любовь, как близость к смерти.
     - Как прошли похороны? - спохватился он.
      -  Как могли пройти похороны? Отвратительно. Я даже не
плакала.
     - А я плачу. - Чиж достал из кармана ручку, придвинул к
себе  салфетку и принялся что-то с остервенением чертить  на
ней. - Я плачу от тупости наших органов!
     - Тебе же было ясно сказано: идет следствие.
      -  Куда?  Куда оно идет! Решили повесить все на  этого
придурка Ботболта!
     - Ты, конечно, считаешь, что он не виновен. Это было бы
слишком просто, а простота в этом деле тебя оскорбляет.
     - А тебя - нет?
     - Не знаю.
     Я так устала от всего, что было связано с гостеприимным
домом  Дымбрыла Цыренжаповича Улзутуева, что даже не  хотела
говорить  на  эту  тему. Чиж - Чиж был совсем  другое  дело.
Бесплотные тени потенциальных убийц окружали его до сих пор,
он  так сроднился с ними, что даже сейчас из него то и  дело
выскакивали  заполошные  СС, ТТ и ММ.  И  Дашка,  с  которой
скорее  всего я не увижусь больше никогда. И лишь  об  одном
человеке  оператор  не вспоминал принципиально  -  о  спешно
покинувшем пределы России герре Райнере-Вернере Рабенбауэре.
Интересно,  на сколько новых имен пополнился его  список?  И
что  в  конечном итоге он поставил против графы  "Секретарша
Канунниковой" - вопросительный знак (если мои хватательные и
кусательные рефлексы так и остались для него неясными).  Или
жирный минус (если я была понятна ему как божий день)?..
      -  Ты  совсем меня не слушаешь! - запоздало возмутился
Wиж.  -  Тебе  и  дела нет до моих версий. А копать  надо  в
писательской клоаке, теперь я это понял окончательно. Кто-то
из  этих троих чеканутых беллетристок - явно не тот, за кого
себя   выдает.   Есть  такой  маневр  в  среде  уголовников:
сознаться в менее тяжком преступлении, чтобы отвести от себя
подозрения  в  более  тяжком.  Здесь  мы  наблюдаем  сходную
картину...
       -   Ага,   три  убийства  -  это  совсем  не   тяжкое
преступление. Это пустяк.
      -  Нет,  ты не поняла... Я совсем не то хотел сказать.
Речь  идет о том, что преступник маскируется. И маскировался
с  самого  начала. Убийца мог признаться только потому,  что
был твердо уверен: никто не поверит, что он убийца. Уж очень
опереточно  это  выглядело... Дорогая  Минна,  дорогая  Tea,
дорогая  Софья, ну разве могут "дорогие дамы"  травить  друг
друга, как крыс? Это не в жанре оперетты... Черт возьми,  ты
опять меня не слушаешь!
      Вот  теперь Чиж говорил чистую правду: я действительно
его не слушала. Я во все глаза смотрела на салфетку, которая
лежала перед оператором.
     - Что это такое? - севшим голосом спросила я.
     - Салфетка.
     - Я вижу, что салфетка. Что ты на ней написал?
      - Это.., формулы... У меня такая привычка... Когда я о
чем-то серьезно размышляю, я просто черчу формулы на листке.
Машинально...
      - Что это за формула? - Совсем позабыв о приличиях,  я
ткнула пальцем в надпись, сделанную в самой сердцевине нежно-
розовой тонкой бумаги: FeS047H20.
      Я  уже видела это нелепое сочетание букв и цифр  -  на
одной  из  банок  с химикатами в подсобке!  Химикатами,  над
которыми  болтались  гроздья лампочек.  Химикатами,  которые
подпирали пакеты с удобрением и банки с краской. И несколько
похожих на лассо скрученных садовых шлангов.
     - Что это за формула?!
     - Да что с тобой в самом деле! Это железный купорос.
      -  Железный  купорос? - Я почувствовала,  как  у  меня
похолодели кончики пальцев. - Тот самый, при помощи которого
ты собирался выявить цианистый калий?
      -  Ну  да.  -  Чиж  даже побледнел от  гордости.  -  И
экспертиза,  между  прочим, доказала мою правоту.  Жаль,  не
стал я химиком...
      -  Банку с такой надписью я видела в кладовке рядом  с
кухней.
     - Ну и что? Ботболт же ее принес в конце концов!
     - Ты не понял, - осторожно подбирая слова, сказала я. -
Ботболт  принес  не ту банку. И не оттуда. Ты  помнишь,  как
долго  его  не  было?  Ты  помнишь,  что  он  сказал,  когда
вернулся?
