жабо  -  радостно
сообщал зрителям, что он не кто иной, как Леопольд фон Захер-
Lазох.  После  чего предлагал всем желающим  купить  у  него
свежее  издание  "Венеры в мехах". Но стоило  только  камере
наехать  на  "свежее  издание",  как  оказалось,  что   этот
катехизис мазохизма без зазрения совести подменен вульгарным
каталогом меховых изделий. Более бездарной рекламы я за  всю
свою жизнь не видела.
      - Потом было еще несколько заказов... А когда господин
Улзутуев  узнал о съемках этой программы, он, как  страстный
поклонник  детектива, сам предложил помощь. Сказал,  что  мы
можем полностью отснять ее у него в доме.
     - И вы согласились?
      -  А  вы бы не согласились? Тем более что от его фирмы
предполагались презенты участницам.
     При упоминании о презентах беллетристки оживились.
     - И что же это за презенты? Набор писателя? - высказала
предположение Минна. - Блокнот из кожзама и гелевая ручка?
     Фара отрицательно покачал головой.
       -  Неужели,  блокнот  из  натуральной  кожи  и  ручка
"Паркер"?  -  повысила  ставки  Tea.  Фара  замотал  головой
сильнее.
     - Горжетки из рыбьего меха? - сострила Софья.
     - Шубы! - секунду покочевряжившись, сообщил режиссер. -
Шубы для признанных мастеров жанра.
      - И где эти шубы? - У мулатки Tea загорелись глаза. Да
и  все остальные выглядели не лучше: лихорадочный румянец на
щеках, распаленные губы, капли пота на лбу.
      Только  известие  об  издании  собрания  сочинений  за
рубежом   с  последующей  экранизацией  в  Голливуде   могло
привести их в столь экзальтированное состояние.
     - Где же эти шубы? - переспросили у Фары все трое.
     - Видимо, там же, где и сам хозяин, - хмыкнул Петя Чиж.
- Нигде.
      Это  - довольно циничное - замечание сразу же остудило
пыл  писательниц. Они сникли и снова вернулись к  обсуждению
животрепещущей темы: что может значить опустевший дом и  как
выбраться из западни.
     И стоит ли серьезно относиться к предположению Минны "А
если труп не последний?".
       Предположение  могло  стать  реальностью   в   одном-
единственном случае: если бы Дымбрыл Цыренжапович  Улзутуев,
этот Ланселот Озерный, этот почтенный глава почтенной фирмы,
оказался   маньяком.  И  не  просто  маньяком,  а   маньяком
изобретательным,  маньяком  с огоньком,  маньяком,  питавшим
слабость к детективам и их авторам.
      Теперь  уже  ни  у  кого  не  вызывало  сомнений,  что
Канунникову   отравил   исчезнувший   Ботболт.   Он   принес
шампанское  из  кухни,  он передал  Аглае  бокал,  и  он  же
ретировался,    как    только   дело   запахло    керосином,
предварительно  лишив все общество связи  с  внешним  миром.
Ботболт, судя по его дубленой физиономии, больше похожей  на
задницу   слона,  до  такого  самостоятельно  вряд   ли   бы
додумался. Следовательно, за ним стоял кто-то еще.
      А  именно - пушной князек, любитель детективов,  тайша
Дымбрыл.
      - Интересно, почему он начал с нашей дорогой Аглаи?  -
спросила Минна.
      -  Убрал самую толковую, - процедила Tea: не для того,
чтобы  польстить  покойной Канунниковой, а для  того,  чтобы
уязвить оставшуюся в живых Майерлинг.
      -  Вот именно. - Софья чуть не плюнула с досады.  -  И
здесь она умудрилась всех обставить. Проскочила первая...
     Но развить тему не удалось.
      Провозвестник  бесплатной раздачи шуб Фара,  до  этого
выступавший лишь бесплатным приложением к горке  с  посудой,
неожиданно хлопнул себя по лбу и расхохотался.
      -  Мобильник! - заорал он. - Мобильник, ну конечно же!
Как  я  мог  забыть! У меня же мобильник!..  Он  наверху,  в
комнате!..
     По залу пронесся ветер надежды.
     - Вы идиот, - пропела Минна.
     - Ненормальный, - пропела Tea.
      - Полный кретин, - заключила Софья. - Отправляйтесь за
ним немедленно!
      Отправиться  за  телефоном немедленно означало  только
одно:  Фара  должен покинуть зыбкий островок безопасности  и
отправиться  в  путешествие по дому. Но  предпринимать  этот
вояж  в  одиночку  он  явно не хотел. И потому  обратился  к
жалкому подобию Терминатора - господину Рабенбауэру.
