тобы я видела, как идут твои
дела, --  потребовала она. --  Я поверила в  тебя, Маша Семенова.  Теперь ты
стала частью моей души!
     Маша слегка покраснела,  а  Рита, подсев к ней,  обняла подругу и нежно
прошептала на ухо:
     -- Тебя  ждет блестящее будущее... Но как бы ты высоко ни залетела, как
бы изумительно  ни выглядела, я хочу,  чтобы ты навсегда запомнила,  как  ты
чувствовала  себя  в  своем  теперешнем  положении!  Ты должна помнить,  что
выглядела   так  отвратительно,   что  я   даже  побоялась  показывать  тебя
коллегам... И никогда впредь не занимайся самоуничтожением!
     На глазах у Маши появились слезы.
     -- Но почему ты со мной так нянчишься? -- прошептала она.
     Рита пристально посмотрела на нее, а потом звонко рассмеялась:
     --  Да  потому что  я безумно  влюблена  в телевидение!  А  телевидение
задыхается без таких великолепных, милых и темпераментных женщин, как ты!
     -- И как ты! -- взволнованно воскликнула Маша.
     -- Само собой, радость моя, -- улыбнулась подруга.

        "x x x"

     Маша как  штык являлась к ней  каждую неделю. Все это  время Рита была,
как никогда,  с головой  погружена  в работу, и часто у них не  было минуты,
чтобы  переброситься  друг с  другом  парой  слов.  Дома  у  Риты  постоянно
шумела-гудела  компания  коллег,  с  которыми   та  решала  какие-то  важные
постановочные и финансовые проблемы. Маша  становилась посередине комнаты и,
сбросив  кому-нибудь на  руки  свой  голубой  песцовый  полушубок,  эффектно
приподнимала   юбку   повыше  и,  поводя  бедрами,  дожидалась  реакции.   И
дожидалась, надо сказать,  недолго. Иван Бурденко тут же делал большие глаза
и,  показывая большим пальцем  вверх,  восклицал: "Во-о!" Потом Маша видела,
как светлело озабоченное лицо Риты и  на  лице подруги появлялась  радостная
улыбка, которая без всяких слов говорила о том, что дело идет на лад. Прочие
же гости, наблюдая это бесплатное представление, изумленно раскрывали  рты и
оставались в таком положении, пока Маша не исчезала -- времени  у нее было в
обрез, нужно было лететь на очередное культурно-оздоровительное мероприятие.
     Наконец два долгих месяца миновали. Победа духа над плотью  была полной
и окончательной. Маша снова сидела на уютном диване дома у Риты. На этот раз
у  нее  в  руке  была авторучка, а  на обольстительнейших  коленках, которые
больше не имели ни малейшего сходства с блюдцами, лежал деловой блокнот. Она
ожидала результата переговоров между Ритой Макаровой и Артемом Назаровым.
     --  Да, она здесь передо  мной  и  рвется  в  бой,  --  говорила Рита в
телефонную трубку. -- Не за что, Артемушка. Целую.
     -- Завтра в полдень,  -- сказала она Маше,  положив трубку, -- он будет
готов увидеть тебя во всем блеске, а ты постараешься ему понравиться.
     -- Не знаю, как тебя благодарить, Рита... -- вздохнула Маша.
     -- И слава  Богу. Не хватало, чтобы ты еще начала  кого-то благодарить,
--  воскликнула  подруга. -- Прошу тебя, оставайся неблагодарной девчонкой и
великолепной женщиной!

        "x x x"

     Преднамеренно или нет, но Останкинский телецентр был задуман и возведен
таким  образом,   что  представлял   собой  нечто   космически-обособленное,
наподобие  гигантского  метеорита,  совершающего  в  пространстве  невидимых
гравитационных  полей  безотносительное  движение  по  траектории бесконечно
малой кривизны.
     Маша  проникла  внутрь  здания  через  один  из  главных  подъездов,  с
помещением  вроде  отстойника, где  вновь  прибывшие с  паспортами  наготове
дожидались   получения   групповых  или   индивидуальных  пропусков,   чтобы
просочиться мимо пятнистых спецназовцев в вестибюль.
     -- Вам на второй этаж  прямо по коридору, -- сказал один из них, вручая
Маше разовый пропуск, и назвал номер студии.
