те с Чаком они пробежали уже до самого проспекта Добролюбова.
   - Что, дружок, слабо через мост на ту сторону? Пес только  подпрыгнул
от удовольствия. Человек с собакой пробежали по  проспекту  Добролюбова,
по Тучкову мосту, по Малому проспекту. Пес весело несся вперед, почти не
оглядываясь на хозяина, - хорошо знал дорогу.
   Они свернули на 3-ю линию, пересекли и Средний, и Большой и, наконец,
остановились у красивого четырехэтажного дома. Дмитрий,  подняв  голову,
смотрел на эркер третьего этажа,  увитый  изнутри  лианами  и  ползучими
растениями.
   Пес сел рядом и тоже задрал голову, рассматривая ему одному  известно
что.
   Он уже не раз приходил сюда с хозяином и  знал,  что  тут  полагается
постоять, посмотреть, помолчать. Такой ритуал.
   - Занавесили, брат, ничего не увидишь,  -  вздохнул  Дмитрий.  -  Вот
такая икебана.
   Эта фраза тоже была ритуальной. Сейчас, насколько знал Чак, последует
несколько сдержанных  вздохов,  потом  хозяин  скажет:  "Ладно",  и  они
потрусят домой.
   Но в этот раз все  пошло  по-другому.  Может  быть,  потому,  что  из
парадной нарисовалась маленькая собачка, белая и  кудлатая.  Она  весело
засеменила по тротуару налево к скверу. Чак хотел было броситься к  ней,
познакомиться, пообнюхиваться, но хозяин железной ладонью схватил его за
ошейник.
   - Рядом, - приказал он сурово, и вышколенный пес не  мог  ослушаться.
Но одновременно он не мог и отвести глаз от сучки, которая и подстрижена
была как-то чудно, не по-собачьи, - задние лапки голые, а на шее  грива.
Довольно нелепо, если разобраться, но Чак не мог не признать - что-то  в
этом есть...
   Прекрасную незнакомку  вела  на  поводке  женщина  в  голубом  плаще.
Внимание Чака она не привлекала. Пожалуй, немного необычными были  рыжие
волосы, которые заставляли вспомнить про  соседского  кота.  К  счастью,
волосы у женщины вились и казались  пушистой  шапкой,  в  то  время  как
шерсть Марса была хоть и пушистой, но совершенно прямой.  Это  примиряло
Чака с хозяйкой прекрасной дамы. Ведь неприятно, когда оказывается,  что
понравившееся тебе существо связано с  кем-то  противным.  Не  дай  боже
рядом бы вышагивал Марс.
   Хозяин, кажется, тоже бы очарован белой пуделицей. Во всяком  случае,
он не двигался с места, пока представительница прекрасного пола вместе с
хозяйкой не перешла улицу и не скрылась в сквере у  Академии  художеств.
Только после этого Дмитрий, как будто очнувшись, сказал псу:
   - Ладно, Чак Норрис, пора и домой. Ты видел?
   Если бы Чак мог говорить, он бы ответил: "Видел. Очень понравилась.
   Особенно голые задние лапы".
   Но вслух он этого не сказал.
   И они медленно затрусили - на этот раз через Биржевой мост.
   - Тебе уже несколько раз звонили с работы,  -  сказала  Агния  вместо
приветствия. - Разбудили меня.
   - Ну вообще-то не такая рань, - ответил Дмитрий, уводя Чака в  ванную
мыть лапы.
   - Я вчера до двух писала статью о Мартине  Стайне,  очень  интересном
молодом дирижере. Сегодня у него будет прием в  "Астории".  Меня,  между
прочим, тоже пригласили, - объявила сестра.
   - Поздравляю.
   -  Мне  дали  пригласительный  билет  на  два  лица,  -  торжественно
продолжала Агнесса. - Если будешь хорошо себя вести, прилично  оденешься
и  оставишь  свои   милицейские   замашки,   то...   -   она   выдержала
многозначительную паузу, - я могу...
