члежках,
потом  их за что-то били, потом они кого-то били, и в  конце
концов   действительность  разбила-таки  их  чистую   любовь
вдребезги.
      Убогий фильм был вязкий, как ночной кошмар, но зато он
не мешал думать.
     - Я пошел спать, - из-за двери сообщил Филипп.
      -  Валяй!  - отозвалась Александра. Тонкость  мужского
восприятия порой поражала ее до глубины души. Он оставил  ее
чуть  ли не в слезах, растерянную, наедине с тяжкими  думами
и,  ничего не объясняя, ушел спать - разбирайся как  знаешь,
твое дело.
      "Конечно,  я  ему совсем не нужна, -  горестно  думала
Александра. - Какое это имеет значение - жена я ему  или  не
жена.  В  конце  концов,  это  была  моя  идиотская  идея  -
пожениться.  Я  думала, это снимет с меня часть  проблем.  А
теперь  появились новые - прошло полгода, а я до сих пор  не
знаю, кто он..."
     Все странные и необъяснимые обстоятельства, которым она
не  придавала значения - или старалась не придавать, - вдруг
всплыли  в  памяти, ей никак не удавалось прогнать тревожные
мысли. Она чувствовала себя пленником в осажденной крепости,
уверенным в своей обреченности.
      Ее  муж,  французский журналист,  приехавший  собирать
материал  для  книги, никаких заметок не делал,  записок  не
писал, дискеты из лэп-топа носил с собой.
     Несколько раз он летал во Францию "по делам", приставил
к  ней охрану, пока она была в больнице, да и сама больница,
и  этот  дурацкий  санаторий, наверное, стоили  уйму  денег!
Rакое   впечатление,  что  в  кошельке   у   Филиппа   лежит
неразменный  рубль. Или доллар. Конечно,  белое  кашемировое
пальто так и осталось в мечтах, но они ели, пили, платили за
телефон и бензин и вот даже отдыхать поехали...
     Почему весьма небогатый, по его собственному признанию,
журналист тратит на нее какие-то немыслимые суммы? Старается
усыпить бдительность? Или что-то проверяет?
      А  сегодняшняя встреча под покровом ночи  у  черта  на
рогах, в заштатном санаторном коттедже с человеком, чье  имя
не   сходит  с  газетных  полос,  ежедневно  упоминается   в
новостях, имя, вокруг которого постоянно рождаются и умирают
скандалы,  сплетни,  слухи, которого  то  обвиняют  во  всех
смертных  грехах, то возводят в спасители Отечества,  -  это
выше ее понимания!
      Однажды  он приезжал в "Останкино". Александра  видела
его  эскорт  и  его самого - издали. Его встречал  известный
политический   обозреватель,  все  лифты  были  блокированы,
лестницы  перекрыты,  милиция на входе придерживала  рядовой
телевизионный  народ, рвущийся на работу. Был  вечер,  самое
оживленное для "Останкино" время. Александра несла из киоска
булки  и  сигареты  и  видела,  как  он  прошел  в  лифт   -
стремительно,  ни  на кого не глядя. Известный  политический
обозреватель,  растерявший  всю  свою  вальяжность,  забавно
трусил сбоку и сзади.
      Металлические двери лифта закрылись, и, как по команде
"отомри",  весь огромный холл вдруг пришел в  движение.  Все
заговорили, задвигались, расслабились, не сознавая того, что
несколько секунд находились в напряжении...

                             ***

       Это   был   первый  и,  насколько  знала  Александpa,
единственный раз, когда его снимали в студии. Все  остальные
интервью он давал у себя в кабинете, на фоне флага, герба  и
вечной  зеленой  лампы - некоего властного  символа  еще  со
времен Ильича.
      Тем  более  непонятным и пугающим был его  сегодняшний
визит, и разговор тет-а-тет с ее мужем, и коньяк, и "ты",  и
то, что он видел ее после ранения, и десятилетнее знакомство
с  Филиппом, если только они оба не врали. Кем он был десять
лет  назад? Кажется, каким-то начальником отдела  в  научном
институте или что-то в этом роде...
     А Филипп? Кем он был десять лет назад? А сейчас он кто?
      Международный террорист и продолжатель дела Эрнесто Че
Гевары?
       Незаконный   сын  алмазного  короля  или   последнего
секретаря политбюро?
     У него французский паспорт" он одинаково хорошо говорит
по-русски, по-английски, по-французски и, кажется, даже  по-
японски, учился в Сорбонне, если не врет...
