еру сделал... На  чем  Ефремов  ездит?..
Служебная машина у него ?Ауди?, с шофером, а дома -  ?Жигули"  -  ?девятка?,
он, типа, патриот..."
   Дима шел Невским проспектом  -  удивительным,  очаровывающим,  однако  не
замечал его широкой, стройной красоты. В мозгу его прокручивалось одно и  то
же: араб Абу Хамад, террорист, делец, убийца, бывший ленинградский  студент,
пациент мамы, погиб два месяца  назад,  состояние  оценивается  в  семьдесят
миллионов американских долларов... Николай Ефремов, псих, delirium  tremens,
галлюцинаторный  бред,  главный  инженер,   часы   с   бриллиантами,   завод
холодильников, тридцать миллионов долларов прибыли ежегодно,  пунктуален  до
безумия, откуда-то знает меня, ездит на ?девятке?...
   Получалась какая-то каша... И ни малейшего намека: кто убил маму? Почему?
Зачем? За что?..
   Подходя к Фонтанке, где они должны были встретиться с Надей, Дима  понял,
что сейчас ему надо хорошо поесть и слегка выпить. И тогда, возможно, начать
думать снова. А пока...  Пока  лучше  выбросить  мысли  о  расследовании  из
головы. Все равно ничего не придумается.
   Надя уже ждала его - как они договаривались - у одного из Клодтовых коней
Аничкова моста. Дима увидел ее издалека - девушка стояла лицом к Фонтанке  и
задумчиво смотрела на воду, и он с удивлением понял, что рад встрече с  нею.
Во всяком случае, это был  единственный  человек  на  всей  земле,  кому  он
откровенно мог рассказать о том, что он узнал. О том, что его волнует. Одной
только Наде это было действительно интересно. Дима подошел, дотронулся до ее
плеча - она повернула к нему голову и просияла.
   - Мы идем ужинать, - категорично сказал он, взял Надю под руку и повлек к
близлежащему ресторанчику.
   - А что я узна-ала... - торжествующе протянула Надя, когда они переходили
проезжую часть Фонтанки.
   - Только не говори, что твою маму убила Лена Коновалова, - усмехнулся он.
   Шутка вышла так себе, и Надя обиженно замкнулась. Она молчала, когда  они
входили в ресторан, сдавали куртки гардеробщику (почему-то негру),  занимали
места  за  столиком.  Ресторан  был   оформлен   в   модном   ностальгически
конструктивистском духе - словно над дизайном поработали, восстав из  гроба,
Мельников с Родченко при участии Маяковского. ?Впрочем, - подумалось Диме, -
эти гениальные ребята не воссоздавали бы  стиль  красного  уголка  двадцатых
годов столь  ученически  старательно?.  Тяжелые,  угловатые  черные  стулья,
красные столы, покрытые вместо скатертей вощеной бумагой. Плакаты  тридцатых
годов в черных рамах: ?Бывшая Новая Бавария. Пиво высшего качества и  вкуса.
Крепость повышена?. Черно-красные железные книжные  полки.  Черные  железные
лампы на шкивах с противовесами. Стиль социалистического безумия.
   Подошла милая официантка (в красном). Дима немедленно заказал себе водки,
а Наде - коктейль ?Гагарин?. Стал изучать меню,  оформленное  в  духе  ?Окон
РОСТА? - и Надя уткнулась в свой экземпляр. Поднесли аперитив,  и  Дима  тут
же, неучтиво не спросив спутницу, заказал  полную  корзину  куриных  крыльев
с ?термоядерным? соусом и большой бокал пива. Официантка обратилась к  Наде:
та чуть напряглась, но с достоинством,  отложив  меню,  попросила  форель  и
маленький бокал пива.