     Изнутри  телецентр представлял собой  что-то  среднее  между вокзалом и
бюрократическим  учреждением.  Та  же  безликость  и  обшарпанность,  те  же
бесчисленные двери  с табличками с  именами и названиями служб и бесконечные
коридоры  с  ярко  освещенными   коммерческими  киосками  на  каждом   углу.
Единственным,   но   исключительным   отличием   был   какой-то   неуловимый
фантастический   флер,   который   лежал  абсолютно   на   всем,  преображая
пространство и  обычные  предметы в их зазеркальную противоположность. Скоро
Маша поняла, откуда  лилась эта светоносная  энергия.  Ее  источниками  были
изолированные  аудитории, над дверьми в которые  зажигались и  гасли табло с
надписью "Тихо: идет запись!".  Сгустки этой  энергии выплескивались,  когда
двери  на  мгновение  приоткрывались,  чтобы впустить  входящего,  и там,  в
глубине,  в неясной полутьме что-то сияло  и пульсировало... Впрочем,  может
быть, это Маше только казалось.
     Итак, она  поднялась  на  второй этаж  и прошла по  длинному  коридору,
выстеленному  мягким  ковровым покрытием  и отделанному чем-то  лунно-серым,
отчего уши словно слегка заложило, а в глазах стояла серебристая рябь, пока,
наконец, не оказалась  перед  искомой  дверью, за  которой разместился отдел
новостей.  Она  вошла и увидела  еще одну дверь --  на этот  раз  раздвижную
стеклянную со  строгой надписью, извещающей, что посторонним вход воспрещен.
Со  всей решительностью, а на самом  деле весьма застенчиво она преодолела и
эту  преграду. Несколько  секунд  она дезориентированно озиралась вокруг,  а
затем перед ней материализовался  человек без возраста  с сигаретой, которая
плясала в его элегантно отставленной руке и с выцветшими волосами и глазами.
Этот был тот самый наследный мелкопоместный дворянин тележурналистики.
     -- Артем  Назаров, --  представился он, протягивая руку. --  А вы, смею
предположить, та самая Маша Семенова. Что ж, пойдемте.
     Он был  похож на большую лакированную марионетку. Он и двигался  так же
-- прерывисто и словно против собственного желания.
     Маша уже успела прийти в себя и осмотреться. Отдел новостей являл собой
рукотворный хаос письменных столов, стеллажей и кресел, и Артем  Назаров  не
без труда пробирался  в лабиринтах, проложенных сквозь нагромождения офисной
мебели. На каждом столе находились телефон и телевизионный монитор -- только
изображение, никакого звука. На одной стене  была укреплена громадная доска,
к которой пришпиливались листки со  всей текущей информацией -- сообщениями,
дополнениями и изменениями.
     -- У  нас тут  все в  движении,  -- пояснил Артем.  -- Если в последнюю
минуту перед выдачей информации в эфир появляется что-нибудь любопытное, все
расписание мгновенно меняется.
     Непосредственно у  информационной доски располагался такой же громадный
стол, вокруг  которого и сосредоточивалась  вся суета.  За  столом  дежурило
несколько  операторов на  телефонах  и коммутаторе, с помощью  которого  они
поддерживали связь  с мобильными  телевизионными  группами,  службой "Скорой
помощи",  пожарными  и  милицией.  Информация  мгновенно  редактировалась  и
поступала на телефоны,  а затем подавалась на микрофоны в  студию -- так что
телерепортеры  имели возможность  в  любой  момент  включиться  в  эфир  или
оставить сообщение в записи.
     Артем   двигался   по  сложной  траектории   сквозь   весь  этот  хаос,
останавливаясь время от времени, чтобы задать короткий  вопрос то одному, то
другому человеку, попадающемуся на его пути. Маша старалась не отставать, но
один  раз едва не споткнулась,  когда он чересчур  резко изменил направление
движения.  Наконец он  остановился перед  своим кабинетом  и, толкнув дверь,
пригласил ее зайти.
     --  Отдельные  кабинеты  у нас  полагаются либо  тем,  кто  наживает на
телевидении  миллионы, либо тем, кто наживает  на нем  язву,  --  усмехнулся
Артем. -- Я, увы, отношусь к категории последних.
     -- Еще бы, --  начала Маша со священным ужасом,  -- ведь вам приходится
следить за таким сложным процессом..
     --  Вы  имеете в  виду, за  тем,  как наживают миллионы?  -- немедленно
осведомился он с коротким сухим смешком.
