тпускать. Она послушалась бы. Она всегда
всех слушается и меня бы послушалась..."
      Он  подошел к дивану и сел рядом на ковер.  Александра
дышала  ровно,  у нее было удивленное лицо и  уже  не  такое
безжизненное, как в первое мгновение, когда ему  показалось,
что  она  непременно умрет. Ухо перевязано, на щеке налеплен
толстый больничный пластырь.
     Как, должно быть, она испугалась! Или не успела?
      Бедная, одинокая девочка, которую некому поддержать  и
которой приходится справляться с жизнью в одиночку.
      -  Я  заберу  тебя  в Париж, - сказал  ей  Филипп  по-
французски.  -  Я не знаю, согласишься ли ты,  но,  если  не
согласишься,  мы  что-нибудь придумаем. И никто  не  посмеет
тебя обидеть. Даже мой сын.
     Зазвонил телефон, Филипп снял трубку.
      - Я уже в подъезде, - сообщила трубка. - Врача привез.
Он  говорит,  что  все равно нужно будет  в  больницу,  если
ранение лицевое..
      - Сейчас посмотрим, - сказал в отдалении чей-то голос,
очевидно этого самого врача. Филипп поднялся с пола и  вышел
в коридор.
     - А лифт не работает, что ли? - спросили в телефоне.
     - Нет, - сказал Филипп. - Придется пешком.
     - А этаж-то пятый... - с наигранным испугом проговорили
в телефоне. - Прибытие откладывается на неопределенный срок.
Кто  знает, сколько потребуется времени, чтобы поднять  себя
по лестнице.
       Но  в  гулком  подъезде  уже  звучали  шаги.  Филиппу
показалось, что поднимается человек сорок.
     Он открыл дверь. Оказалось не сорок, а всего пятеро.
      -  Привет, - сказал Филипп. - Хорошо, что тебе удалось
приехать.
      В палате у Александры было просторно и красиво. Как  в
санаторном  люксе,  подумала она, хотя  никогда  не  была  в
санатории,  тем  более  в  люксе. По  ту  сторону  -  зимний
подмосковный  бор,  засыпанный снегом, а  по  эту  -  тепло,
чисто, спокойно. Телевизор, ковры, цветы, картины.
      Как  бы  дико  это ни звучало, но ей  нравилось  здесь
лежать.
     Когда она проснулась и в недоумении уставилась в лепной
потолок  со старинной бронзовой люстрой, ей показалось,  что
ее   похитили  и  держат  в  заложниках.  Она  резко   села,
намереваясь бежать, но в голове зашумело, в ушах  зазвенело,
в глазах потемнело, и побег пришлось отменить.
      За  окном  в  тихом  и чистом зимнем  бору  начинались
сумерки,  и Александра, забыв про побег, легла на подушку  и
ab  +   смотреть  в  этот меркнущий между  соснами  закат  и
вспоминать,  как на зимних каникулах баба Клава  возила  ее,
маленькую,  на  дачу. Как скрипел снег под полозьями  санок,
как  здорово было идти с электрички к дому и предвкушать его
ровное тепло - соседка всегда топила печь к их приезду. И на
ужин в первый вечер всегда было что-то вкусное: "Докторская"
колбаса  с  черным хлебом - сколько хочешь! - или ветчина  в
импортной банке, специально прибереженная в дорогу, и чай  с
конфетами, тоже пока не наешься.
      Конечно,  и  в  каникулы они с  бабушкой  работали  не
покладая   рук.  Вернее,  работала  бабушка   и   Александру
заставляла.  Ни  разу в жизни Александра не  видела  ее  без
дела. Она была превосходная портниха, у нее был хороший вкус
и   необыкновенная   ухватка,   как   сказали   бы   сейчас,
профессионализм. Александра, томясь, шила фартуки, а бабушка
- платья, блузки, брюки и даже пальто.
     Но все-таки на каникулах бабушка загружала ее меньше.
      У Александры были лыжи, довольно неказистые, но вполне
подходящие  для  деревенских  горок.  И  санки  с  загнутыми
полозьями, очень красивые. "На них еще твой папа катался", -
говорила  баба  Клава  с гордостью, но  папу  Александра  не
помнила.
      Почему-то теперь ей стало очень жалко себя. Она лежала
и  тихо  плакала, и слезы перестали катиться  только  тогда,
когда толстый бинт на щеке совсем промок.
       Почему-то  ее  абсолютно  не  волновало,  что  с  ней
случилось и заживут ли раны. И где она находится.
      Но  оказалось, этот день все-таки смог  ее  удивить  и
вывести из состояния странной апатии, в которую она впала.
