Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
- Что это значит, голубчик? - задала наивный вопрос
Минна.
- Очевидно, они стали невольными свидетелями того, как
готовилось убийство. Если вы помните, стол, на котором
- e.$(+ al бутылка... Предположительно с цианидом.., так
вот, стол этот стоит вплотную к окну. Я специально выходил
на улицу и исследовал снег возле окна. Он вытоптан, и на нем
осталось множество следов и окурки, из чего легко сделать
вывод, что покойные Доржо и Дугаржап некоторое время
простояли возле окна и увидели то, что не должны были
видеть. Допускаю, что сами они могли и не придать значения
происходящему на кухне. Но наш изворотливый убийца, заметив
их, сразу же смекнул, что, когда преступление станет
свершившимся фактом и начнутся допросы свидетелей, Доржо и
Дугаржап могут дать бесценные сведения. Они сообщат
компетентным органам о том, кого видели за окном, и тем
самым точно укажут на убийцу...
Я слушала Чижа, раскрыв рот. И дело было даже не в том,
что звонил он складно. А в том, что все заслуги по
исследованию снега у окна он присвоил себе! Как будто меня
там и близко не было, как будто не я прикрывала его тылы,
когда собаки гнались за нами по пятам! Как будто не он
целовал меня в пропахшей убийством кухне!.. Ловкий сукин
сын, нечего сказать!
- Теперь о временном факторе, - продолжал витийствовать
Чиж. - Временной фактор имеет в нашем случае решающее
значение. Я сказал о нескольких минутах... Возможно, я
неточно выразился. Решающими могли стать не минуты, а
секунды. Убийца, с которым мы имеем дело, не просто умный и
хладнокровный человек. Это человек, обладающий недюжинным
математическим умом и таким же недюжинным поэтическим
воображением. Он вынашивал план убийства Аглаи Канунниковой
давно. Более того, он угрожал ей! За несколько месяцев до
сегодняшнего рокового вечера. Но об этом вам лучше расскажет
Алиса, личный секретарь покойной. Прошу!
Я бросила на Чижа испепеляющий взгляд. Гнусный придаток
к видеокамере решил сдать меня с потрохами! Эпистолярно-
цветочная эпопея, которую я холила и лелеяла, которую
кормила с ложечки в надежде передать ее правоохранительным
органам крепенькой и здоровенькой, - эпистолярно-цветочная
эпопея должна быть озвучена! Да еще в присутствии убийцы,
который сам ее и затеял! И которому принадлежит жесткая и
полная конкретики фраза "БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!".
- Ну, что же вы, Алиса! - подбодрили меня дамы. -
Рассказывайте!
Семь пар глаз уставились на меня с живым любопытством.
Но смотреть в эти глаза мне не хотелось. За их блеском, за
их радужной оболочкой, в прозрачном садке глазного дна,
отфыркиваясь, отплевываясь и поигрывая плавниками, и сейчас
резвился убийца. До него было рукой подать, и никто больше
не стоял между нами. Аглая, до сих пор защищавшая меня своим
беспечным детским безрассудством, умерла.
Она умерла. Она была мертва. И Доржо с Дугаржапом тоже
были мертвы. Невинные круглолицые пьянчужки, вся вина
которых заключалась в том, что они увидели чуть больше, чем
должны были увидеть. Но может статься, что они не видели
ничего, и тогда смерть их не только нелепа, но и
несправедлива! Кто даст гарантию, что меня не ждет та же
cg abl?..
- Мы вас внимательно слушаем!
Они действительно сгорали от нетерпения, и я решилась.
Привязав свой страх к позвоночному столбу, я поведала о
письме, в очередной раз на бешеной скорости проехав мимо
голосовавшего на обочине слова "сука!"
(употреблять его в контексте Аглаи мне снова не
захотелось). И о цветах, служивших прямым продолжением
письма. Но стоило мне только упомянуть о них, как жрица
оранжерей Минна Майерлинг оживилась.
- Что это были за цветы, деточка? - добрым учительским
голосом спросила она.
- Желтые гвоздики... Их приносили несколько раз. А
сегодня... Уже здесь, в доме, Аглае подбросили цветок в
комнату.
