ро, что сомнений не оставалось: использовали  что-то
горючее - бензин или керосин.
   Самарин вместе  с  Чаком  обошли  пепелище  и  вышли  на  проселок  -
единственную дорогу, по которой можно было добраться до дома  обходчика,
если не считать железнодорожных путей.
   Горючего, без сомнения, ушло много. Погода стояла сырая,  не  так  уж
легко заставить  вспыхнуть  промокший  бревенчатый  сруб.  Канистра,  не
меньше.
   Но как злоумышленник доставил ее сюда? Принес на себе?  До  ближайшей
деревни без малого километров двенадцать. Неужели поджигатель шел пешком
да еще тащил канистру? Скорее всего он  приехал.  И  не  на  велосипеде.
Достаточно посмотреть на раскисшую дорогу, чтобы понять  -  здесь  такой
транспорт не пройдет. Тогда почему Гринько не слышал звука мотора машины
или мотоцикла?
   Злоумышленник добирался верхом на лошади? Тоже вариант.  Но  Гринько,
безусловно, услышал бы звуки копыт, ведь он не спал.
   Вывод напрашивался сам собой: обходчик прекрасно знает, кто  и  зачем
поджег его дом, но по каким-то причинам скрывает это.
   "Что-то тут не так, - подумал Самарин. - А может, и сам  спалил  свой
дом.
   Тоже вариант".
   Внезапно Чак тявкнул и рванулся прямиком в  мокрые  кусты  справа  от
дороги.
   Сначала ничего не было слышно,  затем  он  появился  вновь  и  громко
залаял, стараясь привлечь внимание хозяина.
   - Ну что ты там нашел? - заворчал Дмитрий. - Тоже мне,  охотник...  -
Но все-таки из уважения к псу пошел, скользя по дорожной грязи.
   Пес продолжал лаять.
   - Ну что тут у тебя,  глупое  ты  создание...  Ого!  -  Дмитрий  даже
присвистнул от изумления. - Ну, Чак, а ты умница!
   Заброшенная  далеко  в  кусты,  перед   ним   лежала   десятилитровая
металлическая канистра.
   Это уже кое-что. Судя по запаху, в канистре еще недавно был бензин.
   - Пальчики-то все равно не снять, все дождем смыло, - посетовал более
опытный милиционер, старший сержант.
   - Да, нам бы такого пса. -  Младшего  куда  больше  интересовал  Чак,
которого он теперь видел в деле. Юный страж порядка был просто потрясен.
- Я знал, конечно, что собаки след берут, наркотики вынюхивают, но чтобы
они вещдоки искали! Вот ведь американцы, чего только не достигли.
   - Во-во, - кивнул тот, что постарше, - а нам все время ихней полицией
в нос тычут. У них вон какая мощная база! А у нас шиш с маслом.
   "Мощная  база"  тем  временем,  довольная,  сидела  у  ног   хозяина,
прекрасно понимая, что удалось на-конец сделать для него что-то хорошее.
Самарин еще раз осмотрел канистру - далеко не новая, служит уже не  один
год.  Была  покрашена  синей  краской,  местами  облупившейся.   Короче,
предмет, который  подлежит  опознанию.  Если  это  канистра  кого-то  из
жителей ближайших  деревень,  хозяина  будет  установить  нетрудно...  А
дальше и личность поджигателя выступит отчетливее.
   Дмитрий положил канистру в специально взятый для вещдоков мешок.
   - А где  сейчас  Гринько?  -  спросил  он  у  чудовского  милиционера
постарше.
   - У матери в Бабине.
   - Как туда добраться?
   - Да лучше всего по железной дороге. Мы вас подбросим.

***

   Дом Гринько Самарин нашел сразу - деревня была небольшой, и ему сразу
указали на предпоследний деревянный дом с белыми резными наличниками. Во
дворе залаяла  собака,  Чак  решил  было  вступить  с  ней  в  словесную
перепалку, но, повинуясь указанию хозяина, не стал обращать внимания  на
вызов.
