ческий меч, эсток - меч-шпага позднего рыцарства, кончар -
граненый азиатский клинок, спада - длинный меч римской конницы,  акинак  -
скифский меч, скрамасакс - оружие германцев; расшифровку прозвищ Катана  и
Клеймора см. в тексте]
     - Клеймора с Катаной, Страж. Предводитель вытребовал его к себе.
     Страж Границ, которому в этой  битве  надлежало  быть  предводителем,
свел брови. Не бывало ранее, чтобы Катана выделял кого-либо!
     Но - не время для раздоров. Останется жив - спросит у Катаны. Однако,
не остаться ему в живых...
     Тяжело ступая, прошелся Страж вдоль замерших рядов. И все видели, что
висит у него на груди Запретное - жезл свинца и пламени.
     Ропот  прошел  по  шеренгам,  но  притих,  потому  что  страшен   был
окаменевший  взгляд  предводителя.  И  совсем  замер,   когда   роптавшие,
присмотревшись, увидели свежую зарубку на этом жезле...


     Жезл тот был добыт Махайрой этой же ночью, пять часов назад.
     Обходил посты он - и услышал тихий говор за скалой.  Услышав,  понял,
что это вражеские разведчики, тоже желающие проверить, бдят ли на постах.
     Судя по звуку, их было трое. Но  они  не  ждали  нападения  так,  как
должно ждать его вблизи чужого лагеря.  Уверенность  была  в  их  голосах,
уверенность и презрение к своим противникам.
     Извлек Махайра свой меч и прыгнул за угол скалы, прямо в вой и крик.
     Их было не трое, а четверо: подвел Стража слух. Но их подвела вера  в
силу своего оружия. Подвела десятикратно.
     Ни один из врагов не успел пустить его в  ход,  всех  уложило  гнутое
лезвие - четвертый уже падал, а первый еще не успел упасть. Махайра  стоял
над ними, переводя дыхание.
     Один раз клинок его встретился не с живым  мясом,  а  со  сталью,  и,
звякнув, отбил ее в сторону.  Это  был  единственный  звук  за  все  время
схватки. Следующий взмах поправил дело.
     Что же, однако, попало ему под удар?
     Это был не меч.
     И не секира.
     Наклонившись, с гневом и болью увидел Страж,  что  все  четверо  были
вооружены  Запретными  предметами.  Ибо  только  оружие  ближней   схватки
разрешают Право и Обычай в боях между людьми.
     Ни энергия Взрыва, ни энергия Луча, ни энергия  Пламени  не  являются
разрешенными. И даже не потому, что такой бой несправедлив.
     Не более несправедлив он, чем клинковая схватка. Так же требует он  и
мужества, и умения.
     А потому, что кровав он! Небывало кровав. Немыслимо.


     Только  один  из  жезлов,  в  которых  быстрый  огонь  раз  за  разом
выбрасывает  кусочки  металла,  взял  Махайра.  Именно  тот,  по  которому
пришелся его удар.
     Взял он жезл для себя. И  не  жалел,  что  оставил  лежать  на  снегу
остальные три.
     Потому что даже победа хороша не любой  ценой.  Сейчас  же  о  победе
вообще не  будет  речи.  Не  выстоять  четырем  жезлам  против  вражеского
Священного отряда, который поголовно жезлами вооружен.
     Да и не одни жезлы у них, наверное.
     Равно как и не один отряд пойдет в атаку...
     Лишь он сам, предводитель, может взять грех на свою совесть. Он будет
стрелять из жезла не ради победы, которая невозможна, а  для  того,  чтобы
запомниться врагу и в поражении.
     Нарушение запрета не ляжет пятном на души его  товарищей.  И  на  его
душу тоже не должно лечь, ибо предводитель имеет  право  на  многое,  если
идет в бой без расчета вернуться из боя.
     А если все же запятнает, обречет на вечные муки - ну что ж...
     Не пристало воину более заботиться о  спасении  своей  души,  чем  он
заботится о спасении собственного тела!


     - Что видите? - спросил Махайра.
     И ответил ему Скрамасакс, самый зоркий из всех:
     - Вижу: чернеют фигуры над горизонтом.
     - Узнаешь ли их?
     - Трудно не узнать... Это воины, которые идут на нас.
     - Найдется, кому встретить их, - улыбнулся предводитель.
     ("Встретить, но не остановить..." - добавил он про себя.)
     Кто-то за его спиной затянул "Сагу о Крагерах".