      Когда  совсем  стемнело,  Александра  решила  выйти  в
коридор  и  посмотреть  -  есть ли  еще  кто-нибудь  в  этом
сказочно-тихом доме.
      Она  осторожно села, придерживаясь рукой  за  какие-то
очень уместно прилаженные к стене поручни. Голова уже не так
кружилась,  и  в  глазах  уже почти не  темнело.  В  кресле,
рядышком  с  кроватью,  лежал длинный  и  толстый  халат,  и
Александра, поколебавшись, надела его.
     Она выглянула в коридор и увидела там молодого мужчину,
сидевшего в кресле у противоположной стены. Как-то сразу,  с
первого взгляда, Александра поняла, что он - не врач.
      -  Проснулись? - спросил он приветливо. -  Меня  зовут
Володя. А вы уверены, что вам уже можно ходить?
     Александра не сразу сообразила, о чем он ее спрашивает.
Но почему-то вдруг появилась мысль - впервые с того момента,
как  она  пришла  в  себя, - что вид  у  нее,  должно  быть,
ужасный. Еще бы! Щека заклеена, ухо вроде совсем оторвано  -
она  потрогала  нашлепку, но сквозь сто слоев  марли  ничего
разобрать   не  смогла,  лоб  густо  залит  йодом.   Позднее
Александре сказали, что она падала головой вперед  и  сильно
ударилась.
      -  Давайте-ка  я  вас  обратно в  комнату  провожу,  -
озабоченно  сказал  Володя.  -  Вы  зря  встали.  Там  такая
кнопочка есть, ее можно нажать и вызвать сестру.
      - Мне не нужна сестра, спасибо, - ответила Александра,
-%  узнавая  собственного голоса. - Я просто хотела  узнать,
где я.
      -  В  больнице, в отделении косметической хирургии,  -
охотно  объяснил  разговорчивый Володя. -  Ваш  муж  приедет
часов в восемь. Вы довольно долго спали...
      -  Да  уж! - проговорила Александра и тут же подумала:
"Ну, что ж, если Филипп приедет, жить можно". - А вы кто?  -
спохватилась    она.    Черт   бы   побрал    ее    слоновью
прямолинейность.
      -  Я  - Володя, - как будто из этого что-то следовало,
повторил молодой человек. - Я ваш охранник.
     - Кто? - переспросила Александра. - Вы из милиции?
     - Нет, - мягко сказал Володя. - Нет, я не из милиции.
      Александра ничего не поняла, но спрашивать  не  стала.
Она до смерти устала от тайн, недомолвок, секретов, обманов,
конспирации, страха... Главное - в восемь приедет Филипп,  а
все остальное... Какая разница!
      -  У  вас есть сигареты? - спросила она. - Я не  знаю,
можно ли здесь курить, но если у вас есть сигареты...
     - Конечно, есть, - ответил Володя. - У вас в комнате, -
он  сказал:  в  "комнате", а не в "палате", -  на  маленьком
столике - пепельница.
      -  А здесь точно можно курить? - для верности уточнила
Александра.
     - Конечно, - успокоил ее Володя. - Здесь все можно.
       Опустившись  в  кресло,  Александра  с  удовольствием
закурила Володину сигарету и тут только сообразила:  "Он  же
сказал - "охранник". Значит, какая-то опасность угрожает  ей
и  в этом чудесном тихом месте. Боже! Ей хотелось заплакать.
Неужели и тут нельзя отдохнуть - нет, хотя бы передохнуть  -
от  бесконечных  опасностей, подстерегающих ее  в  последнее
время?
       Потом  принесли  ужин  на  легкомысленном  подносе  с
забавными  ножками.  В  устойчивой вазе  посередине  подноса
стояла маленькая красная розочка.
      -  Давайте я вам в постель подам, - сказала  принесшая
поднос девушка. - И вы поешьте. У нас все очень вкусно.
      Александра еще жевала что-то, когда дверь распахнулась
и  в  палату  ворвался Филипп. В руках у него  был  пакет  и
огромный нелепый букет в целлофановых кружевах и лентах.  Он
бросил  в угол свои свертки, стремительно подошел к замершей
Александре и поцеловал ее в единственное доступное  место  -
под правый глаз.
     - Ну что? - спросил он. - Жива?
      -  Жива,  -  ответила она не слишком уверенно.  -  Что
случилось, Филипп?
      -  Какой-то хулиган ударил тебя на лестнице  ножом,  -
сказал он, как будто об этом она и спрашивала. - Я вышел, но
было уже поздно. Я его не видел.
     Конечно, он его не видел!
