Академии   наук,   научный
сотрудник.
   Проживает вместе с матерью. На станции Школьная имеет дачу.
   Вот так оно и  бывает.  Безобидный  научный  сотрудник,  гуманитарий.
Живет вместе со  старой  матерью.  Тихий,  мирный.  А  за  этой  личиной
скрывается вампир, садист-убийца.
   Разумеется, пока  не  успели  выяснить,  как  он  характеризуется  на
работе, каким его видят соседи, но Дмитрий был уверен, что тут будет все
в порядке.
   "Мухи не обидит", - вспомнились слова из телепередачи.
   Снаружи послышался шум мотора: привезли. Голоса: "Давай шевелись!"
   Дверь распахнулась, и в дежурное отделение втолкнули мужчину. Самарин
впился в него взглядом. Перед ним был человек именно  такой,  какого  он
представлял. Чуть выше среднего роста, сутулый, в куртке и  шапке.  Руки
скованы наручниками. На бледном лице - отчаяние. Он был достаточно похож
на свой фоторобот, если не считать того, что на  искусственном  портрете
был изображен совершенно спокойный человек, лицо же этого было  искажено
страхом. Он огляделся, словно не понимая, где  он.  Жалкий,  напуганный,
растерянный. Да, не таким он был, когда  нападал  ночью  на  беззащитных
женшин.
   Дежурный открыл дверь одиночной камеры, и милиционеры втолкнули  туда
подозреваемого.
   - Вот, обнаружено при нем. - Один из милиционеров  поставил  на  стол
большой черный портфель, затем положил  паспорт,  ключи  от  квартиры  и
записную книжку.
   "Портфель, - Самарин вспомнил показания свидетелей, - тот самый".
   Он открыл его. Ни ножей, ни веревок  не  было.  Были  яблоки  хорошая
крупная антоновка. Но под ней обнаружились старые темные брюки.  "Хорошо
придумано - чтобы было во что переодеться", - понял Самарин.
   - Я допрошу его.
   Хотелось рваться в  бой,  выяснить  все  об  этом  человеке,  вывести
оборотня на чистую воду.
   - Приведите его ко мне в кабинет.
   Как ни странно, старший  следователь  Самарин  волновался.  За  время
работы в милиции он встречался лицом к  лицу  с  убийцами,  мошенниками,
ворами, но еще ни разу не встречался с маньяком.
   Дверь открылась, и в кабинет ввели вампира. Самарин твердо  помнил  о
понятии "презумпция невиновности" и  потому  одернул  себя:  "Виновность
этого человека пока не доказана".
   - Садитесь, - сухо предложил он. Подозреваемый сел.
   - Ваше имя, фамилия, отчество, год рождения адрес.
   Пока Пуришкевич отвечал,  Дмитрий  напряженно  думал,  как  найти  те
несколько вопросов, которые поставят вурдалака в тупик.
   "Вы знаете, за что вас задержали?" Нет, не верно. Он, конечно, знает.
   Ребята со Школьной наверняка выложили ему  все,  что  о  нем  думают,
причем без обиняков. Вообще-то  идеальный  сотрудник  правоохранительных
органов так поступать не должен, но Дмитрию еще не приходилось встречать
этого идеального милиционера. "Где вы были в ночь с двадцать второго  на
двадцать третье октября?" Нет. тоже не то...
   Дмитрий открыл папку  и  положил  перед  задержанным  фотографию.  На
убийцу смотрела его жертва. Марина Сорокина, такая, какой  она  была  до
той минуты, когда открыла дверь  своего  дома,  вернувшись  в  неурочное
время. Красивая улыбающаяся женщина с пышными светлыми волосами.
   - Вам знакомо это лицо? - спросил Самарин.
   - Извините, я почти не вижу  без  очков,  -  ответил  Пуришкевич.  Он
сощурился и пристально вгляделся в снимок. - Нет, - наконец ответил он и
отрицательно покачал головой, - не знакомо.
   - Никогда ее не видели?
   - Кажется, нет.
   - То есть вы не уверены, видели ее или нет?
   - Я ее не помню. - Пуришкевич покачал головой более определенно:
   - Нет, не могу вспомнить.
   - Знакомы с ней не были?
   - Нет.
   - Хорошо. А что вы делали поздно вечером двадцать второго октября?
   - Двадцать второго... Какой это был день недели?
   - Среда, - подсказал Самарин.
   "Наверняка есть уже готовое алиби. Такие все  удумывают  заранее.  Ну
давай, вешай свою лапшу на уши".