     - А что он сказал, когда вернулся?
     - Что нам повезло. И что у них в подвале осталась одна-
единственная  банка,  которой  пользовались  строители   для
консервации древесины. Одна-единственная. Одна-единственная,
ты  понимаешь! В подвале. Но почему он не вспомнил о  банке,
*.b.` o стояла в подсобке? Почему не вспомнил, что их две?
      -  Ну,  я  не  знаю... - Чиж был явно  недоволен  моей
инициативой.  -  В конце концов, что ты видела?  Надпись  на
банке,  правда?  Быть  может,  там  его  и  не  было,  этого
проклятого  железного  купороса... Может  быть,  банка  была
пустой...
     - Она не была пустой.
     - А может, там было что-то другое?
     - Что - другое? Пастеризованное молоко? Или святая вода
из  соседнего  прихода? Разве в емкости от  одних  химикатов
наливают другие?
      - Вообще-то это не принято... В академической среде. А
в быту... Черт его знает!
      Розовая  салфеточная формула, до сих маячившая  передо
мной,  вытолкнула  на  свет божий  целую  цепь  несуразиц  и
нестыковок, которые я предпочла выкинуть из головы. Открытая
дверь  Аглаиной комнаты, в которую я беспрепятственно зашла,
беснующаяся  на  чемодане  Ксоло,  пропавший  телефон  Фары,
зябкий  свет  в  конце коридора - на который  мы  пошли  все
втроем:  я,  земное  воплощение Будды  и  земное  воплощение
индийского  актера  Митхуна  Чакроборти.  А  три  работающих
экрана монитора - три вместо восьми! Что могло скрываться за
пятью потухшими экранами?..
     А дверь! Дверь из кухни в оранжерею!
      Чиж  разработал  свою собственную формулу  убийства  -
формулу,  ничуть  не менее привлекательную,  чем  FeS047H20!
Формулу,  достойную разве что пропавшего  Аглаиного  романа,
который,  по ее же заявлениям, должен был взорвать затянутое
кровавой ряской болото русского детектива.
      Но  эта  формула могла упроститься до банального  Н20,
если за ней стоял Ботболт! Ему ничего не стоило плеснуть яду
в  бокал, ему ничего не стоило отнести этот бокал в столовую
и подать Аглае!
     И потом - ключ.
      Ключ-пантера, который и сейчас лежал у меня в кармане.
И который я изучила вдоль и поперек. Его близнец болтался на
связке  у  Ботболта. Но Ботболт сказал, что это  всего  лишь
талисман. И ключом здесь и не пахнет.
     Зачем он соврал?
      - Зачем он соврал? - с отчаянием в голосе спросила я у
Чижа.
     - Да кто?
     - Ботболт!
     - С чего ты взяла?
      Я  не  стала  отвечать на дурацкий  вопрос.  Я  просто
выложила  платиновую пантеру на скатерть, а  следом  за  ней
выложила и все свои, так внезапно вспыхнувшие, подозрения.
     - Что будем делать. Чиж?
      -  Не знаю. - Он задумчиво потеребил хохолок. Господи,
как же я отвыкла от его хохолка!..
     - Может быть, напишем заявление?
      - Шутишь? - Чиж нервно хихикнул. - Мне осталось только
заявление писать! Меня там уже на дух не переносят. Обзывают
сутяжником.  А еще знаешь как? Рабом сверхценной  идеи.  Вот
b  *(%  там умники сидят. Да и с Дымбрылом никто связываться
не хочет... Лишний раз...
     Я погладила пальцами точеную голову пантеры.
      -  Неужели  тебе неинтересно узнать,  какую  дверь  он
открывает?
      -  На городское кладбище, - сразу же нашелся Чиж. -  Я
надеюсь, ты не собираешься ехать туда и выяснять отношения?
      -  Собираюсь.  Более того, я собираюсь  взять  тебя  с
собой.
     - И не надейся.
     - У меня нет машины. А у тебя есть.
     - Да какая у меня машина! Слезы, а не машина.
      - А выглядит ничего. - Я повернула голову к окну: там,
приткнувшись   к   тротуару,  скучала  недорезанная   Чижова
"копейка".
     - Ну, и как ты себе это мыслишь?
      -  Дорогу мы знаем. А поводов хоть отбавляй. Например:
забыла дискеты, забыла зубную щетку, забыла исподнее...
      -  Вот  это  уже  ближе  к истине,  -  загоготал  Чиж,
несказанно оживившись лишь при одном упоминании белья.
     - Значит, остановимся на комбидресе.