   Дима единым духом выпил рюмку водки и обратился к Наде очень ласково:
   - Устала, миленькая?.. Ну,  расскажи,  как  съездила.  И  она  немедленно
оттаяла, стала  рассказывать:  по-женски,  то  есть  по  порядку,  пункт  за
пунктом. Как она добралась до городка К.; как нашла дом;  как  встретили  ее
Коноваловы... Дима хотел было перебить, воскликнуть: ?Ну, а суть-то в чем?!?
Но потом  увидел:  Надя  раскраснелась,  она  упивается  своим  рассказом  и
радуется, что у нее  получилось,  -  и  он  не  стал  ее  прерывать.  И  она
рассказала, как решила сообщить Коноваловым правду и что супруги поведали ей
в ответ... И, наконец, приступила  к  главному  -  о  чем  мать  Коноваловой
сказала ей уже на улице: о беременности дочери.
   - О main Gott! - воскликнул Дима. - Лена Коновалова была беременна!..  Но
от кого?!
   - Мама  Коноваловой  не  знает,  -  покачала  головой  Надя.  -  Даже  не
догадывается. У Лены никого не было.
   - Все говорят: ?У Лены никого не было!? - в сердцах  воскликнул  Дима.  -
Что ей - ветром надуло?!
   Надя замкнулась - и лицо у нее стало расстроенным: как всегда, когда в ее
присутствии повышали голос.
   - Впрочем,  извини...  -  пробормотал  Полуянов.  -  Меня  чертовски  эта
ситуация напрягает... Хочешь послушать, что узнал я?
   Она кивнула.
   Дима рассказал все, что выяснил за прошедший день, вполовину быстрее, чем
Надя.  Он-то  излагал  по-мужски,  по-журналистски:  сперва  главное,  затем
детали. Первую историю, выуженную из Интернета, он начал так:
   - Араб погиб два месяца назад, он был террористом и мультимиллионером...
   Во втором повествовании главное звучало следующим образом:
   - Маньяк благополучно руководит  холодильным  заводом,  однако  создалось
впечатление, что он откуда-то знает меня...
   Когда Дима закончил рассказ, принесенное для них горячее остыло,  а  пиво
начало согреваться. И в качестве резюме Дима,  раздосадованный,  сказал  то,
что говорить совсем не думал:
   - Я ничего не понимаю! Я запутался. И я не знаю, что нам делать!..
   Он сразу пожалел о сказанном: ?Ох, дурак я!.. Нельзя показывать Наде свою
слабость! Она так на меня надеется!"
   - Давай поедим и выпьем, - понимающе улыбнулась Надежда. - Голодное брюхо
к детективам глухо.
   Дима благодарно кивнул и принялся за жареные крылышки с пивом. А когда он
покончил с едой, настроение у  него  явно  улучшилось.  Надю,  похоже,  тоже
зацепила вкусная пища и выпивка, и глаза у нее заблестели.
   - Когда я не знаю, что делать, - лукаво сказала она, - я обычно смотрю  в
гороскоп. Или гадаю.
   - Пытаешься объяснить рациональное с помощью метафизического? - понимающе
ухмыльнулся Дима. - Дельно!.. Ну, и на чем  мы  будем  гадать?  На  кофейной
гуще? Предупреждаю: здесь кофе по-турецки не варят, только ?эспрессо?.  А  в
нем гущи нет... Или, может, погадаем, как пифии, на птичьих внутренностях? -
Дима кивнул на обглоданные им куриные крылья.
   Надя расхохоталась.
   - Мы будем гадать на книгах. - И она указала на конструктивистскую черную
полку, протянувшуюся вдоль стены рядом с их столиком  -  та  была  уставлена
скучными томами шестидесятых годов издания.
   - На книгах? А на чем конкретно? - улыбнулся Дима. - Может, на этом? - Он
достал с полки внушительный талмуд: Абдижамил Нурпеисов, ?Кровь и пот?. Надя
расхохоталась. - Или, может, на  этом?  -  Полуянов  схватил  другую  книгу:
Сергей Сартаков, ?Философский камень?. - Или на этом? - Он показал  обложку:
Юозас Балтушис, ?Пуд соли?.