     Сага о Крагерах, потомках Крагеров.
     "Неведомо,  таковы  они  от  рождения  или  становятся  такими  после
рождения. Не кормят их женщины детей грудью, а отдают их щенным сукам.  Не
играют их дети друг с другом - грызутся со щенятами в норах.
     Когда же входит их подросток  в  возраст,  и  время  ему  становиться
юношей - приводят его в зал, где вырыта яма, обнесенная частоколом.
     И сажают его в яму, отобрав одежду и все, что может служить  оружием,
оставляя лишь собственные руки и зубы, данные ему от природы.
     И одного за другим пускают в яму могучих псов, его молочных братьев.
     И говорят: "Убей!". И убивает он своим природным оружием тех,  с  кем
испил молоко из одних сосцов.
     А от частокола ярусами вверх уходят скамьи, где сидят  взрослые,  что
прошли уже это испытание. И смотрят: останется ли жив? Силен ли? Ловок ли?
Не жалостлив ли?
     Убив же всех, выходит он из ямы и, не  смыв  крови,  садится  с  ними
наравне. Тогда получает он меч, плащ и имя.
     Тот из них, кто не падет в бесчисленных битвах, живет жизнью  хищника
до старости, ходя в разбойные походы всякий раз, когда к  клинку  приходит
желание пролить кровь - а неведомы ему иные желания!
     И умирают их старики в походах, падая головой вперед, так как  нет  у
них человеческой старости, ибо нет и человеческого детства.
     Страшно смотреть  им  в  глаза,  сверкающие  из-под  нечесаных  лохм,
которые ниспадают, как лошадиная грива.
     Вожди их бьются мечами с рукоятью из  человеческой  кости  и  лезвием
длиной в рост мужчины, что разрубают волос на воде.
     Не обойтись такому мечу без  крови  сроком  более  семи  дней,  иначе
потребует он крови своего хозяина.
     Вождем же может стать лишь тот, кто сумел сразить три раза по  девять
врагов и завладеть их добром и женщинами.
     У прочих же не в ходу мечи, раздают  они  удары  железными  цепами  с
тремя девятизвенными цепочками, на каждой из которых по три железных шара.
     И семь железных шипов венчают каждый шар, и нет среди них ни  одного,
который бы не был смазан ядом.
     Одолев защитников, входят они в селение и рубят все,  что  шевелится,
дышит, вопит от страха на руках у матери.
     Право и Обычай у них свои, а иных они не признают.
     Горе тому, кто встанет против них, ибо воистину бой с ними - не песнь
победы, но похоронная песнь!
     Неведомо их начало и конец, равно как и граница их власти.
     Лишь на Священной Земле иссякает их сила, но ведь все  силы  иссякают
там, даже те, которые могли бы остановить род Крагеров..."



                                    5

     Катана первым различил далекий грохот. Он остановился, прислушиваясь.
Остальные продолжали движение: мало ли какие звуки рождает  снежная  даль,
до того ли сейчас?!
     Грохот повторился.
     А потом он повторился еще раз. И еще. И -  без  конца.  Тогда  уже  и
самые недогадливые из идущих придержали шаг, оглядываясь в недоумении.
     Прислушавшись, можно  было  различить  двойную  сущность  доносящихся
звуков: короткий взревывающий гул - и резкий сухой  удар  через  несколько
мгновений после этого. Но вскоре и выстрелы, и разрывы слились в  сплошном
едином громыхании.
     Впрочем, только Катана знал, что это звуки выстрелов и разрывов. Да и
он не знал - догадывался.
     Некому и неоткуда здесь было знать наверняка, что это за штука  такая
- канонада...
     И еще Катана услышал - на сей раз это услышал  он  один,  потому  что
только он знал, чего можно ожидать, к чему нужно прислушиваться, - дробный
частый перестук. Будто где-то вдалеке рвали на полосы прочную материю.
     Столь прочной она была, что каждая ее нить,  сопротивляясь,  издавала
свой собственный треск. Отчего нити рвались не сразу, а по очереди.
     Очереди...
     - Что это? - спросил его кто-то растерянно.
     - Обвал в горах... - с видом знатока пояснил другой.
     Катана перевел взгляд на него.
     - Обвал, говоришь?!
     - Конечно! Снег сходит. Что же еще? - ответил тот не менее уверенно.
     Они не понимали... Ни один из них не мог даже представить  себе,  что
это такое - нарушение Запрета. Да и откуда им взять понимание этого?
     Соблюдение Права и Обычая приходило в душу  каждого  со  времени  лет
короткого роста. Было оно естественным, как еда, как  дыхание.  Как  песня
матери для ребенка. Как меч на боку - для взрослого.
     Как сама жизнь...
     - Значит, снег... - повторил Катана в задумчивости.
     И, повернувшись к строю, резко и четко выкрикнул слова приказа.
     Приказ этот был  совершенно  немыслим,  невероятен.  Замер  Священный
отряд в неподвижности, и каждый думал, что ослышался.
     Как это - идти назад?
     Как это - спасать свои жизни, пусть даже жизни женщин и детей  своего
клана?
     (Последнее было немыслимо вдвойне,  ибо  не  меньше  четвертой  части
Священного отряда составляли женщины  -  в  мужских  костюмах,  с  мужским
оружием. Недостало мужчин в клане, чтобы дважды  набрать  священное  число
пятьсот.)
     Как это - не идти на выручку своим из  передового  отряда?  Разве  не
затем снарядили их?
     - Не идти! - сказал Катана, и голос его был  звонок,  словно  клинок,
вырывающийся из ножен.
     А потом он продолжил, и на сей раз клинок  его  голоса  проскрежетал,
словно был он уже стерт, иззубрен, сломан о вражеские доспехи:
     - Нет больше передового отряда...
     И все в строю вдруг осознали, что гул канонады затих.  Осознав  же  -
повиновались команде.