       -   Алекс!   -   позвал  из  спальни   предполагаемый
международный  террорист. - Иди спать. Ты все  равно  ничего
умного не придумаешь, и все твои выводы - полное дерьмо.
      По-русски  он  говорил  теперь  даже  слишком  хорошо.
@лександра  поняла  -  несмотря на тон,  все-таки  это  была
попытка к примирению.
      Повздыхав, так чтобы он слышал, она встала и поплелась
в спальню.
     Филипп лежал и читал газету.
      -  Садись. - Он похлопал по одеялу, как будто она была
его любимой собакой.
      -  Все  дело в том, что ты мне совсем не доверяешь,  -
сказала  она  печально. - Я нужна тебе только в  постели.  И
все.
      - Ты нашла себе новую причину для страданий? - спросил
он  и  отбросил  газету.  - Все  дело  в  том,  что  ты  мне
доверяешь. Вот это в самом Деле странно и... неразумно.
     Он подтянулся и сел, серьезно глядя на нее.
      -  Ты  живешь  со  мной и ни о чем не спрашиваешь.  Ты
заботишься обо мне, боишься за меня, и тебе ничего  от  меня
не  надо.  Ты  умная, ты неплохой журналист,  у  тебя  масса
связей - начни ты копать, наверняка раскопала бы что-нибудь.
Но ты даже не пытаешься.
      -  А  есть  что копать? - дрогнувшим голосом  спросила
Александра.
      Она  испугалась. Все ее подозрения и гроша медного  не
стоят,   пока   они   не  подтверждены.   Подтверждены   или
опровергнуты.   Как   же  ей  хотелось,   чтобы   они   были
опровергнуты! Еще одного удара - теперь уже с его стороны  -
она  просто  не  переживет. Ей никогда не  удавалось  хорошо
"держать удар"...
      - Всегда есть что копать, - с досадой сказал Филипп. -
Но дело не в этом.
     - А в чем?
      - В том, что ты безгранично мне доверяешь. Я ведь могу
улететь и не вернуться, и ты никогда меня не найдешь. У тебя
даже  кредитки  моей нет. Я живу в твоей квартире,  сплю  на
твоем  диване,  а  ты  даже не знаешь, чем  я  целыми  днями
занимаюсь.
      -  У  тебя  своя  работа... -  неуверенно  проговорила
Александра: получалось, что она еще и оправдывается.
     - И дело не в том, что тебе на меня наплевать, - как бы
размышляя  вслух, продолжал он. - Дело в  том,  что  ты  мне
доверяешь. - Филипп вдруг улыбнулся и, вытянув длинную руку,
прижал  ее к себе. - И это самое удивительное, что случилось
в моей жизни.
      -  Что  "это"? - спросила Александра, замирая  от  его
запаха, от тепла, исходящего от его тела.
     - Ты, - ответил он, и они замолчали.
      Она  всегда  раскисала от его случайных  нежных  слов.
Сразу хотелось обнять его, прижаться лицом к теплому плечу и
ни  о чем не думать. Пусть бы он читал, или разговаривал  по
своему  телефону,  или дремал перед телевизором.  Но  минуты
нежности  случались  очень редко, и сейчас  ей  не  хотелось
упустить   такое  мгновение,  потратить  его  на   выяснение
отношений, на всякие объяснения...
      "Мы  все  обсудим, но потом, потом..." - сказала  себе
Александра, боясь спугнуть его любовно-ласковый настрой.
     Слишком они разные. Из разных культур, из разных миров.
Он был так же недоступен ее пониманию, как теория кварков, и
никогда  не стремился проложить хотя бы шаткие мостки  через
разделяющую их пропасть. Он почти ни о чем ее не  спрашивал.
Она пыталась было делиться с ним своими переживаниями, но он
или  засыпал через пять минут, или отвлекался на  телефон  и
больше к разговору не возвращался.
      Он  не  имел никакого понятия о том, какие  цветы  она
любит,  где  проводит  время,  с  кем  встречается   и   чем
занимается.
     "А если я тебе изменяю?" - как-то спросила она его, еще
перед  Новым годом. Он пожал плечами: "Я все равно  не  могу
тебя контролировать. И не буду. И потом, это было бы... - он
поискал слово. - Нечестно".
      Подумаешь - нечестно! Но изменять ему ей и в голову не
приходило.  В  постели с ним она чувствовала  себя  богиней,
красавицей,  волшебницей.  Любовь  с  ним  была  не   просто
приятной. Она была опустошающей, бурной, страстной -  совсем
как  в  романах.  Он  изобретал  какие-то  немыслимые  игры,
возбуждающие  ее  до  того, что она  впадала  в  сексуальное
буйство,  хотя и очень этого стеснялась. Он любил  ее  почти
каждую  ночь,  если  только не приезжал совсем  усталый  или
навеселе.
