се эти прямые эфиры, программы новостей и
телевидение как таковое.
     -- Доченька, а ты не боишься? Ты побереги себя!
     Маша снова  улыбнулась. Если  она чего и  боится, то это окончательного
объяснения с Эдиком. Да и то потому,  что он может упереться  и не отдать ей
ее любимый бухарский ковер.
     Между тем Артем с оператором подошли к толпе зевак и продолжали съемку.
Чрезвычайное происшествие должно прежде всего выглядеть хорошим шоу.
     Потом  Артем  снова  подошел  к  Борису  Петрову, и  снова  между  ними
разгорелась горячая дискуссия. Артем, конечно, был не прочь отснять забойный
сюжет, однако только в том случае, если обойдется без смертоубийства.
     -- Все пройдет четко и быстро, -- убеждал его Борис.
     -- Через десять минут вы пропустите в дом съемочную группу! -- требовал
Артем. -- Дайте честное слово офицера!
     -- Я могу дать вам какое угодно слово, -- криво усмехнулся Борис, -- но
только ему  понадобится какое-то время, чтобы с ней поговорить... Ни к чему,
чтобы он нервничал. Еще не хватало нам импровизаций! Если мы начнем  на него
давить, с ним может  случиться припадок. А  я  хочу,  чтобы женщины остались
живы.
     -- А я что -- не этого хочу?! -- снова взорвался Артем.
     -- Вот уж не знаю, -- холодно бросил Борис. -- Ему нужно время, чтобы с
ней поговорить.
     -- Когда же вы нас туда пропустите?
     --  Когда сочту  возможным.  До телевидения  мне дела нет.  Меня это не
колышет. Главное для меня -- три женщины в квартире.
     -- Четыре! -- тут же поправил Борис. -- Или Маша уже не в счет?
     Борис явно разозлился.
     -- Не придирайтесь к словам. Бросьте эти ваши журналистские подколки. Я
учел все, что надо.
     -- Так нас пропустят в дом?
     -- Я вам уже сказал. И не выводите меня из себя.
     -- Ладно, договорились.
     -- И не  забудьте, что вам нужно убраться оттуда как можно быстрее.  Он
пообещал, что, после того как  войдет Маша, он выпускает  женщин. Ущучили?..
Если застрянете там, мы будем вынуждены принять меры.
     -- Что это значит? -- возмутился Артем.
     --  Это значит,  --  заорал  Борис, -- что  вам лучше не раздражать его
своими камерами и лампами, иначе он полдома спалит. Вместе с вами!
     Артем отпрянул назад, словно боялся, что Борис вот-вот  схватит  его за
грудки, а тот некоторое время молча его рассматривал, а потом демонстративно
сплюнул.
     -- Ничего такого не будет, -- сказала Маша.
     -- Вы все  с ума посходили, -- сказал Артем, оглядываясь на нее. -- Зря
я вообще с вами связался. Делайте что хотите.
     Борис нежно обнял Машу за плечи.
     -- Не  нужно  паниковать, уважаемый, -- обратился он к  Артему. -- Я на
девяносто девять процентов уверен...
     -- Да пошел ты со своими процентами! -- проворчал Артем. -- Ему на тебя
просто наплевать, Маша. Так и знай.
     Борис убрал руку с ее плеч.
     -- Одному тебе не наплевать, умник, -- презрительно бросил он.
     -- Ну хватит! -- прикрикнула на обоих Маша. --  Давайте займемся делом.
Каждый своей работой... Я уверена, все обойдется, -- повторила она.
     --  Ладно, за работу, --  сказал Артем  и кивнул  оператору,  чтобы тот
приготовился.
     Нужно  было снять  эпизод  с  оперуполномоченным на  фоне  черной пасти
подъезда, куда предстояло нырнуть на свой страх и риск Маше Семеновой.
     Тут ей пришла в голову одна идея.
     --  Боря, -- попросила она, -- попроси кого-нибудь  сбегать в ближайшую
палатку  и прикупить чего-нибудь из съестного. Я возьму это  с собой. Думаю,
что  на  сытый желудок  наш  друг  будет  более дружелюбным  и  сговорчивым.
Как-никак это мужчина. Да и я не прочь перекусить. Я с утра на кофе.
     -- Отличная мысль! -- восхитился Артем.
     --  Как  мне  самому  это в  голову  не  пришло?  -- кивнул  Борис.  --
Подождите, я сейчас все организую.
     Он вытащил бумажник  и подошел к одному мальчику-сержанту из оцепления,
который,  кажется,  нервничал  больше, чем  все они вместе взятые.  Пока  он
объяснял ему что к чему, Рома Иванов шепнул Маше:
     -- Ты и правда не боишься?