     А передовой отряд в это время еще существовал. Хотя действительно его
борьба и жизнь уже близились к концу.
     И уж конечно, он не продержался бы до той минуты, когда на  помощь  к
нему смог бы прийти резервный отряд. Да  и  расклад  сил  был  таков,  что
резерв имел возможность разделить с авангардом лишь гибель - не победу...


     "Умен был  Ингкел,  прозванный  Махайрой,  умен  и  опытен  в  ратном
искусстве. Не случайно его полторы дюжины лет звали Стражем Границ.
     Даже сейчас, когда искал он лишь славной гибели,  так  как  ясно  уже
было, что никому не устоять, когда идут войной сыны Крагеров с  Запретными
жезлами в руках, - даже сейчас он заботился о том, чтобы гибель эта дорого
обошлась врагу.
     К тому же ему легче, чем Катане, было убедить своих  людей  выполнять
его указания - а эти указания тоже были немыслимы для тех, кто сам  знаком
с мастерством ратоборца.
     За него убеждал отнятый у лазутчиков жезл. Больше же  всего  убеждала
зарубка возле прицела.
     Значит, и впрямь можно если не спасти свою жизнь, то  продать  ее  за
изрядную цену...


     - А теперь что видишь ты?
     И вновь отвечал зоркий Скрамасакс, лежа  на  вершине  высочайшего  из
окрестных холмов.
     - Вижу: идут  враги  тремя  отрядами.  Каждый  из  них  числом  равен
полутора Священным.
     - Что ж, число - не сила. Когда схватятся они с нами, куски их смогут
пройти в решето. Не видишь ли чего еще?
     - Вижу. В руках у каждого из идущих Запретный жезл. Но цепы  свои  не
оставили они, несут за плечами.
     - Не видишь ли, как идут отряды?
     - И это вижу я. Первые два - в паре дюжин шагов один впереди другого.
Задний - в четырех сотнях шагов от них.
     - Плоха эта весть...
     Промолчал Скрамасакс, не зная, что отвечать Махайре.
     - Не видишь ли странного в рядах дальнего из отрядов?
     - Вижу и это. С боков его влекут тяжелые стволы  на  колесах,  числом
дюжина без двух. Следом за каждым влекут ящики.
     - Знаешь ли, как зовутся эти стволы, для чего они служат?
     - Неведомо мне это, Страж.
     - Запомни же на всю  свою  жизнь,  то  есть  на  сегодня:  бомбардами
зовутся они. Это оружие Запрета, как и жезлы в руках у Крагеров...
     - Запомню, Страж...
     - Знай: мы не сумеем вовсе помешать врагам пустить их в ход.  Но  так
сделаем, что пустят они их в ход в миг, удобный для нас, а не для  них.  И
еще знай: даже это нас не спасет.
     - Лишнее говоришь, Страж. Давно я понял это...
     - Так знай же то, чего ты еще не понял: Катана может  успеть  к  полю
боя. Но не успеет он.
     - А это - вдвойне лишнее ты сказал, Страж.  Не  стану  выслушивать  я
хулу на Катану даже из твоих уст!
     - Не хулу я говорю. Мы  -  последние  на  Зайсте,  кто  стоит  против
Крагеров. Проиграв здесь - где  выиграем?  На  кого  поле  битвы  оставим?
Ведома мне мудрость Катаны. Знаю я,  что  стократ  ему  легче  умереть  на
бранном поле, чем поступиться честью. Но предоставить Злу полную победу  -
не стократно, а тысячекратно тяжелее!
     - А разве есть у него выбор? У него - и у всех нас?
     - Есть. Но не спрашивай меня об этом.
     - Я понял тебя, брат мой... Слава Катане, если он все же  придет.  Но
если не придет - слава ему вдвойне!
     Впервые Мак Айлиль назвал Махайру не так, как полагалось бойцу  звать
командира. И улыбка тронула губы Ингкела, видимые сквозь щель забрала.
     - Ты прав, брат... Теперь скажи: видишь ли ты предводителя Крагеров?
     - Не знаю, предводитель ли он, - но кто-то идет во  главе  одного  из