   - Я... - Пуришкевич потер виски, будто пытался вспомнить. -  В  среду
больница закрыта для посещений. Значит, днем я  ходил  в  библиотеку,  а
потом поехал на дачу.
   - Где находится ваша дача?
   - На станции Школьная.
   - Но опознать эту женщину вы не можете. А ведь это  ваша  соседка  по
дачному поселку. Вы могли видеть ее на станции, в магазине, на улице.
   - Не помню, - беспомощно повторил Глеб. "Какой же он  малахольный,  -
подумал Самарин. - Трус,  тряпка.  Так  испугался  за  свою  шкуру,  что
вот-вот в штаны наложит".
   - Итак. двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную  на
станции Школьная. В котором часу вы возвращались?
   - Вечером. Это была предпоследняя электричка... Кажется,  гдовская...
Я мог поехать на последней, но, знаете, сейчас так часто бывают  отмены,
что я, решил подстраховаться.
   - Цель вашей поездки?
   - Надо было взять варенье, мама просила. Она лежит в больнице.  Потом
она хотела, чтобы я проверил, как работает АГВ, мы обычно включаем  так,
чтобы в доме был небольшой плюс.
   "Мама просила, мама хотела... Маменькин сынок!"
   - В каком вагоне вы ехали?
   - Где-то в середине, точнее не могу сказать.
   - И вы всегда садитесь в середину?
   - Нет чаше стараюсь ближе к началу - я  выхожу  на  Цветочной  и  иду
пешком до "Электросилы". Но было поздно, холодно....
   "Марина села в последний вагон, - пронеслось в голове Дмитрия, - если
бы она ехала домой, на Фурштатскую, ей было бы выгоднее сесть  в  начало
поезда.
   Значит, домой она не собиралась.  Ехала  к  родителям  на  Московский
проспект".
   - Когда вернулись домой? - задал он следующий вопрос.
   - Около двенадцати, наверно, - пожал плечам! Пуришкевич, - пока сел в
метро, пока дошел...
   - Что на вас было надето?
   - Да что и сейчас.
   "Все по показаниям свидетелей: темная куртка, шапка..."
   - В руках что?
   - Сумка с овощами, я патиссоны вез...  Портфель...  Туда  я  банки  с
вареньем сложил.
   "А также запасные брюки,  на  тот  случай  если  эти  испачкаются.  И
вероятно, железнодорожный ключ".
   - Кто может подтвердить факт вашего  возвращения  домой  в  указанное
время?
   Задержанный задумался.
   - Никто, - обреченно ответил он наконец. - Мама  в  больнице,  я  уже
говорил.
   Так что никто.
   "Маменькин  сынок.  Малахольная  тряпка!  Патиссоны  вез!  Какая   же
сволочь! С ним  все  ясно  -  нереализованные  сексуальные  потребности.
Возможно, подспудная ненависть к матери, переродившаяся в  ненависть  ко
всем женщинам вообще... Вот бы ее и резал, свою старую каргу".
   Пуришкевич поднял глаза и сразу опустил. "В глаза смотреть не может.
   Слизняк!"  Если  полчаса  назад  он  даже  немного  волновался  перед
встречей с убийцей, то теперь этот человек не вызывал в Самарине ничего,
кроме презрения.
   Пуришкевич  как  будто  прочел  мысли  следователя.  Он   затравленно
взглянул на него, обхватил голову руками и пробормотал:
   - Это какой-то бред...
   - Вы подозреваетесь в убийстве Марины Сорокиной,  происшедшем  поздно
вечером двадцать второго октября в электричке Гдов - Санкт-Петербург.
   Задержанный судорожно сглотнул.
   - Я... - хрипло произнес он наконец. - Этого... не может быть...
   В кабинете повисло напряженное молчание.  Задержанный  тяжело  дышал,
как выброшенная; на берег рыба.
   - Я не убивал. Я не убивал! Гражданин следователь, я не убивал! -  Он
снова взглянул на Самарина и прошептал:
   - Вы мне не верите, я вижу. Но я... Я не убивал...
   - Факты свидетельствуют против вас, Глеб  Сергеевич.  Посудите  сами.
Марина Александровна Сорокина села на электричку Гдов -  Санкт-Петербург
на станции Школьная. В ту самую предпоследнюю электричку, что и вы.  Она
села в последний вагон, где к ней подошел мужчина. С  ним  она  вышла  в
тамбур, а затем далее,  в  кабину  машиниста.  Там  она  была  убита.  К
счастью, нашлись свидетели. С их помощью мы составили фоторобот, который
был разослан всем отделениям транспортной милиции города и  области.  На
станции Школьная вас по нему опознали.
   Пуришкевич опустил голову.
