чуть не грохнулась. Посреди  Тверской.  Поплыла,  размякла...
Царевна! Хорошо, я тебя до кафе доволок.
   Дима внимательно посмотрел на нее. Неожиданно улыбнулся. И почти  ласково
добавил:
   - Эх, ты...
   Она улыбнулась в ответ. Господи, до чего же здорово, что  мир  вокруг  не
расплывается, не растекается, не меркнет... Надя хотела спросить:  ?Так  что
же с Котовым?? Но вместо этого вдруг произнесла:
   - Дим! Давай водки выпьем! Нет у нее больше сил жить в этом  мире  -  где
следят, преследуют, убивают...
   Брови Полуянова усмешливо приподнялись:
   - Ба, что я слышу! Тургеневская девушка желает  откушать  водочки!  А  на
часах и двух нет!
   "Как хорошо, что он шутит! Не хочу сейчас говорить  о  Котове,  обо  всем
этом, не хочу!"
   - Можно подумать, ты сам водку не будешь, - ворчливо проговорила Надя.
   Как хорошо, что они сидят в тихой кафешке, за мирным грязным столиком,  и
говорят о пустяках!
   - От водки никогда не откажусь, - признал Дима.
   И немедленно отправился к стойке.
   "Может быть, он меня разыграл - насчет Котова? - думала Надя, наблюдая за
Полуяновым. - Вовсе Димка и не нервничает. Скалит зубы с  барменом.  А  что,
шуточка вполне в его духе. Довел меня до обморока - а сам веселится?.
   Дима бодрым шагом вернулся к столику.
   - Смотри, Надька, какой раритет, - весело сказал он. Продемонстрировал ей
два мутных граненых  стакана  и  общепитовскую  тарелку,  полную  кривобоких
соленых огурцов. - Кто б мог подумать, что в центре  столицы  такие  кафешки
остались! Надо взять на заметку.
   Полуянов еще раз метнулся к стойке и притащил графинчик с водкой.
   - Ну, давай. Надежда, за  помин  котовской  души!  -  Он  ловко  наполнил
стаканы.
   - Так это - правда? - недоверчиво произнесла Надя. - Его... Он мертв?!
   - Мертвей не бывает. - Дима щелкнул ногтем о передний зуб и провел ребром
ладони по шее.
   Мерзкий дворовый жест, в духе шпаны. Как  можно  быть  таким  циничным!..
Ведь человека убили!
   Дима не стал ждать, пока она выпьет. Лихо опрокинул стакан, впился зубами
в брызнувший соком огурец - явная тухлятина, даже плесень на боках видна.
   - Чему ж ты радуешься? - ледяным тоном спросила Надя.
   - О, царевна начинает показывать зубки, - удовлетворенно проговорил Дима.
- Ты водку-то пей, пей - сама просила.
   Надя махом опрокинула свою треть  стакана.  Горло  обожгло,  будто  пчела
вцепилась. Она задохнулась, закашлялась,  смахнула  выступившие  слезы...  И
быстро пришла в себя, даже закусывать не стала. Потребовала:
   - Рассказывай мне, что случилось. Подробно.
   - Съешь огурец.
   - Сам ешь эту дрянь. Говори. Дима молча  встал  из-за  стола.  Принес  от
стойки тарелочку с черным хлебом и пакетик кальмаров.
   - Закуси, я сказал. Ну?!
   Она нехотя взялась за кальмары. Пальцы не  слушались,  пакетик  никак  не
хотел разрываться. Дима молча помог ей. И неожиданно сказал:
   - Спасибо тебе, Надюшка!
   - За что? - не поняла она.
   - Да за обморок твой дурацкий.
   - Чего?
   Дима смущенно улыбнулся -  с  ума  сойти,  Полуянов,  оказывается,  умеет
смущаться!
   - Да я из этой Думы совсем никакой вышел. Мог бы таких дров наломать!  Но
как тебя увидел - сразу в себя пришел. А уж когда мы из машины  вышли  и  ты
стала брякаться... В общем, я только и думал, как тебя в чувство привести. А
пока с тобой возился - и сам оклемался.
   - Всегда к вашим услугам, - не растерялась она. И добавила:
   - А я думала, что Котов тебя просто выгнал. Поэтому ты и злишься. В такси
на меня накричал...
   Дима покачал головой. И  коротко  и  сухо  рассказал  ей,  что  увидел  в
котовском кабинете. А потом - как ему удалось выбраться из парламента.
   Слушая, Надя покончила с кальмарами и накинулась на  черный  хлеб.  После
водки голова работала странно. Котова убили. А она думает совсем не  о  том,
что погиб человек. А о другом - кто его убил. И почему.
   - Значит, это Желяев, - сказала Надя. - Он убил Котова.  И  его,  и  всех
остальных.
   Радости, что загадка разгадана, не было.
   - Да, это он; - подтвердил Дима. - Больше некому. В его  голосе  тоже  не
слышалось  победительных  ноток.  Он  спокойно,  просто  констатируя   факт,
