- Покажу, - охотно согласилась  я.  -  Ладно,  хватит  дискутировать.
Давай засунем скелет обратно в мешок и спрячем в воде. Не то  кто-нибудь
его найдет и чего доброго помрет от страха.
   - Только спрятать надо в другом  месте,  -  кивнула  Женька,  -  чтоб
Горемыкин его не смог перепрятать.
   Это показалось мне разумным. Мы сунули скелет в мешок и потащили  его
дальше по берегу. Нашли подходящий камень и утопили.
   - Место бы не забыть, - пробормотала Женька.
   - Вон куст торчит прямо на берегу, так что найти будет нетрудно.
   - Пойдем к Горемыкину?
   - Ага.
   Мы выбрались на крутой берег и зашагали к деревне.
   - Вот ты умную из себя строишь, говоришь, что он  фабричный,  а  если
нет?
   - начала зудеть Женька. - Если этот Горемыкин форменный маньяк? Здесь
ведь люди пропадали, так? Вот он  их  того...  варил.  Может,  не  всех,
может, остальные в подполе зарыты, а этого сварил.
   - Слушай, не могла бы ты заткнуться? - не выдержала я.
   - Мы идем к нему, а ведь это может быть опасным. Конечно, с  виду  он
старичок не сильно впечатляющий. Я хочу сказать,  похож  на  безобидного
чудака,  но  только  дураки  по  внешности  судят.   Может,   нам   кого
предупредить о скелете и о том, что мы к этому маньяку идем?
   - Кого ты собираешься предупредить?
   - Ну, не знаю... Валеру, к примеру.
   - Вот уж кому я бы ни в жизнь не доверилась.
   - Просто у тебя предубеждение против блондинов.
   - Возможно, - не стала я спорить. Женька обиделась и  замолчала,  что
позволило мне в тишине и спокойствии добраться до деревни.
   Все жители, как один, собрались возле колодца и обсуждали новости.
   Точнее, новость была одна: та  самая  кисть  руки,  которую  принесла
собака. Мы приняли деятельное участие  в  обсуждении,  были  внимательно
выслушаны, как свидетели происшедшего, но сами ничего ценного не узнали.
Новость в деревню принес не Горемыкин, как я  поначалу  предположила,  а
Коля, внук Валентины.
   Завидя нас, он исчез в доме, и это показалось  мне  странным,  в  том
смысле,  что  парень  явно  нас  невзлюбил,  иначе  трудно  понять   его
поведение. В конце концов, мы с ним  ровесники,  без  лишней  скромности
скажу,  далеко  не  дурнушки.  Лично  я  на  его  месте  постаралась  бы
познакомиться с нами  поближе,  а  не  одаривать  злобными  взглядами  и
поспешно прятаться. Впрочем, может, у  него  несчастная  любовь  или  он
вообще женоненавистник.
   Горемыкин  в  толпе  граждан  отсутствовал.  Я  заметила,  что  среди
собравшихся нет также ни Ивана Бородина, ни  Вовы  Татарина.  Оказалось,
что Вова до сих пор не  появился,  но  его  супругу  сие  обстоятельство
беспокоило мало. Она лишь рукой махнула: "Небось к сыну в район подался.
Чтоб у него водка-то поперек горла встала..."  Августа  Поликарповна  на
мой вопрос ответила, что  Иван  домой  заходил,  поел  и  опять  куда-то
отправился. Может, на рыбалку, а  может,  в  "гнезде"  сидит.  "Гнездом"
оказалась солидная с виду домушка, сколоченная Иваном на вековой липе.
   Сооружение впечатляло размахом инженерной мысли, опять же претворение
ее в жизнь тоже вызвало уважение. К липе была приставлена  лестница,  мы
ею воспользовались, но Ивана Бородина в "гнезде" не обнаружили. В общем,
так ничего и не выяснив, мы отправились к Горемыкину.
   В дом вошли без стука и нашли хозяина в кухне, он сидел и пил  чай  с
видимым удовольствием, должно быть, отдыхал от трудов праведных.  Увидев
нас, сначала удивился, но тут же заулыбался, точно мы были долгожданными
гостями.
   -  Здравствуйте,  -  нараспев  сказал  он  и  поднялся,  демонстрируя
гостеприимство.
   - Так вроде виделись, - не особенно любезно ответила Женька.
   - Ах, ну да,  конечно.  Присаживайтесь,  вот  сюда,  пожалуйста.  Чай
горячий, варенье, угощайтесь.
   Я села за стол, и Женька, подумав, тоже взяла предложенную чашку, при
этом она впилась пристальным взглядом  в  лицо  Горемыкина,  отчего  тот
начал беспокойно ерзать.