   - Нет, нет, - смеялась Надя. - Смотри, что здесь  есть.  -  И  она  ловко
выудила книжку из серии ?Библиотека школьника?,  притаившуюся  меж  пудовыми
соцреалистическими классиками: А. С. Пушкин, ?Евгений Онегин?. -  Что  может
быть лучше для гадания!
   - Пушкин, брат! - фамильярно вскричал развеселившийся Дима. -  А  ты  как
здесь?
   - Давай, Димуся, - серьезно проговорила Надя. - Называй страницу и  номер
строчки.
   - На что гадаем?
   - Как ?на что?? На то, что случилось и кто во всем виноват. И -  что  нам
делать.
   - Тогда, - немедленно выпалил Полуянов. - Страница двести двадцать, пятая
строка сверху.
   Надя открыла Пушкина, нашла страницу, с выражением прочитала:
   ...И тихо наконец она:
   "Довольно, встаньте. Я должна Вам объясниться откровенно..."
   - Вот как? - всерьез удивился Дима. - Все дело в любви? Ну-ну!.. А теперь
давай я. - И он азартно выхватил из Надиных  рук  пожелтевшего,  зачитанного
Пушкина. - Ваше слово! - скомандовал он.
   Чуть подумав, Надя сказала:
   - Сто шестидесятая, десятая снизу. Дима  отлистал  назад  и  с  некоторой
оторопью прочел:
   ... Теперь сомненья решены:
   Они на мельницу должны Приехать завтра до рассвета, Взвести друг на друга
курок И метить в ляжку иль в висок.
   - Тебе все понятно? - улыбнулась Надя.
   - Да уж, понятно, - протянул  Дима.  -  Александр  Сергеич  подсказывает:
мотивы убийств - любовь, страсть и ревность.
   - А это мотивы любых преступлений, - убежденно сказала Надя.
   - Плюс еще - деньги, - пробормотал Дима.

***

То ли в самом деле гаданье, то ли сытый желудок, то ли спиртное - а может, все это, вместе взятое, - помогли Диме сосредоточиться. Он молчал - и когда они пили кофе с вкуснейшим десертом (шоколад, мороженое, взбитые сливки), и когда вышли из кафе, пересекли Невский и направились вдоль Фонтанки против ее течения. В голове журналиста стали потихоньку - каждая на свою полочку - раскладываться версии и зарождаться планы.
   Надя доверчиво взяла Диму под руку. В другой  руке  он  держал  привычную
свою сумку ?Рибок?, небрежно ею помахивал. Им достаточно было  удалиться  на
двадцать шагов от шумного Невского, как не стало пешеходов -  ни  встречных,
ни попутных. Только фары пролетавших по набережной машин  да  редкие  фонари
освещали питерский вечер.
   Они свернули налево, в Графский переулок, бывшую улицу Марии Ульяновой.
   - Вот  в  этой  школе  я  учился,  -  указал  Дима  на  ложноклассическое
бледно-желтое здание. - А скоро я покажу место, где стоял наш дом. Все равно
нам по пути.
   - Стоял? А что с твоим домом сейчас?
   - Снесли. Мне повезло. Один из трех домов, - горьковато усмехнулся  Дима,
- что снесли в Питере в прошлом, двадцатом, веке, оказался моим.
   Дима замолк, и Надя не стала больше его  расспрашивать.  В  молчании  они
дошли до конца переулка и свернули направо, на Владимирский проспект.  Здесь
было оживленнее, встречались пешеходы, шли трамваи. Впереди, слева  от  них,
возвышался, возносился ввысь подсвеченный Владимирский собор.
   - Здесь жил Достоевский, молодой, - указал Дима на один  из  домов.  -  И
там, чуть дальше, на Кузнечном, - его последнее жилье...
   - Я знаю. Мы с мамой были там пять лет назад.