   - Кто там? - На крыльце  появилась  приземистая  фигура  в  платке  и
ватнике.
   - Следователь.
   Фигура исчезла, и скоро  на  ее  месте  возникла  другая  -  высокая,
мужская.
   "Сам Гринько", - подумал Самарин. Путевой обходчик подошел к калитке,
и  в  тот  же  миг  Дмитрий  понял,  что  перед  ним  непростая   птица.
Медлительный, как будто ко всему равнодушный и в то же время уверенный в
себе. В нем чувствовалась сила.
   - Я вас слушаю, - сказал он низким и совершенно спокойным голосом.
   - Я по поводу поджога.
   - Пожара.
   - Поджога, Николай Степанович.
   - Спорить не буду, но это был пожар.
   - Может быть, зайдем в дом, поговорим.
   Гринько смотрел с недоверием. "Не рад городскому следователю, - понял
Самарин. - Совсем не рад".
   - Да вы не смотрите, что я с собакой. Не выслеживать  вас  пришел,  -
как бы извиняясь, сказал Дмитрий. - Просто пес  сидит  весь  день  дома,
пожалел его, взял с собой. Можно закрыть его в сарае.  У  вас  сука  или
кобель?
   - Кобель. Я лучше закрою своего. Эй, Шварц! - позвал он.

***

   На зов явилась огромная овчарка  чепрачного  окраса.  Не  деревенский
Трезорка, а очень серьезный зверь.
   - Щас закрою его, - сказал Гринько и повел Щварца к сараю.
   Чак Норрис спокойно наблюдал, как в сарае запирают Шварценеггера.
   - Проходите, -  все  так  же  спокойно  сказал  Гринько  и  распахнул
калитку.
   - Рядом, - приказал Дмитрий Чаку, и они вместе пошли по направлению к
дому. Он отстегнул повод и, бросив его на крыльцо, сказал: "Место!"  Пес
послушно сел.
   В сенях мелькнула давешняя фигура  в  ватнике  и  платке,  но  стоило
Гринько лениво махнуть рукой, и она исчезла.
   - Мать? - поинтересовался Самарин. Гринько молча кивнул, снял  черную
кожаную кепку, но разуваться не стал и  не  предложил  раздеться  гостю.
Только указал ему на стул и сел сам. Ни  пообедать,  ни  чашку  чаю,  ни
просто покурить  предложено  не  было.  Да,  путевой  обходчик  оказался
интересным экземпляром.
   Дмитрий был готов дать на отсечение голову, что запертый в сарае  пес
принадлежал не матери Гринько, а ему самому. Значит, в ночь поджога  там
была еще и собака... И она, что же, тоже ничего не слышала?
   Снова мелькнула мысль: а не сам ли Гринько поджег собственный дом...
   -  Так  вот,  Николай  Степанович,  представлюсь:   Самарин   Дмитрий
Евгеньевич,  старший   следователь   транспортной   прокуратуры   города
Санкт-Петербурга. Прибыл сюда по делу о поджоге.
   - Не было никакого поджога, - спокойно сказал Гринько. -  Я  вышел  к
тяжелой крольчихе, которая должна была окотиться,  пробыл  рядом  с  ней
некоторое время.
   Потом прошел по путям, что-то не спалось. Прихожу,  а  дом  горит.  Я
старые газеты держал около дивана, прочту - положу.  Видно  сигарету  не
дотушил. Эта отрава американская, она же  горит  до  основания  сама  по
себе. Вот и недоглядел...
   -  И  вы,  взрослый  сильный   мужчина,   не   смогли   ликвидировать
пожар...задумчиво сказал Дмитрий.  -  Не  очень  верится.  Факт  поджога
экспертиза  установила  с  полной   очевидностью.   Скорее   всего   был
использован бензин.
