е  место
для  ночевки!  Взять  хотя  бы  диванчик  в  оранжерее.  Или
подсобку в коридорчике. Бурятские юноши когда-нибудь  оттуда
уберутся, надо полагать...
      - Вы покраснели? - Аглая рассмеялась. - Вы покраснели,
'- g(b, вы еще с ним не переспали.
     - Да?
     - Но вы этого хотите...
     - Не хочу.
     - Хотите, это у вас на лице написано.
     - Что еще написано у меня на лице?
     - Положили глаз на диванчик в зимнем саду? Боитесь сами
себя?  Ладно, не стоит дуться на старую добрую Аглаю! А  как
вам  сегодняшний паноптикум? Они готовы были разорвать  меня
на части, эти стервы!
      Теперь  до  меня  стала доходить истинная  причина  ее
превосходного  настроения. СС, ТТ и ММ. Она  сыграла  "Рондо
каприччиозо"  у  них на нервах, она заставила  их  выйти  из
себя,  она  вынудила их показать зубы. Зубы, почти полностью
потерянные в ходе борьбы за беллетристический ОЛИМП.
     Аглая плюхнулась на кровать - прямо в сапогах.
      - Представляю, чем они занимаются в свободное от своих
писулек время!
     - И чем же?
       -   Подсчитывают   количество  публикаций   о   себе.
Подсчитывают количество публикаций о конкурентках.  А  потом
устраивают  истерики своим литературным агентам.  И  мужьям-
язвенникам,  если  таковые имеются... Массовая  культура  не
сахар, девочка моя. Чуть зазевался - пиши пропало. Затопчут.
А  издатели? Это же отпетые негодяи. Давай-давай,  Аглаюшка,
строчи,  кропай,  молоти, ни отдыху ни  сроку  -  только  не
останавливайся!.. А читатели? Сегодня они без тебя и в метро
не спустятся, и в туалет не зайдут, и в кровать не лягут,  а
завтра?  Появится новая лахудра, у которой три деепричастных
оборота  в  предложении - против твоего одного. И сюжет  она
подворовывает искуснее... И все.
      Был кумир - и кончился. На свалку истории, душа моя, в
макулатуру!..
      Из  макулатуры  в  макулатуру - это больше  похоже  на
афоризм.
     - Ну и картину вы нарисовали... Ужасно.
      - Прекрасно, девочка! Прекрасно! Только это заставляет
кровь в жилах бежать быстрее. Сегодня вечером продолжим наши
бои без правил."
     - Вечером?
      -  Ну да. Если вы, конечно, не захотите уединиться  со
своим подопечным. Или он положил глаз на кого-то другого?
     Аглая была тертым калачом, она видела меня насквозь.
      -  Приходите, будет весело. Выпустим пар окончательно,
чтобы  завтра не бросаться друг на друга перед камерами.  Ох
уж  мне  эта  массовая  культура и ее деятельницы!  Скажите,
Алиса, она не напоминает вам секс по телефону?
     - Секс по телефону? - опешила я.
     - Неужели вы не знаете, что это такое?
     - У меня... У меня никогда не было секса по телефону...
      - У меня тоже, но я очень живо представляю себе это...
Квартиренка  на  окраине,  два  разбитых  телефона.  И   две
разбитые артритом бабенки, в прошлом младшие экономисты, а в
настоящем - безработные. С алкашом-мужем, двоечником-сыном и
`%$*(,(   волосами.  Сидит  такая  сексуалка  в   продранном
свитере,  грызет ногти, штопает носки, вяжет шарфики  и,  не
отрываясь  от  этих  благородных  занятий,  успевает  еще  и
постонать  в  трубку,  имитируя  оргазм.  Который   если   и
испытывала, то только в ранней юности, на уроке физкультуры,
- ползая по канату.
     - Ну, не только... - успела вставить я.
      - Ах да, есть еще велосипед, душ и верховая езда...  А
потом начинает рассказывать вагинострадальцу на другом конце
провода о своем шелковом белье и своей шелковой коже...  Вот
и вся романтика, девочка.
     - А при чем здесь книги?
      -  Не  книги  -  книжечки! -  Аглая  расхохоталась.  -
Книжечки  в мягких обложках! Все то же самое, душа моя,  все
то  же самое! Мелкий обман. Ну, скажите, какое представление
может иметь какая-нибудь мать-ее-актриса-кукольного-театра-а-
ныне-сочинительница-текстов о жизни банкиров?  Или  нефтяных
магнатов. Или - крупных мафиози... Или - страшно подумать  -
о  вилле на Сейшелах... Вот вы имеете представление о  вилле
на Сейшелах?
