имались  по  узкой  тропинке  на  широкое   плато,
затерянное в самом сердце величественных гор.  Площадка,  поросшая  густой
ярко-зеленой травой и миниатюрными, истерзанными ветром кустами, уходила в
пропасть буро-серым утесом, нависшим над глубиной огромным куском  омытого
дождями и вылизанного воздушными потоками камня.
     Спешившись и  оставив  коней  на  траве,  где  те  замерли,  послушно
уткнувшись в зеленый ковер, люди прошли к обрыву  и  долго  смотрели,  как
из-за большой гряды напротив выплывала  огромная  грозовая  туча.  Солнце,
испугавшись ее свинцовой мощи, поспешило сдаться в плен, нырнув  за  серые
решетки плотных облаков.
     Только черные полоски бесстрашно парили в небе. Это  птицы,  чувствуя
приближение грозы, купались в  беснующихся  в  вышине  потоках.  Почти  не
шевелясь,   птицы   то   резко   меняли   направление,   послушные    воле
разбушевавшейся  стихии,  то  вдруг  начинали  отчаянно  бороться  с  ней,
исступленно дергая крыльями.
     Понаблюдав за бесконечным танцем пернатых, стоявшие на краю  пропасти
люди пошли обратно. Свист ветра в ушах нарастал,  вытеснив  все  остальные
звуки. Поэтому, когда сталь ударилась о сталь, ничего не  изменилось.  Так
же выл ветер, так же носились в серой пустоте черные полоски.
     Фигурки двух сражающихся на мечах  людей  протанцевали  по  плато,  а
после,  оставив  траву  ненасытным  лошадям,  перешли   на   голый   утес,
возвышающийся над горной страной. На мгновение даже  солнце  выглянуло  из
своей темницы. Взглянув на дерущихся, оно сразу же потеряло к ним  интерес
и скрылось обратно, жалуясь на головную боль от перемены погоды.
     Внезапно из рук одного из людей выпал сверкающий меч  и,  кувыркаясь,
полетел в  оскаленную  пасть  каменного  провала.  Солнце  замерло,  решив
пронаблюдать исход поединка. Меч падал. Подойдя к обрыву, люди склонились,
глядя вслед падающему оружию. Так и не дождавшись,  пока  закончится  этот
долгий полет, один из стоящих - тот, у которого выбили меч, - рванулся  за
ним в пропасть.
     Оставшийся стоять наверху поступил еще  глупее.  Открыв  в  удивлении
рот, он закричал:
     - Рамирес! - и, бросив свой меч в пропасть, с минуту помедлил и  тоже
ринулся вниз.
     Головная боль у солнца  разразилась  с  новой  силой.  Оно  прорычало
сквозь огненные зубы:
     - Идиоты!
     И, плюнув дождем, убежало за серую стену  туч  отдыхать  от  безумств
этого мира.


     Они шли по песчаному берегу, усыпанному мелкими ракушками и  корявыми
сучьями деревьев, принесенных сюда приливом.
     - Каким ты теперь себя чувствуешь, Мак-Лауд?
     - Мир, который вокруг меня, теперь во мне. И я тоже в нем, -  ответил
Конан, падая на песок. - Я счастлив.
     Рамирес расстегнул застежку плаща, и тот бесформенной массой  упал  с
его плеч. После чего  испанец  сел  рядом  и  принялся  стаскивать  с  ног
промокшие сапоги.
     - Нам остается запомнить совсем немного, - улыбнулся он.
     По ступеням поросших кустарником  шхер  спустился  огромный  олень  с
раскидистым деревом ветвистых рогов на  голове.  Он  грациозно  подошел  к
большему кусту и, беспечно шевеля ушами, начал объедать сочные листья.
     - Ты видишь его? - тихонько спросил Рамирес, стараясь не шевелиться и
указывая взглядом на благородное животное.
     Конан медленно приподнялся на локте.
     - Это вожак, - прошептал он.
     Рамирес покачал головой и приказал:
     - Вставай.
     Олень встрепенулся, заметив присутствие незнакомцев.  Подняв  голову,
он спрыгнул на пляж и, не  останавливаясь,  побежал  туда,  где  виднелась
тропинка, по которой можно было подняться наверх, на  спасительные  уступы
шхер. Выбивая из земли сильными копытами небольшие камни и положив рога на
спину, он бежал прочь так вдохновенно, словно уходил  от  настигающей  его
стрелы.
     - Представь, Конан, что ты стрела. Ты  начинаешь  уходить  назад.  Ты
уходишь назад все дальше и дальше, чувствуя внутренностями пружину тетивы.