отрядов, и при нем свита с большими мечами. Высок он ростом, а на голове -
шлем с забралом в виде птичьего клюва.
     - Ставлю голову против мизинца  левой  ноги:  идет  он  во  главе  не
ближайшего, а третьего из отрядов!
     - Не приму твою ставку,  брат...  Он  действительно  идет  с  третьим
отрядом, отчего я и усомнился в его предводительстве. Скажи: как  возможно
это?
     - Да вот уж таков он...
     Ингкел не добавил - "брат". И Мак Айлиль понял, что  теперь  командир
для него вновь - не брат, а Страж Границ. Стража же  принято  называть  по
должности и по прозвищу.
     Значит, и сам он теперь для Махайры - снова и до конца - не  брат,  а
воин. Не Мак Айлиль, а Скрамасакс.
     Что ж, иначе и не может быть в битве...
     - Неужто трус он, их предводитель?  Но  как  могут  Крагеры  идти  за
трусом? Хуже того - впереди труса?!
     - Нет, воин, мужества ему не занимать. Однако преступивший  Запрет  в
одном - в другом тоже преступит... Жизнь ему дороже, чем Честь.
     С минуту молчали они, глядя  на  приближающиеся  цепи.  Потом  шагнул
Страж Границ вниз, к своему отряду. И воин последовал за ним.



                                    6

     Крагер всех Крагеров мерно шагал впереди третьего отряда. Плевать ему
было на геройство -  во  всяком  случае,  на  геройство  в  понимании  тех
недоумков, которые посмели бросить вызов его власти.
     Не трижды по девять,  а  сто  раз  по  девять  врагов  сразил  он  во
множестве битв, прежде чем смог увенчать  себя  шлемом  предводителя.  Для
этого, кстати, пришлось ему снять этот шлем со  своего  предшественника  -
вместе с головой, разумеется...
     Это было нелегко. Но он не колебался и мгновения, прежде  чем  начать
бой.
     Однако  в  том-то  и  дело,  что  было  это  до  того,  как  он  стал
предводителем, Крагером  Крагеров  -  зверем  суши,  драконом  вод,  орлом
поднебесья!
     Он ступал тяжело. Был он столь велик телом, что  только  из-за  этого
обычно проваливался в снег до середины голени там, где обычный воин увязал
по щиколотку.
     Сейчас же,  кроме  непомерной  груды  собственных  мускулов,  был  он
отягощен еще и весом двойного панциря. Ни к чему Крагеру  Крагеров  глупая
смерть от случайного удара - даже  если  такая  смерть  почитается  высшей
доблестью.
     Чуть ли не столько же, сколько панцирь, весил гигантский меч-эспадон,
который предводитель нес на плече.
     Поэтому при каждом шаге проваливался он выше колена.
     Рядом плотным четырехугольником шагала свита, звеня  сталью  наборных
доспехов. Не свита - личная гвардия. Самые отчаянные головорезы, преданные
ему душой и телом.  Впрочем,  до  конца  он  мог  полагаться  лишь  на  их
"телесную" преданность - да и не было ведь ему никакого дела до их души...
     Ровным счетом никакого...
     Впрочем, это такие молодцы, для которых не только  душа,  но  и  куда
более грубые материи не характерны.
     Обдумав  эту  мысль,  он  усмехнулся.  Лицо  его  отливало   страшной
бледностью, и черными дырами казались на нем провалы  глаз.  Но  щеки  его
полыхали свежим румянцем, и красны были губы его под клювастым  наличником
шлема.
     Красны, как у грудного младенца.
     Или у вампира, пьющего человеческую кровь...
     При этой мысли снова усмехнулся тот, кого на Зайсте называли Крагером
всех Крагеров. В Шотландии шестнадцатого века его будут звать Мак-Крагер.
     В Америке же века двадцатого - Крюгер. Виктор Крюгер.
     Что означает "Крюгер-победитель".