   - Пока обвинение вам не предъявлено и вы не считаетесь обвиняемым,  -
продолжал следователь, - пока вы  -  подозреваемый,  и  мы  имеем  право
задержать вас.
   - Задержать... - повторил Глеб. - Я должен в больницу...
   "Собирается под невменяемого косить? Не так уж прост, оказывается..."
   - Мама будет волноваться... Вы разрешите ей позвонить...
   - У вас право одного звонка, - сурово ответил Дмитрий. - Это не я,  а
уголовно-процессуальный кодекс. - Он вышел в коридор и позвал сержантов:
   - Уведите.
   - Здравствуйте, Николай Степанович, мы вас отпускаем.
   Гринько стоял посреди следовательского кабинета и мрачно  смотрел  на
Самарина.
   - Но, - продолжал Дмитрий, - вы должны дать подписку о невыезде. И по
первому требованию, по первому моему звонку вы являетесь в  следственный
отдел транспортной прокуратуры. Вам понятно?
   Гринько молча кивнул.
   - И все-таки на прощание я хочу вам задать один вопрос.  Когда  мы  с
вами разговаривали в  прошлый  раз,  вы  мне  сказали  о  себе:  "Темная
личность. Что-то хотел скрыть - то ли труп, то ли краденое. Или и  то  и
другое..." Это ведь не ваши слова, так, Николай Степанович?
   - Мои. - Это было первое слово, которое произнес путевой обходчик.
   - Ну, значит, мы с вами мыслим одними и теми же словами, - усмехнулся
Самарин, - потому что так сказал я, разговаривая с  капитаном  Жебровым.
Вы с ним знакомы?
   - Нет, - отрезал Гринько.
   - Вот как? - поднял брови Самарин.
   - С говном не знакомлюсь, - отрезал Гринько.
   -  Я  вас  не  понимаю.  -  Самарин  был  поставлен  в  тупик.  -  Вы
противоречите сами себе, Николай Степанович. Вы с ним не знакомы -  и  в
то же время твердо знаете, что он плохой человек, так скажем.
   - Допустим, я знаю, что Чубайс - говно, - пожал плечами  обходчик.  -
Это же не значит, что я с ним обязательно знаком лично.
   - Ну, капитан Жебров не такая важная фигура. Вам кто-то рассказывал о
нем?
   Кто же? Гринько снова пожал плечами.
   - Вам-то что? - Он поднял голову и посмотрел на следователя:
   - Или вы думаете, что это он поджег  мой  дом?  А  что?  Я,  пожалуй,
поддержу такую версию. - он улыбнулся.
   Лицо его сразу изменилось, он показался моложе, в глазах промелькнуло
что-то мальчишеское.  Но  улыбка  мелькнула  и  тут  же  погасла.  Перед
Самариным снова сидел мрачный бирюк, ненавидящий весь белый свет.
   - Больше вы ничего не хотите мне сказать?
   - Я должен дать подписку, - ответил Гринько.
   - Да, - сказал Самарин.  Он  быстро  оформил  обходимый  документ.  -
Подпишитесь. Гринько взял бумагу.
   - Кстати, это вы отвели в отделение милиции негритенка?
   - Я, - спокойно отреагировал Гринько.
   - Вы знаете, что он пропал?
   - Как это может быть? - Гринько удивленно поднял брови. - Я же сдал с
рук на руки дежурному по отделению...  -  он  внимательно  посмотрел  на
Самарина, - собирались вызвать инспектора.
   - Того самого Жеброва, - напомнил Дмитрий. - Он приехал и должен  был
отвезти мальчика в приемник-распределитель. Но не довез. Мальчик исчез.
   - Я же вам сказал - он говно, - мрачно проговорил Гринько.
   - Вы что-то знаете о нем?
   Путевой, обходчик только отрицательно покачал головой.
   Хорошо, вы свободны.
   Самарин  медленно  вышел  из  отделения,  но  пошел  к  метро  не  по
подземному  переходу,  а  верхом.  Спешить  было  некуда.  Внезапно  его
внимание  привлекли  светящиеся  буквы,  выполненные  славянской  вязью:
"Елы-палы". Через большие стекла был хорошо виден  ярко  освещенный  зал
типичного заведения "фаст-фуд". У входа стоял молодой человек, одетый  в
красную косоворотку, черный  жилет  и  широкие  синие  брюки,  -  этакий
опереточный русский. Сразу  вспомнилось  описание  того,  как  был  одет
пропавший негритенок.
   Не было нужды узнавать, кто открыл это кафе. Ясно  -  Завен  Погосян.
Что ж, ему нельзя отказать в остроумии: нарядить  по-русски  негритенка!