     - Вы не составите мне компанию, Райнер?
       -   Думаю,  будет  лучше,  если  господин  Рабенбауэр
останется  тут.  - Софья все еще питала надежду,  что  дутые
мускулы   немца   способны   оградить   слабых   женщин   от
непредвиденных  ситуаций, в том числе - и от нового  татаро-
монгольского   нашествия.  С  ножами,  топорами,   ракетными
установками и ядохимикатами на все случаи жизни. Как же  она
заблуждается, бедняжка!..
      Фара с надеждой посмотрел на Чижа. Нет, Чиж никуда  не
уйдет.  Чиж  не двинется с места. Уйти из зала  означало  бы
потерять  контроль над ситуацией. А Чиж был полон  решимости
передать тело Аглаи компетентным органам. С рук на руки...
     - Если вы не возражаете, пойду я.
       Мое   предложение  не  вызвало  у  режиссера  особого
энтузиазма,  но это было лучше, чем ничего.  И  Фара  скрепя
сердце согласился.

                             ***

        ...Почему   все   опустевшие   дома   выглядят   так
подозрительно? И почему они так похожи на декорации?
     Эти немудреные мысли пришли мне в голову, как только мы
с  Фарой  покинули зал и очутились в холле. Гепард с  пумой,
разномастные ножи, булавы и арбалеты, вазы с бессмертником и
высохшими камышами - все было на своих местах. Ковры все так
же  застилали пол, обволакивали стены и потолок - но  теперь
они вовсе не казались настоящими.
     Театральный реквизит - только и всего.
      Если  бы  я сейчас отогнула тяжелый край какого-нибудь
ковра,  то обязательно обнаружила бы чернильный штамп:  "К/с
"Ленфильм";  если бы я сейчас заглянула в пасть гепарду,  то
обязательно   обнаружила  бы  вензеля   магазина   "Рыболов-
охотник".  И личинки моли, усеявшие вензеля... А  оружие  на
стенах!
     Крашенное серебрянкой дерево, не иначе!
     Только непроницаемый служка Ботболт придавал этому дому
достоверность. Но стоило ему исчезнуть - и лак на  табакерке
облупился,  да и сама она пошла трещинами. И превратилась  в
никчемный театральный задник.
       Даже   смерть   выглядела  здесь  бутафорски:   Аглая
заслуживала большего, чем умереть на пыльной авансцене...
      -  Не плачьте, пожалуйста, - дрожащим голосом попросил
меня Фара. - Я и сам сейчас заплачу.
     - Простите...
     - Нет, ничего. Я все понимаю.
      Перед  тем  как подняться наверх, мы, не сговариваясь,
подошли  к  двери,  ведущей наружу, к такому  недосягаемому,
если  верить  Райнеру-Вернеру, гаражу. Забежав чуть  вперед,
Фара толкнул передо мной дверь; как и все восточные люди, он
был   галантен.  Но  при  данных  обстоятельствах  это  была
галантность  растерянного лучника - по  отношению  к  своему
щиту.
     - Прошу вас!
      Я  шагнула  на  крыльцо,  и ровно  через  две  секунды
убедилась, что Райнер был прав. Во всяком случае, в  пункте,
обозначенном как "метель". Всего лишь несколько часов  назад
в  окрестностях дома гуляло низкое солнце и посапывали самые
безмятежные  снега. Теперь же ни о каком  покое  не  было  и
речи;  природа как будто впала в ярость от одной мысли,  что
Аглая Канунникова мертва.
     - Гараж справа, - сладким голосом подсказал мне Фара.
      Я  вытянула  руку  вперед, и она сразу  же  исчезла  в
снежной круговерти.
     - Думаете, нам стоит рискнуть?
     - Почему бы и нет?
      Авантюра. Чистой воды авантюра. Особенно если  учесть,
что  на  улице  минус десять, а на мне нет  даже  завалящего
свитера.
     - Хорошо, давайте попробуем.
     - Тогда вы первая, а я за вами.
      Но  нам  не удалось даже спуститься с крыльца:  где-то
совсем  рядом раздался приглушенный метелью собачий  вой,  и
идти  к гаражу мне сразу же расхотелось. Так же, как и Фаре.
Проклиная снег, собак и обстоятельства, мы вернулись обратно
в дом.
       Ничего  не  поделаешь,  остается  только  уповать  на
мобильник режиссера. Добраться до него будет гораздо проще.
      На  узкой  лестнице,  ведущей наверх,  Фара  попытался
затеять со мной столь же узкопрофессиональный разговор.