   - Вы зачем скелет утопили? - не стала я играть в прятки.
   Горемыкин подавился, закашлялся и покраснел. Женька треснула  его  по
спине, он охнул и беспомощно огляделся, словно ища  поддержки  в  родных
стенах.
   - Вы только дурака не валяйте, мы нашли мешок, - вздохнула я.
   - Вы... вы не так все поняли, - пролепетал он. - Этот скелет... я его
у соседа купил, за триста двадцать рублей.  Он  ему  не  нужен,  и  жена
постоянно нервничала, вот он и предложил, а л купил, так как интересуюсь
анатомией.
   - Тренировались на беззащитном скелете ручки-ножки отрубать? - влезла
Женька.
   Горемыкин сделался из красного серым и схватился за сердце.
   - Да вы с ума сошли! Какие ручки-ножки, что ,за бред...
   - Иван Иванович, - вздохнула я, - вы зачем скелет утопили? Вы же  его
у  соседа  купили,  за  триста  двадцать  рублей.  Если  сию  минуту  не
объясните, в чем дело, встретимся у прокурора.
   - Я так и думал, - чуть не плача, сказал он и горестно закивал.  -  Я
так и думал...
   - Чего вы думали?
   - Что скелет вызовет подозрения. Вот и поспешил от него избавиться.
   - У кого вызовет?
   - У милиции, естественно. Ведь если нашли руку,  должно  быть  и  все
остальное... А здесь скелет. На расправу у нас скоры...
   - Чего ж вам бояться, если ваш скелет с обеими руками? - удивилась я.
   Горемыкин обиженно насупился.
   - Кому надо разбираться? Был бы повод...
   - Вы меня, Иван Иванович, не убедили, - проявила я суровость.  -  Или
есть еще что-то, сильно вас беспокоящее?
   Он думал не меньше минуты.
   - У меня топор пропал, - сказал он тихо. - Лежал на дворе,  дверь  на
двор почти всегда открыта, взять у меня  совершенно  нечего...  Утром  я
обратил внимание: топора нет. Это меня обеспокоило. Сам не знаю  почему.
Я его искал, думал, возможно, убрал куда-то и забыл, хотя это  глупость,
конечно, память у меня  отличная.  Нигде  не  нашел.  На  всякий  случай
спросил у Василия.
   Он часто заходит и вообще интересуется инструментом.  Но  он  сказал,
что  топор  не  брал.  Мне  это  очень  не  понравилось.  Кому  он   мог
понадобиться? А когда сегодня я пришел к вам и  узнал...  Меня  охватила
паника. А что, если преступление совершено моим топором? Что,  если  его
найдут, а тут еще и скелет... Вот я и...  Конечно,  глупо,  но  я  плохо
соображал в те минуты, и мне казалось... Я только сделал хуже, навлек на
себя подозрение, - кусая губы, заключил он.
   - Допустим, мы вам верим, - выждав немного, кивнула я.
   - Хотя история, скажем прямо... - тут же влезла Женька,  презрительно
морщась.
   - Я вам клянусь, все рассказанное мною правда.
   - Допустим, - повторила  я.  -  У  меня  к  вам  вопрос:  что  такого
особенного на острове? Почему местные не желают там никого видеть?
   - Но я понятия не имею...
   - Не торопитесь. Я вам  свою  мысль  поясню:  с  моей  точки  зрения,
убийство, а то, что мы имеем  дело  с  убийством,  для  меня  совершенно
очевидно, так вот, убийство  напрямую  связано  с  островом,  точнее,  с
тайной этого острова.
   Так как вы активно поддерживаете все суеверия, более того,  буквально
насаждаете их здесь, у меня есть повод считать,  что  вы  в  этой  тайне
заинтересованы. Так вот, не желаете все  рассказать  нам,  расскажете  в
другом месте. На размышления у вас ровно минута.
   - Но я вас уверяю... я клянусь... я ничего не знаю об этом острове. Я
сам хотел на него попасть, но это совершенно невозможно.  По  вешкам  не
пройти, я пробовал и едва не погиб, а  никто  из  местных  провожать  не
хочет. То, что я так увлечен фольклором... что в этом плохого?  И  ни  в
каких тайнах я вовсе не заинтересован.
   Надо признать, говорил Иван Иванович горячо и вполне  искренне.  Если
честно, я не особенно надеялась, отправляясь сюда, раскрыть  все  тайны,
но все равно было обидно. Женька, сообразив, что ничего мы не распутали,
похлопала ресницами и обиженно засопела, но я не  позволила  ей  открыть
рот, задав очередной вопрос Горемыкину:
   - Вчера мы с вами встретились возле хоздвора. Помните?