добавил:
   - Все сходится. Только Желяев, генерал ФСБ, мог организовать  убийство  в
самой Думе. И только у него был мотив убивать.
   - Но что же нам теперь делать? Ты напишешь новую статью?..
   Надя сама поняла: говорит она что-то не то. Дима усмехнулся.
   - Статью-то  я  напишу.  Все  напишу  -  про  трех  друзей,  про  Леночку
Коновалову, про ту давешнюю общежитскую драку. Но подумай: из этого следует,
что Желяев виновен?
   "Да, конечно!? - быстро  ответила  себе  Надя.  И  вспомнила:  еще  вчера
вечером, повинуясь Диминому сладкоречию, она  была  абсолютно  уверена,  что
убийца - Котов.
   - Дальше, - продолжал Дима. - Погибли наши мамы и врач  Ставинков,  убиты
Шепилов и Котов. А из этого следует, что всех их пришил именно Желяев?!
   Надя молчала, а Дима сам себе ответил:
   - Может, и следует. Только я тебя, Надя, уверяю: на все те  дни  и  часы,
когда произошли убийства, у нашего генерала Желяева - железное алиби. Да  он
и не убивал своими-то руками!.. Убивали другие - исполнители. И  только  они
могут его сдать. Но, думаю, ты понимаешь, что они его не сдадут. Потому как,
скорее всего, они - сами  мертвы.  Или  цепочка,  по  которой  их  нанимали,
настолько длинная, что к заказчику, к Желяеву, никогда не приведет.
   Надя молчала. Вот дура, она только сейчас начала наконец все  понимать!..
А Дима безжалостно продолжал:
   - А теперь, дамы и господа, присяжные заседатели, проследим за действиями
другого человека - журналиста Полуянова. Рассмотрим, чем он занимался в день
убийства депутата Котова. В  одиннадцать  двадцать  пять  Полуянов  получает
пропуск в Государственную  думу,  причем  именно  к  Котову.  В  одиннадцать
тридцать семь он проходит пост на входе в  Думу.  В  одиннадцать  сорок  три
Полуянов  входит  в  кабинет  Котова.  Секретарша,  заметьте,   в   приемной
отсутствует, а на  полу  кабинета  лежит  сам  господин  Котов.  Мертвый.  И
отчего-то мне кажется, что медицинская экспертиза засвидетельствует:  еще  в
одиннадцать, скажем, часов Котов был жив.
   Надя  растерянно  шарила  в  пустом  кальмарном  пакетике,  все  пыталась
вытащить несуществующую кальмарину.
   - Выбрось его! - рявкнул Дима и сам вырвал пакет из ее рук.
   - Дима... - наконец проговорила она. И добавила совсем глупость:
   - Милый...
   Он театрально прижал руки к груди:
   - Спасибо, мадемуазель, что вы мне верите. Хотя бы вы. - И добавил:
   - Предлагал тебе с утра: давай трахнемся, а ты -  ну  ломаться...  Теперь
посадят меня на пятнадцать годков - ох, ты жалеть будешь!
   - Хватит ерничать, - устало попросила она.
   - Я вовсе не... - начал Дима и замолчал. Она вскинула на него  глаза.  Он
смотрел в сторону, в угол, туда, где тихонько  бурчал  старенький  ?Рекорд?.
Слов слышно не было. Зато с экрана широко улыбалась Димина физиономия.
   - Два часа дня. Новости. Вот это оперативность!  -  хладнокровно  сообщил
Полуянов. И процедил:
   - Я так и думал. Вот почему они дали  нам  спокойно  доехать  до  Думы!..
Подстава! Желяев и Котова грохнул, и меня под статью подвел! Какая подстава!
   Последние слова получились громкими. Бармен, до того мирно корпевший  над
кроссвордом, поднял глаза на Диму. Не  заметив  следов  безобразий,  перевел
взгляд в телевизор. Ящик как раз показывал: из здания Думы выносят носилки с
отвратительным черным пакетом. Надя протянула через стол руку,  вцепилась  в
Димину ладонь... Сейчас бармен заинтересуется, встанет,  усилит  звук...  Но
тот только зычно зевнул, потянулся и снова уткнулся в кроссворд.
   - Повезло, - прошептал Дима. И добавил совсем уже еле слышно:
   - Теперь у меня одна дорога.
   - В смысле?
   - К Желяеву! Иначе мне от убийства Котова не отмазаться.  Пропуск,  менты
на входе, мои отпечатки на двери кабинета, та баба, на которую я  налетел  в
коридоре. Все, мне мандец. Впаяют на полную  катушку.  Так  что  или  Желяев
подпишет признание, или я его уничтожу. Своими руками. Одна мокруха на  мне,
две - какая разница?! Я поехал. Он поднялся.
   - Дима, ты спятил, - тихо сказала Надя.
   И поразилась, каким жестким стало его лицо.
   - Я поехал, - хмуро повторил Дима.