Это та сила, благодаря которой ты сможешь быть тем, кем ты должен быть.  И
ты уходишь назад, а сила растет, - Рамирес положил руку на плечо Конана. -
Но быть стрелой может любая  железка.  Представь  себя,  Конан,  вот  этим
оленем. Ты видел, как он победил. Он обогнал стрелу, потому что его сила -
это сила, сохраняющая жизнь. И он быстрее, чем стрела. Вперед, Мак-Лауд!
     Рамирес рванулся с места и полетел, подымая  тучи  брызг,  по  полосе
воды, облизывающей пляж.
     - Я чувствую его! Я слышу!.. - закричал Конан и побежал следом.
     Легкое гибкое тело стелилось по воздуху, не ощущая собственного веса,
словно его несла вперед неведомая сила.


     Конан и Рамирес  прошли  по  изнывающему  от  зноя  лугу  и,  миновав
поросший  вереском  и  тоненькими  чахлыми  кленами  холм,  углубились   в
прохладный полумрак леса. Миллиарды листьев  плотным  занавесом  закрывали
солнце, не давая ночной прохладе и сумраку уйти из-под их  мягкой  тяжелой
защиты. Ковер из густой травы и широких  листьев  папоротника,  украшенный
камнями, скрытыми целиком под бархатом мха, был влажен.  Рамирес  поднялся
на пригорок, Конан последовал за ним.
     - Сегодня ты узнаешь, каким ты стал воином.
     Он приставил клинок к груди Конана. В один миг клеймора  оказалась  в
руке шотландца и отразила нападение. Еще один выпад,  зазвенела  сталь,  и
Конан вновь застыл в стойке, готовый встретить новые атаки. Его ничего  не
выражающие глаза смотрели куда-то вдаль, за Рамиреса, как будто его вообще
не было.
     - Очень хорошо, - испанец тоже встал в стойку.
     Его тонкие усы приподнялись, обнажая ряд ровных зубов.
     Еще раз  описала  восьмерку  древняя  катана,  пытаясь  достать  тело
Конана, но клеймора успела перехватить последний взмах.
     -  Отлично.  Ты  просто  молодец,  -  восторженно  произнес  Рамирес,
останавливая руку над головой.
     Улыбка появилась и на губах шотландца. И тут же Рамирес превратился в
грозовую  тучу,  сверкающую  молнией  меча.  Сталь  заплясала  в   воздухе
молниеносными разрядами, и Конан снова провалился в бездонную пустоту боя.
     Но вдруг что-то произошло. Седая туча  блеснула  последней  вспышкой,
которая, встретившись со вспышкой клейморы, растворилась.  Голубое  лезвие
выпало из рук Рамиреса, отлетая в сторону, и испанец упал рядом  с  ним  в
заросли папоротника.
     Меч Конана лег на его  грудь,  касаясь  острием  подбородка.  Рамирес
замер, но в его лице не было ни страха, ни  удивления.  Ничего.  Оно  было
таким же, как и всегда, когда он разговаривал с Конаном,  словно  они  все
еще продолжали неоконченный разговор. Он лежал на земле и ждал,  чувствуя,
что его собеседнику предстоит ответить на сложный вопрос.
     Напряжение в руке Конана возрастало с каждой секундой.
     Мак-Лауд увидел, что его учитель находится во власти одного страшного
человека, сжимающего в руках меч. Кто он, этот человек?
     Конан вспомнил все, что произошло с тех пор как пришел  Рамирес,  как
тот стал его учителем - и понял, что готов отдать за него  жизнь.  Поэтому
надо было что-то делать, чтобы сейчас спасти испанца.
     Черты лица убийцы... Знакомые... Кто же он, этот человек?
     Но разве это так важно, кто он? Если нужно просто  уничтожить  его  и
его  смертоносную  сталь,  которая,  становясь  все   тяжелее,   стремится
упасть...
     И поэтому Конан подошел и  опустил  клинок  на  шею  этого  человека.
Убийца из деревушки Глен-Финен умер. И родился Конан Мак-Лауд.
     -  Вставай,  мой  добрый  брат,  -  произнес  он,  помогая   Рамиресу
подняться.


     Сутулый парнишка принял  поводья  из  рук  Конана  и  отвел  коней  в
просторное стойло.
     - Дай им отборного овса. Слышишь, отборного!
     Рамирес бросил вслед своим словам серебряную монетку.  Паренек  ловко
поймал ее и, улыбнувшись, отправил в складку одежды под поясом.