   Агния не договорила, потому что в прихожей зазвонил телефон.
   - Самарин? Говорит дежурный по Ладожскому отделению капитан Селезнев.
В три часа будет опознание твоего трупа.
   - Моего?
   -  Не  валяй  дурака.  Загрызенной  в  электричке.  Похоже,  личность
установили.
   Носильщик на вокзале паспорт ее нашел. Марина Александровна Сорокина,
тысяча  девятьсот  шестьдесят   девятого   года   рождения,   прописана:
Фурштатская, двадцать четыре, квартира пятнадцать. Замужем.
   - Родственники пытались объявить розыск?
   - Ну, Дмитрий Евгеньевич, какой им розыск, когда ее  всего  четвертые
сутки нету.
   - Ну да,  знаю,  -  сурово  отозвался  Самарин.  Сколько  он  пытался
доказать, что розыск гораздо легче вести по горячим следам, а  не  через
месяц! И вот снова, пожалуйста! Давно бы установили ее личность.
   - Полегче, Дмитрий, ты же понимаешь, сколько будет этих заявлений. Да
и не о том речь. В три опознание. Ее муж у нас  в  отделении.  Возможно,
подъедут  родители.  Советую  захватить  валидол  для  родственников   и
что-нибудь покрепче для себя.
   - Черт! - выругался Дмитрий, бросив трубку. - Три дня назад уже могли
установить личность убитой! Если бы не случайность, она так  и  осталась
бы неопознанной. А эти ублюдки соблаговолили бы принять у  родственников
заявление через месяц. Идиоты!
   - Я бы попросила не выражаться, - заметила Агнесса. - Дмитрий, я тебе
просто удивляюсь. Что за язык! Что за выражения! Работа в  этой  милиции
тебя вконец испортила. Ты - Самарин! Слышала бы мама...
   - Мама бы меня поняла, - ответил Дмитрий.
   Он взглянул на часы. Половина второго.
   - Ты мне не ответил, - сказала Агния. - Так ты идешь со мной?
   - Хорошо, хорошо, - чтобы отвязаться, бросил Самарин. Он  терпеть  не
мог всех этих банкетов-фуршетов, но времени препираться не было.
   Когда Самарин с Сорокиным подъехали к  моргу,  в  гулком,  выложенном
простой белой плиткой "предбаннике" уже стояла  прибывшая  на  опознание
интеллигентная пожилая пара. Костя остановился поодаль и после  невнятно
произнесенного "здравствуйте"  старался  не  смотреть  на  стариков.  Те
стояли прижавшись друг  к  другу.  Женщина  беспрерывно  вытирала  слезы
платком, а муж тихим голосом ее успокаивал.
   Эти сцены всегда действовали на  Дмитрия  угнетающе,  хотя  виду  он,
разумеется,  не  подавал,  и  со  стороны  могло  показаться,  что   он,
следователь с железными нервами, просто не замечает, что у других  людей
бывают эмоции.
   Он взглянул на стариков.
   "Родители, - подумал он. - Матери бы лучше не ходить".
   Он вернулся к жавшемуся в сторонке молодому человеку.
   - Понимаете, тело в таком состоянии... Матери лучше не видеть.  Может
кончиться нервным срывом - А что я-то могу сделать? Они меня слушать  не
станут.
   "Да, теща и зять. И почему они всегда  как  кошка  с  собакой?  Закон
природы, что ли, такой?" - подумал Дмитрий и подошел к пожилой чете.
   -  Старший  следователь  Самарин.  Извините,  но   я   думаю,   будет
целесообразно, если в опознании примете участие только вы,  -  обратился
он к мужчине. На  женщину  Самарин  старался  не  смотреть.  потому  что
женские слезы действовали на него душераздирающе. Сестра это знала  и  в
критических случаях всегда этим пользовалась.