      -  Зачем ты меня сюда привез? - спросила она. - У меня
что, тяжелые ранения?
      - Нет у тебя никаких ранений. - Филипп открыл дверь  в
коридор  и  сунул букет охраннику Володе. - Просто разрезана
i%*  .  И  ухо.  Через  неделю  все  пройдет.  Здесь  только
проследят, чтобы не осталось следов.
     - А могут? - спросила Александра довольно равнодушно.
     - Нет, - сказал Филипп, усмехнувшись, и добавил:
      -  Ты  была  и останешься самой красивой  женщиной  на
свете.
       -  Ну  да,  конечно,  -  согласилась  Александра  без
энтузиазма.
      Постучав,  вошел Володя и поставил цветы на журнальный
столик - теперь они были в роскошной вазе.
     - Прошу прощения, - пробормотал он.
      -  Зачем  мне  охрана, Филипп? - спросила  Александра,
когда за Володей закрылась дверь. - И откуда она? Ты ее что,
нанял?
      В  ее  тоне  было  такое глубокое  недоверие,  что  он
засмеялся.
     - Я попросил знакомых посмотреть за тобой, - сказал он.
- Это не надолго. Пока я не найду того, кто тебя ранил...
     - Ты подозреваешь международный заговор? - спросила она
с улыбкой и - осеклась.
      Конечно, ему неизвестно, из-за чего все произошло.  Но
она-то знает!
      Знает  совершенно точно. Едва приняв решение  передать
Глебову  Ванину кассету, она уже твердо знала, что рано  или
поздно ее обязательно убьют. Непонятно только, почему все же
не убили.
      -  Филипп, - сказала она и села в кровати,  -  я  тебя
очень  прошу, не нужно никого искать. Таких случаев  сколько
хочешь...  И  твоя  дурацкая охрана ни к чему.  Скажи  своим
знакомым, пусть ее заберут.
      -  В  чем дело, Алекс? - спросил он строго.  -  Что  с
тобой?
      -  Ничего!  - Она чуть не плакала. Не рассказывать  же
ему,  что  все  это  время  она участвовала  в  неких  чужих
подковерных  играх и это едва не стоило  ей  жизни.  Она  не
могла  его  в  это  посвятить  потому,  что,  во-первых,  не
доверяла ему, а во-вторых, боялась за него. Он мог вскипеть,
сделать  что-нибудь  неосторожное  и  оказаться  втянутым  в
совершенно ненужные ему русские разборки.
     Или - еще хуже! - он мог пойти в милицию, а то и просто
испугаться и уехать...
      Неужели  мог  бы?  Неужели  он  мог  бы  испугаться  и
уехать?..
      Он  сидел в кресле, хмурый и напряженный, и  о  чем-то
думал. И, как всегда, Александра не представляла, о чем.
      Если  бы она прочла сейчас его мысли, ее жизнь  раз  и
навсегда стала бы в миллион раз легче и понятней...
      -  Охрана останется, - сказал он твердо. - По  крайней
мере, пока ты здесь и я могу быть с тобой только вечером.
      - Не ищи ты никого, ради бога! - взмолилась она. - Мне
совершенно  это  не нужно. Я не хочу никому мстить,  Филипп.
Тем более это обычное... хулиганство.
      Он  знал, что это не обычное хулиганство, но возражать
не стал.
      -  И  что  это  за  больница? - продолжала  она  тоном
сварливой  жены, надеясь отвлечь его и не очень в это  веря:
он был очень упрям, как ишак, - Александра его уже знала.  -
Что  это  за шикарные апартаменты? Мое пребывание  здесь  не
подорвет твой французский бюджет, распланированный  на  годы
вперед?  Имей  в виду, я не смогу заплатить  даже  за  ужин,
который только что съела...
     Ее хитрость удалась - он внезапно захохотал и пересел с
кресла на край кровати.
      Хорошо  бы  обнять ее и забраться к  ней  под  толстое
теплое  одеяло.  А  потом рассказать,  как  однажды,  еще  в
Сорбонне,  он  впервые  влюбился, как  ему  казалось  тогда,
всерьез, и какие чудовищные глупости он совершал. Или  спеть
ей  французскую песенку про трех медведей. Или сказать,  как
она  ему  нравится,  даже с бинтами на всех  видимых  частях
тела, даже в халате, делавшем ее похожей на какой-то забытый
комедийный персонаж...
      Он  давным-давно ни в кого не влюблялся и был  уверен,
что  не  влюбится  никогда,  но  он  влюбился  в  Александру
Потапову и осторожно радовался, что она - его жена.
     Он давно готов был прожить с ней всю свою жизнь.
