зин.  -  У  меня
такое чувство, будто я на этой Ладожской-Товарной живу.
   - Вот и хорошо. Живи дальше.
   - Дмитрий, у тебя сегодня что по вампиру?
   - Личные связи проверяю. Сходить к Сорокиной  на  работу,  предъявить
фоторобот,  родителям  его  показать...  Хотя,  честно  говоря,   особых
результатов не жду. Звонков по фотороботу - завал, и все  чушь.  Портрет
слепой - на каждого второго похож.
   - Вот и я о том же. Пусть этим займутся Панков и Калачева. А ты давай
пока с путевым обходчиком.
   - Может, туда Никиту послать?
   - Нет, хочу, чтобы туда съездил ты. А после тебя - пусть едет Никита.
   Дмитрий кивнул и вернулся к себе в кабинет, который делил  с  Никитой
Панковым и Михаилом Березиным.
   Он вынул из шкафа дело о поджоге дома, но тут в дверях  возник  Мишка
Березин:
   - Самарин, ты сдал план работы на ноябрь?
   Дмитрий завыл (про себя, разумеется).
   - Слушай, как я на месяц вперед смогу расписать работу  по  раскрытию
преступлений, которых еще не совершили,  а?  Ну  вот  как  ты  себе  это
представляешь?
   - Это распоряжение начальника ГУВД, а не мое,  -  спокойно  глядя  на
него ясными  глазами,  отвечал  Березин.  -  И  я  его  распоряжения  не
комментирую. Между прочим, так же, как и ты, пишу план работы.
   Дмитрий хотел пройтись по поводу самого Березина и  его  отношения  к
начальству и службе. Против лома  нет  приема.  Придется  писать.  Иначе
работать не дадут. А строптивость  лучше  приберечь  для  других,  более
принципиальных случаев.
   - Ладно, занесу через полчаса, - сухо сказал он.  Он  отложил  папку,
вынул чистый лист бумаги и написал: "План работы на  текущий  месяц".  И
вдруг стало так тошно, что захотелось швырнуть ручку на пол и растоптать
ногами. Господи, какой маразм! На нем  труднейшее  дело  об  убийстве  в
электричке, не  говоря  о  других.  Но  вместо  того,  чтобы  заниматься
маньяком, он должен сочинять дурацкий план. И все ради чего? Ради  того,
чтобы угодить какому-то идиоту наверху? И ведь  не  он  один.  Сейчас  и
Никита, и Катя - все в полном составе пишут планы. Даже сам  Спиридонов.
То есть работа транспортной прокуратуры парализована минимум на час.
   И Самарин, тяжело вздохнув, вывел на бумаге:
   "30 ноября. Поездка на станцию Бабино по делу о поджоге".
   "Наверно, Сем Семыч прав, - думал Самарин, - пусть к  Диканским  идет
кто-нибудь другой, Никита или Катя".
   Услышав о задании, Никита тяжело вздохнул и сам  вызвался  поехать  к
Сорокиной на работу, но только не к родителям. У них он  уже  был  и  не
очень хотел повторять свой визит.
   - Ты заранее прими что-нибудь успокоительное, - посоветовал  он  Кате
Калачевой.
   Наконец они разъехались, и  Дмитрий  погрузился  в  изучение  дела  о
поджоге.
   То, что имел место именно поджог, не вызывало никаких  сомнений.  Это
сразу установили инспектора  чудовской  пожарной  службы.  Сам  обходчик
Гринько остался  жив  благодаря  чистой  случайности.  В  момент,  когда
загорелась будка, он находился в сарае, где держал кроликов.
   Собственно, это была не будка, а  добротный  сруб,  где  Гринько  жил
постоянно. Жил один, хотя в ближайшей деревне у него были мать и сестра.
К делу  прилагалась  характеристика.  Из  нее  следовало,  что  к  своим
обязанностям  Гринько  относился  ответственно,  так  что  администрация
железной дороги не имела к нему претензий, а однажды даже  поощрила  его
премией.