   - А знаешь, что Федор Михайлович нанимал квартиру обязательно  в  угловом
доме, и чтобы из окон была видна церковь?
   - Счастливый человек, - улыбнулась Надежда, - он мог выбирать себе  место
жительства.
   Тут, безо всякого перехода, журналист заговорил об ?их деле?:
   - Завтра продолжим расследование. Приоритетными я теперь считаю следующие
версии. Во-первых, беременность Лены Коноваловой.  Тем  более,  -  улыбнулся
Дима, - Пушкин нам подсказывает, что все дело - в  любви...  Во-вторых,  мне
интересен араб-миллионер. И, в-третьих, я не сбрасываю со счетов  маньяка  с
холодильного завода.
   - А его-то почему?
   - Потому что у него есть деньги, чтобы меня заказать. И наших  матерей  -
тоже. И потому, что у него есть  мотив:  скрыть  свое  тяжкое,  неприглядное
сумасшедшее прошлое. В конце концов, он в думу  собирается  баллотироваться.
Пусть в городскую, но все-таки... И еще: он псих. Маньяк. И откуда-то  знает
меня... Поэтому - мало ли что взбрело в его больную голову!..
   - А как тебе нравится депутат Государственной  думы,  его  однокашник,  -
господин (или товарищ) Котов? И друг Котова - миллионер Шепилов?
   - Они мне оба тоже нравятся. В смысле -  НЕ  нравятся.  Главным  образом,
потому, что у них у каждого хватит денег, чтобы организовать и  убийства,  и
похищения в архивах...
   - Вот жизнь настала, - философски проговорила Надя, - мы ищем не убийц, а
тех, у кого хватит денег, чтобы убить...
   - Что ты хочешь!.. - легкомысленно  отмахнулся  Дима.  -  Звериный  оскал
капитализма... Но вот каким концом к нашему делу могут относиться  избранник
народа Котов и бизнесмен Шепилов, я пока убей не пойму... Ну, ничего, у  нас
и до них руки дойдут. Мы  ими  обоими  займемся,  когда  вернемся  назад,  в
Москву.
   - А что мы  будем  делать  завтра  здесь,  в  Питере?  -  спросила  Надя,
заглядывая на ходу снизу вверх, в Димино лицо.
   - Хорошо бы найти того парня, того Р. из маминого дневника, что жил тогда
с  нашим  холодильным  психом  Ефремовым  в  одной  комнате.  Это  ж   самый
непосредственный свидетель его безумия.  Или  -  вдруг  маньяк  и  его  тоже
пришиб?.. И еще хорошо бы поднять архивы ленинградской ?Скорой-психиатрички?
- может, там остались следы госпитализации товарища Ефремова? Ну  а  если  и
они вдруг исчезли - это тоже многое объясняет, правда?
   Они  перебежали  по  диагонали  широкую  проезжую   часть   Владимирского
проспекта. Собор теперь возвышался прямо над ними - но отчего-то не подавлял
своей величиной, не отпугивал. Надя  достала  из  сумочки  малую  денежку  и
сунула одинокой нищей: согбенной, замотанной в платок старушонке.
   - А я никогда попрошайкам не подаю, - вздохнул Дима.  -  Я  заметил:  как
подам кому - сразу со мной какая-нибудь пакость случается.
   Надя  хотела   было   сказать:   ?Это   ты   просто   оправдываешь   свою
бесчувственность?, - но произнесла другое:
   - А почему ты араба тоже считаешь возможным убийцей? Ведь его уже  нет  в
живых!
   - Вот именно! - воскликнул Дима. - Именно! Араб хотя и террорист,  но  по
совместительству - мультимиллионер. А вдруг он моей и твоей маме  что-то  по
завещанию отстегнул? Миллион-другой  долларов  на  бедность?  Ведь  они  ему
тогда, двадцать лет назад, жизнь спасли!..
   - Ну, отстегнул - и отстегнул, - дернула плечом Надя. - Убивать-то женщин
зачем?