   - Конечно, прекрасно помню.
   - Это вы разговаривали там с Вовой Татарином?
   - Ничего подобного, - замотал он головой.  -  Я  отправился  домой  и
хотел сократить путь, вдруг услышал крики.  Каюсь,  я  любопытен,  очень
захотелось взглянуть, с кем это Вова ссорится, вот я и пошел... Но  Вова
уже покинул территорию пансионата, и никого, кроме вас, я не увидел.
   - Значит, вы нам не хотите помочь, - вздохнула Женька.
   - Я очень желал бы помочь, но я действительно ничего не знаю. Ничего.
   - Ну, хорошо,  -  неохотно  согласилась  я.  -  Давайте  поговорим  о
нечистой силе. Неприятности начались два года назад?
   - Да, именно так.
   - И шалит нечистая сила только в теплое время года?
   - Если верить местным...
   - Зимой черти в спячку впадают, - скривилась Женька.
   - И вся чертовщина сконцентрирована в районе болот?
   - Вот именно. Я лично видел огромную собаку. А еще огни на болоте.  И
слышал звук колокола. Точно похоронный звон.
   - Этот ваш колокол - на мельнице. Газовый баллон и железная палка,  -
сообщила я.
   Судя  по  выражению  лица  Горемыкина,  новость  произвела  на   него
впечатление.
   - Вы шутите... Но я ходил на мельницу, точнее, я много  раз  проходил
мимо. На двери замок...
   - Но, несмотря на  это,  некто  устроил  там  себе  пристанище.  Есть
подозрение, что это Иван Бородин. Вы хоть раз  подумали,  какое  влияние
могут оказать ваши глупые  россказни  на  его  слабый  рассудок?  Скорее
всего, чудотворную икону тоже он стащил, зря грешат на Вову Татарина. По
крайней мере, нашли мы ее на той же мельнице.
   - Что вы говорите? Но зачем он взял икону?
   - Об этом лучше у него спросить, но  со  вчерашнего  дня  парень  нас
активно избегает. А что вы скажете о Коле, вашем соседе?
   - Внуке Валентины Ивановны? Обычный молодой человек. Неразговорчив...
   Я, собственно, с ним никогда не общался, ограничиваясь приветствием.
   - Ясно,  -  вздохнула  я,  поднимаясь  со  стула.  Женька  растерянно
переводила взгляд с меня на Горемыкина, должно  быть,  не  веря,  что  я
собралась  уходить.  -  Что  ж,  спасибо  за  содержательную  беседу,  -
поблагодарила я и направилась к двери. Женьке ничего  не  осталось,  как
идти за мной.
   - Вы так и не сказали, - всполошился Иван  Иванович,  -  что  же  мне
делать?
   - В каком смысле?
   - Ну... стоит ли сообщать о скелете?
   - Это вы сами  решайте,  -  ответила  я.  Подружка  не  удержалась  и
заглянула в комнату.
   - А что у вас в шкафчике? Вон в том, на ключик запертом?
   Горемыкин с готовностью распахнул шкаф.
   - Ничего. Пуст, как видите.
   - А что раньше было? - полюбопытствовала  она,  и  Иван  Иванович  со
вздохом ответил:
   - Скелет. Я не хотел, чтобы посторонние... В общем, несолоно хлебавши
мы покинули его жилище и отправились в пансионат.
   - Надо было как следует нажать на этого типа, он бы раскололся...
   - Чего ему раскалываться, раз он ничего не знает.
   - Сколько времени впустую потратили с его  дурацким  скелетом.  И  на
обед опоздали... Я взглянула на часы, что верно, то верно.
   - Вот что, - внезапно остановилась я, так как  в  голову  мне  пришла
одна мысль. - Позвони своему приятелю, пока связь есть. И узнай, что  он
смог накопать. А еще сообщи  номера  машин,  на  которых  сюда  приехали
отдыхающие, пусть проверит.
   - С чего это вдруг? - насторожилась она. - То есть почему вдруг такая
спешка?
   - У меня было две  версии,  -  принялась  пояснять  я,  зная  Женькин
безотвязный характер. - Первая версия: некто свихнулся на  чертовщине  и
творит свои черные дела. Основной подозреваемый -  Горемыкин.  Теперь  я
почти уверена, он просто чудак и скорее всего мухи не обидит, не  говоря
уже об убийстве.
