие и, пожалуй... тревога?
      У  нее  в голове как будто щелкнуло. Как будто  хозяин
дома  вернулся  после долгого отсутствия  и,  войдя,  первым
делом  зажег  свет, потом огляделся и замер в  недоумении  -
вроде  все как всегда, но появилось что-то новое.  А  может,
ему только кажется?..
      -  Филипп, вы женаты? - спросила Александра совершенно
бездумно.
      -  Нет,  - ответил он, слегка удивленный. - Почему  вы
спрашиваете?
     - Тогда вам просто необходимо срочно жениться на мне, -
сказала Александра. - Понимаете?
      - Нет, не понимаю, - искренне ответил Филипп. - Может,
объясните?
      Он  оглянулся  по сторонам. На ступеньках  московского
метро в час пик разговаривать было трудно.
       -   Хотите  есть?  -  спросил  он,  почему-то  твердо
уверенный,  что  она голодная. Во-первых,  голодная,  а  во-
вторых,   сумасшедшая.  -  Пойдемте  поедим  где-нибудь.   И
поговорим.
     - О чем? пролепетала Александра - ей стало страшно.
      - О женитьбе, - невозмутимо ответил Филипп Бовэ. - Мне
не  каждый  день делают предложение. Да еще на улице.  Разве
это не стоит обсудить?
      - Так что для вас в этом - прямой резон, - проговорила
она   с  улыбкой  дельца-пройдохи,  заключающего  квартирную
сделку  со старушкой божьим одуванчиком. Ей было так стыдно,
что  волосы на шее противно встали дыбом. - Вам не  придется
платить    за    квартиру    и...   пользоваться    услугами
проституток....
      -  Вместо  проституток, как я понимаю, вы  предлагаете
себя, - холодно проговорил Филипп. - Я не ошибаюсь?
      Она взглянула на него и, дивясь собственному мужеству,
кивнула.  Ему  показалось, что через секунду  она  умрет  от
разрыва сердца.
      Александра  смотрела  в окно,  на  церквушку  и  театр
"Ленком",  у которого уже начался вечерний съезд машин.  Все
парковались,  сигналили и ругались, и в узкой улочке  в  обе
стороны давно и безнадежно змеилась чудовищная пробка.
      Светофор дисциплинированно переключался с красного  на
зеленый,  но все его усилия были тщетны - с места  никто  не
двигался.
     Почему-то Александре показалось, что в этой безнадежной
пробке сосредоточилась вся тоска, какая только существует  в
природе,   и  безысходность,  и  невозможность  спасения   -
окружающий мир не пускает ни влево, ни вправо, ни вперед, ни
назад...
      Какой-то  резкий  звук заставил ее вздрогнуть.  Она  с
изумлением  взглянула на мужчину, сидящего напротив,  -  она
совсем о нем забыла.
     Филипп хмуро вернул на место упавший стакан.
      Угораздило же его влипнуть в историю с этой  полоумной
девицей,  осатаневшей от жизненных катастроф настолько,  что
она   решилась   предложить  себя   совершенно   незнакомому
человеку!  И можно ли ей верить? Впрочем, он же  сам  слышал
тот  разговор на кухне - ее, теперь уже бывшего, мужа и этой
теледивы.
      Разговор совершенно недвусмысленный. Он даже  вспомнил
острое   чувство  брезгливости,  охватившее  его  в   темной
передней,  и  сочувственной жалости  к  Александре.  Филиппу
всегда  были  отвратительны  карьеры,  сделанные  в  женских
постелях.  Как  правило,  очень  ненадежные,  они  требовали
постоянных усилий именно в этом, постельном направлении...
      -  Почему  я?  -  спросил  он  у  Александры,  которая
таращилась  в  свою пустую тарелку, и с удивлением  осознал,
что ее ответ ему не безразличен.
      Почему  для  осуществления  своего  дикого  плана  она
выбрала именно его? Не кого-нибудь из близких, кто понял  бы
ее, поддержал и... отговорил?