     Он указал ей на стул, а сам поместился за обширным двухтумбовым столом,
который был завален бумагами. Удобно устроившись в глубоком  кожаном кресле,
он набуровил в пластиковый стаканчик минеральной воды из большой бутылки  и,
перед  тем как проглотить  две таблетки аспирина,  вежливо кивнул  Маше,  не
нуждается ли: -- А?..
     Но та отрицательно замотала головой.
     -- Завидую, -- вздохнул он, глотая таблетки.
     Маша терпеливо ждала.
     --  Значит, желаете заниматься  теленовостями? -- проговорил он, слегка
поморщившись.
     -- Ага, -- скромно кивнула она.
     Артем бросил  беглый взгляд  на  листок,  который лежал сверху  большой
стопки бумаг  и  папок. Это  была та  самохарактеристика, составленная ею по
просьбе Риты.
     -- Мне нужна ассистентка,  -- сказал он. -- Зарплата небольшая, но зато
есть премия и все такое.
     Маша  совершенно  не  представляла  себе,  в  чем  состоят  обязанности
ассистентки, однако  была абсолютно  уверена, что  сможет с ними справиться.
Она даже не поинтересовалась,  какая именно зарплата, а также что значит  "и
все такое". Она была готова на все.
     -- Вы замужем? -- спросил он.
     Она кивнула
     -- И дети есть?
     Она мотнула головой.
     -- Но скоро будут?
     -- Ни за что! -- горячо заявила Маша, на одно мгновение представив себе
стены больничной палаты, куда ее поместили перед родами.
     -- Только  не говорите,  что  вы  не  умеете  печатать  на машинке,  --
проворчал Артем Назаров. -- Мне все про вас известно.
     Маша кивнула и вдруг почувствовала на себе его пристальный взгляд.
     -- Ну-ка, повернитесь немного
     Маша  смущенно  улыбнулась  и  слегка   повела  плечами.  При  этом  ее
великолепная  грудь плавно качнулась туда-сюда,  словно ласкаемая окружающим
пространством.
     -- Славно, славно, --  нетерпеливо сказал он. -- Только я хотел,  чтобы
вы повернули голову.
     Маша послушно зафиксировала плечи и повела головой, показав Артему свой
чеканный профиль. Пожалуйста. У нее много достоинств.
     --  А вам никогда не  приходило  в голову попробовать себя в кадре?  Вы
красивая девушка.
     Может  быть,  впервые с тех пор,  как ее выдали замуж за Эдика, Маша не
испытала жгучего раздражения, услышав  о том,  что она  красивая  девушка, и
даже была рада, что родилась красивой.
     Она промолчала. От радости у нее кружилась голова.
     -- Вам повезло, Маша Семенова, -- сказал Артем.
     Он  произнес ее  имя и фамилию с  такой значительностью,  что  Маша уже
увидела их в титрах на телеэкране.
     --  А  почему это  мне  повезло? --  спохватилась  она. Артем  принялся
копаться в ящике своего стола.
     --  А потому, милая  Маша...  --  Тихо икнув,  он отыскал  еще какую-то
коробочку  и вытряс из нее таблетку. -- Потому что на всем телевидении вы не
найдете  человека,  который  лучше меня  смог  бы  натаскать  вас для  нашей
собачьей  работы!..  А теперь,  --  сказал  он, отправив таблетку в рот,  --
ступайте в отдел  кадров  и  заполните  необходимые  документы.  Жду  вас  в
понедельник в десять. Не опаздывайте. Договорились?
     -- Договорились, -- кивнула Маша. -- В понедельник в десять.
     Голова у нее по-прежнему кружилась.
     Она уже  взялась за дверную ручку, чтобы вприпрыжку  пуститься в  отдел
кадров, как вдруг Артем Назаров щелкнул пальцами.
     -- Вы же меня так и не спросили, что такое ассистентка!
     Маша покраснела.
     -- Я подумала, что...
     -- Совсем не то,  что вы подумали, -- сказал он со своим коротким сухим
смешком.  --  Вы  будете готовить для  меня  короткую сводку поступающих  из
города новостей и  перепечатывать ее на машинке.  Я же буду  отбирать из них
те, что  пойдут в эфир, и передавать одному из комментаторов, который вместе
с группой займется их освещением. Усекли?
     -- Усекла, -- сказала Маша с улыбкой.
     -- В понедельник в десять утра, -- проговорил он. --  И запомните, кофе
должен быть в меру крепким и горячим.