   - А может, завещание палестинца его коллегам по  работе  не  понравилось?
Может, они хотят, чтоб все деньги товарища Абу на священный джихад пошли?
   - А эту версию как ты проверишь?
   - А я завтра в ?Желтой субмарине? в Интернете адрес адвоката  Абу  Хамада
найду. И свяжусь с ним - по электронной почте или по телефону. И сам у  него
про завещание расспрошу.
   - Если ты адвоката найдешь, - усомнилась Надя. - И если он  захочет  тебе
отвечать.
   - Да, - легко  согласился  Дима,  -  ?если?  и  ?если?.  Они  свернули  в
Кузнечный и теперь шли по левой стороне переулка по направлению  к  Лиговке.
Справа белой тушей проплыл рынок. Навстречу им сосредоточенно прошагал бомж:
в одной руке лыжная палка, в другой - три авоськи: в первой звенели бутылки,
во второй помещались  расплющенные  алюминиевые  банки,  а  в  третьей  иные
бутылки, пластиковые.
   - А что с Коноваловой? - спросила Надя. Она вдруг заметила, что  они  уже
довольно долго идут с Димой нога в ногу, и это отчего-то порадовало ее.
   - Тоже загадочный случай, правда?
   - Правда-то - правда, но при чем здесь наши матери?
   - Понятия не имею.
   -  Может,  Евгения  Станиславовна  и  моя  мама  увидели  тогда,  в  день
самоубийства Коноваловой, что-то? Что-то, чему значения не придали?  Что-то,
о чем твоя мама даже в дневнике не написала?
   - Не знаю, Надечка. Мало информации.  Надо  завтра  идти  в  прокуратуру.
Искать это дело двадцатилетней давности. Ведь уголовное дело о  самоубийстве
Коноваловой наверняка заводили! Значит, оно до сих пор в архиве лежит...
   - Или - уже не лежит...
   - Может, уже не  лежит,  -  легко  согласился  Дима.  -  Если  до  архива
прокуратуры  так  же  просто   добраться,   как   до   архива   Технического
университета. А если папки с делом Коноваловой вдруг нет - это для нас  тоже
результат. Значит,  мы  опять-таки  на  след  вышли...  Тогда  будем  искать
следователя, который вел тогда дело, оперов,  экспертов...  Отыщем  подружек
Коноваловой. Лину эту, других... Где-нибудь что-то да выплывет...
   Они пересекли широкую улицу Марата у Музея Арктики и Антарктики.
   - Вот этим маршрутом я каждый день таскался из школы, -  вдруг  переменил
тему Дима. - Ранец, пионерский галстук, куртка нараспашку...
   - Странно, а я тебя в Ленинграде совсем не помню, - вздохнула Надя.
   - Конечно, не помнишь. Я тебя и знать не хотел, малявку эдакую.
   - Но ты бывал у моей мамы на днях рождения. Значит, я тебя видела...
   - Правильно. Но я единственно потому у вас на Васильевском бывал,  что  у
вас тогда телефон был, а у нас в коммуналке - нет. Я закрывался от  всех  (и
от тебя тоже) в другой комнате и названивал друзьям и подругам.
   - Подругам? Да тебе всего двенадцать было, когда вы в Москву переехали!
   - Правильно. Но у меня и в двенадцать все равно уже были подруги.