      -  Вы  -  личный секретарь Канунниковой,  насколько  я
понял.
      -  Да, - сказала я, хотя справедливее было бы ответить
"уже   нет".  Когда  все  закончится  (а  когда-нибудь   все
обязательно  закончится),  я  вернусь  в  Питер,  к  швейной
,  h(-*%  "Минерва" и к мадам Цапник - вечной, как  гробница
фараона Рамзеса. И верной, как сорок тысяч братьев. Уж с ней-
то наверняка ничего не случится.
     - У вас ведь есть эксклюзивные материалы, Алиса...
     - В каком смысле?
      - В самом прямом. После того, что произошло... Словом,
можно  ожидать  очередного всплеска интереса к Канунниковой.
Будут передачи, я вам голову даю на отсечение...
     - И что?
      -  Мне  бы  хотелось  снять о Канунниковой  что-нибудь
элегическое.  И  я  хотел  бы заручиться  вашей  поддержкой.
Свидетельства   очевидцев,  людей,  которые   близко   знали
покойную, вы представляете, как это важно?
     Сейчас я лягну его ногой!
      -  Этот товар выгодно продастся, и вы сможете получить
неплохие дивиденды! Засветитесь на телевидении... Есть в вас
нечто  такое... Скрытое обаяние, да! Камера его  обязательно
проявит, ручаюсь.
      Если  я лягну его, он не удержится и скатится вниз  по
крутым  ступенькам. Какое-нибудь острое ребро,  какой-нибудь
выступ, за которые так любят цепляться виски и позвоночники,
- и все! Второй труп этому дому обеспечен.
     - Сейчас самое благодатное время, - продолжал увещевать
меня Фара. - Как вы не понимаете? Пара месяцев - и о ней все
забудут...  Появятся  новые  кумиры.  Вы  только  подумайте!
Некоторые наизнанку готовы вывернуться из-за двух строчек  в
"желтой прессе", а здесь - целая программа!..
      Пока  я  примерялась, как бы сподручнее пнуть мерзкого
типа  в живот, Фара неожиданно остановился, хлопнул себя  по
лбу  и принялся хохотать. И даже сделал несколько фривольных
движений:  ни  дать  ни взять - свадебный танец  "Рачпурати,
рагав  рая,  а-а-а!".  На  фоне  цветущих  персиков  и  реки
Брахмапутра.
      -  Чиж!  Как  же  я  забыл! Он ведь  снимал  весь  наш
дружеский  ужин!  И ее последние минуты -  тоже!  "Смерть  в
прямом эфире", у каково?!
     - Никаково, - мрачно сказала я.
      У  меня отпало всякое желание мараться о его продажно-
телевизионную физиономию, тем более что мы уже  вывернули  в
хольчик второго этажа.
      Телевизор  работал по-прежнему, а вот свет в  коридоре
был  погашен.  В  этом  не было ничего  сверхъестественного,
обыкновенная  экономия  электроэнергии,  не  больше,  -   но
кормушка  детских страхов живо наполнилась. Фара  тотчас  же
забыл  о  своих  наполеоновских планах по созданию  передачи
"Смерть  в  прямом эфире" и как будто стал меньше ростом.  И
намертво  прилип к экрану с эмтэвэшными милашками Бивисом  и
Баттхедом.
     - Баклан, - пропищал Бивис.
     - Баклан, - рыкнул Баттхед.
      -  Идемте,  Фара. - Я перехватила режиссера  за  вялое
запястье. - Не будьте бакланом, в самом деле!
      Мелкими  перебежками мы добрались до третьей от  холла
двери, - Подождите меня здесь, - небрежно бросил режиссер.
      И даже не пригласил войти. Месть за Бивиса и Баттхеда,
понятно!
      Тяжело  вздохнув (не напрашиваться  же  в  гости!),  я
осталась стоять у двери.
      Сегодня днем я уже была в этом коридоре. В самом конце
его,  погруженном сейчас во тьму, состоялся  мой  последний,
ничего  не  значащий разговор с Аглаей.  Ноутбук  на  столе,
Ксоло на чемодане, бледный цветок на подушке. И сама Аглая в
предвкушении боев без правил.
      "Чем  нести  всякий вздор и мучить меня этой  скверной
историей, занялись бы лучше мюнхенским жеребчиком".
     Ее последние слова, обращенные ко мне.
      "Мюнхенский  жеребчик"  - не кто  иной,  как  господин
Рабенбауэр.
      "Скверная  история" - не что иное, как "Бойся  цветов,
сука!".
      Теперь  скверная история подошла к своему  логическому
концу.  Теперь  Аглая накрыта простыней и лежит  на  полу  в
обеденном зале.