     Ее  ничуть  не  удручало,  что придется  подавать  кофе и  печатать  на
машинке.  Она  уже видела свое имя в завершающих новости  титрах. Теперь она
работала на телевидении. Выходя из здания телецентра, она еще раз обернулась
и послала в направлении телебашни воздушный поцелуй.

        "x x x"

     В воскресенье утром Маша размышляла о  том, что если не расскажет Эдику
о встрече  с  Артемом  Назаровым, а  главное, о  ее результате, то выход  на
работу может быть осложнен. Солгать Эдику? Она рассматривала и этот вариант,
но  в  этом  случае  лишь оттягивала неизбежное  объяснение.  Неизбежность и
окончательность -- вот то, что ее всегда пугало.
     После  прошлого  приступа  Эдик  строго-настрого  запретил  Маше   даже
упоминать о  том, что  могло  его  расстроить.  В данное  время он  проходил
оздоровительный  курс  у  дорогого врача, и ничто  не  должно было повредить
лечению.
     --  Я требую,  чтобы  меня  не  волновали!  --  заявил он.  -- Волнения
отрицательно  сказываются  на  моей  работоспособности.  Это вредит  работе.
Конечно, отец  будет рад, если  я прибегну  к  его помощи,  однако я намерен
добиться полной независимости и должен работать как вол.
     --  А твой врач, разве  он не  посоветовал  тебе  снизить  нагрузки? --
спросила Маша.
     -- Он будет  советовать то, что я ему скажу.  Иначе, за что он получает
деньги? Он  говорит, что  прежде всего мне надо контролировать свои  эмоции.
Если у  меня расстраиваются  нервы, то я теряю самоконтроль. А когда я теряю
самоконтроль,  то  падает  моя   работоспособность.   А   когда  падает  моя
работоспособность,  то я начинаю нервничать  еще больше. Получается порочный
круг. Своего  рода обратная  связь... Это очень хороший и дорогой доктор. Он
так говорит.
     Кроме  падения  работоспособности  Эдика  волновало  и другое  падение.
Впрочем, с тех  пор как Маша вошла  в  форму  дело в этом смысле значительно
улучшилось. Однако, когда он лез со своей эрекцией к ней в постель, то снова
подвергал расстройству свою нервную систему.
     -- Черт! -- ворчал он. -- Ты опять вставила  диафрагму? Я хочу ребенка.
Пойми, я  приближаюсь к критическому  возрасту, когда иметь  детей будет для
меня  затруднительно.  Из-за этого я нервничаю, это  расшатывает мою нервную
систему и падает моя работоспособность!
     В то  воскресное утро  Маша  сидела  в постели  и  смотрела,  как  Эдик
занимается  приседаниями  на  ковре. Кажется,  их  прописал ему все  тот  же
дорогой доктор. Особенно ревностно он выполнял одно специальное ориентальное
упражнение  -- сидя на корточках,  кряхтя напрягал сфинктер, что должно было
чрезвычайно благоприятно  сказаться на потенции, а также  было  полезно и  в
геморроидальном отношении.
     --  Если  ты забеременеешь  сейчас,  --  рассуждал  он в  паузах  между
кряхтениями, -- то ребенок может родиться уже в сентябре...
     "Шиш тебе", -- подумала Маша.
     День  прошел,  и  наступил  вечер. Обычно в субботу  к  вечеру к ним на
Пятницкую  заявлялись  родители   Эдика.   Традиционные  общесемейные  ужины
составляли  основу концепции мирного сосуществования. Свекровь обучала  Машу
искусству изысканной кулинарии. В частности, как готовить рыбу-фиш, фаршмак,
а также коржики с медом  и  орехами. А  Эдик общался с папашей, который,  со
своей стороны, учил его уму-разуму. Маша  была вовсе не против  того,  чтобы
овладевать  кулинарным  искусством,  однако  ей  казалось,  что   совместные
субботние  ужины  нужны  свекрови  исключительно  для  того,  чтобы  всласть
покритиковать невестку, а свекру -- чтобы...  Впрочем, и свекру  для того же
самого.  И  главной  темой становилось,  естественно, деторождение  вкупе  с
плодовитостью.
     -- Дети мои, -- начинал свекор, вытирая с толстых губ остатки  куриного
заливного, -- по-моему,  вы  уже  достаточно отдохнули и  вам  пора заняться
делом! Я давно мечтаю стать дедушкой.