   - Нет, - выкрикнула дама, - я должна видеть свою дочь!
   - Мара, милая, - пытался успокоить ее муж, - может быть, это не она.
   Скорее всего не она. И не зачем тебе туда ходить, я пойду один, а  ты
пока-по стой здесь.
   - Нет! - всхлипнула дама. - Я знаю, я сердцем, чувствую  -  она  там!
Пустите меня к дочери! Вы не имеете права не пустить!
   В  дверях  морга  появился  Александр  Попов.  Он   окинул   взглядом
"предбанник", оценил обстановку и  решил  убраться  от  греха  подальше,
оставив за себя санитара.
   - Сань, побудь на опознании, а? - попросив приятеля Дмитрий.
   - Тогда давай начнем, - мрачно отозвался судмедэксперт.
   - Муж, пожалуйста, - спокойно сказал Самарин.
   Костя двинулся с места, но плачущая дама опередила его.
   - Пойду я! Я имею право!
   "Как же ее остановить..." - в отчаянии подумал Дмитрий.
   Если бы у него хватило сил справиться с десятком разгневанных пожилых
фурий, он все равно бы не смог остановить мать, убитую  горем,  которая,
возможно, потеряла единственную дочь.
   - Пусть идет, - махнул рукой Попов. - Лучше поскорее закончить...
   Он был совершенно вымотан и находился явно не в своей тарелке.
   - Муж проходите, - самым железным голосом,  на  какой  был  способен,
сказал Дмитрий, надеясь, что его холодный тон возымеет действие. Но мать
уже ничего не воспринимала. Она ринулась в  открытую  дверь.  Самарин  и
Попов последовали за ней.
   Маргарита Васильевна, оказавшись в помещении морга, дико  заозиралась
в поисках трупа. Вокруг было пусто. Только во всю стену почти до  самого
потолка  высился  огромный  холодильник  с  выдвижными,  как  у  комода,
ящиками, перед которым стояла тележка.
   Попов протянул руку и выдвинул один из них.
   Маргарита  Васильевна  напряженно  следила  за  его  действиями.  Она
перестала плакать, и ее лицо покрылось яркими красными пятнами.
   "Нашатырь-то у Саньки найдется?" - мрачно подумал  Самарин,  а  вслух
сказал:
   - В вашу задачу входит с уверенностью  опознать  или  не  опознать  в
предъявленном вам теле вашу дочь Сорокину Марину Александровну.
   У Маргариты Васильевны задергался подбородок - она делала  гигантские
усилия, чтобы не разрыдаться.
   - Давай ты. - Попов тоже выглядел неважно.
   "Удивительно, - думал, глядя на него, Дмитрий, - никогда его таким не
видел. Обычно он так не переживает. Значит,  и  у  патологоанатома  есть
нервы".
   С тела сняли простыню, и Маргарита Васильевна Разрыдалась в голос.  И
это при том, что ребята из морга работали на совесть: все было аккуратно
зашито и вместо зияющей раны на шее  с  левой  стороны  проходил  только
тонкий синий шов.
   - Мариночка! Девочка моя! -  Мать  бросилась  бы  на  труп,  если  бы
Самарин с Поповым не удержали ее.
   - Маргарита Васильевна, не положено, - тихо сказал ей Дмитрий. -  Вот
получите тело, тогда... Но, к сожалению, это  произойдет,  только  когда
будет закончено следствие...
   - Девочка моя! - Мать закрыла лицо руками и затряслась в истерических
рыданиях.
   Самарин отвернулся и  тупо  разглядывал  ровную  белую  стену,  затем
прокашлялся и обратился к Маргарите Васильевне:
   - Гражданка Диканская, вы опознаете в  предъявленном  вам  теле  вашу
дочь?
   - Да, - тихо прошептала мать.
   - Вы можете указать на те приметы, которые безошибочно  указали  вам,
что это ваша дочь?