***

Безумие. Форменное безумие. Холодное солнце горит в низком осеннем небе. Светило раскрасило Москву всеми оттенками желтого. Желтый - плохой цвет, тревожный, насмешливый. Солнце - смеется над ними.
   Потешается над Надей: зачем эта дурашка покупает темные очки? Какой  толк
от очков? Тогда уж езжай к Большому  театру,  в  магазинчик,  где  продаются
усы-бороды-грим... А Дима? Стоит в телефонной  будке  и,  прикрывая  ладонью
лицо, все набирает и  набирает  телефон  Желяева...  Кого  обманет  детская,
примитивная маскировка, если все на них смотрят?! Вот  на  углу  Тверской  и
Садовой-Триумфальной стоит усатый мент с добрым лицом. Он цепко вглядывается
в Надю с Димой, и поднимает свою рацию,  и  сейчас,  кажется,  сообщит  всем
постам:  преступник  здесь,  я  его  вижу!  Надя  затравленно   смотрит   на
милиционера и пытается расслышать слова, которые тот произносит в рацию...
   Но им удается спокойно пройти мимо, и Дима тащит ее в загаженный,  гулкий
подъезд, где Надя отдает Полуянову  пистолет  и  вздрагивает  от  саднящего,
холодного звука - клацнул передернутый затвор.
   - Дима, не надо... - тоскливо и безнадежно просит Надя.
   Его лицо застыло, закаменело: такие спокойные, бронзовые профили бывают у
киногероев. Но только глаза у Полуянова - совсем не героические,  загнанные,
тревожные...
   У входа в подъезд кучкуются мамаши с колясками. Завидев Надежду с  Димой,
они перестают щебетать, впиваются в них жадными взглядами. Одна  из  мамочек
поспешно достает сотовый телефон - кому она хочет  звонить?!  Дима  с  Надей
прибавляют шаг... Бежать!
   - Езжай домой, Надя, - устало и безнадежно сказал Дима, когда  они  снова
вышли в разноцветье Тверской.
   Домой! В свою кухню, в свою постель, в свой мир!
   - Нет, - качает она головой.
   Его губы дергаются в нервной усмешке:
   - Надюшка, прошу тебя, уезжай. Зачем тебе так рисковать?!  Я  сделаю  все
один.
   Стайка  проходящих  подростков,  расслышав  его  реплику,  восхищенно   и
подозрительно посматривает на  Диму.  Надя  изо  всех  сил  сжимает  кулаки:
нельзя, чтобы руки дрожали, и нельзя, чтобы Дима видел!
   - Пошли в сберкассу, - хрипло говорит она.  Дима  усмехается,  он  еще  в
силах смеяться:
   - Квартиру тебе отписать? Я могу... Только тогда нам - к нотариусу.
   - Снимем банковскую ячейку. Для дискеты и дневников, -  коротко  поясняет
Надя.
   - Умно, - соглашается Дима. И добавляет:
   - Ты только концовку статьи сама потом допишешь - про убийство  Котова  и
про то, что убийца - Желяев.
   - Сам допишешь.
   - Думаешь? - грустно усмехается Дима.
   - Уверена, - браво говорит Надя.
   - Ладно, будем надеяться. А долго это - ячейку снимать?
   - Полчаса максимум, - заверяет Надежда. - А ты пока звони.
   "Хотя это без толку?, - добавляет она про себя. И  снова  -  беззащитная,
саднящая душу картина. Теперь Надя смотрит на  нее  сквозь  прозрачные  окна
сберкассы. Многолюдная  Тверская,  и  открытая  телефонная  будка,  и  Дима,
прикрытый хрупким защитным экраном очков, и менты неподалеку на перекрестке,
и они оживленно переговариваются, а один из них достает рацию...