     - Не понимаю, Конан, зачем мы пришли на этот праздник?
     Он пристально всматривался в лица проходивших мимо людей.
     - Это ведь ярмарка, Рамирес, - Мак-Лауд сиял, различая в разноцветной
толпе  бордовое  платье  своей  ненаглядной  Герды.  -  Неужели  у  вас  в
Испании... То есть у вас в Египте...
     - У нас в Испании... - Рамирес  неопределенно  хмыкнул.  -  Наверное,
есть... Конечно есть! Просто я не очень люблю эти  шумные  сборища,  -  и,
встрепенувшись, словно только что проснулся,  произнес:  -  Да!  Герда  же
очень хотела побывать тут. Тогда все ясно.
     Они прошли между рядами съехавшихся сюда со всей округи  торговцев  и
покупателей, между импровизированными столами и гружеными повозками.
     - Герда очень хотела побывать здесь, - повторил Конан.
     Дорогу им  преградила  шумная  группа,  следящая  за  представлением,
устроенным  бродячими  менестрелями  и  трубадурами.  Играя  на  лютнях  и
дудочках,  в  сопровождении  больших  армейских  барабанов  артисты   пели
издевательские стишки об английском короле и его окружении. Зрители весело
приплясывали вместе с ними, пытаясь  повторить  припев  липнущей  к  языку
мелодии.
     Рамирес прошел сквозь толпу и лениво бросил мелкую  монетку  к  ногам
поющих.
     - Ты что, интересуешься политикой? -  удивленно  спросил  его  Конан,
продолжая оглядываться на артистов, когда они выбирались из балагана.
     - Нет, - Рамирес покачал головой. - Просто  они  хорошо  играют.  Мне
понравилась их музыка. А тебе?
     - Хм... Меня не интересует ни то, ни другое.
     - А что тогда? - Рамирес прищурился. - Герда?
     - Конечно, Герда! Я давно хочу тебе сказать,  брат...  Я  хочу  иметь
семью.
     - Мы не можем иметь семью, - покачал головой Рамирес.
     - Почему?
     - Семья останавливает мысль. Ты  тогда  не  сможешь  быть  воином,  -
твердо сказал испанец.
     - Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна.
     - Она все равно будет несчастна.
     - Она будет счастлива, когда у нас появятся дети...
     Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал:
     - У бессмертных не может быть детей.
     - Но что я... - Конан вдруг почувствовал, что земля  под  его  ногами
закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: - Что же я  смогу  сказать
ей?
     Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку.
     Герда подошла к ним и, опустив  на  землю  мешок,  в  котором  что-то
трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее  на  руки  и  принялся
быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги.
     - Они будут жить у  нас,  -  она  указала  на  копошащийся  мешок.  -
Подождите меня где-нибудь неподалеку,  пожалуйста.  Я  пойду  купить  себе
новое платье, ведь сегодня праздник.
     Герда двинулась к воткнутым в  землю  рогатинам,  на  которых  висели
разнообразные тряпки.  Навстречу  ей  из-за  большой  телеги  с  криком  и
улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие
на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду
со всех сторон, они стали кружить вокруг нее, вскидывая  вверх  деревянные
мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку сдаваясь  в
плен на милость победителя.
     Щуплый долговязый парнишка, по-видимому, бывший в этой армии вожаком,
в лучших рыцарских традициях склонился в почтительном поклоне  и,  положив
на  землю  свое  грозное  оружие,  приподнялся  на  носочки  и   попытался
поцеловать Герду в губы. Она отшатнулась, и с хохотом схватив сорванца под
мышки, перенесла его к повозке, словно  взяла  в  плен,  и  отпустила  ему
легкий подзатыльник.
     Мальчишка почесал патлатую голову, напялил  на  нее  упавший  шлем  и
повел свою армию дальше в поход, голося и присвистывая.
     - Ух, сорванцы, - прокричала Герда им вслед  и,  счастливо  улыбаясь,
пошла своей дорогой.
     - Она прекрасна, - восхитился Конан и двинулся вслед за ней.
     - Ты  должен  оставить  ее,  брат,  -  тяжело  вздохнув,  пробормотал
Рамирес.
     Конан,  ничего  не  ответив,   зашагал   в   сторону   дерущихся   на
импровизированном помосте полуобнаженных борцов. С минуту он  наблюдал  за
зрелищем, после чего, опустив голову, с печальным лицом уселся на  толстое
бревно.