   Нелюдимый человек, одиночество которого  скрашивают  только  домашние
животные. Кролики, наверно, кошка или собака... Кому могла  понадобиться
его жизнь? Ведь подожгли, вероятнее всего,  с  намерением  расправиться.
Ночью, сразу с нескольких сторон...
   Сразу возникли вопросы: были ли у Гринько недруги, не ссорился ли  он
с кем-то в последнее время? Характер у него  скорее  всего  неуживчивый,
мог кого-то обидеть... Ответов на эти вопросы в папке не было.
   Чудовцы сделали свое дело, составили акт о поджоге,  собрали  вещдоки
(прямо скажем, не очень многочисленные) и  спихнули  дело  на  питерское
управление транспортной милиции. Воспользовались тем, что будка  Гринько
стояла в пределах железной дороги.
   Самарин  взглянул  на  следующий  документ,  выданный  администрацией
поселка  Бабино  Ленинградской  области.  Тут  содержалось  кое-что   не
лишенное интереса.
   Оказалось, что Гринько Алексей Степанович, 1959 года рождения, вместе
с матерью, сестрой и племянником прибыли как беженцы из  Таджикистана  в
марте 1993 года.
   Эта дата за что-то цеплялась... Что-то такое было  связано  с  весной
1993 года... Самарин снова пересмотрел дело о поджоге. Нет, искать  надо
не тут. Это вообще не связано с железной дорогой.
   Ну конечно! Клара Сидоренко, первая жертва маньяка №1,  "работающего"
в парках, была убита 17 мая 1993 года.
   Конечно, это просто совпадение. И вообще, прав  ли  он,  считая,  что
искать надо среди таких вот одиноких  странноватых  холостяков?  Ведь  и
Михасевич, и Чикатило были женаты, имели детей...  Тогда  и  его  самого
следовало бы подозревать во всех смертных грехах -  проживает  вместе  с
незамужней сестрой, не  женат...  Тоже  подозрительно...  И  все-таки  с
Гринько хотелось познакомиться поближе.

***

   - Дмитрий Евгеньевич, к вам девушка! - Даже по селектору было слышно,
как дрожит голос секретарши Жеброва-старшего Тани.  Сразу  понятно,  что
девушка эта - соперница, по крайней мере с Таниной точки зрения.
   Дмитрий вышел в коридор и увидел, как со стороны  лестницы  появилась
Лариса Мокроусова. Для похода в милицию она оделась несколько  скромнее,
чем для редакции, - на  ней  были  брюки.  Правда,  они  принадлежали  к
разряду тех, что "три дня с мылом надевали", и  подчеркивали  аппетитные
Ларисины формы нисколько не меньше, чем колготки.
   Работники правоохранительных органов - обычные мужчины,  с  той  лишь
оговоркой, что в служебное время имеют дело почти исключительно с людьми
своего пола,  а  служебное  время  у  них  практически  не  нормировано.
Разумеется, патрульно-постовая служба, особенно вокзальная, немало видит
и представительниц прекрасного пола. Хотя, положа руку на  сердце,  этот
конкретный пол следовало бы назвать синерожим.
   Поэтому красивая, молодая и пышная особа, от которой на все пропахшее
табаком и несвежими носками  отделение  разносился  сладкий  французский
аромат, привела сотрудников в ступор.  Не  нашлось  ни  одного,  кто  не
проводил бы ее долгим восхищенным взглядом.
   Единственным, на кого Ларисины прелести  не  произвели  ни  малейшего
впечатления, был тот, к кому она пришла, - старший  следователь  Дмитрий
Самарин.
   - Проходите, пожалуйста, - вежливо, но очень сухо сказал он, указывая
на дверь кабинета. Лариса вошла.
   - Вы меня вызывали? По какому же поводу?
   - Хотел поговорить о  ваших  взаимоотношениях  с  Сорокиным.  Что  вы
знаете о его жене? Каким она была человеком...