- Какой цветок?
- Он и сейчас у нее на груди. Приколот к вырезу... Я
протестовала, но Аглая не стала даже слушать...
- Да-да, я обратила внимание... Вы знаете, что это за
цветок?
- Честно говоря, до сегодняшнего дня я ничего подобного
не видела.
- Это камелия. Вам что-нибудь говорит термин "язык
цветов"? - Минна, эта любительница носовых платков за
восемнадцать тысяч долларов, начала теснить меня грудью, а
я...
Я мысленно костерила себя на все лады! Ну, конечно же,
именно я - я, а никто другой - проявила преступную
халатность! Именно я, зная, что Аглае угрожают, ровнехонько
сидела на своей заднице и даже не поинтересовалась историей
предмета. И нельзя исключить, что все эти гепатитные
гвоздички и малокровные камелии сказали бы мне больше, чем
записка угрожающего содержания!..
- Камелия - цветок, означающий внезапную смерть, милая
моя. Цветы камелии держатся на ветке недостаточно прочно,
отсюда и их грустное назначение. Что касается желтых гвоздик
- это символ презрения. В цветах есть масса нюансов, и
нюансов не всегда удобных. Вереск может посочувствовать
вашему одиночеству, а гортензия - подчеркнет холодность.
Опасайтесь анемонов - доброжелатели не упустят случая
напомнить вам о том, что вы страдаете неизлечимой
болезнью... Я уже не говорю о базилике - у него печальная
участь. Ненависть и отвращение, вот что он означает!
До сих пор голос Минны убаюкивал меня, но при
упоминании базилика сон как рукой сняло.'.. Черт возьми,
Райнер-Вернер! Райнер-Вернер, отметивший свой первый приход
к Аглае дурацким желтым пакетом с базиликом! Я инстинктивно
повернула голову в сторону немца: полная безмятежность. Или
он и думать забыл о базилике, или... Или удачно маскируется!
Впрочем, я тут же с негодованием отвергла эту мысль.
Если кому и была невыгодна смерть Аглаи, то в первую очередь
господину Рабенбауэру. Несмотря на легкомысленный
презервативный эскорт, Райнер-Вернер был профессионалом,
жаждавшим заполучить для перевода книги Канунниковой. Ее
a,%`bl, как ни крути, лишала Райнера куска детективного
пирога. И вряд ли способствовала росту его благосостояния,
приправленного сосисками и тушеной капустой. При хорошем
раскладе немец мог затариться работой на год вперед, теперь
же из безвременно погибшего канунниковского вымени не
выдоить и капли свободно конвертируемого молока. Нет, немец
здесь ни при чем. Да и разве могут быть кровожадными этот
безволосый торс, и распухшие от собственной значительности
мускулы, и бесхитростные икры, и.., и то, что до сих пор
было скрыто от меня - сначала за пеленой джинсовой ткани, а
потом - за мягким верблюжьим одеялом...
Неизвестно (вернее, хорошо известно), куда бы я забрела
в своих фантазиях, если бы не Чиж, который снова перехватил
инициативу. После моей вяло откатанной обязательной
программы наступила очередь его произвольной.
- Я не буду настаивать на том, что моя версия является
единственно верной, - начал Чиж. - Но она имеет право на
существование так же, как и все другие. В этой версии есть
два ключевых момента: дверь, соединяющая оранжерею с кухней,
и разбитая ваза.
- Что это еще за разбитая ваза? - спросила Софья. - До
сих пор речь шла только о разбитом бокале.
- На кухне мной был найден черепок от керамической
вазы. Он и стал окончательным звеном, которое позволило
восстановить всю цепочку. Сейчас я попытаюсь снова выстроить
ее.
- Валяйте, - хихикнула Минна.
- Дуйте до горы! - хихикнула Tea.
- Вам подсобные рабочие не требуются? - хихикнула
Софья. - Мы тоже можем кирпичи класть. И получше вашего!
Пафос Чижа развеселил дам, хотя это была натужная
веселость.
- Смелее, молодой человек! - хихикнули все трое. - А мы
вам поможем. Включим, так сказать, коллективный разум.