   Значит, остается вторая версия:  все  происходящее  каким-то  образом
завязано на  острове,  точнее,  на  том,  что  там  находится.  И  здесь
подозреваемых пруд пруди, но самый подозрительный -  писатель,  которого
неудержимо тянет на болото. И твоего Валеру, между прочим, тоже.
   - Почему моего? Кстати, не такой уж  он  и  блондин.  Волосы  у  него
скорее русые, а русый и есть  русый,  при  чем  здесь  блондин?  Ты  как
считаешь?
   - Так же. Звони. - Я протянула Женьке телефон, она  поспешно  набрала
номер, произнесла слова приветствия и вскоре начала гневаться.  Разговор
вышел эмоциональным, хоть и занял не более двух минут.
   - Вот гад, - в досаде сообщила Женька, - у него, видите  ли,  времени
не было. Ну, ладно... Теперь у него со временем будет полный порядок, об
этом я позабочусь.
   - Когда ему можно позвонить?
   - Завтра.
   - А завтра он порадует нас сведениями?
   - Если нет, то лучше ему скоропостижно скончаться.
   Зная' Женьку, я была согласна: в самом деле лучше.
   Мы ускорили шаг и минут через десять уже  входили  в  калитку.  Сразу
стало  ясно:  в  пансионате  что-то  происходит.  С  веранды  доносились
возбужденные  голоса,  я  заметила  Колю  и  Василия,  устроившихся   на
ступеньках, а затем и остальных обитателей. Тут выяснилось, что об обеде
забыли не только мы, но и гостеприимная Мария Павловна. И тому было  две
причины: первая - появление у  нас  участкового,  вторая  -  обнаружение
второй руки, то есть кисти. Она лежала в тряпочке на подоконнике  вместе
с первой. Заметив нас, подошел Валера и шепнул:
   - Степаныч смылся.
   - Что? - растерялась я.
   - Ушел к себе вздремнуть, собрал вещички и сбежал.
   - Думаете, он...
   - Это вон ему думать надо, - ткнул Валера пальцем в пожилого  мужчину
в милицейской форме, который, сидя в плетеном кресле, обливался потом, с
тоской глядя на пеструю тряпку на подоконнике.
   - Как нашли вторую руку? - шепотом спросила я.
   - Решили прочесать все в округе, и Коля нашел ее  под  кустом  совсем
недалеко от ограды пансионата, в рюкзаке.
   - Место показать сможете? - быстро спросила я.
   - Конечно, - поднял брови Валера и тут же спросил:
   - А зачем вам?
   - Интересно. Мы же журналисты.
   - Я думал, вы Кукуя ловите.
   - Кукуй нас тоже интересует, - не стала я спорить. На  этом  разговор
пришлось закончить, так как Мария Павловна, заметив нас, сказала:
   - А вот и девочки. Василий Иванович, девочки пришли,  журналистки  из
областного центра. Василий Иванович с  трудом  оторвался  от  лицезрения
конечностей, завернутых в тряпку, и взглянул на нас.
   - Здравствуйте, - дружно сказали мы.
   - Здравствуйте, - без энтузиазма кивнул он.
   Женька  предъявила  свое  удостоверение,  а  я  пошла  в  комнату  за
паспортами.  Минут  через  десять,  завершив  процедуру  знакомства,  мы
приступили к беседе. Василий Иванович задал нам стандартные вопросы,  на
которые мы вполне стандартно ответили, заранее договорившись  с  Женькой
молчать о голове. Прежде всего до сих пор неясно, была она  или  нет,  к
тому же возникал вопрос: если мы  видели  голову,  отчего  же  сразу  не
сообщили в милицию? И не отговоришься, что позвонить  не  могли,  раз  о
наличии у нас телефона участковому  известно  доподлинно.  О  Горемыкине
тоже умолчали, потому что скелет его - глупость страшная. А  так  как  в
милиции у нас  особыми  талантами  не  блещут,  то  сдуру  вполне  могут
вплотную заняться  Горемыкиным,  что,  безусловно,  уведет  следствие  в
сторону.
   Разговор с участковым много времени не занял.  Между  тем  к  веранде
подтянулись все жители деревни и теперь хмуро  взирали  на  участкового.
Тот упорно избегал взглядов и выглядел  задумчивым.  Милиция  из  района
сюда не торопилась, вот и выходило, что отдуваться придется участковому,
который гадал, что ему теперь делать с руками,  а  главное  с  жителями,
которые требовали от власти ответа: что ж это такое творится?
   Порыскав в толпе  взглядом  и  в  очередной  раз  не  обнаружив  Вову
Татарина, я подошла к участковому и сообщила о его исчезновении. Василий
Иванович оживился и попросил Зинаиду, жену  Вовы,  взглянуть  на  кисти.