     - Никакого.
      -  Я тоже. - Она приподнялась и что-то вытащила из-под
подушки.
      Этим "что-то" оказался белый цветок сантиметров десяти
в  диаметре,  смахивающий на очень крупную  чайную  розу,  с
нежными, уже слегка примятыми лепестками.
     - Как мило, не правда ли? - пропела Аглая, опуская лицо
в лепестки. - И как по-восточному изысканно.
      -  Вы  хозяина имеете в виду? - Слоноподобный  Дымбрыл
Цыренжапович  монтировался  с  этим  цветком  так  же,   как
потаскуха с поясом верности.
      -  И  хозяина  тоже. Вы не знаете, как называется  эта
прелесть?
      Я понятия не имела, что это за цветок, но прямо передо
мной,  на  безмятежной поверхности стены, неоном  загорелась
фраза: "Бойся цветов, сука!" Я не забыла о ней, надо же!
     - Дайте его мне.
     - Вы опять за свое? - Аглая покачала головой. - Вы меня
в могилу сведете, честное слово!
     - Я...
       -   И   слушать  ничего  не  хочу.  Принимаете  самый
обыкновенный   знак   внимания...  Жест   признательности...
Принимаете  за черт знает что!.. Интересно, что  преподнесли
этим стервам?.. Как вы думаете?
     - Никак.
      -  Верблюжья колючка - вот тот максимум,  который  они
заслуживают...
      -  Я  бы  на  вашем месте, Аглая... Аглая соскочила  с
кровати, подошла ко мне и ухватилась за мой подбородок:
      -  Даже  не  мечтайте когда-нибудь оказаться  на  моем
месте!..
      Шутка, ну, конечно же, это была шутка. Вот только я  и
предположить  не могла, что пальцы Аглаи могут  быть  такими
жесткими!  А  глаза - такими холодными.  А  улыбка  -  такой
(a*`%--%).
      -  И в мыслях не было мечтать... - пискнула я, пытаясь
освободиться из тисков. - Мне просто не нравится, что...
     Аглая наконец-то разжала пальцы:
      -  Чем  нести всякий вздор и мучить меня этой скверной
историей, занялись бы лучше мюнхенским жеребчиком.
     Это был сигнал: поболтали, девочка, пора и честь знать.
      Я  вышла,  плотно прикрыв за собой дверь.  Подниматься
наверх, к спеленатому одеялами Райнеру, мне не хотелось.  Да
и  мало  ли  что  я могу там увидеть, кроме одеял,  водки  и
наглого   сексуального   tattoo!  Мулатку,   например.   Или
бюстгальтер Минны на спинке кровати. Или - что самое ужасное
-  Дарью,  которая сменила гнев на милость только для  того,
чтобы мне досадить.
     Но, в конце концов, можно ведь побродить по дому...
      В  коридоре,  ведущем  в  зал с  охотничьими  трофеями
Дымбрыла,  я  нос к носу столкнулась с Ботболтом.  Бот-болт,
этот бурятский шпион, пришедший с холода, был в расстегнутой
дохе  (но  не  в  лисьей,  как у  хозяина,  а  в  волчьей  -
поскромнее) и с маленькой сумкой в руках.
      -  Простите, - обратился он ко мне. - Вы не видели эту
женщину с.., таким большим ртом?
     - Софью?
     - Да, - закивал он.
     - А что случилось?
     - Я ее потерял. А она оставила мне свою сумочку. Прежде
чем  я  успела  что-либо  сообразить,  моя  загребущая  рука
потянулась к частной собственности Софьи Сафьяновой.
     - Давайте ее сюда. Я передам...
       Ботболт  секунду  подумал,  затем  вынул  из  кармана
фланелевую  салфетку, зачем-то протер сумку и  только  после
этого протянул ее мне.

                             ***

      ...Вечер  удался  - по крайней мере,  его  начало.  Мы
встретили  наступление сумерек в том же количестве:  шестеро
женщин  и  трое  мужчин плюс Ботболт.  Плюс  Ксоло.  Правда,
произошла  одна  существенная  замена.  Нас  покинул   душка
Дымбрыл  Цыренжапович, а его место занял  оператор  Фары  по
имени  Чиж. Он так и представился, птичьей скороговоркой,  -
"ПетяНоМож-ноЧиж", и я сразу же поняла, откуда  ветер  дует.
Должно  быть,  Фара  простить себе не мог  профессионального
краха  за  обедом. И именно поэтому вывел  под  уздцы  Чижа,
который весь день благополучно проспал в комнате режиссера.
