но.  Но  с  порывом
зимнего ветра с неба срывается снежинка, огромная, нелепая,  желто-красная
бестия...  Приближаясь,  она  растет,  растет...  Вот  она  уже  с  дом...
Перепоночки ледяные, прозрачные кружева легкого инея, как бетонные  балки.
Все ближе, ближе... Вдребезги. Разве что-то может случиться, если  разбить
невидимое зеркало  или  сжечь  несуществующую  фотографию?  Тяжелый  дождь
острых невидимых осколков: кап-кап... Стеклянные лужи  над  головой  то  и
дело выливают за шиворот потоки остро отточенных  капелек.  Сталь  зеркала
исходит  холодом  и  плачет,  плачет:  зиль-бер.  В  серой  бездне  клинка
отражается желто-красный вихрь. Он  облетает,  срываясь  с  черного  пепла
голых веток, оставшихся после пожарища.
     Холодно.
     Ребекка распахнула двери спальни и  по  коридору  вышла  на  террасу,
окруженную  огромными  вазонами.   Шелковая   широкая   рубаха   мгновенно
взвихрилась под обжигающими потоками утреннего ветра. Сегодня  именно  тот
день, которого она ждала  все  эти  проклятые  годы.  Пронзительная  сталь
морозного воздуха хрупкой тонкой пеленой окутала весь  мир.  Она  облепила
мир с головы до ног, приросла, как кожа.
     Молниеносный  взмах  сабли,  рассекающей  хлестким   ударом   упругую
свежесть, решит сегодня все, а дальше - долгожданное тепло,  бьющее  через
ровные края свежей раны.
     - Ребекка...
     - Да, Уолтер.
     - Ребекка. Этот костюм - это именно то, что тебе  нужно.  Брюнетка  в
алом... Я мечтал всю жизнь.
     - Она твоя.
     - Ребекка...
     Кровавые языки пламени  облизывают  черный  бархат  осенней  полночи,
тепло и уютно... Было... Пока ледяной порыв прозрачной стали не  уничтожил
все, что так дорого, пока ветер не засыпал мир  желто-красным  листопадом.
Год за годом, тысячу  жизней,  миллион  лет  беспощадных  тренировок,  всю
вечную осень она готовилась, чтобы однажды ответить на мучивший ее вопрос.
Хватит  ли  у  нее  ненависти,  чтобы  смыть  этот  желто-красный   поток,
захлестнувший все ее существо, серым холодом стали.
     Оранжевый диск на  пятнистом  полотне  и  черный  хрупкий  пепел  под
ногами, а между ними плотная, всепоглощающая серая  реальность  клинка.  В
ней, как в гигантском аквариуме, плещутся мужчины, женщины, дети...
     Вдыхая сталь, что может делать человек? Только бесконечно  кружить  в
вальсе с тряпичной белой куклой, прозрачной, как  несуществующее  зеркало.
Нежный осенний танец вокруг кровавого сгустка. Трехгранное  лезвие  гнется
дугой, в помертвевших глазах тонут мутнеющие  зрачки,  заволакивая  черным
пеплом бешеный холод пожарища, горло захлебывается. Это последний поцелуй.
Брюнетка в алом...
     - Она твоя.
     - Но хватит ли у тебя ненависти?
     - Я тебя люблю.
     - ...брюнетка в алом...
     - Я тебя люблю.
     - Ребекка...
     Она выдергивает из манекена прозрачный ручей стали и вытирает  клинок
кружевным платком с монограммой  "У.Р.".  Желто-красная  ткань  постепенно
окрашивается, превращаясь в  кровавую;  пепел  летит,  кружась  в  осеннем
ветре. Сегодня начнется зима.
     - Скоро Рождество.
     - Да, дорогой, а потом опять наступит осень.
     - Глупышка, потом будет весна. Скоро придет Рождество.
     - Да, дорогой. За окнами холодно, промозглый ветер,  с  утра  моросит
дождь, колючий, как осколки зеркала. Разожжем камин?..
     - Ребекка...
     Она  садится  в  машину  и  едет  по  осенним  улицам.  Город  только
просыпается. Тяжелые капли бегут по  щекам,  мерзнут  на  холодном  ветру.
Брюнетка в алом... Слезинки  звонко  падают  в  пепел  жизни,  выстукивая:
зиль-бер, зиль-бер.
     Зильбер.


     В антикварном магазинчике было пусто. Так  рано  посетители  сюда  не
заглядывали, а хозяева, по-видимому, находились где-то поблизости, в жилой
части двухэтажного домика.