   Возгорание  началось  одновременно  по  всему  периметру  сруба.   Вы
говорите, что ничего не  заметили?  Вывод  один:  либо  поджигатель  вам
знаком и вы  его  покрываете,  либо  подожгли  вы  сами.  И  дальше  уже
следствие  заинтересуется  вопросом,  зачем  вам  понадобилось   сжигать
собственный дом и что вы хотели там уничтожить.  Железная  дорога,  сами
понимаете... У нас с вокзалов товары вагонами пропадают. Куда  деваются?
И почему вдруг сами собой сгорают дома путевых обходчиков?  Говорить  не
правду не в ваших интересах: статья о поджоге - долгий срок.
   - Я свой дом не поджигал, и прятать мне там было  нечего,  -  холодно
сказал Гринько, вынул "Беломорканал" и закурил. Он явно  был  задет.  Но
чем? Попал ли Самарин в точку или как раз наоборот?
   - В общем, так, - сказал наконец Гринько,  -  вы  можете  думать  что
хотите. Я свой дом не поджигал. И никто не поджигал.  Больше  ничего  не
знаю.
   - Хорошо. Тогда подпишите соответствующий протокол. Между прочим, ваш
дом  -  официально  имущество   Ладожской   железной   дороги,   поэтому
обстоятельства, при которых сгорела государственная собственность, будут
рассматриваться досконально.
   Самарин закончил писать протокол и подвинул бумагу Гринько:
   - Вот здесь: "С моих слов записано верно". Число и подпись.  Спасибо,
- сухо сказал он, пряча подписанный протокол в прозрачную папку.  -  Нам
вами еще придется встретиться, и, может быть, не один раз.
   Гринько только пожал плечами и не двинулся с места,  чтобы  проводить
гостя.
   - До свидания, - сказал он.
   - До свидания, - ответил Дмитрий. В дверях он остановился и оглянулся
на мрачно курившего Гринько:
   - А на  "Беломор"  вы  только  сейчас  перешли,  Николай  Степанович?
Пожар-то, по вашим словам, от какой-то "американской отравы" произошел.
   Гринько посмотрел на следователя с ненавистью:
   - Кончился "Беломор", а приятель забыл этот... "Кэмел".
   - Значит, у вас накануне был приятель? И кто, интересно? Вы  об  этом
не упоминали.
   - Не накануне, - процедил Гринько. - А раньше, летом еще. А  сигареты
лежали. Я их и не трогал, пока "Беломор" не кончился.
   - Ну что ж, вопросов больше нет.
   Дмитрий вышел на крыльцо, где его терпеливо дожидался Чак.
   - Сейчас еще выясним один небольшой вопрос, и  домой,  -  сказал  ему
Самарин.
   Они зашагали вдоль дороги, заглядывая во дворы. Навстречу, как назло,
никто не попадался. Дворы были пусты, не видно было прохожих и на улице.
   Самарин уже подумывал, не зайти ли в первый попавшийся дом, но  вдруг
Чак дернул. Дмитрий оглянулся  и  увидел  в  глубине  одного  из  дворов
пожилого мужчину в черном полушубке.
   Дмитрий  подождал,  когда  старик   подойдет   к   дому,   и   громко
поприветствовал его:
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте, - отозвался старик. Разговор ни о  чем  состоялся,  и
теперь было проще перейти к расспросам:
   - Сам-то здешний, отец?
   - Ну, здешний, - ответил мужик, - и родился здесь. А вам какой  такой
интерес?
   - Да вот я тут  нашел  вещь  одну,  думал,  может,  ваша?  -  спросил
Дмитрий, вынимая из мешка канистру.
   Мужик насупил брови.
   - Моя,  -  признался  он.  -  Несколько  дней  назад  пропала,  я  уж
обыскался. Всю жизнь  в  сарае  стояла,  и  бензин  в  ней  был,  литров
семь-восемь. У меня машины нету, но бензин нужен бывает, вот и держал. А
тут как сквозь землю провалилась.
   Ну спасибо вам, вернули.
   - Она пустая.