     - Мак-Лауд, - Рамирес возник перед ним из пустоты как привидение, - я
родился 2447 лет назад. За это долгое время  у  меня,  кроме  всех  прочих
приключений, было три жены.
     - Это твои личные трудности, - огрызнулся Конан.
     Не обращая внимания на грубость, Рамирес продолжил:
     - Последняя была японкой. Ее отец,  Окадзаки  Масумунэ,  был  великим
мастером. Он делал мечи. И его мечи  единогласно  признаны  лучшими  всеми
знатоками. Это был гений. Он сделал для меня  этот  меч.  Единственный  во
всем мире.
     Рамирес извлек катану из ножен и протянул  ее  Конану.  Взяв  в  руки
оружие, Конан почувствовал,  что  оно  намного  легче  тяжелой  и  длинной
клейморы. Серебристо-голубая  сталь  играла  на  солнце,  а  вдоль  лезвия
отсвечивала радужная полоса.
     В полированной стали отражалось солнце, бросая  слепящие  зайчики  на
лицо Мак-Лауда; из этого сверкающего пятна на лезвии  на  Конана  смотрели
черные глаза странной формы и словно нарисованные. Тончайшие линии  бровей
подчеркивали их выразительность. Они прищурились в ласковой  улыбке,  и  в
капельках  зрачков  заиграл  яркий  свет.   Конан   задрожал.   Он   вдруг
почувствовал, что держит в своей руке чью-то нежную теплую руку с бьющимся
на запястье пульсом.
     Клинок задрожал. Видение исчезло.
     - Дочь старого мастера была так же единственна, как  и  этот  меч,  -
продолжал Рамирес, и голос его был тих и печален. - Прошу тебя,  Мак-Лауд,
отпусти ее.
     - Это слишком дорогой подарок, - ответил Конан, возвращая  катану.  -
Подождем, брат. Ты сам научил меня не торопиться.
     Не говоря больше ни слова, он поднялся и пошел туда, где  к  большому
шатру подъезжали все новые и новые посетители ярмарки.
     Рамирес остановил коня у подножия небольшого холма чуть южнее  гряды,
за которой отдыхала деревушка Глен-Финен.
     - Зачем мы приехали сюда? - спросил Конан, тоже остановившись рядом.
     -  Неужели  ты  забыл?  -  испанец  спрыгнул  с  коня.  -   Ты   что,
действительно не помнишь это место?
     - Ну, почему? Это то самое место, где... - Конан  замялся,  не  зная,
как сказать.
     - Да. Черный рыцарь. Именно поэтому я и нашел тебя. Нас очень мало, и
мы должны помогать друг другу.
     - Я помню тот день, - Конан кивнул.
     Громовой голос Черного воина вновь прозвучал у  него  в  ушах,  и  он
поежился, как от холода.
     - Было очень больно. Кто это был - в таких странных доспехах?
     Рамирес бросил на траву сумку для дичи, уселся на нее,  подобрав  под
себя ноги, и сказал:
     - Это Крагеры. Очень древний народ.
     - Откуда они? Я раньше о них ничего не слышал.
     - Это не удивительно, Мак-Лауд. Их не так  много,  но  физически  они
значительно выносливее обычных людей. Кроме того, они дики  и  беспощадны.
Они бросают своих детей в ямы с дикими  собаками,  и  те  дерутся  с  ними
насмерть. Это гроза всех смертных. Хуже чумы.
     - И всем им дано бессмертие?
     - Нет, только некоторым.
     - Таким, как Черный рыцарь?
     - Да. И если он победит в схватке с нами, то обычные люди будут вечно
страдать. Потому что мир будет погружен в  хаос  бессмысленной  борьбы  за
существование. В борьбу ради борьбы.
     - И что тогда?
     - То, что я сказал.  В  такой  борьбе  люди  не  только  гибнут.  Они
ожесточаются и перестают быть людьми.
     - Я понимаю. Но как же тогда сражаться с такими?
     - Ну-у... - Рамирес поднял брови, и  его  лоб  покрыла  густая  сетка
морщинок, - надо уметь пользоваться  данной  тебе  силой,  быть  настоящим
воином и помнить о своем предназначении. Дерзать и делать все, что можешь.
Ведь в конце концов останется  только  один.  И  в  зависимости  от  этого
определится, каким будет мир после бессмертия. Твоего и моего.


     Свинцовые тучи собрались в небе, предвещая наступление грозы. Рамирес
отошел от жарко пылающего камина и сел на небольшой табурет, облокотясь на
темные дубовые доски стола. Герда отложила клубок овечьей шерсти и,  убрав
с лица растрепавшуюся челку, спросила:
     - Ты замерз?