     Ребекка вошла в помещение  и  осмотрелась.  Вон  он.  В  застекленном
небольшом шкафчике, висящем на стене...
     Услыхав,  что  пришел  посетитель,  Тесса,  находящаяся  в  комнатке,
соседней с торговым залом, громко крикнула:
     - Одну минутку. Извините, я сейчас к вам подойду.
     Ребекка размашистым шагом, не спеша, уверенно прошла через  весь  зал
и, открыв нехитрый замочек  стеклянного  шкафчика,  распахнула  прозрачную
дверцу. Это была она, его сабля. Именно то, что она так долго искала и  на
что никак не решалась предъявить свои права. Но сегодня особый  день.  Она
протянула руку и  вновь,  как  много  лет  назад,  почувствовала  знакомую
тяжесть и гладкую, как кошачья шерстка, полировку металла.
     Сбоку раздались шаги и вошла Тесса. Увидев,  что  посетительница  без
спроса открыла витрину, она спросила:
     - Что вы делаете?
     Посетительница повернулась к хозяйке магазинчика лицом, - и та  сразу
узнала в ней Ребекку, которая внезапно зашипела, как разозлившаяся  кошка,
и, выставляя вперед острый коготь зильбера, сказала:
     - Беру то, что по праву принадлежит мне.
     В голосе гостьи было столько ненависти, что у Тессы по спине побежали
мурашки. Она поняла,  что  эта  женщина,  доведенная  до  отчаяния,  может
решиться на все, что угодно.
     - Ваш муж дома?
     - Нет, я одна, - ответила Тесса и, указывая на саблю, спросила. -  Вы
хотите это украсть?
     - Эта сабля, - невозмутимо ответила  Ребекка,  -  принадлежала  моему
жениху. А теперь должна принадлежать мне.
     Она взмахнула зильбером,  бешено  сверкнув  своими  черными  глазами.
Тесса  быстро  сообразила,  что  лучше  всего  с   такой   посетительницей
разговаривать на большом расстоянии, и зашла за широкий стол,  на  котором
были выставлены  мелкие  побрякушки.  Оттуда  уже  она  решила  продолжать
разговор.
     - Дункан был прав, - сказала она. - Вы  были  помолвлены  с  Уолтером
Райнхардтом.
     - Да, - горько воскликнула Ребекка. - Но он погиб.
     - Вы ничего не знаете, - пыталась объяснить  ей  то,  что  произошло,
Тесса.
     Она понимала, что несчастная женщина может совершить самую большую  и
неисправимую ошибку в своей жизни.  Райнхардта  она  себе  не  вернет  вне
зависимости от того, жив он или умер,  а  сама  погибнет.  Ее  убьет  либо
Дункан, если она попытается  его  убить  и  узнать  его  тайну,  либо  сам
Райнхардт, если она найдет его и тоже узнает  тайну  бессмертных.  Поэтому
Тесса  решила  попробовать  отговорить  Ребекку  от   этого   смертельного
предприятия.   Она   так   разволновалась,   что    даже    вышла    из-за
демонстрационного стола.
     Но Ребекка не хотела ничего слышать.
     - Я все знаю, - фыркнула она, поднося острие сабли к груди Тессы.
     Но та, не обращая внимания, старалась объяснить:
     - Вы не понимаете с чем вы имеете дело!
     - Это вы не понимаете, с кем вы имеете дело, - оскалилась брюнетка. -
Мак-Лауд - убийца!
     В ее глазах пылал гнев.
     Но Тесса ни на что не собиралась обращать внимание.  Ни  на  то,  что
собеседница взбешена, ни на то, что прямо перед ней  острый,  как  бритва,
клинок, готовый пронзить ее  тело.  Она  хотела  только  одного  -  спасти
несчастную женщину от нее же самой. И поэтому она отодвинула рукой  саблю,
словно перед ней была не сталь, а папье-маше, и горячо заговорила:
     - Вы ошибаетесь. Я вам сейчас все объясню...
     - Я не хочу ничего  слышать,  -  вдруг  совершенно  спокойно  сказала
Ребекка и опустила саблю. - Эта сабля у него, - голос ее задрожал, - а она
могла достаться ему только, если он убил Уолтера. Теперь  я  уверена,  что
Мак-Лауд его убил.
     - Но, черт возьми, - закричала Тесса,  -  если  вы  так  думаете,  то
почему же вы не обратились в полицию?
     - Я обращалась, но не было никаких  доказательств.  Не  было  ничего,
даже тела. Но теперь у меня есть сабля. И я сделаю с ним то, что он сделал
с Уолтером. Я убью его.