***

   Деньги - пыль, когда есть результат. О том, сколько он заработал, Связист
подумает позже. А сейчас он просто охвачен азартом, и его пальцы  летают  по
клавиатуре, выстукивают срочное сообщение, и душу переполняет  гордость:  он
это сделал, он - самый удачливый, знающий, успешный!
   Карта МГТС, номер 012000157974. 14  часов  23  минуты,  таксофон  ј...  -
быстрый взгляд в карту-схему - расположен  у  метро  ?Маяковская?  (выход  к
ресторану ?Патио-Пицца?). Звонок абоненту с номером 135-90-24,  и  проверять
не надо, этот номер есть в ?горячем списке?... 14 часов 29 минут, карта - та
же, таксофон ј.., тот же район, 3-я Тверская-Ямская... 14 часов 35  минут...
Абонент 135-90-24 не отвечает. Дальнейшие действия Объекта  (хоть  бы  карту
сменил, идиот!) его не касаются, жми на enter, твое сообщение ждут...

Дима. Спустя час

   Они могли ждать Желяева сколько угодно.  Час.  Или  день.  Или  два.  Или
месяц.
   Желяев мог быть в  любой  точке  планеты.  На  даче  (зарегистрированной,
допустим, на жену или тещу). На другой квартире - своей или  конспиративной.
Или в отпуске. Или в загранкомандировке.
   Дима и Надя могли прождать его вечность. Но вечности у них  в  запасе  не
было. Максимум - сутки. А скорее всего - лишь  до  конца  сегодняшнего  дня.
Или, может, даже меньше. В сущности, времени  у  них  было  до  того  самого
момента, как бдительные жильцы обратят внимание на  подозрительного  типа  в
подъезде и вызовут милицию - а милиция соизволит  приехать.  И  тогда  уж...
Дима не хотел даже думать, как мильтоны поступят с человеком,  обвиняемым  в
убийстве депутата Государственной думы.
   Он трезво понимал: шансов у него - один на миллион.
   Шансов, что Желяев именно сегодня приедет по месту  своей  прописки.  Что
ему удастся захватить его.  Что  он  сможет  выбить  из  Желяева  под  дулом
пистолета признание. Что он запишет его, и благополучно скроется,  и  сможет
опубликовать это признание в газете, и предъявить его в ментуре... И что ему
поверят...
   Слишком много должно  совпасть  благоприятных  вариантов.  Судьба  должна
оказаться чересчур уж благосклонной к нему.
   Но что еще ему оставалось делать? Только сидеть здесь, на  подоконнике  в
желяевском подъезде, на площадочке между третьим и четвертым этажом.  Сидеть
и тупо ждать. Сидеть и курить, надеясь на чудо.
   Дима нащупал в кармане куртки пачку ?Мальборо?. Пачка была  почти  полна.
Это почему-то вселило в него оптимизм. Оптимизм, совершенно  не  оправданный
для  сложившейся  ситуации.  Вспомнилась  песня  из   далеких   времен   его
отрочества: ?А если есть в кармане пачка сигарет - значит,  все  не  так  уж
плохо на сегодняшний день...? Густой, низкий, обволакивающий  голос  Виктора
Цоя... Дима вытащил сигарету и с удовольствием, даже с жадностью закурил. Он