     Свекровь тут  же  бросала  на  Машу подозрительный взгляд,  который  та
мужественно выдерживала.  Не  дожидаясь, пока  взгляд матери  перекочует  на
него, Эдик поспешно говорил:
     -- Ты у нее спроси, мама. Я тут ни при чем. На что свекровь отвечала:
     -- Ну если бы я была ее мужем, я бы знала, что мне делать.
     --  Конечно,  --  добавлял  свекор, --  в этом,  как и  в  любом  деле,
необходимо лишь все точно рассчитать.
     После  чего свекровь принималась гладить  сыночка  по голове, а  свекор
смотрел на  Машу  так,  что та  невольно задавалась  вопросом, какие  именно
расчеты имеются в виду.

        "x x x"

     Но  в  эту  субботу из правила  было сделано исключение.  Маша  заранее
упросила  Эдика, чтобы они отужинали  вдвоем. Что  касается кулинарии,  то в
этом  смысле  она  приложила  все  силы,  чтобы  ассортимент  соответствовал
традиции. Еще накануне она расстаралась как никогда, проведя на кухне полный
рабочий день.
     Взглянув  на накрытый  стол, Эдик  был приятно  поражен. Маша терпеливо
ждала, пока  он  основательно  пройдется по холодным закускам. Он быстренько
подмел  под  водочку  фаршированного судака  и  легко  ополовинил  заливное.
Заметив, что Маша так и не притронулась ни к одному из  блюд, он пробормотал
с набитым ртом:
     -- Ты все еще на диете или задумала меня отравить?
     -- Нет, Эдик, -- осторожно начала она, -- я хочу с тобой поговорить.
     --  Угу,  --  кивнул  он,  что,  по-видимому,  означало  благоволение и
готовность одновременно кушать и слушать.
     -- Эдик,  -- продолжала она, -- я устроилась  работать  на телевидение.
Ассистенткой  режиссера  программы  новостей.   С   понедельника.   Зарплата
небольшая,  но  есть еще премия и  все такое.  Если  бы ты знал,  как мне не
терпится приступить!
     Слова выдавливались из нее кое-как. Не столько  от волнения, сколько от
страха. Единственное, чего она хотела, поскорее покончить с этим разговором.
     В  отличие от  Маши,  Эдик  первым  делом поинтересовался,  что  значит
"небольшая зарплата", а главное, "и все такое". Впрочем, сделал он это чисто
автоматически. Просто  отработанный  рефлекс.  На самом деле, до него еще не
дошел смысл ее  слов. У  него на лице все еще было написано гастрономическое
умиротворение.  Маша  даже   подумала,  что   он,  быть  может,  отреагирует
добродушно и скажет что-нибудь вроде: "Бог в  помощь, развлекайся, если тебе
так хочется..."
     Эдик медленно отложил вилку, промакнул губы бумажной салфеткой, дожевал
то, что  еще  оставалось  у него  во рту, и, прищурившись, взглянул на жену.
Потом слегка побледнел. Потом снова промакнул губы салфеткой. Потом  наконец
сказал:
     -- Ты все устроила за моей спиной. Ты даже со мной не посоветовалась.
     Маша  наивно  хлопала глазами  и  не  отвечала.  Она  уже  изготовилась
схватить стакан воды на тот случай, если  у Эдика  начнется нервный приступ.
Грозовые сгущения  в атмосфере были очевидны, однако ее страх  вдруг прошел.
Она знала, что  на этот  раз никакого "приступа" не  последует. Впрочем, это
уже  не  имело особого значения. Что бы ни случилось,  на следующий день она
выйдет на работу.
     В ее жизни впервые что-то стало происходить по  ее  воле. Эдик проиграл
сегодняшнее сражение,  как проиграет, без сомнения, и всю войну.  Последнее,
как это ни странно, скорее огорчало Машу, чем радовало. Ее глупое замужество
закруглялось самым  внезапным  образом,  и она этого  не  ожидала. Добившись
того,  о  чем мечтала,  она  не  была  готова воспользоваться плодами  своей
победы.   Ей,   доброй    душе,    даже    захотелось    как-то    успокоить
полупарализованного  Эдика.  Или  хотя  бы  объяснить,  что  она  отнюдь  не
планировала заходить так далеко... Не хватало еще перед ним оправдываться! К
тому  же Эдику вряд ли будет  приятно, если его  начнет успокаивать женщина,
которая  только что  хватила его  серпом между  ног. Именно  такая гипербола
родилась в  ее воображении.  Именно  "между ног".  Не  в сердце же  она  его
поразила  в самом  деле!  К