- Скорее уж коллективное безумие, - фыркнула Дарья. Она
и не пыталась скрывать свое весьма ироничное отношение к
сочинительницам текстов.
- Итак, возьмем за точку отсчета момент, когда Аглая
Канунникова разбила бокал. Кто-нибудь помнит этот момент? -
От осознания величия своей роли Чиж даже пустил петуха.
Судя по наступившей тишине, этот момент помнили. И
достаточно хорошо.
- Если он еще не стерся из вашей памяти, то попрошу
занять места, на которых вас застало это событие.
Страстный призыв Чижа сделал свое дело: в зале началось
движение, которое - при известном полете воображения - можно
было назвать броуновским. Оно проходило под лозунгом "Вас
здесь не стояло". Минна, Софья и Tea принялись толкаться на
одном пятачке - между камином и выходом в холл с оружием.
Они безошибочно выбрали самую дальнюю точку от Великого
шелкового пути убийцы. Они не хотели иметь ничего общего с
оранжереей, из которой убийца отправился с караваном,
груженным цианистым калием.
Места у камина было не так уж много, и дамы, сжав зубы
( сдвинув брови, по очереди выдавливали друг друга. Перевес
был явно на стороне Минны: стоило ей только повести грудью,
как Tea и Софья оказывались отброшенными на несколько
метров. После нескольких бесплодных попыток штурма каминной
высотки Tea взбунтовалась:
- Да что же это такое, дорогая Минна! Всем известно,
что здесь, у камина, находилась я! Я, а не вы! Я озябла и
грелась весь вечер! Всем известно, что во мне течет
солнцелюбивая африканская кровь!
- Всем известно, что у меня - гайморит, - пробубнила
Минна. - И мои носовые пазухи нуждаются в тепле. А где еще
найти тепло, как не возле камина!
- В оранжерее, - ехидно подсказала Софья. - Там как раз
субтропический климат. Тем более что вы из нее не вылезали!
- Я не вылезала?
- Вы!
- Да я и была там пару раз, не больше! Две трубки за
вечер - это максимум, что я могу себе позволить! А вот вы -
вы шмалили свои пахитоски одну за другой! И уж если кто там
и торчал весь вечер, так это вы!
- А не вы ли говорили, что вам хочется остаться в этой
дивной оранжерее навсегда? Стать, так сказать, скромной
лианой! Сассапарилем, плющом и этой.., как ее.., актинидией!
- Да-да, - подтвердила Tea. - Я тоже слышала про
актинидию. Вы очень громко и назойливо ей восхищались.
- И сейчас восхищаюсь. Но это дела не меняет. Я гораздо
реже курила трубку, чем вы - сигареты!..
- Зато дольше! - сразу же нашлась Софья. - Да еще
призывали всех прогуляться под сенью пальм.
- Вот именно - всех. Я не стремилась уединиться.
- А зачем же тогда уединялись?
- Вы тоже уединялись!..
- Послушайте, фрау, - подал голос Райнер-Вернер, без
всяких заморочек закрепившийся на простом и ясном месте
возле шахматной доски. - Зачем же спорить? Зачем спорить,
ведь у нас была видеокамера. И оператор, который вел съемку.
Странно, что герр Чиж до сих не показал нам отснятый
материал! Все вопросы отпали бы сами собой.
Безыскусные и такие здравомыслящие слова немца
произвели эффект разорвавшейся бомбы.
- Натюрлих! - пропела Дашка. - У нас же была
видеокамера!
- Была, - подтвердила Минна.
- Была, - подтвердила Tea.
- Была и есть, - заключила Софья. - Тогда о чем мы
спорим? Пусть молодой человек покажет нам отснятый материал.
Известие о собственном орудии труда застало Чижа
врасплох. Он почему-то покраснел, побледнел и позеленел и
сразу же стал похож на свой собственный комплект
светофильтров.
- Ну, не знаю... Я отснял довольно большой объем...
Потребуется много времени, чтобы отсмотреть его...
- А разве мы куда-то торопимся? - Дашка подняла брови.
- Времени у нас вагон, судя по всему.
- Я хотел бы передать пленку следственным органам...
- До этих органов нужно еще добраться. К тому же вы
сами говорили о следственном эксперименте. Камера в этом
случае - просто подарок небес. Возможно, она поможет
установить всю картину происшедшего.