     А нерасторопность Фары не вызывала никаких сомнений.
     Еще бы, расшалившиеся дамы публично обнажились до самых
гланд,  а это даже не было зафиксировано на пленку! Но  Фара
все  еще  надеялся исправить положение, иначе бы в обеденном
зале не появилась видеокамера. И ее опекун Петя Чиж.
      О  том, что луна Дымбрыла не будет сиять на небосклоне
дружеской  вечеринки,  нам сообщил верный  Ботболт:  срочные
дела  призвали  хозяина  в  Питер,  он  настоятельно  просит
извинить  его  и  так же настоятельно требует,  чтобы  гости
gc"ab"."  +(  себя как дома. Верный же Ботболт (от  кончиков
белых   перчаток  до  запасов  шампанского  "Veuve   Cliquot
Ponsardin") поступает в их полное распоряжение.
      Прежде чем упасть в объятья "Veuve Cliquot Ponsardin",
я  успела  сделать  две  вещи:  распотрошить  сумочку  Софьи
Сафьяновой  (гореть мне в аду!) и послать к  черту  Райнера-
Вернера (гнить мне в раю!).
      Мучения  начались  сразу же, стоило только  заполучить
поганый сафьяновский ридикюль. Он жег руки так сильно, что к
нашему  закутку на третьем этаже я добралась едва  ли  не  с
ожогами  второй  степени. Дом все  еще  оставался  для  меня
загадкой,   из-за   любого   угла  могла   материализоваться
большеротая  Софья  - так что более безопасного  места,  чем
ванная без щеколды, и придумать было нельзя.
      При  условии,  конечно, что немец спит после  принятия
"Абсолюта". Спит в самом примитивном смысле этого слова. Без
всяких парафраз на тему "заниматься любовью".
      Немец  спал. Один как перст, слава богу! Но и  во  сне
демонстрировал  свое  превосходство над  женщиной:  картинно
разбросанные руки, картинно вздернутый подбородок,  картинно
разошедшиеся складки на лбу. Он даже не храпел,  что  совсем
меня  не  удивило:  не может же храпеть фото  из  рекламного
журнала!
      Я  на цыпочках пробралась в ванную, плотно прикрыла за
собой, дверь и уселась на унитаз.
      Ничего  особо  выдающегося в ридикюле не  было,  кроме
разве  что  нескольких  пакетиков  с  каким-то  порошком.  Я
развернула  один из пакетиков и уткнулась глазами  в  мелкие
белые кристаллы. Уж не героин ли?..
     Но лизнуть порошок я побоялась.
       Следующим  номером  программы  шла  записная  книжка,
испещренная  фразами  типа "...на ладонь  ей  выпало  нечто,
впоследствии   оказавшееся  самым   настоящим   человеческим
глазом". Из-за нескольких подобных фраз я сделала вывод, что
это не просто записная книжка, а Записная Книжка Писателя.
     Которая впоследствии может быть издана отдельным томом:
"Из  не  вошедшего  в собрание сочинений". В  плексигласовый
карман записной книжки был воткнут календарик на текущий год
с  отмеченными кружочками датами. Сегодняшний день тоже  был
обведен - оптимистической зеленой пастой. Кроме календаря  и
пары визиток, в кармашке валялся чек "ИЧП "Крокус".
     Должно быть, это дорого, как память.
       Оставив   в  покое  чек,  я  перескочила  на   смятую
двадцатидолларовую купюру и связку ключей. Ключей было  пять
-  два  от  английского замка, один -  совсем  крошечный,  -
видимо,  от почтового ящика; еще один - длинный, похожий  на
отвертку. Пятый предмет, который я поначалу приняла за ключ,
сильно смахивал на отмычку...
     - Вы здесь? - раздался за моей спиной голос Райнера. От
неожиданности я ойкнула, и все барахло из сумочки вывалилось
на   пол.  С  громким  возмущенным  стуком  я,  как   коршун
сорвавшись с унитаза, накрыла рассыпанное собственным телом.
Но   было  уже  поздно:  треклятый  Райнер  все-таки   успел
разглядеть  пакетикит  -  Героин?  -  поинтересовался  он  и
"/%`"k% посмотрел на меня с уважением.
     - От кашля. Порошки...
     - Понятно. А я думал...
     Я все еще не могла подняться с пола. Скорее бы запихать
все  скромное Софьино имущество обратно в сумку. А  тут  еще
раздражающий  фактор в виде бесстыжих  голых  ног!..  Я  как
будто  приклеилась к этим ногам: волосок к волоску, и  ногти
полирует, гадина!