   - Ясное дело! - Мужик махнул рукой. - Это пацаны, твою мать. На своих
мотоциклетках гоняют! Ладно, бензин стибрили, так на  хрена-то  канистру
бросать!
   У кого вы ее забрали?
   - Нашел.  В  двенадцати  километрах  отсюда,  в  кустах  недалеко  от
сгоревшего дома обходчика Гринько.
   - Пустая? - только и сказал старик. - Там же литров семь было...
   - Пустая, - эхом отозвался Дмитрий. - Я следователь из Петербурга.  -
Он вынул документы.  -  Самарин  Дмитрий  Евгеньевич.  Раз  вы  опознали
канистру как свою, давайте поговорим. - И, видя, что собеседник  до  сих
пор не может прийти в себя, подсказал:
   - В дом пройдемте. Собак нет у вас? Видите, со мной спутник.
   - Нету, нету у нас собаки. Проходите.
   Мужичок так рванул к дому, что Дмитрий с Чаком перешли на  рысь.  Они
были уже у самого крыльца,  когда  дверь  дома  приоткрылась  и  в  щели
показалось лицо молодой женщины. Она полоснула взглядом  по  Самарину  и
его собаке, после  чего  дверь  захлопнулась  так  же  внезапно,  как  и
открылась.
   Устроились в горнице - большой чистой  комнате,  одну  стену  которой
занимал гигантский плюшевый ковер с изображением знойной испанской ночи.
   - Что ж, познакомимся, - предложил Дмитрий.
   -  Да-да,  конечно.  Коржавин  Леонид  Пантелеймонович.  -   Мужичок,
оказавшийся вблизи моложе, приподнялся на стуле и позвал:
   - Алешка! Аля! Альбина! Альбина, твою мать!
   Никто не откликнулся. Коржавин повторил свои призывы от  "Алешки"  до
"Альбины, твою мать", но в конце концов поднялся и подошел к двери:
   - Альбина! Или ты идешь, или я... Он не договорил, потому  что  прямо
перед ним выросла та самая черноглазая молодая женщина, которую  Самарин
заметил, подходя к дому.
   - Что, папа? - спросила  она  спокойно,  как  будто  явилась  по  его
первому зову.
   - Чайку сделай нам.  Человек  из  самого  Питера  приехал,  устал.  И
покушать чего-нибудь, ну понимаешь.
   Альбина стояла и через плечо отца в упор  смотрела  на  Дмитрия.  Ему
стало не по себе под пристальным взглядом ее черных глаз.
   - Чайку? - быстро спросила она. - Или чего-нибудь покрепче?
   - Да что ты в самом деле! - прикрикнул отец, хотя было видно, что  он
подкаблучник своей характерной дочки. - Неси, я сказал.
   - Значит, так, - обстоятельно начал он, когда Альбина поставила перед
каждым из них по большой кружке крепкого чая. - Вы варенье-то берите, не
стесняйтесь. Значит, про эту канистру. Она у меня в сарае стояла,  прямо
у входа, слева по стенке. И дней пять назад, то есть  нет,  какое  пять,
недели две, а то месяц, наверно, хватился я - нету.  Вот  и  весь  сказ,
собственно говоря.
   - А кто в деревне мог знать о том, что у вас хранится эта канистра  с
бензином?
   - Да кто угодно мог знать! Кто заходил ко мне в сарай, тот и знал.  А
по соседству-то каждый может зайти, мало ли кому чего надо.
   - Ладно, - кивнул Дмитрий, чувствуя, что эта  ниточка  обрывается.  -
Тогда еще один вопрос. Вы хорошо знаете Гринько?
   - Клаву, то есть Клавдию Ивановну? Или о Татьяне спрашиваете?
   - Леонид Пантелеймонович, - Дмитрий едва сдержал улыбку, - вам бы  на
театре играть. Вы прекрасно  понимаете,  что  я  спрашиваю  про  Николая
Гринько. Вы хорошо с ним знакомы?