   - Да мне ли ее не знать! Да все-все, все родное! - Она снова чуть  не
расплакалась, но, встретившись взглядом со следователем,  только  утерла
глаза платком и тихо сказала:
   - Вот родинка на  левом  запястье.  Потом,  видите,  на  губе  справа
небольшой шрамик. Это она губу разбила на даче... -  голос  предательски
задрожал, - с качелей упала... У нас в Школьной...
   - Сань, проводи ее, - сказал Самарин.
   - Знаешь, Димка, лучше ты.
   У Попова было такое лицо, что Самарин не стал спорить, осторожно взял
женщину за плечо и повел к выходу.
   - Александр Илларионович, - пригласил он.
   - Саша! - бросилась к мужу Маргарита Васильевна.
   - Мара, я сейчас, - ответил тот, обнял  жену  и  шагнул  в  помещение
морга.
   Диканский старался держаться по-мужски, но его выдавали руки.
   - Сомнений нет - это моя дочь Марина Диканская, по мужу  Сорокина,  -
тихо заявил он. - Где я должен расписаться?
   В эту секунду  в  "предбаннике"  послышался  крик.  Кричала  женщина.
Самарин с Поповым  поспешно  открыли  дверь  и  увидели,  как  Маргарита
Васильевна наступает на зятя с криком:
   - Что ты сделал с моей дочерью, подонок! Что тебе было надо?
   Костя медленно отступал.  Он  был  еще  бледнее,  чем  прежде,  -  Вы
прекрасно знаете, что я люблю ее и мне ничего было не надо!
   - Знаю я, как ты ее любил! - дико выкрикнула безутешная мать.  -  Это
по твоей милости она погибла! По твоей! Ты погубил ее!
   - Мара, дорогая, успокойся! - Александр Илларионович подхватил жену в
последний момент -  губы  у  женщины  посинели,  и  она  стала  медленно
опускаться на белый плиточный пол.
   Муж  не  смог  удержать  ее  и  опустился  перед  женой  на   колени,
поддерживая только ее голову.
   - Санька, нитроглицерин, нашатырь  или  что  там  считаешь  нужным  -
быстро, - сказал Дмитрий.
   Попов сунул женщине под нос ватку с нашатырем, а затем, когда веки ее
слабо дрогнули, отсчитал несколько капель в мензурку с водой:
   - Выпейте вот это.
   - Сорокин, идите на опознание, -  сказал  Самарин  стоявшему  поодаль
Косте. - Пусть она вас не видит.
   Костя поспешил шагнуть за дверь, стараясь поскорее скрыться с тещиных
глаз, но не ожидал, что в следующий момент испытает такой шок.
   Потому что перед ним на каталке лежала Марина. Его жена. Такая родная
и знакомая, а теперь такая чужая. Ее  неестественно  бледное  тело  было
сплошь покрыто зеленовато-синими швами, нос заострился, щеки  ввалились.
Она, казалось, распространяла вокруг себя арктический  холод.  Это  была
смерть. Настоящая. Так близко и непосредственно Костя столкнулся  с  ней
впервые в жизни.
   Хотелось закричать: "Марина, Мариночка! Прости меня, дурака!  Встань!
Я больше никогда-никогда...  Клянусь!"  Хотелось  упасть  перед  ней  на
колени и вымолить прощение, только пусть она встанет, а не лежит вот так
безжизненно на каталке. "Давай уйдем отсюда, из этого страшного места!"
   В голове всплыло:
   Согрей меня, Ведь я еще живой, И  мне  так  важно  вымолить  прощенье
Перед тобой Не в том, что виноват, А в том, что жизнь - всего мгновенье.
(Стихи Р.Б.Зуева.) Но Марина молчала.  И  оживить  ее  теперь  не  могло
ничто. Ни раскаяние, ни верность, ни любовь, ни стихи.