      -  Стучаться  надо,  господин  Рабенбауэр!..  Господин
Рабенбауэр пропустил мое замечание мимо ушей.
     - У меня к вам просьба, Алиса.
     - Что еще за просьба?
     - Вы не могли бы раздеться?
      От  такой  наглости я снова выронила сумку, содержимое
которой с трудом собрала.
     - Что-о?!
     - Раздеться.
     - В каком смысле?
     - Догола.
      Уж  не ослышалась ли я?! Или, может быть, немец не так
хорошо  владеет  русским языком, как мне казалось?  Или  так
принято  в  холодном,  лишенном всяких сантиментов  немецком
обществе? Или это отношение к русским, перенесенное на  меня
как  на  яркую  представительницу нации?!  Спокойно,  Алиса,
держи себя в руках!
     - Значит, догола. А зачем, позвольте узнать?
     - Вы же сами сказали мне.., что после подобного купания
могут  возникнуть  проблемы с... - Райнер понизил  голос  до
шепота  и,  не  договорив,  красноречиво  скосил  глаза   на
собственный прикрытый одеялом пах.
     - А я тут при чем? Не у меня же они могут возникнуть.
      -  Я  понимаю, но... Если бы вы разделись,  я  бы  мог
проверить... Все ли в порядке... Он очень живо реагирует  на
женское тело. Он ни разу меня не подводил...
     - Кто?
     - Он.
       Только  теперь  до  меня  стал  доходить  чудовищный,
порнографический  смысл  просьбы.  И  никакого  смущения  на
арийской физиономии, надо же!
     - Кто - он? - упрямо повторила я.
      - Он. Мой.., перчик... Неужели непонятно? О, если бы я
могла   дотянуться   сейчас  до  этого  перчика!   С   каким
наслаждением  я  вырвала  бы его  с  грядки  и  отправила  в
переработку на лечо!.. Но я ограничилась пощечиной.
     - А я думал, мы друзья! - Райнер, стоически выдержавший
удар, сокрушенно помотал головой.
      -  И  зачем  я вас только вытащила... А насчет  вашего
члена...
     - Как грубо...
      -  Насчет вашего члена... Проконсультируйтесь лучше  с
врачом-андрологом. Я думаю, андрологов здесь полон дом...
     ...К вечернему коктейлю мы спустились порознь.
      Райнер-Вернер,  ведомый своим перчиком,  просочился  в
обеденный  зал  без  всякой заминки, мне  же  обломилась  не
a."a%,  приятная встреча с Софьей Сафьяновой. Софья ухватила
меня за руку, когда я, зазевавшись, в очередной раз чуть  не
свалилась с лестницы.
       И   свалилась  бы  -  если  бы  не  жесткий  прессинг
укротительницы полицейских романов.
      -  Молодой  человек по имени Ботболт сказал  мне,  что
передал вам мою сумку. Это правда?
      Вот  они и начались, искривления пространства! У  меня
заложило  уши, перед глазами поплыли разноцветные  круги,  а
руки  самопроизвольно сложились лодочкой: чтобы  кримволчице
было удобнее застегнуть наручники на моих запястьях.
     - Это правда? - еще раз повторила Софья.
     - Я вас не нашла.
     - Где мои вещи?
     Трясясь как осиновый лист, я протянула ей сумку.
     - Надеюсь, вы в нее не заглядывали?
      Только бы не сорваться! Только бы не потребовать ручку
для подписания протокола о чистосердечном признании!
     - Как вы могли подумать!
      -  А вы, собственно, кто такая, милочка? Если я скажу,
что    приволоклась   сюда   следом   за   Аглаей,    камеры
предварительного заключения мне не избежать!
     - Я... Я в съемочной группе.
      -  Зачем  же  лгать?  - Софья обнажила  крепкие,  чуть
желтоватые зубы, вполне годящиеся для перекусывания проводов
сечением  двадцать миллиметров. - Я собрала о вас  кое-какие
сведения. Вы - подручная госпожи Канунниковой...
     Дашка! Это Дашка сдала меня с потрохами, больше некому.
Но вступать в прения с комиссаром Мэгре в юбке я не стала.
      - Так вот. Передайте вашей хозяйке, что... - Сафьянова
сделала многозначительную паузу.
     Что?
      "Что по оригинальности сюжетов ее творчество находится
на  почетном  предпоследнем месте: после "Колобка"  и  перед
текстом гимна Российской Федерации".
     - Передайте вашей хозяйке, что я восхищена ее книгами.
     - Я обязательно.., передам. Всенепременно.