      -  Ты что, хочешь пробраться в дом? И что мы там будем
делать?
     - Понятия не имею... Но ключ и мониторы. И телефон... И
Ботболт, который оказывался в нужное время в нужном месте...
Это просто сводит меня с ума.
     - Оно и видно.
      -  Думаю,  в дом пробраться не получится.  Собаки.  Мы
зайдем  с  центрального входа и для начала  попросим  попить
водички.
      - Не держи меня за идиота. Я никуда не поеду. А вместо
водички  лучше закажу себе кофейку.., за упокой  души  Аглаи
Канунниковой.  Твоей патронессы, царствие ей  небесное.  Как
говаривали Минна, Tea и Софья...

                             ***

       ...Расстояние,  которое  разухабистый  джип  Дымбрыла
Цыренжаповича  Улзутуева преодолел за два с половиной  часа,
мы,  на  затрапезной "копейке", покрыли за четыре. Мне  все-
таки   удалось   уговорить  Чижа  отправиться   к   Дымбрылу
Цыренжаповичу. Я не знала, зачем мы едем туда  и  что  будем
там  искать,  и  доедем  ли  вообще...  А  если  доедем,  то
выберемся  ли обратно. Но, в конце концов, можно прикинуться
ни   в   чем  не  повинным  лекарственным  растением  "лопух
обыкновенный"  и  сказать, что в  доме  осталась  дискета  с
романом (зубная щетка, комбидрес)... И не был бы так любезен
Дымбрыл Цыренжапович...
      После с трудом сварганенного сочетания "не был бы  так
любезен  Дымбрыл  Цыренжапович" я забуксовала.  Вряд  ли  он
будет любезен принять нас у себя.
     Хотя...
      В  ночь убийства он вернулся под утро, в сопровождении
двух   охранников,   которые  тотчас  же   загнали   палевых
$.!%`,  -."-демонов в клети и связались по сотовым со всеми,
с кем только можно было связаться. Через сорок минут милиция
и  "Скорая"  уже въезжали на улзутуевское подворье.  И  ночь
кошмаров закончилась.
      Но  прежде,  чем она закончилась, Дымбрыл Цыренжапович
поцеловал руки дамам и сказал, что очень сожалеет, что  убит
горем и не скоро оправится от такого потрясения.
      Правда,  никакого  горя в его обветшавших  от  времени
глазах   я   не   заметила.  Но  это  были  мои  собственные
наблюдения, основанные на полном незнании бурятского этноса.
     ... - Приехали! - Чиж заглушил двигатель у самых ворот.
- Что теперь?
      - Сигналь! - коротко бросила я, напряженно вглядываясь
в силуэты собак, пасущихся возле силуэтов пагод.
     Ничего не изменилось.
      За  мгновение  до  того, как  Чиж  нажал  на  клаксон,
парадная  дверь особняка отворилась, и на крыльце  показался
Ботболт.  Он  двинулся к нам, ничуть не боясь отпущенных  на
волю  доберманов,  которые тянули в его сторону  благодарные
носы.
     Тогда, ночью, Ботболт сказал нам, что сам боится собак.
Еще одна ложь, такая же невинная, как талисман на связке для
ключей.
     Через пять минут мы уже были в доме.
     А еще через минуту произошло непредвиденное.
      Ботболт оттеснил меня от Чижа и вежливо бросил  ему  -
Подождите, Петр. Здесь, в столовой.
     - А я? - прошептала я моментально запекшимися губами.
     - А вы идите за мной, Алиса.
       Мы  миновали  холл  и  часть  коридора,  ведущего   в
аппаратную.  И  остановились перед дверью,  на  которой  две
недели назад висел амбарный замок. Теперь никакого замка  не
было и в помине.
     - Наверх по лестнице. Третий этаж, - подсказал Ботболт.
      Эта  лестница была точной копией лестницы левого крыла
особняка. Той самой лестницы, на которой у меня было столько
шансов сломать шею. Но теперь я ни разу не оступилась. Может
быть, потому, что не знала, куда упаду: на руки Ботболта или
на его тесак.
     Преодолев последнюю ступеньку, я очутилась на площадке.
И  здесь  сходство с левым крылом закончилось.  От  площадки
отходил   коридор,   затянутый  темным  шелком,   с   одной-
единственной дверью в торце.
      -  Прямо,  -  жесткая ладонь Ботболта уперлась  мне  в
позвоночник.