   - Сесть можно?
   - Садитесь, пожалуйста, - спохватился Самарин, вставая со стула.
   Она выбрала место у стены, так чтобы между ней и  Самариным  не  было
стола и вся ее фигура просматривалась полностью. Брюки плотно обтягивали
бедра, и создавалось впечатление, что на Ларисе вообще ничего нет, кроме
черных колготок и прозрачного гипюрового топа, который решительно ничего
не скрывал.
   Видно, Лариса явилась с самыми решительными намерениями.  Следователь
казался ей привлекательной добычей. Не очень легкой - но от этого  охота
становится еще интереснее.
   - Ваша фамилия, имя-отчество, год рождения? -  не  замечая  прелестей
свидетельницы, спросил Самарин.
   - Лариса Георгиевна Мокроусова, семьдесят седьмой.
   - Что вам  известно  о  смерти  Марины  Сорокиной,  жены  Константина
Сорокина, вашего сослуживца?
   - Да какой-то маньяк ее замочил... А на хрена она с ним  пошла?  Надо
же смотреть, с кем идешь. Господи! Да у меня  сколько  раз  так  бывало:
подваливает такой деловой, туда-сюда, тачка, бабки,  а  я  в  глаза  ему
посмотрю - и от ворот поворот. Таких нам не надо!
   "А ведь, по сути, она права", - подумал Дмитрий и спросил:
   - Со слов Константина Сорокина я понял, что вы  были  знакомы  с  его
женой.
   - Было дело. Она же по специальности - училка. У  нас  в  школе  вела
историю.
   Это, прямо скажем, был не самый мой любимый предмет.
   - А какой же самый любимый?
   - Физкультура! - Лариса хмыкнула.
   - Но вы пошли не по спортивной линии.
   - Тренера не стало.
   - Лариса, а вы могли бы припомнить, что  произошло,  когда  у  вас  в
журнале отмечали день рождения Сорокина?
   - Да ничего такого. Сидели за столом -  выпивали,  закусывали.  Мы  с
Сорокиным оказались рядом, и уж не знаю, кто начал, он или  я,  кажется,
все-таки он, стали целоваться. Но это  так,  в  шутку.  Шеф  ему  машину
редакционную дал, велел водителю отвезти его домой  и  вернуться  назад.
Думаю - прокатимся вместе.
   Тем более что я ему подарочек купила один, хотела  с  глазу  на  глаз
передать.
   - Вам часто приходилось дарить нижнее белье чужим мужьям?
   - Нет. Я предпочитаю, чтобы его дарили мне.
   - Но в тот раз вы изменили своим принципам.
   - Ну, понимаете. Костя всегда  был  такой  какой-то  безынициативный,
квелый,  хотелось  его  взбодрить.  С  такой  женой   -   неудивительно.
Посмотришь - молоко в грудях киснет.
   - Но вы не знали, кто его жена?
   - Понятия не имела! Я ее и узнала-то не сразу. Стоит в дверях с таким
видом, будто привидение  увидала.  И  даже  не  вышла,  чтобы  дать  мне
одеться. Глаза вылупила, как истукан. Мне, конечно, за себя не стыдно: и
фигура, и белье - все при мне. Но к такому хамству я  не  привыкла...  -
Лариса передернула круглыми плечами. Она до сих пор  не  могла  простить
Марине пережитого унижения.
   - А Сорокин? Как повел себя он?
   - Ой, вы бы видели!  Противно  вспомнить.  Сначала  испугался,  когда
услышал, как открывается входная дверь. Задрожал, как кролик, а до этого
такой был страстный! Ну а после со мной  ни  полслова,  как  будто  я  в
чем-то виновата!
   Видите,  как  получается!  Что,  я  его  силой  затащила  в  постель?
Извините, это бабу можно трахнуть против ее воли, а мужика-то -  шиш!  А
уж у него на меня стоял, как, наверно, на нее никогда в жизни!