      Душная  мадам отпала от меня, как пиявка, все  вещи  в
радиусе  трех метров перестали выгибаться дугой и наконец-то
встали  на  свои  места. Теперь, после близких  контактов  с
"дорогой  Софьей",  во  фразу из ее записной  книжки  "...на
ладонь  ей  выпало  нечто,  впоследствии  оказавшееся  самым
настоящим человеческим глазом" я верила безоговорочно.
      Из-за  небольшой заминки с Сафьяновой в "рогатый"  зал
для торжеств я вползла последней.
      Все  были в сборе: четыре всадницы Апокалипсиса,  одна
собака,   один   бурят,  один  толмач,   два   представителя
телевизионной диаспоры и одна - журналистской. Всклокоченный
Чиж   снимал   на  видео  все,  что  только   под   объектив
подвернется. А подворачивались все больше мармеладные улыбки
писательниц,  которые они то и дело посылали в разные  концы
зала.
     И друг другу.
      Делать это было особенно удобно: всех четверых сплотил
-%!.+lh.)  ломберный столик, который - сразу после  ужина  -
выставил  Ботболт.  И  за  который они  тотчас  же  уселись.
Перекинуться  в добропорядочный бухгалтерский  преф,  как  я
подозревала.
     Но преферанса не случилось, а случился дамский джокер -
простенькая  игра со взятками, дуться в которую я  научилась
еще  в  возрасте одиннадцати лет на незабываемом полуморском
курорте   Черноморка,   вблизи  совершенно   антисанитарного
Днепровско-Бугского лимана.
     Дамский джокер, естественно, а что еще может объединять
бывшую    повариху,   бывшую   машинистку,   бывшую   ночную
воспитательницу и женщину без всякого прошлого. Не бридж, не
покер и не баккара же, в самом деле!
     В перерывах между сдачами дамы перебрасывались цитатами
из  своих книг - уже не с таким остервенением, как  днем.  И
уж, конечно, совсем с другим знаком.
      Да  и  цитаты были совсем другими. И резюме по  поводу
цитат.
      "Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! А ваш последний
триллер  просто великолепен. Уму непостижимо,  откуда  такая
упругость плоти в бесплотных вещах!"
      "Вы  потрясающи, дорогая Tea! He жаль, что ваши  книги
растаскивают  на  анекдоты? Может быть, следует  подумать  о
том, чтобы продавать репризы в розницу?"
      "Вы  изумительны, дорогая Софья! Какой реализм,  какая
точность  деталей!  Если  раздавать  ваши  романы  в   СИЗО,
чистосердечных признаний было бы гораздо больше..."
     "Вы восхитительны, дорогая Аглая! Может быть, позволите
хоть одним глазком взглянуть на вашу новую вещь? Нет никаких
сомнений, что она принадлежит двадцать первому веку!  И  что
это за дивный цветок у вас на груди?"
      Аглая  действительно появилась  в  зале  с  цветком  в
разрезе декольте - тем самым двоюродным братцем чайной розы,
который так поразил ее воображение час назад. Черт ее дернул
приволочь с собой этот цветок!
     Но повлиять на Аглаю я уже не могла.
       Мне   оставалось  только  восхищаться  тонкой   игрой
конкуренток  и  исподтишка  следить  за  несчастным   Фарой,
который  был  вовсе не готов к такому повороту  событий.  За
каких-нибудь полтора часа он четырежды поменял цвет лица (по
всему  спектру - от теплой до холодной его части). А эмоции!
Поначалу Фару согревала надежда на то, что фурии сорвутся  и
снова  вцепятся друг другу в волосы. На смену надежде пришло
легкое   недоумение,  переросшее  в  стойкое  удивление.   И
наконец,  режиссер впал в ярость. Тихую и  поэтому  особенно
впечатляющую.   Масла  в  огонь  подливала  Дарья,   вороном
кружившая  над попавшим впросак горе-профессионалом:  "Нужно
знать, где, когда и сколько, парень!"
      Только Чиж оставался безучастным: цветосветовые  пятна
мелькают, объекты движутся, мизансцены строятся сами  собой,
камера работает - что еще нужно?..
      Покончив  с  воспеванием творчества, дамы  перешли  на
забавные  случаи  - из карьеры и жизни.  И  даже  на  легкое
философствование.  Потом перескочили на  издателей.  В  этом
"./`.a% все четверо были поразительно единодушны.
     - Негодяи, - сказала Минна. - Только вал у них на уме.
      -  Подонки, - сказала Tea. - Набивают карманы  за  наш
счет.  Проще "Войну и