       Дойдя   до   двери,  инкрустированной  перламутровыми
вставками  ("Будда врачующий", похожий на  самого  Дымбрыла,
"Будда  созерцающий", похожий на пса, его Ботболта, и совсем
уж  легкомысленный  "танцующий Шива",  похожий  на  Доржо  и
Дугаржапа  сразу),  мы  остановились.  Ботболт  и  не  думал
распахивать передо мной дверь, что было совсем уж невежливо.
     - Что теперь? Долго мы будем здесь стоять? - взбрыкнула
я, искоса поглядывая на Ботболта.
     - Входите.
     Я подергала ручку, но дверь оказалась закрытой.
     - Ну, что вы, ей-богу, Ботболт! Здесь же заперто!
     - У вас есть ключ.
     - Ключ? У меня?!
      -  Пантера,  которую  вы  украли,  -  сказал  Ботболт,
впрочем, без всякого осуждения.
      Я  могла  возмутиться и состроить из себя оскорбленную
невинность, но по здравом размышлении делать этого не стала.
В  моей  жизни  уже  была дверь в Аглаин  кабинет,  куда  я,
сжираемая  комплексом жены Синей Бороды, так  и  не  попала.
Интересно, как долго мне будет сниться эта проклятая дубовая
дверь?  И если я сейчас развернусь на каблуках, то к главной
героине  моих снов - блондинистой Аглаиной двери, прибавится
еще и эта - брюнетистая. С перламутровыми вставками.
      А  подобного  паломничества в мои  спартанские  сны  я
просто не переживу.
      Вздохнув,  я  вытащила ключ из кармана, сунула  его  в
замочную скважину и легко повернула.
     Дверь подалась.
     Я толкнула ее и вошла.
     Я сделала это. Я вошла.
      Комната, в которую я попала, была такой же темной, как
и  стены коридора. Но это была несущественная деталь, потому
что  ее  украшали три картины: по одной на каждую  стену.  А
посредине  комнаты, прямо на полу, сложив  ноги  по-турецки,
сидел Дымбрыл Цыренжапович Улзутуев.
     Дымбрыл Цыренжапович медитировал над шахматами.
      Эти  шахматы  не  были  похожи на  огрызки  советского
серийного  выпуска,  оставшиеся в нашей с Райнером-мать-его-
Вернером   конуре.   Эти   шахматы   не   были   похожи   на
мифологических персонажей из столовой.
     Эти шахматы были сродни картинам на стене.
      -  Кацусика Хокусай. "Фудзи и цветущая вишня". Винсент
Ван   Гог.  "Этюд  к  подсолнухам".  Лукас  Кранах.  "Голова
женщины", - мечтательно произнес Дымбрыл Цыренжапович.
      -  Алиса, - хрюкнула я и только потом сообразила,  что
благостный Дымбрыл представил мне все три картины Интересно,
сколько они могут стоить?
     - Не хотите сыграть? Говорят, вы неплохо играете.
      -  Кто  говорит? - хрюкнула я второй  раз.  Кто  может
говорить,   как  не  внебрачный  сын  бурятского  привидения
Ботболт!
     - Прошу вас.
      Мне ничего не оставалось делать, как усесться на пол и
сделать первый ход. Партия началась.
      - Я ждал вас, Алиса, - сказал Дымбрыл на десятом ходу.
- Я знал, что вы придете.
     - Меня? - позволила я себе удивиться на пятнадцатом.
      -  Конечно. Вы умная девушка. Я сразу понял это. Когда
не нашел что искал. Сколько вы хотите за него?
     - За кого? - еще через три хода спросила я.
      - За роман, - еще через два хода ответил он. Я едва не
прохлопала ладью от такого неожиданного пассажа.
     - Почему вы решили, что он у меня?
       -   Потому  что  ему  больше  негде  быть.  Во  время
прогулки.., за несколько часов до трагических событий, Аглая
сказала  мне,  что  привезла роман с  собой.  И  что  готова
показать  мне куски из него и поговорить о договоре.  Но,  к
сожалению, я был вынужден уехать, а когда вернулся...  Когда
вернулся, все было кончено.
      В  словах  хитрого  бурята был явный  подтекст,  смысл
которого  ускользал от меня. И я решила промолчать.  Но  мое
молчание только подстегнуло Дымбрыла.
     - Вы ведь ее личный секретарь, не так ли?
     - Да.
      -  И  вы  должны были знать, что она несколько месяцев
вела  со мной переговоры о публикации романа. И это была  ее
инициатива. Ее, не моя. Заманчивое предложение, учитывая  ее
популярность. Вы не находите?