     Она улыбнулась тарелке пристыженной, дрожащей улыбкой и
забормотала, не поднимая глаз:
      -  Видите  ли,  вы  приехали в  Москву...  издалека  и
надолго.  Вам  нужно где-то жить, что-то  есть  и  с  кем-то
спать... - На этом патетическом месте она покраснела. - Мы с
вами можем... сотрудничать вполне взаимовыгодно...
     - Да уж! - не удержался Филипп.
      -  Ну  вот... Вам не нужно будет за все это платить  -
ведь,  как я поняла, денег у вас не слишком много, а у  меня
будет  временный муж, которого при случае я смогу предъявить
Вике  в доказательство того, что... Андрей может чувствовать
себя вполне свободно...
     - Ерунда какая! - беспомощно сказал Филипп. - Ну просто
редкостная ересь!
      - Да нет же, - возразила Александра, стараясь говорить
*  *  можно убедительнее. Внутри у нее все тряслось, и  даже
мелькнула  мысль  отпроситься в туалет, а  потом,  от  греха
подальше,  сбежать. Но, с другой стороны,  он  ведь  еще  не
отказался...
      -  Именно так! - с досадой перебил Филипп. -  Вы  ведь
совсем  меня  не  знаете.  Я могу  оказаться  кем  угодно  -
извращением, алкоголиком, болезным...
     - Больным, - машинально поправила Александра.
     Вообще в этот вечер он говорил намного хуже, чем тогда,
в  гостях, хотя, по идее, должно было быть наоборот  -  все-
таки  почти  месяц  он  провел в  языковой  среде,  как  это
называется в учебниках. Но он говорил плохо, с акцентом, все
время  сбиваясь  на английский, но какой-то такой,  которого
Александра почти не понимала.
     - О'кей, пусть будет "больным", - согласился он с тихим
бешенством. - Я - чужой. Совсем чужой для вас. Неужели у вас
нет  никого...  поближе?  Кого бы  вы  знали?  Кто  смог  бы
объяснить вам весь чудовищность того, что вы придумали?
     - Всю чудовищность, - опять поправила его Александра. -
Всю,  а  не  весь... Мой самый близкий и самый хороший  друг
попал  на  Кавказе в плен. Как раз на следующий  день  после
того,  что  случилось. Да и вряд ли он смог бы  жениться  на
мне...  Он любит мою лучшую подругу Машу. Правда, он мог  бы
взять  меня на работу, хотя... хотя я не уверена, что  пошла
бы  к нему, - добавила она, вдруг задумавшись. - У нас очень
сложный  мир, и портить Ивану карьеру я, конечно,  не  стала
бы...
      -  Конечно, - согласился Филипп. Кое-что о ней он  уже
знал - сам понял, без ее объяснений.
      - Понимаете, Филипп, - продолжала она, рисуя вилкой  в
тарелке какие-то узоры; вилка дрожала и мерно постукивала  о
фарфор, - сама по себе я никому не нужна. У меня нет родных,
да  дело  даже не в этом... Я предлагаю вам сделку. На  этот
год, что вы пробудете в Москве. Я же не совсем ненормальная,
я  понимаю,  как все это дико, неприглядно и... бессовестно.
Но  я  уверена,  что  вам эта сделка  тоже  будет  некоторым
образом выгодна...
      - Некоторым образом, - согласился Филипп, не зная, что
и думать. - Более или менее.
       -   Ну  вот,  видите!  -  воскликнула  Александра   с
облегчением, как будто он был новым корреспондентом, который
после долгих мучений наконец-то написал читабельный текст. -
Мы  заранее  обговорим все условия. Я не  буду  вам  мешать,
Филипп.  Совсем не буду. И, если вам противно, вы,  конечно,
вовсе не должны будете спать со мной...
      Она  не сомневалась, что в основном его пугает  именно
перспектива  делить с ней постель. Ведь все  остальное  было
вполне приемлемо и ничем ему не грозило.