     Она задумалась, но только на мгновение.
     --  Как  ни  странно, но  у  меня такое  чувство,  что  все  закончится
благополучно.
     Он улыбнулся.
     -- В этом нет ничего странного. Это интуиция. Когда я работал в военной
редакции, у меня было точно такое же чувство. Это очень важно.
     Маша подняла брови.
     -- Что ты хочешь этим сказать?
     --  Где мы только не  работали -- ив Карабахе,  и в  Приднестровье, и в
Таджикистане. В общем,  мотались за горячим материалом по горячим  точкам. И
при  этом  я  всегда  прислушивался  к  своей  интуиции. Если  в  душе  есть
уверенность,  то все  кончается  благополучно...  Нет  уверенности... --  Он
запнулся.
     -- Что тогда?
     -- Тогда -- хреново. Неприятностей не избежать.  Лучше дома сидеть. Это
уж проверено.
     -- А  не хреново себя чувствуешь, когда  от командировки отказываешься,
ведь у остальных твоей интуиции может и не быть? -- улыбнулась Маша.
     -- Еще бы не хреново, -- вздохнул Рома. -- Еще как хреново.
     -- Ну и как тогда поступать?
     -- Смотря по тому, что хреновее, -- пожал плечами звукооператор.
     -- Интересная теория. Я бы назвала ее теорией хреновости.
     --  Да уж  можно  и так.  Чего-чего, а  этого  самого  продукта  в  ней
предостаточно.
     -- Что ж, посмотрим теперь, как она работает.  Рома снова  улыбнулся  и
занялся своей аппаратурой.
     Тем временем Борис уже отослал сержантика за провизией, а сам надел для
телекамеры пиджак и начал причесываться.
     -- Все готовы? -- спросил Артем. -- Тогда поехали!
     -- Пожалуйста, -- начала Маша, обращаясь  к Борису, -- пару слов о том,
что здесь происходит.
     Петров прокашлялся в микрофон.
     -- Да, в общем, ничего такого особенного,  -- пробубнил он. -- Тут один
гражданин вот заперся в квартире. Вместе с  женой,  ее  сестрой и  тещей. Мы
предполагаем, что он вооружен.
     Тут Борис поднял руку и  неопределенно указал  большим  пальцем себе за
спину. Оператор дал крупным планом подъезд и окно на шестом этаже, прикрытое
пестрой занавесочкой.
     -- Как вы об этом узнали?
     -- Да  он нам сам и  позвонил.  Террорист, то есть.  Заявил,  что  взял
заложников.  Вернее, заложниц.  Пригрозил, что  убьет  жену  и  двух  других
женщин, а после застрелится сам.
     -- Что это на него нашло, он не говорил?
     -- Видно, захотелось увидеть себя по телевизору.
     -- А если серьезно?
     -- Да уж какие тут шутки. У него две канистры с бензином и граната.
     -- Он выставил какие-то требования?
     -- Только  чтобы ты... то  есть вы, -- исправился Борис и продолжал: --
Вошли в  квартиру и переговорили  с ним  о его  проблемах. Потом  он  обещал
сдаться. Вот, собственно, и все.
     -- Итак, -- подытожила  Маша, -- ситуация заключается  в  том,  что тот
человек  готов  сложить  оружие  и отпустить  женщин,  если  именно  я с ним
побеседую? Это так?
     Борис Петров только руками  развел. Мол,  что  тут добавишь. Такая  вот
ситуация.
     . -- А если бы я отказалась, --  предположила Маша,  --  вы думаете, он
способен выполнить свою угрозу?
     Борис Петров снова развел руками.
     -- Вряд ли. Но лучше перестраховаться.
     --  Значит,  милиция решила переложить свои  функции на журналистов?  А
если  бы на моем месте была бы ваша жена, Борис, или просто любимая женщина,
-- повторила Маша перед камерой вопрос, который задавала ему по телефону, --
вы бы позволили ей идти туда?
     Он чуть-чуть покраснел. В кадре это вряд ли будет заметно.
     -- А ваш муж, простите, вам это позволил? -- парировал он.
     Теперь покраснела она. Это тоже будет вряд ли заметно на экране.
     -- Только с тем  условием, чтобы я вовремя вернулась домой, -- выпалила
она.
     -- Я его понимаю, -- кивнул Борис.
     -- Что ж, -- резко сказала Маша, -- пойдемте!
     -- Ага, -- кивнул он.