   Слушая Ларису, Самарин быстро набирал на компьютере текст протокола.
   - Ну что ж, спасибо, Лариса Георгиевна. Сейчас  я  оформлю  протокол,
прочитаете, подпишите.
   "10 октября сего года я вместе с Сорокиным К. Г. приехала к  нему  на
квартиру, чтобы наедине вручить подарок ко  дню  рождения.  На  квартире
Сорокина К. Г. я вступила с ним в интимную  связь,  свидетельницей  чего
стала внезапно вернувшаяся жена Сорокина К. Г. - Сорокина М.А. После  ее
возвращения я покинула  их  квартиру.  О  дальнейших  событиях  в  семье
Сорокиных сведений не имею".
   - Как у вас неинтересно получается, - хмыкнула Лариса.
   - Факты, - пожал плечами Самарин.
   Лариса взяла ручку и подписалась.
   В этот момент дверь открылась - без стука. За многие  годы  работы  в
следственном отделе Дмитрий так и не  смог  привыкнуть  к  тому,  что  в
отделениях, в отличие от Прокуратуры, сотрудники могут  в  любой  момент
ввалиться в чужой кабинет, не интересуясь, чем заняты сидящие там люди.
   - Самарин, Гусаков от тебя чего-то хочет. Освободишься, зайди к нему.
   - Сейчас, одну минуту, только протокол оформлю. - Дмитрий поднялся  с
места.
   - Физкульт-привет! -  вдруг  услышал  он  и  удивленно  обернулся  на
свидетельницу.  На  лице  Ларисы  играла  кокетливая  улыбка.  -   А   я
только-только о вас вспоминала!
   Самарин обернулся на стоявшего в дверях Анатолия Жеброва,  инспектора
по делам несовершеннолетних. Тот смотрел на Ларису, но  совсем  не  так,
как сержанты патрульно-постовой службы.
   - Здравствуйте, - сухо ответил он на приветствие.
   - Анатолий Григорьевич, вы  что,  не  узнаете  меня?  Неужели  я  так
изменилась? Богатой буду!
   Она  хотела  сказать  что-то  еще,  но  Анатолий,  сказав:  "Отпускай
свидетельницу и немедленно к  Русакову",  У  исчез  в  коридоре,  плотно
прикрыв за собой дверь.
   Вся эта сцена, наверно, посмешила бы Мишку Березина и Никиту Панкова,
которые и раньше, бывало, посмеивались над усиленными потугами  Анатолия
создать  себе  репутацию  примерного  мужа  и  семьянина.   Впрочем,   в
транспортной милиции это скорее выглядело как блажь, потому что это была
не та добродетель, которая ценилась превыше всего.
   - Вы знакомы с капитаном Жебровым? - спросил Самарин у Ларисы.  Та  в
ответ хмыкнула.
   - Еще бы! Его же тогда поперли из школы! Меня тоже хотели  исключить,
но одиннадцатый класс, сами понимаете.  Осталось  всего  два  месяца.  И
потом,  мамаша  моя  пришла  к  директрисе  и  сказала,  что  напишет  в
министерство   образования,   что   у   нас   тут   учителя    совращают
несовершеннолетних... - Лариса снова хмыкнула.
   - Он вас действительно совращал?
   - Ну, мы как-то оба совратились. - Лариса закусила губу. -  Он  тогда
был красивее. Как-то растолстел, что ли... Или ментовская форма  ему  не
идет...
   - Ладно, Лариса, пока вы свободны, но не исключаю, что  мне  придется
вас вызвать еще.
   - Буду счастлива с вами встретиться в любое время. - Лариса кокетливо
повела  плечом.  -  И  в  менее  формальной  обстановке.  -  А  так  как
следователь никак на ее слова не прореагировал, спросила:
   - А этого, маньяка-то, не нашли?
   - К сожалению, пока нет.