- Не думаю.
- Да что с вами такое! - Дашка явно начала терять
терпение. - Вы же так ратовали за истину! Всех здесь на уши
поставили!
- Ну, хорошо. Я покажу... Если Ботболт поможет мне с
кассетами и телевизором. Хорошо...
..Ничего хорошего в пленке не оказалось. Это стало ясно
на двадцатой минуте просмотра. Ажиотаж возле экрана сменился
нервными смешками, затем настала очередь ехидных замечаний,
затем - недоуменно поджатых ртов и всеобщего холодного
осуждения. А когда все повернулись к беспомощному
изображению спинами, судьба Пети Чижа была решена.
- Стыдно, молодой человек, - сказала Минна.
- И непрофессионально, - сказала Tea.
- Решать свои личные проблемы за счет общественной, как
я полагаю, пленки - это просто наглость, - заключила Софья.
- Куда смотрит ваш режиссер?
Режиссер в данный момент просматривал антарктические
алкогольные сны, но от этого не было легче - ни Чижу. Ни
мне.
- Ты, я смотрю, пользуешься большим успехом. - Дашка
даже потрепала меня по щеке. - Сначала немецкий орангутанг,
теперь еще и эта отечественная мартышка... На месте
орангутанга я оторвала бы мартышке хвост. Так беспардонно
снимать чужую и к тому же почти замужнюю женщину! На всех
кадрах ты, только ты и снова ты. Очень красноречиво, ничего
не скажешь.
Крыть было нечем, и я подавленно молчала. Увиденное
потрясло меня не меньше, чем всех остальных. Дашка нисколько
не преувеличивала - мое собственное, весьма скромное
изображение перло из каждого кадра. Я в блеклый фас, я - в
незадавшийся профиль. Я пялюсь на кого-то, кто находится за
пределами объектива (судя по омерзительно-плотоядному
выражению лица - на Райнера-Вернера). Я морщу нос, я дергаю
мочку уха, я почесываю подбородок (хорошо, что не задницу!).
Я улыбаюсь, я хмурюсь, я оттопыриваю губу, и я же ее
закусываю. Во всем этом подглядывании было что-то гнусное,
что-то непристойное - что-то, что роднило вполне невинную
пленку с самой разнузданной порнографией. Той самой
порнографией, под присмотром которой окочурились Доржо и
Дугаржап.
- Кстати, почему вы все время уединяетесь с этим типом?
Наставляешь немцу рога с отечественным производителем? Не
ожидала!
- Не говори глупостей!
- Ну и как он целуется? - не унималась Дашка.
- Отвратительно. - Я сказала это машинально и тут же
прикусила язык.
- Ну, ты всегда была извращенкой. А теперь еще и в
-(,d., -*( записалась.
Это было слишком, особенно если учесть мой извечный
целибат, лишь по недоразумению нарушенный Бывшим, и целую
дивизию разномастных Дашкиных пенисов-"дорогуш ".
- Кто бы говорил! - проблеяла я.
- Во всяком случае, я не обжимаюсь с мужиками при
трупах. - Дашка явно намекала на инцидент с Райнером-
Вернером, от одного воспоминания о котором у меня до сих пор
стыдливо полыхала задница.
- Пошла ты... - зло бросила я.
- Я бы пошла... - Дашке было совершенно наплевать на
мою злость. - Я бы пошла. Туда, куда ты меня посылаешь... Да
все здешние корневища уже заняты. Тобой.
Выслушивать Дарьины пошлости дальше было невыносимо, и,
наскоро отлепившись от нее, я направилась к Чижу.
- Можно тебя на минутку? Нужно поговорить.
Чиж кивнул и понуро поплелся за мной в оружейный холл.
Я остановилась возле коллекции турецких ятаганов,
слегка разбавленной палашами и парными ножами-вкладышами.
Холодное оружие, вот что мне сейчас было жизненно
необходимо. Ятаган справится с кишками подлого Чижа за
минуту, а для того, чтобы размозжить костистый Чижовый
череп, хватит и одного удара палаша. А ножи!