   - Как сказать... - Коржавин  задумался.  -  Гринько  же  не  местные,
приехали сюда как беженцы. Из  Казахстана,  что  ли?  Или  Таджикистана.
Оттудова, в общем.
   Одни из первых  сообразили  после  путча,  чем  дело-то  пахнет.  Что
развалится наш Союз. Спохватились сразу, продали там свое  барахлишко  и
обосновались здесь.
   Конечно, хотели бы поближе к Питеру или к Новгороду, да на те деньги,
что там выручили, ничего лучше не нашли - прямо на полпути мы  тут.  Ну,
Татьяна,  она  с  ребенком   приехала,   а   ребеночек   косоглазенький,
корейчонок, Кигай фамилия, - Мишка Кигай.  Первый  муж  ее  кореец  был.
Сейчас она Сафонова, замуж вышла, уже девочка у них... Ну а мать  его...
Клава... она, знаете...
   - Я же вас спрашиваю о  Николае,  -  остановил  растекание  по  древу
Дмитрий.
   - Ну, Николаю повезло, он сразу устроился  обходчиком,  мы  мало  его
видим...
   Человек он  замкнутый,  одинокий.  В  деревню  приедет,  матери  дров
наколет, с сеном поможет и обратно к  себе.  Бирюк.  Шапки  кроличьи  он
продавал, вот и у меня...
   - Скорняжничал?
   Почему-то представились окровавленные шкурки,  перемазанные  в  крови
руки...
   - А кто его знает. Шапки хорошие...
   - Понятно. А не было ли у  него  в  деревне  недоброжелателей?  Может
быть, он с кем-то поссорился?
   - Не-ет, - покачал головой Коржавин, - не припомню такого. В  деревне
же мы все друг про дружку знаем. Кто кого любит,  кто  кому  завидует...
Нет, ни о каких таких ссорах я не слыхал...
   Самарин боковым зрением  увидел,  что  в  дверях  стоит  Альбина.  Он
повернул голову и встретился с ней взглядом. Она  пристально  посмотрела
на него, повернулась и так же безмолвно вышла.
   - Ну а связи его?  Дружеские,  любовные?  Раз,  как  вы  говорите,  в
деревне все известно...
   Вместо ответа Леонид Пантелеймонович прихлебнул чаю.
   - Да нет  у  него  никаких  этих  связей.  Может,  там,  на  железной
дороге...
   Поезда-то,  почитай,  ходят.  Машинисты,  проводницы...   Там   лучше
поспрашивайте.
   Про эти дела мы не ведаем. Вот парнишка какой-то вроде с зимы у  него
кантовался. Бездомный, как щас говорят - бомжонок. Куда потом делся,  не
знаю.
   - Какого возраста ребенок? - Это была интересная информация.
   - Лет двенадцать, может, или около того.  Я-то  сам  его  только  раз
видел, а вот...
   - Папа! - раздался спокойный голос Альбины. - Вы ничего не путаете?
   Леонид Пантелеймонович оглянулся на дочь, потом посмотрел на кружку с
чаем.
   - А может, и спутал чего...
   - Альбина Леонидовна, - Самарин  обратился  к  строптивице,  -  может
быть, вы больше знаете?
   - С какой это стати? - Альбина передернула плечами. -  Понятия  ни  о
чем не имею.
   - А подросток жил у него?
   - Да вроде... - ответила Альбина. - Не могу сказать.
   - А куда мальчик делся?
   - Не знаю... Как приехал, так и уехал: Вскочил на подножку товарняка,
и поминай как звали.
   - Ну  что  ж,  спасибо  за  чай.  -  Дмитрий  поднялся.  -  Пора  нам
возвращаться. А ваш  этот  Гринько  не  мог  сам  дом  поджечь,  как  вы
считаете?
   Отец и дочь переглянулись.
   - Бог ему судья, - наконец сказал старик. - А мы  люди  простые,  что
слышим, то и говорим.