   - Жаль. Вот эту мразь я бы своими руками. Хоть  Марина  как  баба-то,
наверно, ничего собой не представляла и со мной вела себя по-скотски, но
такой смерти я бы никому не пожелала. Во всяком случае, никакой женщине.
   - А мужики, значит, пусть их... - улыбнулся Самарин.
   - А мужиков не жалко, - отрезала Лариса.
   Она поднялась с места и, раскачивая на ходу  бедрами,  направилась  к
двери.
   - До свидания, - сухо сказала она.
   - До свидания, -  ответил  Самарин,  не  повернув  головы  от  экрана
компьютера.
   "Чертовщина! Так этот учитель физкультуры - Толька Жебров. Значит, он
работал в одной школе с Мариной Сорокиной! И они были знакомы!"
   Додумывать все следствия из этой мысли не было времени. Дмитрий вошел
в кабинет заместителя начальника отделения майора Гусакова.

***

   - Ты не заболел, часом? - спросил его Гусаков. - Или влюбился? Что  с
тобой?
   - Думаю, - пожал плечами Самарин.
   -  Ну  и  чего  надумал?  Тут  опять  Гнедин  звонил  из  мэрии.  Все
интересуются,  как  идет  следствие  по  маньяку.  Надо  приложить   все
усилия... Давай, брат, давай...
   Дмитрий скривился.
   - Мы прилагаем все усилия, но пока  ничего.  Кстати,  вопрос  к  вам,
Валентин Николаевич. Вы не помните, с  какого  времени  у  вас  работает
Анатолий Жебров?
   - Жебров? - Замначальника ничем не выказал своего удивления. - Сейчас
припомню .. С девяносто третьего, если мне не изменяет память.
   Память майору Гусакову обычно не изменяла...
   - А что  тебя  вдруг  это  заинтересовало?  -  Гусаков  посмотрел  на
Самарина, подняв правую бровь.
   - Пока воздержусь от ответа, ладно, Валентин Николаевич?
   - Как хочешь... Но это твое "пока" я придержу под контролем...
   Ближе к  концу  дня  вернулась  Катя,  а  за  ней  и  Никита.  Как  и
предполагал Самарин, ни родители Марины Сорокиной, ни ее  сослуживцы  по
фотороботу никого не опознали, хоть и очень старались.
   - Ну, Дмитрий Евгеньевич, - тяжело вздохнула Катя Калачева, -  Никита
был прав: надо было принять валерьянку.
   - А что там у них? - спросил Дмитрий.
   - Я не специалист, - ответила Катя, - но мне кажется, Диканскую  надо
лечить. Она всерьез утверждает, что убил зять.
   - Ты права, - только и сказал Самарин. - Слава Богу,  это  уже  не  в
нашей компетенции.
   На работе у Сорокиной, напротив, все было спокойно. Марина ни  с  кем
особенно  не  дружила,  а   потому   сослуживцы,   попереживав,   быстро
успокоились.  -  -  Значит,  дополнительной   информации   -   ноль?   -
констатировал Самарин.
   - Ноль, - развел руками Панков.

30 октября, четверг

   Будильник прозвонил ровно в пять утра. Сказать "затемно" - значит, не
сказать ничего. Потому что в Петербурге в  это  время  года  светает  не
раньше  девяти.  Дмитрий  открыл  глаза  и,  все  еще  борясь  со  сном,
всматривался в темный потолок, по которому пробегали светлые полосы.
   Он даже не пошевелился, но Чак своим  собачьим  нутром  почувствовал,
что хозяин проснулся, и тихо завозился рядом с диваном.
   Дмитрий опустил руку вниз, и в его ладонь немедленно уткнулся  мокрый
холодный нос.
   - Чак, хороший пес. Спасибо. Все-таки есть на свете любовь.
   Действительно, золотистый ретривер всю ночь пролежал на коврике перед
диваном, где спал Дмитрий, и проснулся в одну секунду с хозяином.  Никто
другой на свете не способен на такое.