Соблазнительная, блестящая, как кожа после любви, сталь! Ну
как тут устоять и не перерезать жалкое птичье горло!..
Но я устояла. И ограничилась лишь пощечиной.
- За что? - кротко спросил Чиж.
- За все, - кротко ответила я. - За твою хамскую пленку
прежде всего!
- Это почему же она хамская?
- Почему? Ты еще спрашиваешь почему?! Кто тебе
позволил... Что ты ко мне привязался, филер несчастный?!
- Я к тебе не привязывался. Это она.
- Кто - она? - опешила я.
- Камера. Честное слово. У меня и в мыслях не было.
- Ах, в мыслях не было! - Я снова ударила Чижа, но не
ладонью, а сжатым кулаком. Теперь удар пришелся ему в скулу.
- Нет, правда. - Чиж не обратил никакого внимания на
затрещину. - Она сама выбирает, кого снимать. Она иногда
такие пенки выдает - закачаешься! Вроде снимаешь одно, а
получается совсем другое.
- Не морочь мне голову!
- Да она мне самому голову морочит, камера! Делает что
хочет! Эстетка Если ей кто-то не понравился, все, пиши
пропало! По стенке размажет, такую картинку выдаст, что хоть
святых выноси! А если уж понравился... До смерти залижет.
Хвостом будет вилять и в глаза заглядывать. Так что все
претензии к ней.
- Ты идиот? - в очередной раз осенило меня.
- Во-первых, ты это уже говорила А во-вторых, - идиот
не я, идиотка она. "SONY Betacam". Если хочешь, я могу дать
тебе ее технический паспорт. Там все реквизиты. Напишешь
рекламацию, может, полегчает...
- Не полегчает!
Я снова зашарила глазами по сборищу ятаганов. Чиж
перехватил мой взгляд и заволновался - Вот только без
глупостей! Хватит с нас и трех трупов... Вспомни, ты сама
это говорила!..
К черту изысканную нежность холодного оружия! Сейчас я
самым жлобским образом вцеплюсь ему в волосы. И вырву с
мясом преступный фазаний хохол!..
Пока я примеривалась, как бы половчее ухватиться за
патлы оператора, на мое плечо легла чья-то горячая рука. И
по исказившейся от брезгливой ненависти физиономии Чижа я
сразу же поняла - чья именно.
Райнер-Вернер. Сексуал и дешевка.
- Что случилось? - рявкнула я.
- Вас ждут, Петр. Хотя вы и разочаровали наших женщин,
но они готовы выслушать вашу версию происшедшего.
- Да-да. Уже иду, - сказал Чиж, не двигаясь с места -
Вас ждут, - снова повторил Райнер. - Разве вы не слышали,
что я сказал? Или мой русский так плох?
- Отвратителен!
- Неужели? - Немец снисходительно улыбнулся тщедушному
оператору. - А по-моему, у меня нет даже акцента.
- Есть, - продолжал глупо упорствовать Чиж.
- Ну, даже если и есть... Некоторым женщинам это
нравится. Не правда ли, Алиса?
Я молчала. Просто потому, что мне нечем было дышать. Да
и стоит мне только открыть рот, как в него тотчас же
забьется тестостерон, усиленно вырабатываемый обоими
самцами. А то, что самцы активизировались, было видно
невооруженным глазом: они нагнули головы, чтобы побольнее
ударить друг друга несуществующими рогами, они втянули
животы и распустили губы, они даже стали выделять едва
слышный запах! Мощный Райнер-Вернер - агрессивно-терпкий
мускус, а слабосильный Чиж - что-то отдаленно напоминающее
портяночный одеколон "Красная Москва".
Черт возьми, неужели это все из-за меня?!
Я едва не хлопнулась в обморок от такого поворота
событий. Чиж - еще куда ни шло, но Райнер! Красавчик, атлет,
гибрид платяного шкафа с вибратором, как сказала когда-то
Аглая.. А мышцы! Гладкие мышцы, поперечнополосатые мышцы и
мышца сердечная... И где она, эта сердечная мышца? И есть ли
она вообще, или вместо сердца у ослепительного душки Райнера-
Вернера Рабенбауэра один большой през...
- Некоторым женщинам это нравится. Не правда ли,