        "XXII"
     Они  неторопливо  направились  к  подъезду  дома,  и  камера все  время
двигалась следом. Борис, конечно, был прежним  Борисом. Но она уже  не могла
относиться к нему как раньше. За спиной оператора  двигались Артем Назаров и
Рома  Иванов. В таком составе они дошли до двери  парадного и  остановились.
Они ждали,  пока  вернется посланный  за едой  мальчик  из  оцепления. Борис
крепко держал Машу за локоть. Его сильная рука золотилась тонкими рыжеватыми
волосками.  Наконец  прибыла еда Сквозь полупрозрачный целлофановый пакет  с
ручками  было  видно,  что  это   случайный  набор  продуктов   из   уличной
коммерческой палатки -- когда в спешке берут что под руку попадется, но так,
чтобы подешевле. Двухлитровая бутылка с  пепси в придачу. Нагрузившись, Маша
двинулась вверх по лестнице мимо  прижавшихся к стенам и перилам омоновцев в
бронежилетах. Одна вошла в лифт.
     Она несколько успокоилась  и перевела дыхание,  когда, выйдя  из лифта,
увидела, что  на  лестничной площадке шестого этажа  пусто. Отыскав  глазами
нужный номер квартиры, она подошла к двери, позвонила --  для чего  пришлось
зажать бутылку с пепси под мышкой -- и отступила на два шага, чтобы ее можно
было легко рассмотреть в дверной глазок.
     --  Это кто? --  тем не  менее  поинтересовался из-за  двери сипловатый
мужской голос.
     -- Маша Семенова -- из криминальных новостей, -- помедлив, ответила она
и подумала, что в данной ситуации это прозвучало довольно глупо.
     Внезапно из-за двери послышался  женский  крик.  К  нему  присоединился
другой -- тоже женский.  То ли звали на помощь, то ли бранились. Их перекрыл
раздраженный голос третьей женщины:
     -- Да заткнитесь вы!
     -- Вы одна или как?  -- старался перекричать женщин, мужчина. -- Имейте
в виду, я все эти штучки знаю!
     -- Я совершенно одна, -- спокойно сказала Маша. -- Можете открывать.
     -- Кажется, вы и правда Маша Семенова...
     -- Она самая. Открывайте!.. А то мне тяжело держать...
     -- Что там у вас? -- насторожился мужчина.
     --  Да  так,  ничего  особенного. Просто я на  всякий случай прихватила
поесть...
     На несколько секунд воцарилась тишина, потом щелкнули  запоры,  и дверь
быстро приоткрылась.
     -- Любите же вы чудить! -- услышала Маша.
     Она шагнула за порог однокомнатной квартиры, дверь тут же захлопнулась,
и  перед  ней  возник  небритый  мужчина  лет  тридцати  семи  в  стареньком
спортивном костюме с вытертыми коленями и обтрепавшимися рукавами и в ветхих
кедах, какие  лет сто  назад носили пионеры. Но главным  и характерным были,
конечно,  не кеды, а большая зеленоватая граната, которую он сжимал в руке и
держал слегка на  отлете  и  на которую с  явной  гордостью и  удовольствием
поглядывал  своими черными, нездорово  поблескивающими глазами.  С такими же
гордостью и удовольствием поглядывал он и на одну из канистр, которая стояла
посреди  маленькой  прихожей и сильно  воняла  бензином, поскольку  крышка с
горлышка была  снята. Кроме  того, в другой руке  мужчина  держал старенький
двуствольный обрез.
     Как  бы из уважения к хозяину Маша  бросила  на этот  арсенал понимающе
вежливый  взгляд  и  направилась  прямо  в  комнату  --  к  круглому  столу,
застеленному белой скатертью и малиновой полупрозрачной клеенкой. Не  говоря
ни слова  и  едва кивнув  трем женщинам, две из которых  сидели на  тахте, а
другая стояла у  окна, Маша поставила  на стол бутылку  с пепси  и принялась
выгружать из целлофанового пакета продукты.
     --  Я  думаю,  мы  все  уже  успели  проголодаться, -- сказала  она. --
Посмотрим, что тут у нас есть...
     На столе появилось несколько пачек пресных крекеров и сладкого печенья,
баночка маслин в масле, чипсы с сыром, упаковка сырокопченой колбасы тонкими
ломтиками и стеклянная баночка исландской сельди.
     --  Господи,  --  запричитала  пожилая,  но  явно  молодящаяся женщина,
которая,  очевидно,  являлась  тещей "террориста", -- что  они  там,  с  ума
посходили! Мы же вот-вот взлетим на воздух!