чрезвычайно мало курил сегодня. Три или четыре сигареты. Не до курева было.
   Дима обернулся и посмотрел в мутное подъездное окошко. Надю  было  хорошо
видно. Она притулилась на  лавочке  на  детской  площадке,  прихлебывала  из
горлышка пепси-лайт и читала газету ?ХХХ-пресс?. Интересно, сколько  пройдет
времени, прежде чем жильцы дома сочтут  подозрительной  девушку  на  детской
площадке? Час, два, три?
   Подоконник холодил задницу. Верхняя часть оконного стекла была отбита. Из
дыры дуло в спину. ?Простыть было бы совсем некстати... - мелькнуло в голове
у Димы. - А почему, собственно, некстати?.. - возразил он себе. -  И  погони
наши, и прятки, кажется, закончились. Похоже - закончились моим убедительным
поражением. И если я теперь простужусь - меня положат в тюремную больничку в
Лефортовском изоляторе. Да, Лефортово  мне  полагается  по  чину.  Как-никак
народного избранника грохнул... Что  ж,  спецтюрьма  КГБ  -  место  хорошее.
Блатное. Солженицын там сидел. Будет о чем потом в мемуарах  писать...  Если
меня раньше не грохнут, при задержании..."
   Так, развлекая себя черным юмором  автобиографического  содержания,  Дима
докурил сигарету до фильтра. Почувствовал, что  не  накурился,  вытащил  еще
одну и зажег ее от дотлевающей первой. Тут хлопнула дверь -  чуть  выше,  на
площадке четвертого этажа. Кто-то вышел из квартиры. Раздался скрежет ключа,
запирающего замок. Потом шаги - женские шаги, немолодые... Дима прислушался:
вызовет лифт или нет?
   Не вызвала. Спускается по лестнице. Ранний пенсионный возраст, тучная, но
крепкая. Ни единого седого волоса. Хозяйственная сумка в руке.
   Увидела Диму. Остановилась на третьей ступеньке. Спросила настороженно:
   - Вы что здесь делаете?
   Журналист обезоруживающе улыбнулся:
   - Дядю жду.
   - Какого еще дядю?
   - Дядю Толю. Из семьдесят девятой квартиры. Желяева.
   - А зачем курить?
   - Извините. Я думал, что  можно.  Это  же  подъезд...  Извините.  Я  жду,
нервничаю. Мы договорились с дядей Толей встретиться, я приехал -  а  он  не
открывает. И телефон не отвечает. Я волнуюсь: может, случилось что?
   - А я вообще-то его давно не видела.
   - Да? Как давно?
   - Да недели две. Или месяц. Думала, может, он в отпуск уехал.
   - Может, не встречали просто?
   - А может, и не встречала, -  легко  согласилась  тетенька.  И  милостиво
разрешила:
   - Ну, ладно, жди. Только не кури. Не дома. - И почапала вниз по лестнице.
   Дима слышал ее удаляющиеся шаги. ?Ну,  вот,  -  подумал  он,  -  начались
приступы бдительности у жильцов. А легко я ее надул: подумать только, Желяев
- мой дядя Толя!.."
   После первого успеха Дима воодушевился. Он не  стал  смотреть,  вышла  ли
женщина из подъезда. И напрасно - потому что тетенька из него не выходила.