      Никогда не скажешь, какой бешеный любовный темперамент
таился в этом мужчине!
     Хотя что она понимает в мужских темпераментах?
       Филипп  зашевелился,  потянувшись  за  сигаретами,  и
Александра слегка отодвинулась от него.
      -  И  все-таки, откуда ты его знаешь? - спросила  она,
понимая,  что муженек сам ни за что не догадается рассказать
ей хоть что-нибудь, успокоить ее.
      -  А? - переспросил он рассеянно. - А... он работал во
Франции. Года два, что ли...
     Вот и поговорили.
      Чего она только не передумала, лежа на его плече, а он
и  думать  забыл,  что час назад бросил ее  в  слезах  перед
телевизором  наедине с тысячью разных вопросов, в  состоянии
полного уныния.
      -  Я с тобой разведусь, - в сердцах сказала она. - Ей-
богу!
      -  Я  тебе  разведусь, - пригрозил он,  несказанно  ее
обрадовав. - Хочешь, съездим в Париж?
      От  неожиданности она резко повернула  голову,  больно
задев  его  по подбородку, и уставилась ему в лицо.  Филипп,
сморщившись, потер подбородок.
     - А деньги? - спросила она осторожно.
     - Найдем, - сказал он.
     - Подожди, но ведь жить там на что-то нужно... И билет.
И отель.
      -  Какой  отель, у меня там квартира! -  бросил  он  с
досадой.
      -  Ах, да, - вспомнила она. - Так ты это серьезно?  Мы
правда уедем? - уточнила она для верности.
      "Может, тогда меня и не убьют. Не поедет же киллер  за
,-.) в Париж", - мелькнуло у нее в голове.
      -  Правда,  -  заверил он. - И  так  все  это  слишком
затянулось...
     - Что затянулось, Филипп? - не поняла она.
      - Я хочу показать тебе Париж. - Он затушил сигарету. -
Я  имел  в  виду,  что это нужно было сделать  давно.  Месяц
назад. Или два. И не сочиняй никаких страшилок. Мы прилетим,
поживем у меня, и ты задашь мне все свои вопросы.
     Обещаю тебе ответить на каждый. У тебя паспорт есть?
      -  Есть, - сказала Александра. - Когда я устроилась на
телевидение, мы с бабушкой стали мечтать, как я повезу ее  в
Карловы Вары. Она умерла, а паспорт есть.
      От  волнения у нее дрожали руки. Господи,  неужели  он
позвал ее с собой?
     Неужели правда?
      -  Когда  умерла моя бабушка, мне было  пятнадцать,  -
задумчиво  начал Филипп. - Мы жили вместе, как  ты  с  бабой
Клавой. Родителям всегда было не до меня. И вдруг она умерла
и  оставила меня одного. Бросила, понимаешь? Глупо, конечно,
но  я  долго не мог ей этого простить. Зачем она ушла?  А  я
.как  же?  - Он снова закурил, хоть и не похоже было,  чтобы
волновался.  -  Меня моментально, в тот же  год,  выперли  в
колледж.  А  потом  в университет. И мне даже  в  голову  не
пришло, что может быть по-другому.
      Затаившись,  Александра слушала его  исповедь  и  даже
вздохнуть боялась, чтобы не вспугнуть этот неожиданный порыв
откровенности.
      Она  и знать не знала, что он тоже вырос с бабушкой  и
очень рано ее потерял. Но у него ведь оставались родители...
      - В наследство мне досталась бабушкина квартира. Но  я
въехал  в  нее лет, наверное, через десять. А пока учился  -
снимал,  причем  в  самых паршивых районах,  где  подешевле.
Весело мы тогда жили...
     Он замолчал, Александра подняла на него взгляд.
      -  Ох  и  поездили  мы  тогда! В основном  автостопом.
Побывали таким образом в Германии, потом в Швейцарии.  Ну  и
как  только  не  подрабатывал... Помнится,  пиццу  развозил.
Потом  в  цветочном магазине служил посыльным. -  Он  так  и
сказал  -  "служил".  - Носил рекламу магазина:  здоровенный
такой  картонный щит на животе и на спине. Помню, очень  мне
нравилась  эта работа: слонялся рядом с магазином  и  читал.
Вообще говоря, учился я неплохо.
     - Кошмар какой-то, - заметила Александра.