   Когда опознание было закончено и  все  документы  оформлены,  Самарин
сказал:
   - Слушай, Санька, ты хоть что-нибудь знаешь об этих маньяках? Что  ты
вообще о них думаешь как медик? Их признают вменяемыми? Но вот  я  хотел
бы понять - что ими движет?
   - Страсть, - развел руками Санька. - Что движет людьми в этой  жизни:
жажда власти, жажда богатства и жажда любви. И последняя самая  сильная.
А иногда она проявляется  вот  таким  образом...  В  Америке  один  убил
семнадцать парней только  потому,  что  чувствовал  себя  одиноким.  Ему
казалось, что его все  бросают,  вот  он  и  пристукивал  их.  Чтобы  не
бросили.
   - А как его нашли? - спросил Самарин.
   - Этого американца-то? - Санька оторвался от тяжелых  мыслей.  -  Как
всегда, случайно. Сбежал у него один. - Он  помолчал.  -  Беспечные  эти
американцы... Наши таких промахов не допускают. - Он снова  замолчал.  -
Знаешь, Димка, давай об этом как-нибудь потом. Я сейчас не в настроении.
Я тебе литературу подберу...
   - Хорошо бы... - отозвался Самарин, - а то трудно вести  дело,  когда
совершенно не понимаешь  психологию  преступника.  Другое  дело  -  вор,
грабитель, обычный  убийца.  У  него  общечеловеческие  мотивы:  нажива,
ревность, желание отомстить...
   - Хорошего ты мнения о человечестве...
   -  Я  же  все-таки  не  из  Гринписа  и  не  из  Армии  спасения.  На
человечество надо смотреть трезво, тогда и не будет идиотских ошибок. Ну
так что, может быть, завтра встретимся?
   Санька Попов задумался, а потом кивнул:
   - Хорошо. Завтра, у меня.
   С лица его не сходило мрачное выражение.
   - Господи; как ты поздно! - накинулась на Дмитрия сестра. - Что там у
вас, это опознание Часами происходит? Казалось бы, взглянул,  узнал  или
не узнал, и все. Три минуты.
   - Аля, давай немного помолчим, ладно?
   У Дмитрия в ушах еще звучали плач и причитания Марининой матери.
   Посмотрела бы Агния, как именно проходят эти  "три  минуты".  Агнесса
замолчала, но ненадолго.
   - Хоть бы ты женился, - затянула она старую песню, - и  вымещал  свое
плохое настроение не на мне, а на жене. Хотя мне заранее очень жаль  эту
несчастную женщину.
   Почему-то вспомнилась Штопка. Такая, какой он увидел ее сегодня утром
на 2-й линии Васильевского острова, - легкая, воздушная, прекрасная. Да,
наверно, сестра права - он никогда не женится, потому что до сих пор  не
смог подойти к любимой женщине и признаться ей.
   Впрочем, теперь все равно уже поздно - она ведь  уже  шесть  лет  как
замужем.
   Ну, кому везет, а кому - нет. Что же делать... Жениться он мог только
на одной женщине, потому  что  иного  брака,  кроме  как  по  любви,  не
признавал... Ну раз не судьба, что поделать...
   Вспомнился муж убитой -  Константин  Сорокин.  Не  дай  бог  пережить
такое!
   Ладно, подумал Дмитрий, пусть у него самого нет жены и  скорее  всего
никогда не будет, зато он позаботится о  том,  чтобы  маньяки-убийцы  не
трогали чужих.
   - Дмитрий, так ты собираешься? - послышался голос Агнессы.  -  Мы  же
идем на прием в "Асторию"!
   Завязывая галстук (такое можно сделать только  для  любимой  сестры),
Дмитрий вспомнил сегодняшнее опознание. Это всегда  тяжело,  но  сегодня
было просто ужасно. "Даже Санька занервничал... Удивительно.  Забываешь,
что патологоанатомы тоже люди..." Санька  всегда  был  таким  спокойным,
таким рассудительным.