Публика оценит.
   Вот только о правах ребенка он не подумал. Может быть, это и  не  его
дело. Но инспектор по делам несовершеннолетних не мог об этом не думать.
   Мысли перекинулись на задержанного убийцу. С этим было проще. Правда,
вину свою он отрицал, но Дмитрий был уверен,  что  рано  или  поздно  он
сознается под давлением фактов. И скорее рано, чем поздно. Трус,  тряпка
- ему долго не продержаться.

3 ноября, понедельник

   Отделение милиции Ладожского вокзала буквально кипело.  Транспортники
находились в приподнятом настроении. Еще бы - так оперативно, так быстро
взять  садиста-убийцу.  Это  была  победа,  и  каждый  чувствовал   себя
причастным к ней.
   Полковник Жебров сиял - в  кои-то  веки  возглавляемое  им  отделение
отличилось. И не  просто  отличилось,  оно  теперь  прославится  на  всю
Россию. И действительно, это первый  случай,  когда  маньяка  взяли  так
быстро - буквально за десять дней.
   Теперь все взоры были  обращены  на  старшего  следователя  Самарина.
Когда Дмитрий в понедельник вошел,  в  дежурку,  вокруг  него  собралась
небольшая толпа.
   Секретарша Таня спустилась вниз и восторженно смотрела на Дмитрия.
   - Дмитрий Евгеньевич, - спросила она, - он признался?
   - Коли его, Дима, давай! Так держать! - крикнул капитан Селезнев.
   К Дмитрию подошел молодой человек с диктофоном в руках:
   - Несколько слов для  криминальной  хроники.  Каковы  предварительные
выводы следствия?
   - Пока никаких, - отрезал Дмитрий и, стал подниматься по лестнице  на
второй этаж, в комнату следователей.
   Шумиха была ему неприятна. Тем более  что  вина  Пуришкевича  еще  не
доказана.
   Дмитрий не успел вынуть папку с делом, как  верь  открылась  и  вошли
полковник Жебров и его Заместитель майор Гусаков.
   - Ну что ж, Самарин,  у  транспортников  праздник!  -  громко  сказал
начальник отделения.
   "Есть повод, чтобы отметить", - подумал  Дмитрий,  зная  о  некоторых
наклонностях полковника.
   - Обезврежен опасный преступник, сексуальный  маньяк,  -  громогласно
продолжал  Жебров-старший.  -  Подумай,  мы  выследили   и   обезвредили
убийцу-садиста, а это считается очень трудным  делом.  Мы  же  должны  и
довести дело до суда.
   - Иван Егорович, - не выдержал Самарин, -  его  задержали  только  на
основании фоторобота. Нельзя забывать о презумпции невиновности. Так что
еще нет оснований говорить...
   - Дмитрий, вот чего тебе не хватает для того, чтобы  стать  настоящим
следователем! Конечно, надо помнить и о презумпции, и о невиновности,  и
о всех других высоких материях, но следователю прежде  всегo  необходимо
чутье.
   Понимаешь, настоящее чутье ищейки!
   Самарин промолчал.
   В разговор вступил майор Гусаков:
   - Тебе, конечно, известно, что без предъявления обвинения в отделении
мы имеем право задерживать его до трех  суток.  Так  вот,  хотелось  бы,
чтобы за эти три дня мы добились от него полного признания  Чтобы  дело,
начатое в нашем отделении, было здесь же и закончено.
   - Утрем нос муниципалам, - не выдержал полковник Жебров, который, как
настоящий  транспортник,  постоянно   соревновался   с   территориальной
милицией.
   И начальник, и его заместитель вызвались присутствовать на допросе.
   Полковник решил взять это дело  под  свой  контроль.  Уже  звучали  в
голове приятные слова "Иван Егорович Жебров лично возглавил...".
   Как ни странно,  после  ночи,  проведенной  в  одиночке,  задержанный
Пуришкевич выглядел несколько лучше, чем  накануне.  С  его  лица  сошло
изумленно-испуганное выражение, и он даже стал меньше похож на слизняка.
После обычных вопросов Самарин снова вынул фотографию Марины Сорокиной:
   - Еще раз взгляните на снимок. Вспомните, видели ли вы эту женщину.
   - На даче-то небось не раз с ней встречался, - заметил Жебров.
   - Понимаете, у меня не очень хорошее зрение, - сказал Пуришкевич, - и
я не могу разглядеть и запомнить лица людей, которых встречаю  случайно.
У меня плохая память на лица. - И он пристально посмотрел на  начальника
отделения, сильно прищурив глаза.