     --  Помолчи, мама! Не то и правда накаркаешь! -- истерически взвизгнула
красивая, но чрезвычайно потасканная крашеная блондинка неопределенных лет.
     --  А я так  даже буду очень рада. Меня давно от всего этого тошнит, --
отрывисто  и зло  проговорила коротко  стриженная молодая женщина в  длинном
сером свитере-
     Ее пробирала нервная дрожь, и она инстинктивно жалась к окну, поближе к
солнцу.
     -- Скажи  своему  придурку, чтобы хоть  теперь  он закрыл бензин! Не то
меня сейчас вырвет! -- крикнула ей пожилая женщина, из  чего Маша заключила,
что женщина в свитере была женой того, кто заварил всю эту кашу.
     Маша обратила также внимание на то, что трюмо, стоявшее в углу комнаты,
находилось в самом плачевном состоянии -- зеркало было  разбито вдребезги, а
посреди  обнажившейся  деревянной панели зияла  страшная дыра, которая могла
образоваться не иначе как от выстрела из обреза.
     Между  тем  мужчина издал  гортанный звук -- не то  рассмеявшись, не то
зарычав,  -- и,  подхватив стоявшую  поблизости  вторую  канистру, вышел  на
середину комнаты с несомненным намерением оросить бензином ковер.
     -- Вы забыли, что я как-никак у вас гостях, -- напомнила ему Маша. -- А
запах бензина не слишком подходит к маслинам и селедке!
     -- Люблю селедку, -- задумчиво проговорил он.
     -- Ну так оставьте пока в покое канистру. Давайте займемся селедкой.
     -- Только предупреждаю, --  проворчал он, закрывая канистру и отставляя
ее в угол, -- не выкиньте чего-нибудь такого!
     -- Договорились, -- коротко кивнула Маша и снова повернулась к столу.
     -- Повлияйте хоть вы на него! -- громко зашептала ей теща с тахты.
     -- Тс-с! Ты его опять выведешь из себя, мама! -- одернула мать крашеная
блондинка.
     -- Меня никто не может вывести из себя! -- неожиданно завопил мужчина и
так  ударил прикладом обреза  по  столу,  что едва не опрокинулась бутылка с
пепси. И тут же совершенно спокойно добавил:
     -- Я знаю себе цену!
     Но когда мать и дочь стали шептаться, он снова закричал:
     -- Молчать!
     Когда  его охватывала ярость,  то  губы  у него начинали дрожать,  лицо
белело, а черные глаза начинали отливать красным огнем.
     Маша уже вполне успела освоиться в "предлагаемых обстоятельствах ".
     Кроме простреленного  трюмо с  раздолбанным  зеркалом, тахты и стола, в
комнате  помещалась  стенка  с  пожухлой полировкой, маленький  телевизор  с
пыльным экраном и  два  продавленных кресла. Над  тахтой  висела  фотография
какого-то  совсем  молодого  человека  в  форме  десантника Советской Армии,
снятого на  фоне знамени  части. Только  присмотревшись  внимательнее,  Маша
обнаружила  отдаленное  сходство  между  юношей на  фотографии  и  мужчиной,
который размахивал гранатой и продолжал выкрикивать:
     -- Всем молчать! Сейчас взорву, взорву!
     Теща  закатила глаза.  Казалось,  она вот-вот лишится  чувств. Крашеная
блондинка закрыла лицо ладонями и непрестанно повторяла:
     -- Мне все равно!
     -- Да заткнитесь вы, -- крикнула молодая женщина в сером свитере, жена,
-- или, честное слово, я сама возьму спички!
     Женщины мгновенно угомонились, а крашеная спросила Машу:
     -- Можно мне глоток пепси?
     -- Конечно, --  кивнула та. --  Сегодня  такая жара.  Кажется, у всех в
горле пересохло.
     Мужчина переминался с ноги на ногу.
     --  Да оставьте в  покое вашу  гранату.  Не то останетесь  голодным, --
сказала Маша.
     Как-то так само собой  получилось, что она  произнесла это внушительным
материнским тоном. Когда-то нечто подобное  она и  сама слышала  от  матери:
"Брось эту гадость и вымой руки,  не то останешься без сладкого!" Мужчина на
удивление  покладисто  отреагировал  на эту  интонацию и, положив  гранату и
обрез на стол, придвинул себе стул и уселся.
     -- А тарелки? А стаканы? А вилки? -- подняла брови Маша.
     -- Принесет кто-нибудь или нет? -- нетерпеливо спросил мужчина.
     --  Я  принесу,  --  неохотно сказала  его  жена  и,  оттолкнувшись  от
подоконника, отправилась на кухню.