     - Ты не слушаешь меня? - удивленно спросила Александра.
     Он не просто не слушал, он не слышал ни слова.
      -  Обещай  мне,  что  не  будешь  заниматься  никакими
поисками,  -  сказала  она, глядя ему в  глаза.  -  Слышишь,
Филипп?
     - Какими поисками? - уточнил он. Ему не хотелось давать
ей пустых обещаний.
     - Ах, господи, поисками человека, который напал на меня
в подъезде, - сердясь, сказала Александра, уверенная, что он
нарочно придуривается.
      - А... - протянул Филипп. Поисками этого человека он и
не собирался заниматься. Он был ему не нужен. - Да, да, могу
тебе обещать, что не буду его искать. Обещаю.
      Должно  быть,  последствия удара головой  о  ступеньки
лестницы  все-таки  были серьезней, чем казалось  на  первый
взгляд,  потому  что  она отнеслась к его  словам  с  полным
доверием  и  успокоилась, решив, что Филипп не будет  вообще
ничего предпринимать.
     - Звонили твои дамы, - сообщил он, поправляя ей волосы.
- Я сказал, что ты здесь. Завтра они приедут.
     Господи, как же она забыла!
     Лада и Маша... Их нужно предупредить - пусть спрячутся,
уедут куда-нибудь, хоть на время...
     - Ты сказал им, что я... что меня...
      - Я сказал им, что в подъезде на тебя напали хулиганы,
- проговорил Филипп. - Что ты так разволновалась?
     - Они точно завтра приедут? - спросила она с отчаянием.
     - Вот телефон, - сказал Филипп. - Звони. Я тебе мешаю?
      -  Нет!  -  выпалила она. - Нет, что ты!  Я  так  тебя
ждала...
     Это была истинная правда.
      Как и когда так получилось, что он стал ей нужен,  она
не  знала. Но это была правда, такая очевидная, как то,  что
a.+-f%  давно  село  и  за окнами до самого  Северного  моря
лежала холодная, сверкающая звездами ночь.
      Только  бы не лез в ее дела. А то придется еще  и  его
спасать...
      - Я поеду, - сказал он, расстроенный тем, что она как-
то сразу перестала о нем думать, будто его здесь и не было.
     До чего же он испугался, когда нашел ее на лестнице. Он
был уверен, что опоздал, и чуть не умер, дожидаясь "Скорой",
и  потом,  когда  она  лежала  на  диване  такая  бледная  и
неживая...
       -  Ты  завтра  приедешь?  -  спросила  Александра,  с
вожделением глядя на телефон.
     - Да, - пообещал он, - конечно.
      -  Только  не  изображай  из  себя  Джеймса  Бонда,  -
попросила  она.  -  Не  лови никаких бандитов.  Это  простая
случайность и вообще... только мое дело.
      Он  мог  бы  сказать, что о ее делах ему известно  уже
давно.  После  того, как она приехала домой с  простреленным
рюкзачком. И нападение на лестнице не имело к этим ее  делам
никакого отношения.
     Но, конечно же, он промолчал.
       -  Этой  не  слишком  утешительной  информацией  я  и
заканчиваю сегодняшний выпуск "Новостей", - сказал  ведущий,
скорбно  глядя  в камеру. - До свидания, желаю  вам  хороших
выходных.
      Прощание вышло неудачное, но в общем и целом программа
получилась  неплохой.  В  ней  была  необходимая   динамика,
напряжение  и  правильное  соотношение  плохих   и   хороших
новостей. Примерно три к одному в пользу плохих.
     Оператор сдернул наушники, камера отъехала. На мониторе
было видно, что в эфир пошла реклама.
     - Всем спасибо, - сказал Андрей, научившийся этой фразе
еще у Ивана Вешнепольского.
     - Отлично, Андрей Михайлович! - сказала редакторша Юля,
молоденькая  и  хорошенькая, с которой  у  Андрея  намечался
роман.  Он давно бы уже наметился окончательно, если  бы  не
страх перед Викой. Нужно все хорошенько обдумать, чтобы  она
- не дай бог! - ничего не заподозрила...
     Андрей стирал перед зеркалом сложный многослойный грим,
собираясь  перед  отъездом еще посидеть в  баре.  В  кармане
пиджака зазвонил телефон.
      -  Да,  -  сказал Андрей, рассматривая в зеркале  свою
физиономию.
       Физиономия,  с  его  точки  зрения,  была  хороша   -
значительная,  симпатичная, глаза умные  и  усталые.  Так  и
должно быть.
     Звонил, как это ни странно, тесть.