      Воспоминание  о  цветах  заставило  меня  поежиться  и
прикрыть  глаза.  А когда я открыла их - в  "Аглаином"  углу
мелькнул свет. Неверный, подрагивающий - но все же  это  был
свет. От карманного фонарика или небольшой переносной лампы.
На  какую-то  секунду  он застыл в раздумье,  а  потом  стал
медленно удаляться. И скоро исчез совсем.
      Фара  все  еще не появлялся. Сквозь неплотно прикрытую
дверь  я  слышала странные звуки (как будто там  передвигали
мебель)  и  гортанные  причитания (как  будто  там  ругались
изысканным восточным матом).
     И тогда я решилась.
       Распахнув   дверь,  я  прямо  с  порога  торжественно
объявила:
     - Я видела свет!
      Фара  стоял  посреди комнаты, перед раскрытым  кофром.
Кровать и стол были сдвинуты на середину, шкаф выпотрошен, а
стулья перевернуты.
     - Я видела свет!
     - А по воде вы не ходили? - хмуро спросил Фара.
     - В конце коридора...
     - И что?
     - Нет, ничего... Вы дозвонились?
     - Дело в том, что телефон пропал.
     - Что значит - "пропал"?
      -  То  и  значит. Днем ведь только по нему говорил!  А
потом  сунул в кофр, идиот, чтобы Чиж не клянчил... Он своей
мамаше  через  каждый час звонит!.. И вот,  пожалуйста.  Сто
баксов плюс роуминг... Что за бардак!
      Нет,  это  был  не  бардак, отнюдь.  Пропажа  Фариного
мобильника  удачно вписывалась в схему, думать о которой  не
хотелось вовсе.
      -  А  больше  ничего не пропало? - с  тайной  надеждой
спросила я. О, если бы вместе с мобильником исчезло еще хоть
что-нибудь!  Пусть  самое  невинное:  расческа,  пенка   для
бритья,   худосочное   портмоне,   оторванная   от   рубашки
/c#."(f  ...  Тогда  все можно было бы  квалифицировать  как
ничего  не  значащую  проходную кражу,  шалость  подвыпивших
бурятских горничных...
       -  Нет.  Больше  ничего.  Даже  фонарик  не  тронули.
Японский,  - поспешил разочаровать меня Фара. - Что  еще  за
свет вы видели?
      -  Не  знаю.  Идемте,  посмотрим  вместе.  По  лощеной
физиономии   Фараххутддина   пробежала   тень:   с   большим
удовольствием он отправился бы в Мекку, к древнему святилищу
Каабы, чем со мной, в жалкий конец коридора.
     - Вы же не оставите женщину одну, Фара?
     Оставит, еще как оставит!
      -  Услуга  за услугу. - Я тут же применила запрещенный
прием.  - Я ведь согласилась пойти с вами. И потом, у  Аглаи
тоже есть телефон...
       Это  была  чистая  правда.  Крошечный  мобильник  был
торжественно  вручен  Аглае одной  из  крупных  фирм  -  как
участнице    ток-шоу   "Поговорим,   сестра?..".   Подобными
телевизионными подарками была завалена целая кладовка; Аглая
называла  их  "внебрачные дети славы". Поголовье "внебрачных
детей" росло в геометрической прогрессии и включало в себя:
     - пылесосы (четыре штуки);
     - видеомагнитофоны (две штуки);
     - телевизоры (две штуки);
     - фены (восемь штук);
     - кухонные комбайны (три штуки);
      -  уменьшенную  копию картины "Утро стрелецкой  казни"
(одна штука);
      -  уменьшенную копию скульптуры "Гибель Адониса" (одна
штука);
      -  уменьшенную  копию  диорамы "Гибель  Варяга"  (одна
штука);
     - пояса из собачьей шерсти (пять штук);
     - велотренажер "Мурманчанин-2" (одна штука);
      -  дозиметр "Мурманчанка-3" (одна штука). Ну а о таких
мелочах,  как  парфюмерные корзины и  шоколадные  наборы,  и
говорить  не  приходилось: их Аглая скармливала  консьержке,
племяннице  консьержки, племяннице племянницы  консьержки  и
дворничихе Люсе.
       "Внебрачные  дети  славы"  развратили  и   без   того
непритязательную  в  быту  Аглаю  до  безобразия.  Когда   я
заикнулась  о  том, что вытяжку на кухне пора заменить,  она
только руками замахала: "Подождите, девочка, у меня в январе
запись  этого кретинского шоу "У камелька", спонсор -  завод
вентиляторных изделий, там мы этой хреновиной и разживемся".