   Вспомнилось, правда, как он  в  конце  восьмого  класса  грохнулся  в
обморок во время экскурсии в Кунсткамере. "Значит, и у гиппопотамов есть
нервы... Наверно, он то же самое думает обо мне".

Глава II

МИЛИЦЕЙСКИЕ БУДНИ

26 октября, воскресенье

   Александр Попов жил у парка Победы. Дмитрий никогда не  понимал,  как
Санька  мог  уехать  с  Петроградской.  Пусть  даже   в   престижный   и
экологически чистый Московский район... И тем  не  менее  несколько  лет
назад Попов - уже после смерти отца - вдруг сорвался и обменял  квартиру
на равноценную в другом районе. В новом Санькином жилище Самарин еще  не
бывал, но быстро разыскал и Варшавскую улицу, и нужную пятиэтажку.
   Квартиры холостяков бывают  двух  видов.  Там  либо  царит  идеальная
чистота и порядок, либо дичайший  бедлам.  Жилище  Попова  относилось  к
первому.  Каждая  вещь  тут  имела  свое  место,  пол  чисто  вымыт,  но
отсутствие штор на окнах указывало на то, что  этого  дома  не  касалась
женская рука.
   В комнате - диван, два кресла, журнальный столик, телевизор.  Книжные
полки заставлены  медицинской  литературой,  начиная  от  "Лекарственных
средств"
   Машковского и кончая Видалем  и  Большой  медицинской  энциклопедией.
Целые  полки  забиты  книгами  по  фармакологии,  психиатрии,  анатомии.
Художественной литературы не видно - ни детективов,  ни  фантастики,  ни
классики.
   "Специалист подобен флюсу, - вспомнил Дмитрий. - Понятно,  почему  он
холостяк. Не всякая женщина выдержит мужа, способного говорить и  думать
только о медицине".
   Расположились на кухне, блиставшей почти полным отсутствием  кухонной
утвари. С тех пор как в нашей стране появились импортные  полуфабрикаты,
Попов питался исключительно из  пакетиков.  Вот  и  сейчас,  готовясь  к
приходу Самарина, он разогрел вегетарианскую пиццу с шампиньонами, полил
растительным  маслом  мексиканскую  смесь  для  салата   и   достал   из
холодильника запотевшую бутылку хванчкары.
   - Извини, мяса не будет, - сказал Санька.
   Выпили за встречу.
   - Понимаешь, Санек, - сказал Самарин, - я тут перелопатил все дела по
преступлениям на  сексуальной  почве.  В  ГУВД  ведут  одного  серийного
убийцу. Вот я и подумал, а что, если наше убийство - его  же  рук  дело?
Вроде не выходит. Хотя в "почерке" есть кое-что общее.
   - Ну, знаешь, во  всех  убийствах  есть  нечто  общее,  -  усмехнулся
Санька. - Начиная с того факта, что убили.  Ну  а  дальше  идут  детали:
смерть наступила в результате асфиксии, задушили другими  словами,  или,
скажем, в результате повреждения колюще-режущим предметом, то есть ножом
зарезали или, скажем, отверткой, надфилем. Способов  убить  человека  не
так много. Главное в более мелких деталях.
   - А ты впервые  столкнулся  с  эпизодом  по  садисту?  С  другими  не
приходилось работать?
   - Не приходилось, - задумчиво ответил Попов, - ни разу. И  я,  честно
говоря, не жалею.
   - Да, посмотрел я на тебя вчера. Таким еще никогда не видел.
   - Да чего-то я вчера действительно... Работы было... Я  с  устатку  и
маханул пятьдесят граммов спирту, а то уже ноги не держали. Вот,  видно,
и развезло чего-то...
   - А я думал, что патологоанатома ничем не прошибешь....
   - Я привык к трупам, но не к их живым родственникам.
   Выпили еще по одной - за успех безнадежного предприятия.
   - Я выписал о