   - Артист, а! - восхищенно воскликнул полковник Жебров. - Какой артист
пропал! Смоктуновский! Немирович-Данченко!
   - Но Немирович-Данченко был не актером, а режиссером, -  вдруг  выдал
Пуришкевич.
   "Идиот, -  пронеслось  в  голове  у  Самарина,  -  он  же  теперь  не
успокоится, пока тебя не утопчет".
   Действительно, начальник  сквозь  зубы  сообщил  подозреваемому,  что
вы...ываться как муха на стекле без веских на то оснований в  его  права
не входит. Пока Жебров наставительно делал эти  разъяснения,  благостная
ухмылка постепенно сползала с его лица.
   Наконец и цвет, и выражение полковничьей физиономии приняли тот  вид,
какой имели после пары бутылок пива, и он оглушительно рявкнул:
   - Ты у меня поговори, сукин сын! - и чуть  (спокойнее  добавил  нечто
трехэтажное, но легко понимаемое.
   - Значит, опознать эту женщину однозначно вы  не  можете?  -  стиснув
зубы, продолжал допрос Дмитрий.  Все  происходящее  действовало  ему  на
нервы. ("Если этот дебил действительно  хочет,  чтобы  я  продвинулся  с
расследованием за три дня, лучше бы он сидел  у  себя  в  кабинете,  там
портил воздух", - мрачно думал он.
   - Нет, не могу, - отрицательно покачал головой Глеб.
   - Итак, вчера вы показали, что двадцать второго октября вы ездили  на
дачу,  расположенную  на  станции  Школьная,   вернулись   предпоследней
электричкой Гдов - Петербург.
   - А чего это  ты,  умник,  среди  недели  по  дачам  разъезжаешь?  На
работу-то ты в тот день ходил? - поинтересовался полковник Жебров.
   - У нас в институте только один обязательный  присутственный  день  -
вторник, - ответил Пуришкевич.
   - Во дармоеды! - не  сдержался  Жебров  и,  обратившись  к  Русакову,
сказал:
   - А у нас все стонут - "наука, мол, гибнет". Кому нужна такая  наука,
когда присутствуют раз в неделю.
   - Так, по вашим словам, вы ехали где-то в середине  состава,  -  сухо
продолжал Самарин. - На вас была темная  куртка,  темные  брюки,  шапка,
очки, в руках черный портфель и сумка. Верно?
   Пуришкевич кивнул.
   - И вы отрицаете,  что  дошли  до  последнего  вагона  и  вступили  в
разговор с женщиной, снимок которой был вам предъявлен.
   - Отрицаю, - уверенно сказал Пуришкевич.
   Начальник  отделения  недовольно  застучал  пальцами  по  поверхности
стола. Он, по-видимому, pacсчитывал на  то,  что  вампир  расколется  на
первом же допросе.
   - А ну, ты, крыса, - он решил взять инициативу допроса на себя, -  мы
все о тебе знаем. На тебя составлен фоторобот, и  по  нему  тебя  взяли.
Отпираться бесполезно. Лучше признайся по-хорошему! Ты убил Сорокину?
   Пуришкевич молчал.
   - Ты, сволочь! Говори!
   - Я  не  убивал,  -  тихо  сказал  задержанный.  Начальник  отделения
побагровел и едва сдерживался, чтобы не вмазать этому говну.
   - Уведите, - сказал Самарин. Это был  единственный  способ  разрядить
обстановку.
   Второй допрос мало чем отличался от первого. Если  не  считать  того,
что  задержанный  Пуришкевич,  несмотря  на  вспышки   полковника,   был
спокойнее и  собраннее.  На  Дмитрия  он  произвел  более  благоприятное
впечатление,  если  можно  назвать  таким  словом  впечатление,  которое
производит маньяк-убийца. Впрочем, стоп! Человек, который  подозревается
в том, что он убийца.
   Дмитрий  быстро  закончил  оформление  протокола   -   с   появлением
компьютеров это дело стало занимать в пять раз меньше времени, тем более
что "рыба" любого документа уже висела в соответствующей директории.
   - Ну, Димка, поздравляю! - Кто-то  хлопнул  его  по  плечу.  Это  был
Толька Жебров, счастливый племянник счастливого дяди.
   - С чем поздравляешь-то? Вроде еще не Новый год...
   - Ты чего! Дядька-то на тебя это дело повесил, думал, что  "глухарь",
а тут такой успех.
   - Гм, - кивнул Дмитрий, - прямо головокружение от успехов.
   - Да ладно тебе прибедняться! Этого слюнтяя-очкарика не то что в три,
в один день расколоть можно!
   - Хорошие у т