Зинаида долго собиралась с силами, но в конце концов взглянула и  твердо
заявила, что руки не мужнины, эти хоть и страшные, но чистые, а  у  мужа
руки сроду чистыми не бывали, даже после бани под ногтями черно, к  тому
же на правой руке у Вовы отсутствовало два пальца, и это каждый знает, а
здесь они на месте. Участковый слегка смутился, наверное, потому, что  о
Бовиных пальцах, точнее об их отсутствии, забыл и теперь чувствовал себя
виноватым.
   - Выходит, кто-то из чужих, - изрек Василий Иванович.
   - Так чужих в деревне не было - загалдели бабки. - Кто  был,  все  на
месте.
   Тут одна из женщин вспомнила, что Семен Кулибин, когда вчера вез ее в
район, рассказывал, что накануне подвозил мужика до Фрязина и тот  вышел
у развилки и отправился в Липатове. Мужик городской, здоровый и с усами.
Семен поинтересовался, к кому тот приехал, и получил  ответ,  что  ни  к
кому, просто слышал, что места там заповедные и есть  где  остановиться.
Семен подтвердил, что есть пансионат, который  то  работает,  то  нет  и
сейчас скорее всего не работает, потому что  в  Липатове  ни  моста,  ни
света, так что какой дурак туда поедет?  Но  мужик  твердо  вознамерился
попасть в пансионат и пошел в сторону деревни, причем Семен  решил,  что
места наши мужику знакомы, потому что дорогу он не спросил,  а  их,  как
известно, на развилке три, и если он пошел по  той,  что  ведет  к  нам,
значит, знал, куда идти. Василий  Иванович  выслушал,  достал  из  своей
папки листок бумаги и авторучку и все подробнейшим  образом  записал.  В
это время остальные гадали, куда делся мужик, если он  шел  в  Липатове.
Семен говорил, было это в девятом часу вечера, стало быть, еще светло  и
вряд ли мужик заблудился, но если в пансионат  он  не  пришел,  выходит,
кто-то его по дороге убил и руки точно его.
   Тут принялись гадать, кто убил, и не смогли найти ни одной подходящей
кандидатуры. А главное, не могли ответить, зачем мужика убивать? Вряд ли
денег у него много, раз  решил  отдыхать  в  такой  глуши,  да  еще  без
телевизора, хотя бывает, что убьют за милу душу и вовсе без причины.  Но
с самого убийства Холмогорского бог миловал и было тихо. Люди пропадали,
это да, спорить никто не будет, и если б этот пропал, то  совсем  бы  не
удивились, но отрубленные руки другое дело, и тут уж не просто убийство,
а черт-те что, и как жить дальше, если оторваны от всего мира и  никакой
защиты?
   Василий Иванович как мог пробовал успокоить граждан и обещал  защиту,
но ему мало кто поверил. Сошлись на том, что руки точно приезжего мужика
и надо ждать милицию, чтоб нашли остальное, но и  это  сомнительно,  раз
вокруг болота.
   Далее начались догадки, зачем  кому-то  понадобилось  отрубать  руки.
Василий  Иванович  тяжко  вздыхал,  а  я  все  это  время  наблюдала  за
писателем. Он сидел с совершенно непроницаемым лицом и  к  происходящему
отнесся  философски.  Валера  выглядел  более  заинтересованным  и  даже
напомнил о поспешном отъезде Геннадия Степановича. Участкового это  тоже
заинтересовало, и он попросил у Марии  Павловны  его  данные,  при  этом
писатель недовольно поморщился. А я ломала голову: если ночной  ГОСТЬ  -
Геннадий Степанович и у них какие-то  неблаговидные  дела  с  писателем,
тогда его отъезд вполне понятен, но в этом случае очевидно, что к  рукам
он никакого отношения не имеет, раз сидел за столом рядом с нами и  руки
у него были целы.
   Если же Геннадий Степанович сам по себе, а ночной гость, поговорив  с
писателем, здесь останавливаться не стал,  тогда  вполне  возможно,  что
Семен в самом деле его подвозил (по времени подходит), а писатель с  ним
разделался и теперь сидит себе как ди в чем  не  бывало.  Правдоподобнее
казалась вторая версия, но было ясно: пока у нас с Женькой нет на  руках
никаких данных, мы с этим не разберемся. Я в очередной раз пожалела, что
поссорилась с мужем. Роман Андреевич в два счета узнал бы все,  что  мне
нужно. Впрочем, зная его характер, вполне логично предположить,  что  он
спешно увез бы нас из Липатова, заявив, что не на