     - Да. Мои кости чувствуют изменение  погоды  и  не  выносят  сырости,
милая Герда. Я люблю жить на юге, - тяжело вздохнув,  проговорил  Рамирес,
отпивая из глиняной кружки терпкое теплое вино.
     - Ты  мне  обещал  дорассказать  историю  о  своих  приключениях  при
испанском дворе, - напомнила девушка.
     - Ну  разумеется,  -  он  кивнул.  -  На  чем  я  тогда  остановился?
Напомнишь?
     Первые вспышки молний заблестели тонкими огненными нитями  за  узкими
окошками башни, бросая резкие тени на лица  сидящих.  Ударил  гром.  Герда
вздрогнула.
     - Ты рассказывал о кареглазой красавице Маргарите.
     - Так вот, - Рамирес привычным жестом закрутил усы, - я  был  безумно
влюблен в нее. Только о ней и думал. Ни о чем другом. Это  было  словно  в
страшном сне.
     Герда заулыбалась и напомнила дальше:
     - Тогда отец запер ее в верхних покоях дворца. А потом?
     - Да, сущий демон был этот герцог, - Рамирес расхохотался. -  Но  мои
друзья устроили мне свидание с ней. Ночь тогда выдалась  почти  такая  же,
как сегодня.
     Раскаты грома потрясали стены башни. Рамирес замолчал, вслушиваясь  в
доносящийся гул разбушевавшегося ненастья. Герда удивленно  посмотрела  на
него и спросила:
     - Ну а что же было дальше?
     - Я взобрался на крышу. Прикрепил к шпилю  оставленную  мне  друзьями
веревку...
     - Это, наверное, очень высоко?
     - Не очень, - Рамирес прищурился. - Как две эти башни.
     - Ты испугался?
     - Ее окно было под самой крышей. Но  что  значат  какие-то  временные
трудности, когда идешь к даме сердца? Ветер звенел у меня в ушах, но я был
одержим целью и ничего не видел. Только ее  божественные  черты  грезились
мне в темноте. Раскачавшись на веревке, я влетел в открытое окно...
     - И она бросилась в твои объятья?  -  восхищенно  попыталась  уладить
девушка исход романтического предприятия.
     - Увы, милая Герда,  -  он  покачал  головой.  -  К  сожалению,  моей
прекрасной дамы уже не было, - Рамирес залпом осушил свою кружку. - Но  не
огорчайся, милая Герда, зато там была другая дама.
     - И что же?
     - Я представился той даме, которая была  в  комнате,  и  она  любезно
согласилась мне помочь в этом щекотливом деле.
     Герда захохотала, а потом, взяв  в  руки  большой  кувшин  с  широким
горлышком, спросила:
     - Ты еще вина хочешь?
     - О да, с удовольствием, - Рамирес протянул кружку.
     Отставив кувшин,  она  приготовилась  слушать  дальше,  а  неутомимый
рассказчик поднес руку к губам и вдруг замер. Его лицо стало необыкновенно
серьезным и  сосредоточенным,  а  взгляд  жестким,  не  видящим  ничего  и
одновременно видящим все.
     Ощущение смертельной опасности  вместе  с  холодными  порывами  ветра
ворвалось в узкие проемы окон, поднимая в воздух стаю голубей, живущих  на
верхних деревянных  балках,  торчащих  из  стен  башни.  Отбросив  кружку,
Рамирес вскочил с табурета, выхватывая из ножен меч.
     - Что случилось? - Герда  тоже  встала,  недоуменно  осматриваясь  по
сторонам.
     - Герда! - испанец бросил  на  девушку  беспокойный  взгляд.  -  Беги
отсюда! Беги! Быстро!
     Раскат  грома  потряс  башню.  Она  задрожала,  словно  в  лихорадке.
Внезапно массивная  дубовая  дверь  разлетелась  в  щепки,  и  на  пороге,
разбрасывая обломки досок, возникла почти восьмифутовая  фигура  человека.
Бешеные  порывы  ветра  трепали  его  густую  черную   шевелюру.   Крепкое
мускулистое тело, одетое в странного вида кожаную куртку с узкими рукавами
и черные штаны из грубой, плохо  выделанной  кожи,  наводило  на  мысли  о
многих битвах.
     Незнакомец встряхнул головой, сбрасывая с волос щепки разбитой двери,
и осмотрел  помещение.  Его  глубоко  посаженные  глаза  казались  черными
точками, горящими ненависть