   - Навряд ли это он сам, - подумав,  сказала  Альбина.  -  Это  же  не
человек, а механизм какой-то. Такие свои дома не поджигают.
   - Это ваше личное мнение о Гринько?
   - Ну личное, и вообще... Да  вы  других  спросите,  -  махнула  рукой
Альбина и скрылась на кухне.
   Леонид Пантелеймонович провожал следователя до калитки один.

***

   На станции Бабино Самарин  зашел  к  дежурной  по  станции,  а  затем
наведался и к кассирше в билетные кассы.
   - Вы знаете путевого обходчика Гринько? -  задал  он  обеим  женщинам
однотипный вопрос.
   Обе ответили  положительно.  Угрюмый  и  нелюдимый  обходчик  казался
жителям Бабина личностью таинственной, а потому каждый его шаг замечали.
   - Ездил, - утвердительно кивнула головой кассирша, -  на  той  неделе
раза два в Питер мотался. И на этой раз. То рано утром уедет, а  вечером
вернется, а то на ночь отправится.
   - Ну спасибо. Мне один билет до Питера. И на собаку.
   - За собаку платите как за багаж, - засмеялась кассирша, которой явно
приглянулся  красивый  спортивный  следователь.  -  Будете  еще  у  нас,
заглядывайте.
   -  Обязательно,  -  ответил  Дмитрий,  не  заметивший  произведенного
впечатления. Он повернулся к Чаку:
   - Пошли; багаж на четырех лапах, поближе к первому вагону.
   Возвращаясь в Петербург  полупустой  электричкой,  Самарин  обдумывал
планы разработки дела о поджоге. Попутчик  у  него  был  очень  удачный:
лишних  вопросов  не  задавал  и  все  предложения  следователя  одобрял
безоговорочно. Жаль, только своих версий не выдвигал.
   - Видишь, как интересно получается, - говорил Дмитрий Чаку Норрису, -
Гринько прибыли в Лен-область в марте девяносто  третьего.  Сам  Николай
Гринько - человек одинокий, скрытный. Что там у него за душой, не  знает
никто.
   Естественно, такого в деревне недолюбливают. Жены  нет,  живет  один.
Само по себе это, конечно, ничего не значит, я вот тоже фактически  живу
один... Но вот эта история с мальчиком...  У  него  жил  мальчик,  потом
пропал. Куда делся? Просто уехал, прыгнув  в  проходящий  товарняк,  или
покоится  где-нибудь  в  лесу  под  сосной...  И   что   за   мальчик...
Теоретически он должен быть в розыске. Но практически...
   Чак Норрис был полностью согласен со всем, что говорил  хозяин,  и  в
знак почтения неотрывно смотрел ему в глаза, высунув от усердия язык.
   - Завтра же свяжусь по телефону с местным участковым. Пусть разузнает
все, что сможет, об этом Гринько. Странное производит впечатление, очень
странное.
   Может быть, и про мальчика что-то прояснится... И Альбина эта... Тоже
фрукт еще тот... Ну сейчас маленький крюк на Ладожский - и  домой.  Надо
заглянуть в детскую комнату. Ты как? В дежурке один посидишь без меня?
   Детская комната поражала отсутствием  инспектора.  Зато  сидели  двое
задержанных, пацан лет тринадцати и девчушка совсем мелкая, на  вид  лет
девять-десять, не больше. Оба казались  беспризорниками  из  фильма  про
первые  годы  советской  власти.  Самарин  вопросительно  посмотрел   на
мальчика.
   - Ща придет, - ответил тот.
   "Чего же это Толька уходит и так запросто их  оставляет?  -  удивился
Дмитрий. - Они же народ такой - сделают ноги, и поминай как звали".
   Капитан Жебров появился почти сразу.
   - Смотри, кто к нам пожаловал!
   - У тебя ведь есть картотека. - Самарин перешел прямо к делу. - Ты не
проверишь за последние два, лучше три месяца, у тебя не  зарегистрирован
подросток  лет  двенадцати  -