      -  Ну  какой  кошмар! - возразил он с досадой.  -  Вы,
русские,  избалованны  очень.  Вам  подавай  все   сразу   и
немедленно:  карьеру, деньги, должности... А нет  -  так  вы
горюете,   спиваетесь,  ни  черта  не  делаете,  в   бандиты
определяетесь...
      Дворниками вы быть не желаете и удивляетесь, почему на
улицах такая помойка. В банках мальчики сидят, которые  едва
читать  научились.  А  вы все убиваетесь:  разорили  страну,
продали державу... Нет бы учебник какой почитать, глядишь, и
поумнели б...
     Пораженная его обличительной речью, Александра молчала.
Mикогда   раньше  он  не  излагал  ей  своих   взглядов   на
историческую  родину. Казалось, его вообще мало интересовала
окружающая  действительность, хотя, считала Александра,  для
иностранца он разбирается в ней даже слишком хорошо.
      Но  что  он  понимал - француз, впервые  приехавший  в
Россию,  когда  все  самое  тяжелое  и  страшное  уже  стало
прошлым? Ничего-то он не видел, про социализм, должно  быть,
только  читал,  очереди  за мылом и  колбасой  обошли  Париж
стороной,   идеологию   марксизма   в   Сорбонне   вряд   ли
преподавали,  да  и  бабушка едва  ли  читала  ему  на  ночь
трогательные рассказы о детстве Володи Ульянова.
       -   Любите  вы  нас  поучить,  -  нарушила   молчание
Александра, внезапно почувствовав острую обиду "за державу".
-  Все-то  вы, иностранцы, знаете. Хотя это просто смешно  -
делать  какие-то выводы, прожив полгода в Москве. У вас  уже
триста  лет  порядок, а мы, между прочим, спасли  Европу  от
татаро-монгольского ига.
      Филипп внезапно захохотал, чем испугал Александру. Она
сердито посмотрела ему в лицо и что, интересно, хохочет? Но,
подумав, засмеялась и сама.
     - Господи, и что это мы об этом заговорили?
      -  Не  знаю. - Филипп снова притянул ее к  себе.  -  Я
думаю,  ничего особенного не произойдет, если  ты  на  время
перестанешь морочить себе голову работой и съездишь со  мной
во Францию.
      -  Конечно, - ответила она и вздохнула. - Все равно  я
пока никому не нужна...
     - Вот именно, - задумчиво проговорил Филипп.
      Они долго лежали молча, думая каждый о своем, и уснули
поздно, привычно обнявшись под теплым одеялом.
      Ночью выключили отопление, и Александра встала,  чтобы
достать  второе одеяло. Подсунув холодные пятки под  горячие
мужнины ноги, она стала думать о Париже, истово, напряженно,
-  а  вдруг сила мысли поможет реализовать его план,  и  она
увидит  этот  удивительный город, о котором столько  читала.
Они будут гулять по Елисейским Полям и Люксембургскому саду,
обязательно  посидят на лавочке в квартале  Вогез  и  отыщут
окна квартиры, некогда принадлежавшей Гюго...
     А за это время решатся все ее проблемы. Сами собой.
      Александра теснее прижалась к своему мужу. Как хорошо,
что  когда-то,  давным-давно,  она  догадалась  сделать  ему
предложение!
      И провались пропадом все ее подозрения, которые он так
и не опроверг!..
      В  Потаповском переулке царило уныние - вернувшись  из
санатория,  Александра  сообщила  девицам,  что,   возможно,
поедет в Париж.
     - Навсегда? - мрачно спросила Лада.
      -  Да  нет,  конечно! - воскликнула Александра.  -  На
неделю, наверное. Да и это еще неизвестно...
     Лада подняла глаза на Машу и спросила:
     - А ты как думаешь, а?
      -  Да все, по-моему, ясно, - как-то непонятно ответила
Маша. - К этому давно шло...
     - Что - шло? - раздражаясь, спросила Александра. - Что?
      Маша  печально вздохнула и подошла к окну, за  которым
дотлевала  слякотная  зима. Было  сумрачно,  маятно,  мокро.
Галки кричали, как на кладбище.
      Мокрые  ветки  деревьев четко вырисовывались  на  фоне
серого неба.
     Тоска, тоска...