     Ребекка развернулась и решительно пошла к выходу. Тесса ничего больше
не могла сделать, и ей не оставалось ничего, как  только  попробовать  еще
раз убедить фехтовальщицу.
     - Подождите, - вслед ей воскликнула Тесса, - все совсем не  так,  как
вы думаете!
     Но тщетно. Дверь захлопнулась за ранней посетительницей.


     Ночной город был темен и пуст и пугал жителей осенней отчужденностью.
Поэтому на центральных улицах, освещенных  вечерней  иллюминацией,  быстро
сновали редкие пешеходы, стараясь поскорее укрыться  от  холодного  сырого
ветра в своих домах. Осенние вечера не всегда располагают к  прогулкам,  и
Мак-Лауд, - как впрочем, и все жители городка, -  спешил  домой.  Он  гнал
машину по залитому холодными огнями проспекту и думал, думал...
     История, которая закружила их с  Тессой,  как  осенний  вихрь  кружит
опавшие разноцветные листья, грозила бедой  гораздо  более  страшной,  чем
простуда.
     "Что делает людей такими, какими они есть, - размышлял  он,  чувствуя
себя таким  далеким  от  всего  мира,  таким  отрешенным  от  обыкновенных
человеческих проблем, как будто  жил  в  другой  галактике.  -  Интересно,
задумывался ли кто-то об этом? Одни рождаются хорошими, другие -  плохими,
а есть еще такие,  которые  рождаются  бессмертными,  и  они  тоже  бывают
разными. Но из них в конце концов останется только один.
     (Бессмертие  для  Райнхардта  всегда  было  лишь  игрой,  в   которой
действовали лишь его правила, а проигравший платил за все смертью. Но зато
выигравший не жалел ни о чем).
     А что такое бессмертие для меня? Зачем мне  эта  неоправданно  долгая
жизнь, если мне не нравится сама идея вечной игры и я не понимаю ее  цели.
И вообще я не думаю, что это игра.
     Я никак не могу понять почему  мы  чем-то  отличаемся  от  остальных!
Почему Конан, я и другие - это одно, а  Слэн,  Райнхардт  и  еще  сотни  -
другое? Почему, если мы выиграем, то будет все хорошо, а если  они,  -  то
все плохо? Почему?!.
     За столько лет мне чертовски надоело ломать голову над этим вопросом,
который все равно невозможно решить. Мне иногда  кажется,  что  я  мучаюсь
дурацкими несуществующими проблемами, а вокруг меня умирают люди.  У  меня
есть много времени для того, чтобы любить их, быть с ними, но пока я решаю
несуществующую проблему, они умирают. Умирают любимые, и их не вернуть.  А
проклятая неизвестность калечит дорогие судьбы, уносит драгоценный  покой.
Ведь я могу прожить еще тысячу лет, а могу умереть завтра, и они от  этого
боятся, страдают, седеют... Но почему-то совсем  не  думают  о  себе.  Они
смертны, и гораздо более хрупок их жизненный путь, но  почему-то  они  всю
свою недолгую жизнь переживают за меня, даже на смертном одре.
     Тогда  зачем  эта  всепоглощающая  долгая  борьба,  если  никому   не
становится  лучше,  даже  если  ты  побеждаешь!  Тогда   мучаются   другие
незнакомые люди, но тоже - мучаются; и какая разница  -  хорошие  они  или
плохие, если ты сам их обрек на мучения и на долгие страдания.
     Но самое страшное, что от этой  борьбы  никуда  нельзя  уйти.  Нельзя
отсидеться или погибнуть в каком-нибудь бою. Однажды Конан мне сказал:
     - Каждый раз, когда не дерешься ты, дерусь я.  Чем  меньше  достается
тебе, тем больше достается мне. Делай хорошо свое  дело.  Тем  более,  что
кому-то, - правда, я не скажу кому, - всегда достается  все:  все  радости
жизни и все самые красивые женщины"...


     Ричи стоял возле изрядно поношенного темно-бежевого  БМВ  и  вот  уже
битых сорок минут описывал  двухметровому  черному  посетителю  автосалона
достоинства именно этого автомобиля. Клиент везде совал свой курносый нос,
что-то нюхал, разве что вверх колесами не переворачивал, трижды объезжал с
Ричи вокруг смотровой площадки, но так  и  не  мог  окончательно  решиться
сделать эту покупку.
     Ричи работал вовсю, стараясь его сагитировать:
     - Это потрясающая машина, - вдохновенно говорил он, - послушная,  как
спаниель. С десяти центов дает девять сдачи по первому требованию.
     Длинный еще раз понимающе кивнул, но вынимать кредитную  карточку  не
собирался.