     Но мобильник, мобильник - это совсем другое дело! С ним
Аглая  почти  не  расставалась.  Как  славно  было  посылать
главного редактора, сидя в зачуханном такси! Как славно было
посылать  директора издательства, поднимаясь  в  лифте!  Как
славно   было   посылать  "крышу"  директора   издательства,
поднимаясь по трапу самолета!
      Именно так Аглая и поступила, перед тем как мы  заняли
свои места в салоне бизнес-класса. Но главным было совсем не
это  -  главным было то, что она взяла аппарат  с  собой!  Я
"a/.,-(+   о нем только сейчас, когда оцепенение,  вызванное
ее смертью, прошло. И когда возник свет в коридоре. Такой же
приглушенный,  как  и мысль, неожиданно возникшая  в  липкой
тьме черепа:
      Аглая  нас  разыграла!  Взяла в  сообщники  тугодумов-
бурятов   -  и  разыграла!  Взяла  в  сообщники  весельчака-
оператора - и разыграла! В стиле мистических страшилок Минны
Майерлинг,   иронических   опусов   Теодоры   Тропининой   и
милицейских побасенок Софьи Сафьяновой. А потом осенила  все
это  крестным  знамением  "запертой комнаты":  подозреваемые
выбывают по одному, как в детской считалке. Пока мы с  Фарой
околачивались  на  крыльце,  Аглая  самым  чудесным  образом
сбросила   с   себя  простыню,  на  ходу  обложила   хохмами
оторопевших гостей, поднялась по лестнице и скрылась в своей
комнате. И уже оттуда стала подавать сигналы нам, несчастным
трусишкам.
     - ..Он никуда не денется, - шепнула я Фаре.
     - Кто?
     - Тот, кто стоит за светом. Ему просто некуда деться.
     Там тупик. Там мы его и накроем.
     Сказанное мной заставило Фару поджать хвост.
     - Обалдели?! Куда вы меня тащите?
     - А вы боитесь?
     - Нет.
     - Признайтесь, что боитесь!
     - Да нет же! Просто...
      Просто  ты  не знаешь того, что знаю я:  в  тупике,  у
задернутой  шторами  стены,  нас  ждет  Аглая!  И  мы  будем
последними, кто узнает о розыгрыше!
     Фара осветил фонариком темный коридор, повертел головой
и  зацепился за небольшую бронзовую статую Будды  -  сначала
глазами,  а  потом  и  руками. Будда был  молод,  мосласт  и
долговяз,  так что в этом своем воплощении вполне мог  сойти
за  дубинку.  Или  за  импровизированную  бейсбольную  биту,
которой так сладко кроить черепа.
     - Это лишнее, - подмигнула я Фаре.
      -  Лишнее тоже не помешает, - Фара подмигнул мне. - Ну
что, пошли?
      Мы  на цыпочках дошли до конца коридора и свернули  за
угол.   Фараххутддин,   перехватив  несчастного   бронзового
Бодхисатву  за  шею,  направил луч  света  на  шторы,  потом
переместил его на стены и пол.
     Никого.
       -  Ну?  -  В  голосе  Фары  сквозило  нетерпение.   -
Возвращаемся?
     - А телефон? - поманила я режиссера сладкой морковкой.
     - Он здесь?
     - Он должен быть в комнате. Это ее комната.
     - Ну так входите, если ее.
      Секунду  поколебавшись, я нащупала  ручку  и  с  силой
нажала  на  нее. Если моя теория верна (только бы  она  была
верна!), дверь должна быть открыта!
      ...Моя  теория  оказалась верной лишь  отчасти:  дверь
действительно была не заперта. Я юркнула внутрь и  принялась
h  `(bl  рукой по стене - в поисках выключателя. Он  нашелся
сразу  же,  но  мне понадобилось еще некоторое время,  чтобы
укротить лязгающий сердечный клапан.
     Все. Можно включать!
      Комната  была пуста. Абсолютно, безвозвратно,  вопиюще
пуста.  Ноутбук  на  столе,  чемодан  на  кровати,  сумка  с
продернутой  через ручку шалью на кресле -  полная  пустота.
Точно   такая  же  пустота  поселилась  у  меня  внутри.   И
неизвестно, сколько она еще просуществует там, истязая и без
того слабое сердце.
     Никакого чуда не произошло.
      Никакого чуда не произошло, но надежда осталась - если
не на воскрешение Аглаи, то хотя бы на ее мобильник.
      Исподтишка оглядываясь на дверь (как будто Аглая могла
войти  и  застукать меня на месте преступления!), я  открыла
сумку и принялась в ней копаться. Теле