     -- И принеси мой нож! -- крикнул ей вдогонку мужчина.
     Когда она вернулась,  две другие женщины уже успели усесться за стол и(
неуверенно  взирая на съестное, сидели не  шевелясь.  Она придвинула  стул и
села за стол. Большим -- не  то десантным, не то охотничьим -- ножом мужчина
вскрыл маслины  и  селедку  и, словно школьник,  положив перед собой на стол
ладони,  тоже  замер.  Видя,  что  никто  не пошевельнется,  Маша разлила по
стаканам  пепси и, приподняв баночку с селедкой,  как  можно  жизнерадостнее
спросила:
     -- Ну, кому селедку?
     Если бы Маша могла предполагать, что этот невинный вопрос едва не будет
стоить  жизни  и  ей, и  всем,  кто  находился за столом,  то  предпочла  бы
помолчать.
     -- Ему! -- сказала теща.
     -- Нет, не мне! -- запротестовал мужчина. -- Мне колбасу!
     --  Идиот,  --  сказала  теща, --  ты только что  говорил,  что  любишь
селедку. Вот и ешь ее!
     -- Я знаю, что я говорил! -- вдруг заорал он. -- Я не говорил, что буду
ее есть!
     -- Нет, ты сказал, что любишь селедку! -- сказала жена. -- Ты всегда ее
любил!
     -- Не начинай опять  свои капризы,  -- поддержала  ее сестра.  -- Кроме
тебя, тут твоя селедка никому не нужна!
     -- И мне не нужна! -- крикнул  мужчина,  и  у него на глазах  появились
слезы.
     -- Чего же ты нам с ней голову морочил?! -- вскипела жена.
     -- Видишь, он просто издевается над тобой! -- прошипела ее мать.
     -- Опять! Опять! -- пролепетал мужчина.
     -- Пропади ты пропадом со своей селедкой!
     -- Ну так вот вам! Вот вам!..
     Он  выскочил  из-за  стола  и, схватив  канистру с  бензином,  принялся
открывать крышку. Маша порывисто бросилась к нему и притронулась  ладонями к
его небритым щекам. Он всхлипнул, как обиженный ребенок.
     --  Успокойся,  миленький,  -- нежно прошептала  она,  встряхнув своими
прекрасными волосами, которые слегка коснулись его лица. -- Я знаю, что тебе
захотелось  колбаски.  Они  тебя  не  поняли. Не  понимают.  Я  сделаю  тебе
бутерброд с колбаской.
     -- Я не говорил, что буду селедку, -- всхлипывал он.  Маша взглянула на
его жену, чьи слова так выводили его из себя, и удивленно спросила:
     -- Ну почему вы так с ним разговариваете?
     Она презрительно фыркнула и одернула свой серый свитер.
     --  Да  он  другого  не заслуживает,  --  заявила она. --  Обыкновенное
ничтожество. Когда  я  начала  с ним  жить, он говорил, что может  весь  мир
перевернуть.  А  оказалось, что об него  не вытирает  ноги только ленивый. Я
думала,   он  сильный,  волевой.  Я  думала,  он   гордый,  а  он   стыдливо
отворачивался, когда его жена давала каждому встречному и поперечному...
     -- Вы его за это наказываете? Вы думаете, он не способен...
     Однако  Маше  не  дали  договорить.  Она  не  успела растолковать  этой
странной женщине, что не стоит так разговаривать с мужем, который и без того
почти в истерике. В  разговор тут же включились две другие женщины. Все трое
принялись  жечь беднягу-террориста  такими  язвительными  словами,  что  дом
вполне мог запылать и без помощи бензина.
     Единственное, что оставалось Маше,  это обнять мужчину, прижаться к его
худой груди,  а  потом, набрав в  легкие  побольше  воздуха,  тоже  рявкнуть
распоясавшимся бабам:
     --  Молчать!..  --  И  для  пущей  убедительности   присовокупить  одно
запомнившееся ей ядреное трехэтажное  ругательство, которое  она вычитала на
досуге в одной академической монографии по ненормативной лексике.
     Установилась  такая  тишина,  что  стало слышно, как за окном  облетают
осенние листья. Даже  мужчина взглянул на Машу в совершенном  изумлении.  Он
был потрясен тем,  что кто-то на  белом  свете способен защитить его от этих
фурий и гарпий.  На лице его жены  не осталось и следа глумливого выражения.
Она лишь нервно терла ладонью ежик своих стриженых волос.
     Что касается Маши, то ей сделалось абсолютно ясн