   Дмитрий сел, машинально поглаживая пса. "Значит, сейчас  трястись  до
Бабина. Хоть бы машину  дали.  Ну  да  ладно...  Зато  можно  вообще  не
появляться в прокуратуре. Нет, так нельзя". Вспомнился Мишка Березин. Он
мог вообще никуда не ездить, просто отсиделся бы дома.
   Впрочем, черт с ним, с Березиным. Самарин наскоро  позавтракал,  если
можно назвать таким громким словом поедание  полузасохшего  куска  сыра,
найденного в ледяной пустыне холодильника,  с  ломтем  макового  рулета.
Затем насыпал Чаку  в  миску  горсть  шведского  "Догги".  "Слава  Богу,
появились эти корма, а то в нашем доме пес давно бы ноги протянул".
   Теперь надо вывести Чака - и в Бабино. Дмитрий взял в руки поводок, и
Чак радостно запрыгал в предвкушении прогулки.
   - Опять тебя придется обмануть, брат, - сказал Дмитрий. - Нет у  меня
времени с тобой гулять. Нету, понимаешь. Вот я хозяйку твою ругаю, а сам
не лучше. Не повезло тебе с хозяевами, Чак.
   Пес как будто понял, о чем идет речь, и приуныл. Они вышли  во  двор.
Вокруг уже бегали знакомые соседские псы:  оглушительно  лаяла  на  всех
задиристая белая болонка, известная своим скверным характером,  деловито
обнюхивал дорожку доберман из соседней парадной, добродушный двортерьер,
с несоразмерно большой  головой  на  коротконогом  длинном  теле,  вилял
хвостом, глядя на Чака. Звали его •э - видимо, за приземистость. Знал бы
он, каким уродом выглядит на фоне других! Но собаки не тщеславны.
   - Давай делай свои дела, - нетерпеливо сказал Дмитрий.
   Чак оглянулся, и в его глазах хозяин  прочел  упрек.  Весь  день  пес
сидит дома один, наконец его  вывели  на  улицу,  и  опять  -  поскорее,
побыстрее.
   Дмитрий стал мучительно соображать, когда будет следующая  электричка
на Малую Вишеру, и тут ему в голову пришло гениальное по своей  простоте
решение.
   - Слушай, Чак, - обратился он к псу, - а что если нам поехать вместе?
- (В конце концов, почему может  существовать  полицейский  Кэтс  и  его
собака, а не может быть "следователя Самарина и его пса  Чака  Норриса"?
Да и Лестрейд в "Шерлоке  Холмсе"  всегда  появляется  с  собачкой.  Он,
конечно, звезд с неба не хватает, но не из-за собаки же.) - Собираемся и
едем в Бабино, понял?
   Пес понял - хозяин сулит ему что-то хорошее. Чак подпрыгнул,  тявкнул
на  болонку,  волчком  закрутился  вокруг  двортерьера,  пронесся   мимо
добермана. Пусть все знают, как он рад. Хозяин берет его с собой!
   От станции Бабино до сгоревшего домика путевого обходчика доехали  на
тепловозе.
   - Что у вас за собака? Он у вас обученный?  -  спрашивал  у  Самарина
один  из  двоих  сопровождавших  его  поселковых  милиционеров,   совсем
парнишка.
   - Да, - кивнул Дмитрий,  -  настоящий  полицейский  пес.  Специальная
порода, в Америке  выведена.  На  вид  добрый,  как  теленок,  а  любого
рецидивиста завалит.
   - Надо же, - с восхищением  глядя  на  Чака,  сказал  юный  хранитель
порядка.

***

   А Чак едва сдерживал рвавшиеся наружу эмоции. Наконец остановились  у
чернеющих остатков дотла сгоревшего сруба.  Как  установила  экспертиза,
возгорание началось снаружи, одновременно в  нескольких  местах.  Причем
занялся дом так быст