     - Она просто создана для вас! - разорялся Ричи.
     Но  посетитель  еще  раз  обошел  машину  и,   -   вероятно,   приняв
окончательное решение, - отрицательно покачал головой и зашагал к выходу.
     -  А-а-а,  черт,  -  сокрушено  произнес  Ричи   вслед   неудавшемуся
покупателю и махнул от огорчения рукой. - Прирожденный пешеход.
     Он еще раз бросил разочарованный взгляд в спину удаляющейся фигуре  и
тут же увидел знакомый "лендровер", подруливающий к площадке.
     Дункан остановился возле Ричи и выключил мотор.
     - Привет, Мак, - удивленно проговорил О'Брайн.
     Он  никак  не  рассчитывал  увидеть  здесь,  в   салоне   подержанных
автомобилей, такого респектабельного господина, как  Мак-Лауд.  И  поэтому
немедленно спросил:
     - Что случилось? Ты что, решил сменить  машину?  Хочешь,  я  предложу
тебе...
     Но Дункан перебил его:
     - Тихо! Ты раздобыл новую информацию о Райнхардте?
     Ричи застыл с протянутой рукой, указывающей на один  из  выставленных
автомобилей. Он перестал паясничать и уже серьезно отрапортовал:
     - Конечно, нашел. Подожди секундочку.
     Он быстро поднялся в свой вагончик  и,  схватив  со  стола  увесистую
пачку толстых журналов, вернулся к машине.
     - Держи, - протянул он их Дункану.
     - Спасибо, - тот принялся листать  тоненькие  страницы.  -  А  ты  не
просмотрел все это?
     - Просмотрел, - гордо ответил парень. - Вот  в  этом  журнале,  -  он
указал на обложку одного, - говорят, что Райнхардт был очень милый, добрый
такой человек... Он запросто увольнял людей из своей компании.  Даже  тех,
которые порой проработали там очень много лет,  всю  жизнь.  Его  называют
отъявленным подонком, что означает почти что  национальный  герой,  потому
что он сумел заработать большие деньги.
     Мак-Лауд одобрительно кивал  в  ответ  и  слушал  краткое  содержание
прочитанного, одновременно  пролистывая  журналы.  А  О'Брайн  рассказывал
дальше:
     - А потом он все равно должен был разориться. Обязательно должен был.
Против него выдвинули массу разнообразных обвинений,  и  его  разорили  бы
суды. Так что даже он понял,  что  смерть  оказалась  для  него  наилучшим
выходом из создавшейся ситуации. Иначе он надолго бы сел в тюрьму.  Смерть
к нему подоспела как нельзя более вовремя.
     - Спасибо, - Мак-Лауд отложил листы на соседнее сидение и  прижал  их
какой-то штукой. - Я, пожалуй, поеду, Ричи.
     Тот понимающе кивнул.
     - До свидания.
     - Будь осторожен, - вместо прощанья сказал Дункан и нажал  на  педаль
газа.
     Ричи проводил машину долгим взглядом.
     "Заладили, - подумал он, - осторожнее, осторожнее! Это им  есть  чего
бояться, а кому я нужен? Сейчас домой и телевизор смотреть до "не могу", а
завтра опять на работу. Тоже мне, большая птица - господин Ричи!"
     "Лендровер" утонул в  темноте,  а  Ричард,  пожав  плечами,  пошел  к
вагончику,  на  пороге  которого  как  раз  появился  босс,  что  означало
окончание рабочего дня.
     Начальника Ричи  звали  мистер  Краус.  Это  был  полный  приземистый
мужчина средних лет с большими залысинами  на  круглой  голове.  Маленькие
хитрые глазки на его пухлом  лице,  крупный  вислый  нос  и  узкая,  почти
безгубая  полоска  рта  делали  Крауса  похожим  на  развеселого  розового
поросенка. Ему всегда было жарко, даже в лютый мороз, пот  в  любое  время
года крупными каплями катился по его лбу, который он  то  и  дело  вытирал
огромным, вчетверо сложенным носовым платком.
     Сейчас, как и всегда, мистер  Краус  стоял  на  пороге  вагончика,  в
котором располагался офис,  и  вытирал  свой  вечно  потеющий  лоб.  Когда
подошел Ричи, он ехидно спросил:
     - Ну, как дела?
     - Ты же видел, что он ушел. Слушал битых три четверти часа,  а  потом
ушел. Я не понимаю, - возмущался юный продавец, - у него что  же,  времени
вагон?
     - А я тебе говорил, что это не клиент. Может, он просто гулял и решил
послушать, что ты сможешь ему рассказать, но  никак  не  рассчитывал,  что
представление настолько затянется.