      -  Нахожу,  -  еще  через два хода  раскололась  я.  Я
действительно  находила новость, сообщенную  мне  Дымбрылом,
несколько  м-м.., экзотической. Аглая, за которой  стояли  в
очередь крупнейшие издательства, неожиданно остановила  свой
выбор  на  ничем  не  примечательном и далеком  от  книжного
бизнеса  торговце мехами. Даже Ван Гог с Кацусикой этого  не
объясняют.  Не говоря уже о сгинувшем в толще  веков  Лукасе
Кранахе.
     - Мне пришлось купить для этого небольшое издательство.
      Что ж, совсем неплохо. "Облачиться в мех - не грех", а
уж в издательстве греха нет по определению... Ай да Аглая! Я
была   твердо   уверена,  что  господин  Улзутуев   был   не
единственным, с кем она вела переговоры о публикации романа,
но шестое чувство подсказывало мне: не стоит распускать язык
в  присутствии Лукаса Кранаха, Ван Гога и - страшно подумать
- Кацусики Хокусая.
     - Но в ее ноутбуке романа не оказалось.
     - Откуда вы знаете? Дымбрыл молчал.
     - Может быть, вы расскажете мне, что произошло ночью? И
тогда...  -  Я  поставила  в конце  фразы  многозначительное
многоточие,  которое давало мне некоторую свободу  действий.
Хотя бы на период староиндийской атаки.
      -  Ну,  хорошо, - согласился он. - Только хочу заранее
предупредить вас: к этому убийству ни я, ни мой  человек  не
имеем  никакого отношения. Я сожалею, что уехал в тот вечер,
но  у  меня  действительно была внеплановая и  очень  важная
встреча.  Около одиннадцати мне позвонил Ботболт  и  сообщил
обо  всем  происшедшем.  Я  не  мог  покинуть  встречу,  это
касалось  моего  бизнеса. Но и не мог допустить,  чтобы  без
моего  ведома  в мой собственный дом врывалась  милиция.  Вы
понимаете меня?
     "Голова женщины" в обрамлении "Подсолнухов" и священной
горы  Фудзияма  - и наверняка не только это, высвечивающееся
на пяти отключенных мониторах. Конечно же, я хорошо понимала
тайше Дымбрыла Цыренжаповича.
     - Я дал ему инструкции...
     - Перерезать телефонный кабель!
      -  Зачем  же  такое  варварство! Отключить  телефонный
щиток. И ждать моего приезда.
     - А заодно порыться в ноутбуке покойной. Раз уж она так
вовремя отошла в мир иной, - неожиданно осенило меня.
     Дымбрыл улыбнулся моим прищуренным векам.
     - Я говорил, что вы умная девушка.
     - Но не настолько, чтобы понять, что случилось с Аглаей
Канунниковой. И что случилось с Доржо и Дугаржапом.
      -  Ну,  с  этими все ясно. Несчастный случай,  который
наложился  на самое настоящее убийство. Ботболт сказал  мне,
что  по  распоряжению вашего приятеля, оператора..,  который
всем  здесь заправлял... Он оставил бутылку на столе. Обычно
мы этого не делаем. Правда, он не убрал и остальные бутылки,
ведь в доме были гости и выпивка могла понадобиться. Бутылка
с шампанским стояла ближе всех к окну.
     - Да?
     - Доржо и Дугаржап практиковали старый трюк. Они иногда
вытаскивали  бутылки  за  горлышки  через  окно  с   помощью
строгого  ошейника - когда все остальные  пути  к  спиртному
были  перекрыты. С помощью строгого ошейника. Видимо,  в  ту
ночь  они  сделали то же самое - ведь из кухни в  аппаратную
можно  попасть  только через зал. Они  пали  жертвой  своего
собственного пагубного пристрастия. Даже общение с  великими
ничему их не научило...
     - А как же третий стакан? - спросила я.
      -  Экспертиза показала, что он был чистый,  -  ответил
Дымбрыл.
      Несколько  минут я сидела, глубоко задумавшись.  Тайна
смерти  Аглаи  не  приблизилась ко мне ни на  сантиметр,  но
теперь,  во  всяком случае, было понятно наличие пантеры  на
срамном брелке Доржо (или Дугаржапа).
      - Вот видите, все просто. Я ничего от вас не утаил.  Я
выполнил  все ваши условия. И потом, мой человек всего  лишь
отключил  телефон, ему не нужно было перерезать провод.  Его
перерезал настоящий убийца. Теперь ваш ход.
      Действительно,  мой!  Я  пододвинула  коня  и  кротким
голосом сказала:
     - У меня нет романа.
     - Что значит "нет"?
      -  То  и значит. Я его в глаза не видела. И это чистая
правда.  Аглая не показывала мне ни строчки. А  вам  мат.  -
Господин  Ул