       -  Андрюша,  -  пробасил  он,  и  Андрей  моментально
подобрался,  бросил  ватку, которой снимал  грим,  и  закрыл
дверь.
      -  Я,  Владимир  Георгиевич! - откликнулся  он  бодрым
голосом, которым полагалось разговаривать с тестем. Бодрым и
немного усталым.
     - Посмотрели твою программу. - Неизвестно почему, тесть
"a%#$   называл  себя  во множественном  числе.  -  Неплохо,
неплохо...   Шуму  многовато.  Слышишь,  Андрей?   Шуму   бы
поменьше...
      Шумом  тесть  называл музыкальное  сопровождение.  Оно
мешало ему слушать.
      Будь  его  воля,  он бы вообще убрал  музыку  из  всех
телевизионных передач.
      - И говоришь очень .коротко, - продолжал напутствовать
тесть.  -  Нужно подольше, попонятней. Ведь  не  только  мы,
простые   люди   смотрят.  Им  нужно  разъяснять   подробно,
обстоятельно.
      -  Времени мало! - сказал Андрей, как бы ни на что  не
жалуясь,  а, наоборот, посмеиваясь над собой и соглашаясь  с
тестем. Ему самому понравилась интонация, с которой  он  это
сказал.  Очень  правильно  найденная  интонация.  Он  вообще
быстро учился, телевизионный ведущий Андрей Победоносцев.
     - Вот про время я и хочу поговорить, - продолжал тесть.
- Приезжай вечерком на дачу. Викушку можешь захватить. Она с
матерью хоть час побудет, а мы с тобой поговорим...
      Что-то случилось, понял Андрей. Что-то, из-за чего его
срочно вызывают на ковер.
      Что  будет? Взбучка, гроза, отставка?.. Нет,  он  ведь
минуту  назад  хвалил эфир. Или это ничего не  значит?  Или,
наоборот, значит многое?
       Что-то   случилось,  Владимир  Георгиевич?   -   чуть
дрогнувшим голосом спросил Андрей.
      -  Пока нет, - сказал тесть. - Приезжай, дружок.  Вику
целуй.
     Едва погасла кнопка отбоя, Андрей набрал Викин номер.
     - Что случилось? - спросил он отрывисто. - Минуту назад
тесть звонил.
     Она засмеялась:
     - Неужели? Я думала, он домой позвонит... Что сказал?
      -  Сказал,  чтобы вечером приезжали. Хочет поговорить.
Чтобы вместе приезжали, - торопливо доложил Андрей.
      -  Ну,  значит,  вместе и поедем, -  пропела  Вика.  -
Папаньку  обижать  никак нельзя. Сказано -  вместе,  значит,
поедем вместе.
     - Что стряслось-то? - тоскуя, спросил Андрей. Но он уже
знал  - пока она в таком игривом настроении, выведать ничего
не  удастся.  Это  называлось "помучить". "Мне  так  приятно
помучить  моего мальчика". Или: "моего гадкого  мальчика..."
Откуда это? Кажется, из О'Генри. Бывшая жена читала ему что-
то такое и хохотала ужасно. Дура.
      - Ты опять перепугался, - поняла Вика. - Глупый. Когда
ты  научишься быть храбрым и сильным, а? Все отлично, просто
замечательно.  Кстати, Михайлова все-таки  сняли.  -  И  она
радостно  засмеялась.  -  Ну, Василия  Михайлова,  любовника
нашей  Лады,  -  пояснила она в ответ  на  тяжелое  молчание
Андрея. - Через месяцок-другой я и ее уволю. Вот красота-то!
      -  Красота,  -  согласился Андрей, хотя  ему  не  было
никакого дела до Василия Михайлова.
      - Пока, дорогой, - сказала Вика, - дома увидимся. А то
мне массаж делают, и телефон мешает...
       Тесть   почти   никогда  ему  не   звонил,   соблюдал
субординацию. Иногда звонили его секретарши, чтобы  передать
что-нибудь   для   Вики,  которая  в  данный   момент   была
недоступна.   И  теща  тоже  звонила  редко  -  поддерживала
недосягаемый имидж тестя. Зачем же он позвонил  сейчас?  Что
ему  понадобилось, интересно? Вряд ли он собирается  уволить
его из зятьев, пока об этом разговора не было. Тогда что?
     Может, он хочет проконтролировать то дело с Глебовым?
      Глебов давно и безнадежно был в отставке, сидел  тихо,
не рыпался, как и предполагала умная, как анаконда, Вика.  В
последнее  время Андрей даже начал о нем позабывать.  Только
приятно греющий душу швейцарский счет изредка напоминал  ему
о  том,  что Глебо