     Гвардейцы действительно были отборными рубаками. Каждый из них нес на
плече такой же эспадон,  как  Крагер  Крагеров.  На  плече  -  потому  что
невозможно выхватить из-за пояса оружие, один лишь клинок которого длиннее
перехвата руки.
     Не просто длиннее руки,  а  в  человеческий  рост.  В  рост  высокого
мужчины. Под стать ему и рукоятка, обложенный человеческой костью эфес для
двуручной рубки - в треть длины лезвия.
     Такими мечами сокрушают древка копий, по три-четыре на один  взмах  -
если ощетинится ими вражеская фаланга, выдвигая на несколько  шагов  перед
собою копейную стену.
     Или же - для другого еще пригоден эспадон. Поэтому и  вооружаются  им
не просто те, кто длиннорук и  ловок,  но  прежде  всего  -  бойцы  личной
охраны. Те, кто сопровождает командующего...
     Если окажется повергнут командир в гуще схватки  -  встанут  над  ним
телохранители и опояшут его сияющим  кольцом  стали  поперечником  в  семь
локтей. Дадут подняться.
     Ибо мало у кого хватит решимости  шагнуть  в  образованный  страшными
размахами круг, над которым гудит и стонет пластуемый железом воздух. Да и
недостаточно  одной  решимости.  Мастерством  же  клинкового  боя   редкий
сравняется с носителями эспадона.
     Впрочем, мастерства - тоже мало. Испокон веков Крагеры не стремятся к
условиям честного  боя.  Поэтому  каждый  клинок  от  жала  до  крестовины
тщательно, любовно смазан ядом.
     Трупным ядом. Добывают его Крагеры из тел убитых врагов. Врагов же  -
не хоронят.
     Быть может, в данном случае это  даже  излишне:  ведь  тот,  по  кому
придется удар эспадона, умрет не от яда... Нет, не излишне это!
     Ореол лютого  страха  исходит  от  Крагеров:  от  них  самих,  от  их
поступков. Их взгляда... Запаха немытой кожи...
     От их оружия...
     И он, этот ореол, словно удлиняет  их  мечи.  На  четверть.  А  то  и
наполовину.
     Если противник не сумел укрепить свой дух - то десятикратно удлиняет.


     На сей раз гвардейцы не собирались пускать в ход мечи. В руках у них,
как и у всех остальных воинов клана, были Запретные жезлы огня и металла.
     Нет, не жезлы - автоматы. Крагеры не нуждаются в словах-заменителях!
     Крагер всех Крагеров величественным  жестом  простер  вперед  руку  в
латной рукавице.
     - Смотрите! - сказал он.
     - Мы смотрим, вождь! - многоголосо ответили ряды.
     - Смотрите и запоминайте!
     (... - Запомним... - отозвалось эхо от дальних холмов.)
     - Запоминайте на века, какая участь постигает противящихся нам! Всех,
кто...
     Продолжения   не   последовало.   Предводитель   осекся,   пристально
вглядываясь в морозную дымку над белой равниной. Туда, где, растянув цепь,
находились сейчас передовые отряды.
     Что-то происходило там, вдалеке.
     Что-то совсем иное, чем ожидалось...


     Да, этот день запомнится на века. Но запомнится иначе.
     Не о Крагерах будут петь хвалебные песни. И саги сложат не о них.
     И вообще, имя Крагеров будет в  этих  сагах  начинаться  с  маленькой
буквы. Если, конечно, кто-нибудь удосужится записать  слова,  слетающие  с
губ слепых певцов.
     Даже не именем оно будет считаться, а проклятьем, ругательством.  Так
и поведется с тех пор.
     Потому что не всякая  победа  -  победа.  И  не  всякое  поражение  -
поражение.


     "...Никогда не разлучают бойцов Священного отряда. На то  он  и  есть