      Получил  бы бесплатную кухарку и домработницу,  вот  и
все.  Зря  она ляпнула про постель. Конечно, он  перетрусил.
Любой  бы  на его месте перетрусил. Вот счастье-то  какое  -
переспать с Александрой Потаповой!
       -   О'кей,  -  сказал  Филипп  с  какой-то  странной,
неопределимой интонацией.
      -  Позвольте  мне подумать, Алекс. Скажите  мне  номер
вашего телефона.
     Он записал телефон, держа ручку в левой руке, и спрятал
записную книжку.
     - Как же так, - сказал он вдруг и улыбнулся, впервые за
вечер, - я ведь ниже вас ростом? Что мы будем с этим делать?
      Через  два дня он позвонил и официальным тоном заявил,
что принимает предложение.
      -  И  не  мечтайте, что мы будем жить  как  соседи,  -
холодно  добавил он напоследок. - Мы будем жить  как  муж  и
жена. Или никак.
      -  Ну, ты, Потапова, дура... Знала я, конечно, что  ты
малость  с  приветом,  но  не думала,  что  все  так  далеко
зашло...
      - Заткнись, Ладка, - приказала Маша. - Она уже приняла
решение,  так  что все разговоры теперь - просто  сотрясение
воздуха. Только почему ты с нами-то не посоветовалась?
     Лада с грохотом переставляла на кухне какую-то посуду.
     - Да чего ей с нами советоваться? - заорала она оттуда.
- Она все лучше всех знает. Один муж уже отбыл в неизвестном
направлении,  чудом  ноги  унесли, теперь  будем  выращивать
второго.  Вот  это хорошо, вот это дело! Нет  бы  на  работу
устроиться, а она...
     - Нет, правда, Сань, чего ты с нами-то не поговорила? -
тихо спросила Маша. - Боялась, что отговорим?
      Александра  сидела на диване, уныло глядя  в  сторону.
Теперь  вся затея с замужеством представлялась ей чудовищной
нелепостью.  А  ведь  еще полдня назад  все  казалось  таким
логичным...
      - А если он тебя, козу драную, убьет через три дня?  -
продолжала  бушевать  Ладка. - А?! Ты  ж  ни  черта  его  не
знаешь!  Иностранец  какой-то, да еще  у  Вики  Терехиной  в
гостях взятый... Нет, Потапова, тебя лечить надо. Мань,  что
там  у  вас  в  аптеке есть для психов?  Давай  вези,  будем
Потапову пользовать, так дальше жить невозможно. Ну  что  ты
придумала, убогая? Ну куда тебя несет?!
      - Ладка, не ори, - попросила Маша устало. У нее вообще
был очень усталый и какой-то неряшливый вид, будто она целый
день таскала мешки с углем.
      Александре  она не нравилась. Об Иване по-прежнему  не
было ни слуху ни духу.
      - Ори не ори - поезд ушел... - сказала Лада и, судя по
артиллерийскому  грохоту, швырнула на  плиту  чайник.  Через
секунду  она  появилась в дверях, сердитая  и  взъерошенная.
Уперев руки в боки, она двинулась к Александре, и та поняла,
что пощады не будет.
     Лада не любила просто так расставаться со своим гневом.
Ей    обязательно   нужны   были   жертвы   и    разрушения,
сопровождавшие, как правило, ее ураганные эмоции.
      -  Нет,  ты  мне скажи, Санька, как это в голову  тебе
пришло  -  сватать  за себя чужого мужика неизвестной  науке
национальности,  да еще в кафешке возле метро?  -  подступая
ближе, снова начала она. -Чего ты морду-то воротишь?  Или  я
не понимаю ничего? Или я не твоя подруга жизни?
      -  Ты  моя  подруга жизни, - с готовностью подтвердила
Александра.  -  Только не наступай на меня своим  бюстом,  я
тебя  умо