     - Я думал... - попытался оправдаться Ричи.
     - Ладно, - шеф махнул рукой и посмотрел на часы. - Я полагаю, что еще
пять минут, и будем закрываться...
     Внезапно из ровного  шума  засыпающего  города  выплеснулся  странный
непривычный  звук.  Нечто  похожее  на  кудахтанье  несушки,  если  бы  ее
голосовые связки были сделаны из железа.
     Ричи и мистер Краус удивленно переглянулись  и  принялись  напряженно
всматриваться в темноту. Через несколько  секунд  на  площадку  автосалона
въехал голубой "фольксваген". Тот самый, который вчера  вечером  приобрела
Эйнджи.
     Машину нельзя  было  узнать.  Куда  девалась  бесшумная,  безотказная
работа хваленого почти нового двигателя? Теперь машина кряхтела  и  гудела
так, словно побывала  в  кругосветном  путешествии.  "Фольксваген"  бешено
завизжал тормозами и из него выскочила разъяренная Эйнджи.
     - Что случилось? - закричал Ричи еще от порога вагончика и  стремглав
бросился к ней.
     - Понятия не имею, - в ответ завопила она. - Я ехала на пляж,  а  она
заглохла, а потом начала вот так трещать! Конечно, я вместо пляжа  поехала
сюда. Там сегодня праздник,  сегодня  открытие  сезона  любителей  зимнего
плавания, а я, как  дура,  торчу  возле  этих  проклятых  железяк!  Ты  же
говорил, что это хорошая машина!..
     Она  сложила  руки  на  груди  и,  щурясь,  исподлобья  смотрела   на
подоспевшего к ней взъерошенного Ричи, для которого эта  новость  была  не
менее ошеломительна, чем для нее.
     Он послушал работу мотора и сказал:
     - Это действительно  хорошая  машина.  Не  волнуйся,  -  он  поправил
галстук, - я сейчас разберусь.
     Ричи принял солидный  вид  и  резко  повернулся,  собираясь  пойти  к
вагончику, где расстался с шефом, но не успел он сделать  и  одного  шага,
как с разгона врезался  в  толстый  живот  мистера  Крауса.  Тот  тихонько
подошел к молодым людям, которые так кричали, что  даже  не  услышали  его
тяжелых шагов, и уже был в курсе этого сложного дела.
     - Я думаю, - весомо произнес он, - что ничего не выйдет.
     Ричи чуть не взорвался от бешенства. Неужели этот толстый боров решил
его провести и рассчитывает, что все так просто сойдет ему с рук? Ишь, как
выдумал, а ведь знал, что машина для девушки Ричи, мерзавец!
     На всякий случай, чтобы освежить память шефа, Ричи сказал:
     - Может, вы не помните, но моя подруга купила эту машину. А мы должны
защищать свою репутацию.
     В ответ мистер Краус только улыбнулся и развел руками.
     - С удовольствием бы вам помог,  -  любезно  сказал  он,  -  но  ваша
подруга должна понимать, что купила подержанную машину. А подержанная, это
значит подержанная, не новая то есть. Так что...
     Он улыбался ослепительной улыбкой, которая настолько  не  понравилась
Ричи, что он уже начал подумывать о том, чтобы - если, конечно, не  хватит
других аргументов, - взять и врезать мистеру Краусу по толстой физиономии.
Но на всякий случай он решил попробовать  еще  раз  воспользоваться  своим
ораторским талантом и воззвать к совести автоторговца.
     -  То,  что  вы  делаете,  -  убеждал  его  Ричи,  -  это  не  только
неправильно, но и некрасиво.
     Но толстокожий предприниматель только сокрушено вздыхал  и  никак  не
собирался исправлять неисправности.
     - Понимаете, ребята, других вариантов нет...
     Тут Ричи не выдержал и заорал не своим голосом:
     - Что вы с нею сделали? Я же сам  проверял  эту  машину!  Перекрутили
спидометр?
     - Ну что ты, мой юный друг! Ты же сам читал паспорт. И к тому же я не
какой-нибудь мелкий мошенник.
     - Вы поменяли половину деталей? Вытащили новые  клапаны  и  поставили
старые? Как вам не стыдно?
     Ричи еще наверное долго бы орал, а Краус  бы  слушал  его  с  тем  же
любезным выражением лица, но ничего бы даже  не  собирался  предпринимать,
если бы вдруг не раздался пронзительный телефонный  звонок,  омерзительным
визгом прорезавший вечернюю тишину.
     - Извините, - пробормотал мистер Краус и отоше