     - Мы рады, что у тебя все сложилось с этим... Филиппом,
-  сказала  Маша, не поворачиваясь. - Мы рады,  что  ты  его
нашла,  и  что он тебе нужен, и ты ему нужна. Наверное,  это
первая твоя удача в жизни. Я горжусь, что подкинула тебе эту
идею.  -  Она улыбнулась. - И очень хорошо, что ты уезжаешь,
ведь  еще  ничего не кончилось, и за тобой, возможно,  опять
откроют  охоту. Но нам грустно, потому что ты -  наш  лучший
друг, а он увезет тебя скорее всего навсегда.
      - Ты что, сдурела? - недоуменно спросила Александра. -
Он сказал - на неделю.
      - Мало ли что он сказал, - отозвалась Лада с дивана. -
Мы же не слепые.
      И не глухие. Хотя уезжать тебе надо обязательно. Месяц
с  лишним  ты проторчала под неусыпным надзором - в больнице
охрана, в санатории муж, да еще друг детства Павлик наезжал,
а с ним, как я понимаю, шутки совсем плохи... Так что теперь
хорошо  бы  тебе уехать подальше и на подольше. Этот  Филипп
молодец, правильно придумал.
      -  Дамы, да он совсем не то имел в виду! - воскликнула
Александра,  смутно догадываясь, что все будет  именно  так,
как  они  говорят. - Он даже думать не думает  увозить  меня
навсегда!
      - Еще неизвестно, как ты приживешься, в этом Париже, -
не  слушая  ее, продолжала Маша. - Какие у него  доходы?  Не
будешь ли голодать или подметать мусор?
      -  Если  до  этого дойдет, вернусь обратно,  -  мрачно
сказала Александра. - Что вы придумали ерунду какую?
       Маша   смотрела  в  окно,  Ладка  лежала  на  диване,
Александра, сгорбившись, сидела на стуле между ними.
      Все решено - вот что таилось в их молчании. Решено  не
ими,  им  остается только подчиниться. Подчиниться и  начать
новую  жизнь - друг без друга, без любимых людей и даже  без
надежно устроенного будущего.
      Они  проиграли.  Неизвестно кому, неизвестно  когда  и
неизвестно  в  чем,  но  они  проиграли.  Жизнь  их   теперь
изменится. Сами они станут другими. Залижут раны - не век же
им кровоточить! - и будут жить дальше. Но уже иной жизнью  -
они никогда не исчезнут совсем, эти раны...
     - Неужели правда, девочки? - спросила Александра плача.
- Неужели правда?
     - Не хнычь! - отрезала Ладка. - Без тебя мокро.
     - Я не могу! - всхлипнула Александра. - Я не могу!..
      - Тогда иди прогуляйся, - грубо сказала Лада. - Давай,
одевайся и иди.
     Придешь, когда перестанешь реветь.
      Александра  понимала, что Ладе  тяжелее,  чем  ей.  Ее
Михайлов пропал, как будто его никогда и не было. Вика  явно
/`(,%`(" + al ее уволить, а Ладка в тоске по Михайлову  даже
не собиралась защищаться.
      Александра тихо оделась в прихожей и побрела  вниз  по
лестнице.  Слезы  туманили  ей  глаза,  хотелось  не  просто
плакать - громко рыдать.
     Из Потаповского она свернула направо, к Маросейке.
      Не  уедет она навсегда, что они придумали, ей-богу!  И
Филипп  вовсе не собирается жить с ней до конца дней  своих,
да  еще  в Париже. Конечно, ей бы этого хотелось, но тут  их
желания  расходятся.  Странно, но она  не  могла  вспомнить,
когда  ей впервые пришло в голову, что она хотела бы прожить
с  ним  всю  жизнь. А как же теория о том,  что  она  вообще
никогда  больше не будет доверять мужчинам?  Но  эта  теория
почему-то   не   касалась  Филиппа  -  ему   она   доверяла.
Безоговорочно.
      Старательно оглянувшись по сторонам, Александра  стала
переходить  Маросейку, как вдруг хриплый вопль ударил  ей  в
уши:
     - Назад! Назад!!
     Она непроизвольно оглянулась, чтобы посмотреть, кто это
так вопит, но в этот миг какая-то неведомая сила дернула ее,
швырнула  в  сторону, и она, будто со стороны, увидела,  что
вся улица Маросейка - так ей показалось - в ужасе смотрит на
нее,  лежащую  в  куче  мокрого  заплеванного  снега,  а   в
переулок,  на  бешеной  скорости  сворачивает  ободранная  и
грязная машина. Завизжали тормоза, машину занесло, мелькнули
и погасли задние огни.
     Все стихло.
      -  Вставай! - сказали Александре сверху, и прямо к  ее
физиономии протянулась рука. -Можешь встать?
      Ошеломленная,  еще