***

- Внимание всем! ?Объект номер семь? находится в подъезде у ?гнезда?. Как поняли меня? Прием.
   - Понял вас хорошо. Прием.
   - Тоже понял. Уточните конкретное местоположение ?объекта семь?. Прием.
   - ?Объект семерка? находится на площадке, на один пролет  выше  ?гнезда?.
Как поняли меня?
   - Понял вас хорошо. Прием.
   -  Готовность  минус  двадцать.  ?Объект  один?  проследовал  Октябрьскую
площадь.  Движется  по  направлению  к  вам.  Расчетное  время  прибытия   -
шестнадцать пятьдесят. Как поняли меня ? Прием.
   - Понял вас хорошо. Ожидаем  ?объект  один?  в  шестнадцать  пятьдесят  у
?гнезда?. Прием.
   - Конец связи.
   - Есть конец связи.

***

В подъезде царила такая тишина, что Дима потихоньку стал различать звуки, доносящиеся сквозь толстые кирпичные стены с других этажей. Мирные звуки. Где-то бубукало радио. Плакал-заливался грудной ребенок. Далеко наверху завели магнитофон: ?Мой президент не пьет и не курит - лучше б он пил и курил..."
   Дима стоял теперь лицом к подъездному окну, смотрел во двор. Надя  сидела
на лавочке,  склонилась  над  газетой,  иногда  прихлебывала  пепси.  Мирная
картина - только внимательный наблюдатель (а таким,  безусловно,  был  Дима)
мог заметить,  как  подрагивают  у  Нади  руки.  Полуянов  пожалел  ее  -  и
одновременно позавидовал: она на улице, на просторе, и она пьет воду. Во рту
у него страшно пересохло. И еще - ему хотелось в туалет.
   Глупая  затея.  Долго  он  здесь  не  выдержит.  А  Желяев  и  не  думает
появляться. Да и с чего ему появляться именно сегодня  -  притом  что,  если
верить соседке, его не было в квартире две недели или даже месяц.
   Может, пройти  по  другим  квартирам,  порасспрашивать?  Вызнать,  может,
другой адрес ?дяди Толи?? Или?.. Или плюнуть на все?.. Вернуться к Сашке?  А
оттуда, из относительной безопасности, начать  поиск  Желяева  -  по  другим
каналам?.. Если, конечно, они доедут до Сашкиной квартиры...  Теперь,  после
убийства депутата, любой постовой  может  задержать  его,  любой  бдительный
прохожий - заложить... Но Дима готов уже был бежать, куда угодно -  лишь  бы
не сидеть здесь в подъезде, бесполезно выжидая неизвестно чего...

Надя. То же самое время

   Надю  тошнило.  От  осеннего  холода,   от   пузырьков   пепси-колы,   от
неухоженного желяевского двора.  Дурацкий  ?ХХХ-пресс?  больше  не  помогал.
Невидящим взглядом она смотрела на беспечные рожи киногероев. Гады,  они  же
насквозь фальшивые! И до чего смешны со своими бутафорскими пистолетиками  и
мордами кирпичом! Надя то и дело отрывалась от газеты. Переводила  глаза  на
подъездные окна. Димин силуэт горбился на площадке между третьим и четвертым
этажом. Зачем она здесь? Зачем они оба здесь? ?Я убиваю его, - горько думала
Надя, глядя на полуяновскую фигуру. - Почему, почему я  его  не  отговорила?
Ведь у нас было время, мы могли бы успеть сбежать.