   Может, Надя, шагавшая рядом с его плечом, или полузабытые места  детства,
или эйфория от выпивки и сытного обеда были тому причиной, - но Дима  ощутил
чувство, посещавшее его чрезвычайно редко. Он вдруг стал  видеть  и  ощущать
окружавшие его вещи и предметы необыкновенно остро и чуть странно. Вот  этот
отсвет фонаря на скате крыши - это блик, звезда или ангел?.. Вот  эта  дама,
что  идет  навстречу  -  в  болоньевой  куртке,  на  руках  -   левретка   в
комбинезончике, -  может,  эта  дама  не  с  Пушкинской  улицы  в  Кузнечный
вывернула,  а  вышла  прямиком  из  девятнадцатого  века,  из   пролеток   и
крепдешина?.. А вот  за  яркими  окнами  в  полуподвале  сидит  за  столиком
парочка, перед каждым пиво, а они глядят, не  отрываясь,  друг  на  друга  -
может, это не питерское, а парижское  кафе?  Зайдешь  туда,  а  все  говорят
по-французски, и барменша пропоет тебе: ?Бонжур, мсье??..
   И тут Дима увидел довольно  медленно  приближавшуюся  к  ним  со  стороны
Лиговки  машину.  То  была  серая  ?девятка?  с  затененными   стеклами,   с
заляпанными грязью передними номерами. Не будь он в странном,  восторженном,
остро чувствительном состоянии духа, он бы и внимания на нее  не  обратил  -
мало ли по улицам Питера ездит грязных  ?девяток?!  Но  тут  его  неожиданно
поразило нечто похожее на дежа вю. Какая-то странная  -  может,  ментальная,
сверхчувствительная - схожесть этой машины с другой, однажды уже виденной на
московском проспекте Андропова... От  нее  явно  исходила  угроза,  от  этой
машины!
   И в этот момент Дима увидел, как окошко автомобиля открывается и из  него
начинает высовываться длинный черный предмет. Еще  не  успев  осознать,  что
происходит, он толкнул Надю влево, к домам - и сам бросился за  ней,  дальше
от поребрика. Краем глаза  он  видел,  как  машина  придвигается  все  ближе
навстречу к ним, а предмет, высовывающийся из ее окна все  дальше,  есть  не
что иное, как дуло автомата. Впереди слева перед ними чернела  прямоугольная
дыра подворотни. Дима бросился туда, внутрь, в нее. Он осознавал, что  тащит
за собой Надю, что его левая рука  яростно  стискивает  ее  ладошку,  что  в
глазах ее - испуг и немой вопрос. Они вбежали в подворотню.  Дима  не  видел
теперь приближение страшной машины, однако затылком, загривком, похолодевшей
кожей чувствовал, что она, надвигаясь, тоже вот-вот достигнет  спасительного
для них отверстия. Впереди перед ним и Надей был чужой двор, там горели огни
во многих квартирах, косо светил одинокий фонарь - но  туда,  во  двор,  еще
надо было успеть добежать, забежать. Третий  шаг  -  прыжок  по  подворотне,
четвертый, пятый... Надя рядом с ним - она понимает, что что-то  происходит,
но не понимает - что. И вот на исходе пятого шага,  когда  до  спасительного
поворота из подворотни внутрь двора оставалось полтора-два метра, Дима вдруг
понял: вот, сейчас!.. Сейчас машина убийц поравнялась с подворотней.  Сейчас
из нее начнут стрелять. И он бросился плашмя вниз, и Надю  дернул  вниз,  на
грязный асфальт, и постарался упасть так, чтобы прикрыть ее своим телом.  Он
рухнул, прикрывая ее левой рукой, плечом. И в тот же момент  раздался  сухой
перестук выстрелов: та-та-та. Стреляли в спину,  заранее  изготовившись,  но
теперь - растерянно и  почти  наугад.  Пули  прошли  мимо  них,  выше.  Одна
дзенькнула по кирпичной стене подворотни, отрикошетила,  просвистела  где-то
рядом с лицом. Дима оглянулся: в белом проеме подворотни была видна улица  и
дом  напротив,  однако  не  видно  было  машины.  Вероятно,  люди   в   ней,
растерявшись от их с Надей исчезновения,  проскочили  пару  метров  мимо.  И
тогда Дима вскочил, рывком поднял на ноги Надю и бросился бежать  дальше  во
двор. Левой рукой он по-прежнему сжимал  ее  ладонь,  а  правой  -